12 Ретвитов 50 Лайков
— Первый раз их заметили в очень популярной закусочной «Бистро Фи», которая является горячей точкой для знаменитостей. Это означает, что она всегда кишит фотографами и преследователями. Плюс они не говорят друг о друге в социальных сетях или в интервью, что…5 Ретвитов 23 Лайка
— …вероятно, это означает, что они хотят сохранить свои отношения в тайне, но если бы они действительно хотели уединения, зачем бы они пошли в ресторан, который известен тем, что там толпы папарацци ждут, когда знаменитости уйдут или появятся?0 Ретвитов 16 Лайков
— особенно странно, что из всех людей именно JK оказался в «Бистро Фи», так как он был известен своей уединенностью/почти отшельничеством после выхода из реабилитационного центра. Все это супер странно.0 Ретвитов 11 Лайков
— Они не подписаны друг на друга в социальных сетях и никогда не пишут ничего друг о друге. Это странно, особенно для Сокджина, который, кажется, очень активен в социальных сетях по сравнению с JK.0 Ретвитов 11 Лайков
— Сокджин совсем недавно появился на сцене, и я не удивлюсь, если его компания организовала эти отношения, чтобы он мог стать более известным.11 Ретвитов 42 Лайка
— Они никогда не целуются????23 Ретвитов 60 Лайков
— JK не выглядит счастливым ни на одной из фотографий с их свиданий (что заставляет задуматься о другом — о том, что их свидания всегда очень широко освещаются. Было ли у них когда-нибудь свидание, которое не было бы зафотографированно до смерти?)2 Ретвита 17 Лайков
— Я буду освещать эту тему до тех пор, пока они будут продолжать эту уловку. Оставайтесь сумасшедшими, если хотите0 Ретвитов 5 Лайков
*** 13-го числа Чонгук проснулся в своей постели, чувствуя себя сверхчеловеком. С тех пор как 12 ноября стало «12-м числом», он неизбежно просыпался с чудовищной головной болью и кружащейся комнатой. В прошлом году 13-е число началось с того, что его либо сразу вырвало, либо он изо всех сил старался этого не делать, уже не помнит, что в итоге получилось. Но 13 ноября этого года он просыпается, и голова его не пульсирует, а комната не кружится. Всë тихо и спокойно. Спокойно. Сначала он смотрит на часы и, увидев, что время 4:30, даёт себе минуту отдыха, откидывается на подушки и смотрит в потолок. Под ним зашевелился город. Он слышит, как проносятся машины, их двигатели прорезают тишину рассвета и щелкают каблуки ранних пассажиров. К этим звукам ему приходится прислушиваться. На такой высоте легко забыть о том, как выглядит земля, и он часто старается этого не делать. Он вспоминает предыдущий вечер. Спагетти, которые он приготовил, были совсем не тем, чем могли и должны были быть. Соус маринара был невкусным, паста пережаренной и резиновой, чеснок и кинза — тяжёлыми. Он знал это. Сокджин знал это. И хотя, откусывая неуверенные кусочки, он ожидал, что Сокджин сделает вид, что всё очень вкусно, и поблагодарит его за угощение, Сокджин фальшиво проглотил свою порцию и сказал: — Видимо ты пытаешься меня отравить, — пробормотал он, отодвигая от себя тарелку. Он вытер уголки рта — всё чинно и благородно. — Забавно. Вопреки себе, Чонгук слегка улыбнулся. А потом улыбка стала шире. А потом он захихикал, сначала один раз, а потом всё вместе. Было множество причин, и он уже несколько дней перечислял их, почему находиться рядом с Сокджином было в некотором роде легко. Сокджин, например, не знал его. Он знал о нем, в основном со слов прессы и коллег, знал, какие стороны готов показать Чонгук, но не знал его. Он никогда не видел Чонгука в его худшем состоянии, не видел, как он выглядит, когда выходит из себя или когда перебрал. Незнание того, кем был Чонгук, не мешало им обоим чувствовать себя комфортно. Теперь он задается вопросом, не так ли и с Сокджином. Если он говорит с ним так, как говорит, открывает ему то, что не открывает никому — Ха-иль, тяжесть одиночества, тяжесть мира — ведь в присутствии незнакомцев легче обнажиться. Особенно когда понимаешь, что больше никогда их не увидишь. В их случае они пришли к негласному соглашению, что после того, как их компании решат, что их отношения могут закончиться, их отношения закончатся. Они были компаньонами-одиночками, существующими в жизни друг друга до поры до времени, непостоянными, но, тем не менее, ценными. Больше всего Чонгука поразили не слова, а их отсутствие. Молчание, в котором они находились, было комфортным. Он никогда не чувствовал, что ему нужно что-то говорить, потому что тишина не казалась тяжелой или удушающей. Он знает, что это не просто так. Если быть до конца честным с самим собой и не пытаться игнорировать то, что было очевидно с момента знакомства с Сокджином, он знает, что если бы всё ещё был пьющим человеком, то, скорее всего, уже переспал бы с ним. Но до этого никогда не дойдет. — Так что…? — …Так что? Сокджин пожал плечами. Он сидел в углу дивана, скрестив ноги и обхватив руками подушку, которую прижимал к груди. Выглядел он уютно. Его глаза нашли телевизор, по которому шла какая-то новостная программа. — Как вы с Йесоном познакомились? Чонгук надулся, скрестил руки и тоже посмотрел на телевизор. — Да ты шутишь. — Да ладно, я просто помешан на романтике. И я уже буквально всё рассказал, было бы неплохо отдохнуть. — Тебе это нравится. — Цитирую, «ты меня не знаешь». Чонгук закатил глаза, но правый уголок его рта все же приподнялся. Он покачал головой. — В клубе. — Это не история. Дай мне свет, дай мне… — Ты когда-нибудь перестаëшь говорить? Сокджин наклонил голову, одновременно впечатлëнный и слегка удивлëнный. — Очень неожиданно слышать такое от парня, который постоянно просит меня об этом. — …В клубе, — повторил Чонгук через некоторое время. — Я был со своими друзьями. Он был со своими. Я заметил его и решил, что хочу забрать его домой, а он решил, что хочет пойти со мной. Мы станцевали под одну песню и ушли, а теперь мы вместе. — А как же бабочки? — …? — Знаешь, как… ты знал, что он тот самый? Чувствуешь ли ты себя парящим, когда вы вместе? Или неприкасаемым, или… я не знаю. Чонгук смотрел на него мгновение, может быть, два. Затем снова отвёл глаза. — А как насчет тебя? Парень? Девушка? И то, и другое? — У меня были отношения. Только одни и серьёзные. — И у тебя были бабочки? — Бабочки. Лебеди. Слоны… бегущие со всех ног. — И что случилось? Сокджин, казалось, на мгновение задумался над этим. Он тихо вздохнул. — Я сам сделал этот выбор. — И как же ты…? — Ты считаешь себя хитрым, — вдруг сказал Сокджин улыбаясь. — Ты снова заставляешь меня говорить. Они посмотрели друг на друга. И снова посмотрели на телевизор. Они больше ничего не говорили, пока Сокджину не пришло время возвращаться домой. *** Конференц-зал всегда казался Чонгуку холодным. Даже в середине июля. С детства у него то тут, то там появлялись друзья, чья юность была далека от его, пропитана нормальностью, и если им представлялась возможность поделиться (как это часто случалось в моменты опьянения), они рассказывали ему истории о множестве обыденных вещей, которые он упустил. Одна из часто повторяющихся историй от одного из его друзей, который с тех пор стал ненавидеть его, как это часто бывает с людьми, была связана с походом к стоматологу. Друг выразился так: его желудок постоянно опускается, снова и снова, как будто он вот-вот сорвется с американских горок. Страх по всему телу, мурашки по коже, холодный пот и нервы. Походы к стоматологу для Чонгука, конечно, случались. Ещё в детстве. Но каждый раз он устраивал такой скандал, что отец договорился, что, независимо от характера визита, если Чонгуку придется лечь в стоматологическое кресло, он не должен будет бодрствовать. В свою очередь, отсутствие страха, который он испытывал перед зубным врачом, переросло в страх в других местах. Конференц-зал был одним из них. Один из самых больших. Когда главы компаний решали, что им нужно спуститься на встречу, это обычно означало плохие новости для того, для кого эта встреча предназначалась. У Чонгука было две таких встречи с плохими новостями, когда генеральный директор LJC (агентства, которое представляло его интересы с тринадцати лет) решил освободить свой плотный график только для того, чтобы прочитать лекцию. Чонгук уже получил два удара, когда дело дошло до подобных встреч, поэтому он не мог рисковать третьим. Когда встреча началась, Сиян представлял LJC (компанию Чонгука), а Чансон — Сокджина и Сан Джунге, Чонгук с облегчением обнаружил, что с ними нет ни одного генерального директора. — Первым делом, — говорит Чансон, начиная совещание. Он так и не удосужился присесть, когда все заняли места за столом переговоров. Чонгука не должно так сильно беспокоить, что он стоит, но это так. Белый пиджак Чансона не совсем подходит к клетчатым чиносам цвета загара. Чонгук оглядывает Чансона с ног до головы и наблюдает за тем, как тот перекладывает руку с предплечья Сокджина на плечо, а затем и вовсе убирает её, чтобы встать позади него. Чонгук сжимает челюсть и инстинктивно смотрит на Сокджина в поисках признаков беспокойства. Не найдя таковых, он разжимает челюсти и отводит взгляд. — Вы, ребята, отлично справляетесь со своей работой, — продолжает Чансон, расправляя лацканы. — Я серьезно. Полностью. У вас практически все едят с ладоней. — Спасибо, — начинает Сокджин. — Но? — одновременно спрашивает Чонгук. Чансон смотрит на Чонгука, затем на Сокджина, чьи глаза прикованны к рабочему столу, палец скользит по мрамору. Затем он смотрит на Сияна, который прочищает горло и тоже встает, расправляя галстук. — Но нам нужно перейти на новый уровень, — заканчивает Сиян. Чонгук усмехается, переводя взгляд с одного менеджера на другого. — Ты что, хочешь, чтобы мы поженились или что-то в этом роде? — Или что-то в этом роде, — резко отвечает Сиян, практически обнажая зубы. Веди себя хорошо. — Сокджин, у тебя ведь скоро премьера «Лотосовой рощи», не так ли? Сокджин не поднимает глаз, продолжая рисовать круги на столе. — На следующей неделе, да. — Как ты смотришь на то, чтобы Чонгук пошел с тобой? Как свидание. Он делает паузу, рука неподвижно лежит на столе, а затем, почти не двигаясь, смотрит на Чонгука. Один удар. Два. — Он мой парень, почему бы и нет? Чонгуку требуется всего одна секунда, чтобы прочесть почти полностью скрытое колебание. Он поворачивается к Сияну. — Так ли это необходимо? — У вас не так много профессиональных появлений на публике. Вы — пара из индустрии, — Сиян сжимает кулак, слегка покачивая им, как будто это символ власти. — Так что не сомневайтесь. Кроме того, Чонгук, ты уже давно не появлялся на красной дорожке. Это может быть очень важно. Чонгук старается не закатывать глаза, но его взгляд, устремленный на Сияна, говорит обо всём. Он снова смотрит на Сокджина, почти желая найти способ извиниться, не привлекая внимания. Он опускает взгляд на стол. — Если Сокджин не против, то конечно, — и снова поднимает взгляд на Сокджина. — Это твой вечер, так что… Сокджин улыбается. Это выглядит неправильно, слишком ранимо и непривычно. -Я в порядке. Чонгук поднимает бровь, но Сокджин не задерживается на этом и возвращает своё внимание к столешнице. Для него нехарактерно быть таким тихим, и Чонгук задается вопросом, заметил ли это кто-нибудь ещё. — Отлично, — говорит Чансон. — Чонгук, ты не видел какие-нибудь работы Сокджина? — Нет, не видел. — Я так и думал. До премьеры ты должен быть в курсе всего, хорошо? У меня есть пакет «На ваше рассмотрение» для «Лотосовой рощи». Ты должен посмотреть его до премьеры… — Зачем мне смотреть фильм, который я собираюсь посмотреть на премьере? — Чтобы, когда тебя остановит один из репортеров, тебе было что сказать по этому поводу, — отвечает за него Сиян, глядя на свой телефон. — Настоящий парень уже посмотрел бы фильм. — Мы договорились, что я должен играть парня, но никто не говорил, что я должен играть поддерживающего парня. Сиян вздохнул. — Чонгук. — Считайте это изменением проекта в последнюю минуту, если хотите, — Чансон снова положил руку на плечо Сокджина и сжал его. Чонгук в мгновение ока вспоминает все те места, к которым Сокджин не терпит прикосновений, и хмурится. — Может, хватит? Вопрос прозвучал раньше, чем он успел остановиться. Сокджин вопросительно смотрит на него, и Чонгук решает не ждать, пока его попросят пояснить. Он меняет тему. — Ладно, ты же сказал — неделя, так? — Неделя. — Хорошо. Тогда отдай мне фильм. — Хорошо. — Отлично, — говорит Сиян, пока Чонгук смотрит на Сокджина. — И ещё одно — мы подумали, что было бы неплохо, если бы ты отвëз Сокджина в аэропорт перед пресс-конференцией в Японии. Что скажете, ребята? Никто из них не успевает ответить, как Чансон начинает говорить. — Это немного нетривиально, но нетривиальность — это хорошо. Положительное внимание. Люди будут думать… — Звучит неплохо, — говорит Чонгук. С подросткового возраста он устал беспокоиться и даже задумываться о том, что думают о нем другие люди. Он знал на собственном опыте, что беспокоиться о том, что думают о нем другие люди — занятие утомительное. — Да, — тихо говорит Сокджин, глядя на свой телефон. — Звучит неплохо. — Хорошо, хорошо. Надо будет разобраться с нарядами и прочим… Вскоре голоса Сияна и Чансона затихают, и Чонгук не может сделать вид, что продолжает слушать. *** В лифте Чонгук щёлкает колесиком зажигалки, следя за пламенем. В периферии и частично впереди себя на зеркальной поверхности дверей лифта он замечает, как Сокджин поднимает голову. Он стоит по другую сторону лифта, между ними — пустота, которую оставили Сиян и Чансон, выйдя на пятнадцатом этаже. Ни один из них не сказал, что именно задерживает их на лишний час, но Сокджин, похоже, был не слишком обеспокоен, а Чонгуку, попросту говоря, было всë равно. И хотя Чонгук уже много раз оставался наедине с Сокджином, сегодня воздух кажется другим. Например, сейчас он замечает, как Сокджин двигается, как дышит. Несколько раз он опускал взгляд на телефон и только один раз поднял. Когда он опускает взгляд на телефон, Чонгук отводит глаза от мерцающего пламени и снова направляет к дверям лифта. Сначала он видит себя, свои волнистые тёмные волосы в беспорядке и солнцезащитные очки-авиаторы, низко сидящие на носу. Не привлекая к себе лишнего внимания, он сдвигает очки еще выше, чтобы глаза были полностью скрыты. Он прислонился спиной к стене, не сводя глаз с дверей. Не сводя глаз с Сокджина. Нахмурив брови, Сокджин что-то набирает в телефоне. Немного хмурится. Но потом улыбается, закусывает губу и убирает телефон в карман. Чонгук полностью сосредоточился на его лице, прослеживая его взгляд от глаз к земле, вниз по склону носа и ко рту, где его взгляд задерживается. Он и раньше замечал рот Сокджина. Как же иначе? Но сейчас он замечает его всё чаще. В конце концов, взгляд опускается к шее, затем к ключицам, благодаря низко висящей рубашке. Он не замечает, как начинает прикусывать губу, а его взгляд переходит на ноги Сокджина. Но не успевает он их рассмотреть, как в тихий гул лифта вклинивается голос Сокджина. — Надеюсь, тебе понравится. От неожиданности Чонгук чуть выпрямляется, но сохраняет спокойствие, не отрывая взгляда от отражения, где встречается с глазами Зеркального Сокджина, которые уже смотрят на него. Интересно, как долго они там находятся? Хорошо, что он заранее надел солнцезащитные очки. — Понравится что? Сокджин слегка поджимает губы, зажимает верхнюю губу между зубами и смотрит в сторону, после чего возвращается к зеркалу. — Фильмы, — говорит он невнятно. — Ты собираешься посмотреть их все? — Хочешь, чтобы я это сделал? Сокджин полупожимает плечами. — Делай, что хочешь. Чонгук слегка смеется про себя. Он снова опускает взгляд на зажигалку. — Я сделаю это в любом случае. Думаю, ты, по крайней мере, это знаешь. — Справедливо. Взгляд Сокджина находит пол, и Чонгук почти готов оставить его там, но потом… — Тебя не беспокоит, когда он так прикасается к тебе? — Кто? О! Нет. Не так… Ну, мы давно знаем друг друга. Я нормально к этому отношусь. Правда. — …Хорошо. Двери лифта открываются, и, собираясь уходить, Сокджин мимолётно проводит рукой по спине Чонгука. Контакт едва успевает закончиться, но он ошеломляет. Ошеломляюще. — Как мило, что ты спросил. Чонгук на несколько мгновений задерживается внутри, на долю секунды забывая о своём существовании, а затем начинает действовать и стремительно выходит вслед за Сокджином, как раз перед тем, как закрываются двери. — Ты приехал сюда на машине? — спрашивает Чонгук, пока они вдвоем идут к выходу, проходя мимо стойки регистрации и охраны. — Нет. — Куда ты сейчас поедешь? — Чонгук лезет в карман и находит едва тронутую пачку сигарет. — На площадку. Сегодня последний день съëмок, и я хотел отпраздновать это со всеми. Он достает одну сигарету и вставляет ее между губ. — Я отвезу тебя. Они выходят на улицу, и полдень приветствует их. Осенняя погода хорошо подходит им обоим: прохладный хрустящий воздух почти не мешает дышать. В отличие от лета, когда воздух слишком густой и влажный, в нем легко увязнуть. Как только Чонгук прикуривает сигарету, Сокджин вынимает еë из его рта, даже не успев сделать затяжку. Чонгук смотрит, как он берет её между пальцами, и думает, не собирается ли Сокджин затянуться. Вместо этого он наклоняется вперёд, поднимает правую ногу и ставит её на подошву ботинка. Когда обе ноги упираются в землю и он снова стоит прямо, Сокджин разжимает ладонь, на которой лежит погасшая сигарета. — Ты же не серьёзно, — говорит он. — Что? — Ты убьёшь себя. Мило улыбаясь, Чонгук берёт сигарету, возвращает ее в рот и снова зажигает. — Это будет моë решение, детка. Взяв зажигалку, он делает первую затяжку и поворачивает голову, чтобы выдохнуть в сторону от лица Сокджина. В этот момент он замечает на значительном расстоянии от них пару фотографов с зеркальными фотоаппаратами наготове. Он оборачивается, слегка морща нос от никотина. — Если тебя это утешит, — говорит он, лукаво беря руку Сокджина в свою, — я тоже это ненавижу. Сокджин уже почти собрался спросить его о руках, но тут его взгляд уловил фотографов, и он легко перешел на шаг, и они вдвоём направились к машине Чонгука, держась за руки. — Тогда почему ты это делаешь? — Потому что. Мне нужно что-то делать. Они останавливаются, и Чонгук открывает перед Сокджином дверь со стороны пассажира. — Ну, — начинает Сокджин, опускаясь на сиденье, — если тебе нужно только что-то делать, я могу придумать миллион лучших хобби. — И я уверен, что ты расскажешь мне о каждом из них. Перед тем как Чонгук закрывает дверь, Сокджин с улыбкой хвалит его. — Ты всё понимаешь. Прошло всего несколько минут после начала движения, которые они провели почти в полной тишине, если не считать баллад, играющих на стереосистеме, когда Сокджин наклоняет голову и спрашивает. — Почему ты спрашиваешь о Чансоне? В течение всего времени, пока одна песня переходит в другую, Чонгук выезжает с парковки и направляется к шоссе, он колеблется. Когда он наконец отвечает, кажется, что времени прошло совсем немного. — Что? — Чансон… Ты спрашивал. — Да. — А почему? — …Отморозки есть везде. И этот не исключение. Откинувшись на подголовник, Сокджин не сводит взгляда с Чонгука. — Я знаю это. Но, — добавляет он мягко, словно желая утихомирить еще не поднявшуюся волну, — я могу позаботиться о себе сам. — Я верю. — Но…? Чонгук ничего не говорит, только смотрит на Сокджина, а потом снова на дорогу, протягивает руку к радио и прибавляет громкость. Не прошло и секунды, как громкость снова убавляется и он смотрит на Сокджина, который убирает руку с кнопки. Усевшись на сиденье, он продолжает выжидательно смотреть на Чонгука. — К чему ты клонишь? — спрашивает Чонгук. — Я хотел бы знать, вот и все. — А разве это важно? Потому что… — Ты ведь знаешь, что ты практически единственный мой друг здесь, верно? Чонгук смотрит в сторону дороги. На Сокджина. И снова на дорогу. Он сглатывает и снова берётся за руль. В уголках его рта появляется крошечная улыбка. — Это лучше, чем дуться. — Я знаю, — усмехается Сокджин. — Но это правда. Ну что? Друг? Они немного посидели в молчании, пока Чонгук не придумал, как сказать то, что он хочет, не испортив настроение и не испортив момент для Сокджина. Не только этот момент, не их, не машину. Этот момент в его жизни. Он пожимает плечами. — Просто нельзя доверять всем. Вот и всё. — И я должен тебе доверять? Почти инстинктивно Чонгук усмехается. — …Боже, нет. *** Позже момент у здания будет опубликован на Aerial Gazette. Он будет представлен в виде серии из трех фотографий, первая из которых будет изображать Чонгука, прикуривающего сигарету. Он будет выглядеть неопрятно и неухоженно, но очень красиво, как падшие ангелы и великолепные демоны. Его кудри будут закрывать часть глаза, когда он наклонится к зажигалке. Напротив него застынет Сокджин с крошечной морщинкой на переносице. На второй фотографии Чонгук выглядит растерянным, смахнув с глаз локон. Сигарета будет заметно отсутствовать во рту, а взгляд Чонгука будет прикован к Сокджину, который наклонился вперед чтобы погасить сигарету. На третьей фотографии Сокджин стоит прямо, сигарета в его руке. Чонгук смотрит на него с обожающей полуухмылкой, о которой Сокджин будет догадываться, когда увидит фотографии позже. А фанаты будут умиляться, радуясь их «связи». *** Чимин 5:32 PM Я бы не отказался пообедать вместе. Чимин 5:32 PM Если ты, конечно, захочешь. В ожидании за пределами съëмочной площадки, при свете яркого красного фонаря над двойными дверями — «съëмки продолжаются» — Сокджин смотрит на два текстовых сообщения. После обмена номерами на фотосессии Vogue Korea Чимин стал часто писать ему. Сообщения приходят не так часто, чтобы их появление вызывало тревогу или отчаяние. Они достаточно часты, чтобы привнести интригу, и достаточно лаконичны, чтобы интрига не затухала под скукой повседневной жизни. Вплоть до сообщений, которыми они обменялись накануне вечером, посвященных их общей любви к фильмографии Лисон-Хиля, а затем, когда Чимин попросил сообщить, понравилась ли ему «Девушка-лиса», Сокджин был уверен, что для Чимина их общение — деловое. Он постоянно напоминал себе, что, по всей вероятности, Чимин хотел узнать его, чтобы сотрудничать с ним или, возможно, даже выбрать его в качестве исполнителя главной роли для продюсеров своего адаптированного фильма. Это напоминание было необходимо в свете игривой природы его собственных чувств. С тех пор как он стал достаточно взрослым, чтобы понимать, что такое влечение, и все его виды и границы, он использовал что-то вроде флирта. По мнению его бывшего, этого следовало стыдиться и держать себя в руках. Но Сокджин смотрел на это иначе. Флирт не был пропуском к привязанности или вечной похоти. Он мог флиртовать с теми, с кем не хотел спать, кто его даже не привлекал. Для него это был просто способ проломить лед при завязывании новых дружеских отношений и придать свежесть старым. Однако в случае с Чимином он обнаружил, что его флирт — это нечто большее, чем просто прокладка льда. Он знал, что между ними есть влечение, но не понимал, насколько сильно оно распространяется на Чимина, пока не зашел разговор об обеде. Он снова смотрит на текст. В любом случае, это всего лишь обед. А обед может быть профессиональным, например для бизнеса или для заключения контрактов и сделок. Но тут еще добавилось «Если ты, конечно, захочешь», которое вовсе не было деловым предложением. Да и не могло быть. Если бы это было так, то он не стал бы спрашивать, хочет ли Сокджин пообедать, а просто предложил бы поучаствовать в сделке, которую ему предложили. Он все еще новичок в этой сфере, но, по крайней мере, достаточно быстро соображает, чтобы понять это. Заманчивое предложение, и он раздумывает над ним. Он мог бы пойти на обед с Чимином. Они наедятся до отвала, побалуют себя сиреневым вином и стейком, а потом, возможно, отправятся в какое-нибудь уединенное место. Он уже и не помнил, сколько времени прошло с тех пор, как у него была физическая близость с кем-либо. Это было после прослушивания в «Лотосовой роще»? Через неделю? Через две? Кастинг-директору потребовалось две с половиной недели, чтобы перезвонить ему. После этого его дни превратились в череду подписаний контрактов, перекличек, съемок, репетиций, примерок, грима и походов в магазин. В прошлом он уже достаточно обжегся на фальшстартах: прослушивание здесь, успешный обратный звонок там — и каждый раз он верил, что их приход означает, что он может бросить работу с 9 до 5. Любительское мышление. Но когда он впервые попытался спокойно отнестись к сыгранной роли, к жизни, работе и деньгам, всё изменилось. Между съемками фильма, его продвижением и всем остальным у него почти не оставалось времени на себя, не говоря уже об отношениях, пусть и мимолетных. Он знал, как позаботиться о себе. Это было единственное преимущество одиночества, думал он. Ему не нужно было никому показывать, как к нему прикасаться, не нужно было направлять неуклюжую руку, чтобы она ласкала именно то место, которое нужно. Он знал все свои места и то удовольствие, которое они приносили. И все же в нём росло нетерпение. Нетерпение. Разочарование. Иногда, когда он устает — а он никогда не признается в этом никому, даже самому себе — он задумывается о том, что если бы их ситуация была иной, если бы у одного из них не было настоящих отношений, он бы уже переспал с Чонгуком. Глупая мысль, она всегда мимолётна, приходит и уходит так же быстро, едва оставив след в сознании Сокджина. Но время от времени он задается этим вопросом. Дело в том, что он не может пойти на обед с Чимином или сделать что-то ещё. Если ещё один человек узнает об этой схеме знакомств. Он слегка вздыхает, его плечи опускаются, когда он готовится напечатать ответ. — Что ты будешь делать теперь, когда всё закончилось? Его испуганное состояние, когда плечи прыгают вперед, а телефон едва не выскальзывает из рук, приводит его в замешательство. Он закрывает глаза, чтобы успокоиться, как вдруг шаги за спиной приближаются. Сокджин поворачивается и видит, что Ха-Иль остановился в нескольких шагах от него. В его руке маленькая чашка кофе, а между пальцами зажата сгоревшая сигарета. Сокджин переводит взгляд с него на звуковую сцену и неосознанно делает шаг назад. Красный свет за дверью все еще горит. Он скрещивает руки и возвращается к Ха-Илю. — Вы… почему Вы здесь? — Отвечаешь вопросом на вопрос. Как уклончиво с твоей стороны. Ответь на мою загадку, и я отвечу на твою. — …Когда закончилось что? — Фильм, — Ха-Иль докуривает сигарету, рассыпая пепел по асфальту. — Что ты будешь делать? Что это был за вопрос. — Еще один, я полагаю. — И как ты это сделаешь? — Вы не ответили на мой вопрос. — Я никогда не говорил, что сделаю это, просто сказал, что рассматриваю такую возможность. Сокджин закатывает глаза и вдруг понимает, что ему незачем стоять здесь, незачем терпеть. Его сцены были закончены. Его контракт закончился. Необходимость быть любезным отпала сама собой. Он качает головой. — Я только что вспомнил… Мне не нужно это терпеть. Он начинает отходить, когда Ха-Иль хватает его за руку. Он тут же отдергивает ее, но все равно замирает, стоя лицом к лицу с Ха-Илем. Тот делает последнюю затяжку и выкидывает окурок. — Я спросил тебя в первый день на съемочной площадке, — тихо начинает Ха-Иль, — кем именно ты себя считаешь. Помнишь ли ты это? Сейчас самое время ответить. — Если ты ещё не знаешь, зачем мне тратить время? — Я бы хотел знать, чью карьеру я только что закончил, — Ха-Иль делает паузу, оценивая реакцию Сокджина. Он натянуто улыбается. — Для моей коллекции трофеев. — Правда? Из-за чего? Из-за того, что ты перешел черту в отношениях со мной и тебя поставили на место? — Потому что я тот, кто я есть, — практически прорычал Ха-Иль, — а ты тот, кто ты есть. И ты должен помнить, кто на самом деле главный. Сокджин находит в себе смелость, которую он так часто терял в присутствии Ха-иля. Он мило улыбается. — Очень мило, что ты так думаешь. Его это злит, но он хорошо это скрывает, лишь легкое подергивание верхней губы выдаёт его. — Твой парень не сможет долго тебя защищать. Улыбка Сокджина расширяется. — Он мне и не нужен, чтобы покончить с тобой. — Ты уверен в этом? Сокджин кивает, высоко подняв голову. Он начинает уходить, но, отойдя на несколько футов, оборачивается и взмахивает руками. — Кстати, ответ на твой вопрос? Я Ким, мать твою, Сокджин. Уходя, он отправляет Чимину сообщение, стирая то, которое набирал до этого. 5:45 PM Я бы с удовольствием. *** Ресторан «Lunar Blue», в который они пришли, рассчитан на уединение. Вокруг них нет других клиентов, и если Сокджин навострит слух и прислушается за двойными дверями, в которые они были заключены, то сможет расслышать негромкие звуки парочек и деловых партнеров, обедающих в сторонке. Когда он пришел в это заведение, хозяйка провела его по коридорам к отдельной комнате. Внутри стены были тёмно-синего цвета с полосами белого света. В центре комнаты стоял круглый мраморный стол, вокруг которого выстроились гладкие белые стулья. Люди часто ошибаются, считая, что Сокджин стал богатым, когда его имя стало более известным. Чек, который он получил за «Лотосовую рощу», был небольшим по сравнению с его коллегами. Это был малобюджетный фильм, и он получил малобюджетную прибыль. Поскольку он уже начал набирать обороты, ему то и дело платили за интервью, и вот-вот он должен был получить чек за время, потраченное на «Паралич». Он чувствовал себя комфортно, выплатил последний студенческий долг и снял новую квартиру. Он не был беден, отнюдь. Но его богатство не было столь обильным, чтобы он привык бывать в роскошных ресторанах и платить за свиное брюхо цену первенца. Когда он приехал, ему удалось скрыть свое удивление по поводу роскоши ресторана. Для него всë было спектаклем. Когда он не притворяется, что влюблен в Чонгука, он делает вид, что принадлежит этому месту и что его ничто не беспокоит. Разбросанные перед ним блюда греховны. Самгёпсаль, нарезанный лук и чеснок, шпинат, па мучим, ой мучим, му саенгчае. Свинина шипит, кисло-сладкий аромат поднимается вверх. У Сокджина пересохло во рту, палочки для еды он держит в руках, глядя вниз. — У меня будут неприятности, если я это съем, — почти в шутку говорит он. Он постукивает концами палочек друг о друга, подносит кулак к подбородку и смотрит на Чимина. Он приехал раньше Сокджина и уже ждал его, когда тот добрался до приватной комнаты. Как только Сокджин вошел внутрь и закрыл за собой дверь, он на мгновение пожалел, что они не пошли в место с лучшим освещением и меньшим уединением. Когда они были на съемках Vogue в присутствии сотен людей, между ними уже возникло напряжение. Теперь, когда они остались наедине в слабо освещенной комнате со свечой в центре стола, он мог бы сократить напряжение вдвое. — Ты? — Взгляд Чимина переместился с лица Сокджина на его торс. У них не было другого выбора, кроме как сесть рядом друг с другом, так как зал был предназначен для групповых обедов, и сидеть друг напротив друга было бы слишком далеко. — Ты что, должен сидеть на диете? Сокджин кивает, слегка нахмурив брови и пожевав губу. — Ты шутишь? — Нет, все мы сидим на диетах. В той или иной форме. Чимин качает головой, глаза его коротко вздрагивают. — Я не понимаю. — Кто-то однажды сказал мне, что я буду ценен только своей внешностью. Чимин выглядит обиженным. Он как раз использовал свои палочки, чтобы перевернуть кусок мяса на гриле. Он делает паузу и пристально смотрит на Сокджина. — Нет. — Да. — Вроде того. Точная цитата от парня, с которым он когда-то спал, но которого Сокджин до сих пор отказывается называть «бывшим», звучала так: «Единственный раз, когда мне есть до тебя дело, это когда у тебя полный рот. В остальное время…» — Ты ведь не веришь в это, правда? — Раньше верил, — признается Сокджин. — Но потом… Как-то так сложилось, что с каждым днём я все меньше в это верю. — Хорошо, — Чимин завернул ломтик свинины в лист шпината. Он протягивает руку через стол. — Не то чтобы я хотел доставить тебе неприятности, но… — О, ты не так понял, — говорит Сокджин, беря еду в руку. — Я люблю неприятности. Как только свинина попадает ему на язык, он издает стон, который лучше всего подходит для спален, ванных комнат или — по крайней мере, иногда — заднего сиденья внедорожников. Он понимает, что это за звук, когда смотрит на Чимина, чьи брови поднялись. Он не выглядит взволнованным или смущенным, как некоторые в прошлом. Вместо этого он улыбается и делает медленный глоток вина. — Кстати, — говорит он как ни в чем не бывало, — по-моему, кто бы тебе это ни сказал, насчет ценности. Они полны дерьма. — Правда? Как ты можешь быть так уверен? — Ты прекрасен, — говорит Чимин так просто, словно констатирует факт, который был известен и несомненен с момента возникновения Вселенной. — Любой может это заметить. Но в тебе есть нечто большее. Я могу сказать. — Можешь? Чимин кивает. — Я писатель. — И что это значит? — Мы умеем читать людей, — он оглядывает Сокджина с ног до головы, на его губах играет ухмылка. — А ты — интересное чтиво. Сокджин слишком долго улыбается этим словам. Он чувствует, как смягчаются его глаза. Он почти отвечает чем-то на грани флирта, но не таким тонко завуалированным, как его слова до этого момента. Он ловит себя на этом. Оглянувшись в сторону еды и начав набирать ой мучим, он вздыхает. — Что ты сейчас читаешь? — Что… ты хотел бы что-то сделать, но не уверен, стоит ли. Сокджин поднимает глаза. — …у меня есть парень. Чимин ничуть не удивлен. Спокойное поведение в сочетании с вопросом, который он задает, и отсутствие любопытства в его вопросе — вот что застает Сокджина врасплох. — Разве? — В каком смысле? Чимин ненадолго отводит глаза в сторону, а потом снова возвращает. — Не знаю… Я привык рассказывать сказки. — Верно. — Поэтому я могу понять, когда мне рассказывают сказки. Не найдя слов, Сокджин решает ничего не говорить и обращает больше внимания на еду перед собой. Так тихо, что едва слышно, он произносит: — У меня есть парень. — …Хорошо, — говорит он неубедительно, — можно я подожду в сторонке? — С чего бы это? Улыбка Чимина становится ярче, и он протягивает руку, чтобы пригладить прядки волос на голове Сокджина. — Я могу сказать, что у тебя нет привычки задавать вопросы, на которые ты уже знаешь ответ. *** FASHION DAILY Фанаты не могут оторваться от фотографий Джингуков из аэропорта. Опубликовано 2 часа назад. Милашкам нет конца! Чон Чонгук был замечен в международном аэропорту Инчхон, когда провожал бойфренда Ким Сокджина. Чонгук был одет в простую черную футболку и бледно-голубые рваные джинсы, а Сокджин поражал белым вязаным свитером, темно-коричневыми чиносами и мокасинами Louboutin с шипами. Для знаменитостей такого уровня, как Чонгук, необычно ездить в аэропорт без охраны и менеджеров, но, похоже, для любви нет ничего невозможного. Сокджин, направляющийся на пресс-конференцию, посвященную выходу в прокат фильма «Лотосовая роща», попрощался со своим парнем, обняв его и поцеловав. Мы надеемся, что поездка и возвращение Сокджина будут благополучными. Будем надеяться, что и Чонгук переживет поездку в целости и сохранности. По дороге в аэропорт, перед выходом статьи в Fashion Daily, Сокджин замечает, что большинство их тусовок сводится к тому, чтобы сидеть в машине или в комнате. Это рассмешило Чонгука. Люди часто думают, что быть знаменитостью — значит делать всё, что захочешь, и, конечно, часто желаниям не было предела. Однако быть знаменитостью, пользующейся большим спросом, или той, чья личная жизнь никогда не вызывала уважения, часто означало быть помещенным в номера, автомобили с тонированными стеклами и частные обеденные зоны в ресторанах. Взаимодействия с публикой практически не было. Изоляция и слава шли рука об руку. — Я бы с удовольствием сводил тебя в пятизвёздочный ресторан, — говорит Чонгук без особого смысла. — Выбирай. Любой. Сокджин притворно смеется, прислонившись лбом к окну. — У нас есть красная дорожка, — говорит Чонгук через некоторое время, чувствуя себя неловко, но не совсем понимая почему. — Точно… Эй, могу я…? Чонгук бросает на него короткий взгляд и поднимает бровь. — Мне нужен твой совет, — тихо говорит Сокджин, отворачиваясь от окна. — Мне некого больше спросить, и я люблю Чансона, но никогда бы не стал говорить с ним о своей сексуальной жизни. Чонгук чувствует, как его лицо слегка краснеет, и надеется, что это незаметно, а если Сокджин и заметит, то обвинит в этом жару, проникающую через вентиляцию. — Я… Ладно, хорошо. — Ладно, так. Скажем, я хочу… быть с кем-то… — Быть? — Заняться, ну, знаешь… сексом. — …Ага. — И я бы хотел, правда, но… ну, ты сказал, что не стоит доверять никому, и я знаю, что ты прав. Но… как мне узнать, кому доверять? Понимаешь, я думаю, что мне может понравиться один парень. И он мил со мной, но я не знаю, мил ли он потому, что хочет чего-то, потому что все хотят. Или он мил, потому что… он чувствует то же самое. — …Ладно, о чем ты пытаешься меня спросить, потому что я не…? — Если я захочу заняться с ним сексом, как я узнаю, что он не расскажет кому-нибудь о нас? Что если он расскажет, что я тебе изменяю, или… мне придется сказать ему, что всё это фальшивка? Потому что, что если он расскажет кому-то об этом? Я не знаю… никто не сказал мне, как поступить в этой ситуации. И все уже ненавидят нас за то, что мы вместе. Чонгук на секунду отводит взгляд от дороги. — Что ты имеешь в виду? — Я вижу комментарии, — вздыхает Сокджин. — То есть… половина из них либо ненавидят меня за то, что я с тобой, либо потому, что считают, что я использую тебя… Думаю, они не ошибаются, но… — Зачем ты вообще читаешь это дерьмо? Сокджин думает об этом всего несколько секунд, прежде чем честно ответить: — Я хочу знать, что они говорят. — Почему это так важно? — Потому что… Он прерывается. Наступает не тишина неуверенности, а тишина уверенности, абсолютной. Это молчание говорит о том, что Сокджин не теряется в словах, а уже сказал всё, что хотел, всё, что нужно было сказать, чтобы донести свою мысль до собеседника. Это молчание говорит о многом. Чонгук не отрывает глаз от дороги, стараясь тщательно подбирать слова. — Я… ты не должен говорить ему, что это фальшивка. Скорее всего, он никому не расскажет о сексе, потому что никто не хочет быть разрушителем домашнего очага, который разрушает отношения. — Но что, если он все-таки расскажет? И все подумают, что я…? — Неважно, что думают другие люди. Так долго, так тихо и много слов, которые лучше не произносить, но которые вибрируют на кончиках их языков, что Чонгук начинает бояться, что сказал что-то не то. Именно для этого у него есть правила. Больно, когда тебя жалят. Когда он говорит что-то не то, и кому-то становится больно, он верит, хотя бы на время, что понимает жизнь и смерть пчелы и то, как убивает его причинение боли другим. Но иногда, как показало прошлое, он ничего не может с этим поделать. Иногда его рот работает быстрее, чем разум. Он уже готов извиниться и повторить, что не сердится, как вдруг Сокджин говорит: — Хорошо. Чонгук сглотнул. — Я не… — Я знаю, что нет. — …Как же тогда его зовут? Сокджин хихикает. — Как будто я тебе скажу. — Что, никакого света? Никакой романтики? Никакой драмы? — …Нет, я думаю, — выдохнул Сокджин немного тоскливо, — мне просто нужно сейчас что-то настоящее. Как ты с этим справляешься? — С чем? — Что думает Йесон обо всём этом? Беспокоит ли его это? Должно быть да. — Иногда, наверное, да. Но… честно говоря, его никто не волнует, кроме него самого. — …Вы что, поссорились? — Нет, — несколько удивленно отвечает Чонгук. Проходит несколько минут, и по радио играет сингл, приятный для всех, с мягкими ритмами и приятными струнными, и тут Чонгук слишком поздно замечает, что Сокджин потянулся. Он смотрит, понимая, что уже слишком поздно, чтобы даже думать о том, чтобы остановить это, как Сокджин поднимает оливково-зеленый с золотом жетон, который лежал перед переключателем скоростей. Он украдкой бросает взгляд. Сокджин перебирает жетон в руках и замирает, прочитав надпись. Он ожидает, что Сокджин положит его на место и никогда не упомянет о нём, потому что так поступают люди. Никто не знает, как говорить с зависимыми об их зависимости. Никто не хочет сказать что-то не то. Поэтому часто довольствуются тем, что ничего не говорят. Но Сокджин поворачивается к нему и протягивает жетон трезвости. — Когда ты его получил? Чонгук прочищает горло. — Сегодня. — С… Сокджин останавливается на месте. Он опускает взгляд на жетон и смотрит на него, а затем возвращается к Чонгуку. — Десять месяцев — это очень много. Чонгук был застигнут врасплох тем, что в голосе Сокджина звучит искреннее восхищение. Он искренне рад за него. — …Я знаю, спасибо. — Как собираешься отпраздновать? — Никак. — Нет, ты должен что-то сделать. Это не пустяк, Чонгук. Многие люди не доходят до такого уровня, ты должен гордиться. — Я горжусь, просто… — Что? — …я не знаю, как праздновать без… ну, ты понимаешь. Сокджин не колеблется. — Ну, вот для этого я здесь. Что ты всегда хотел сделать, но еще не сделал? Мы можем сделать это прямо сейчас. — Тебе нужно успеть на самолет. — Я могу успеть на следующий. Чонгук смеется. — Сиян казнит меня, если ты пропустишь свой рейс. Нет, спасибо. — …Когда я вернусь, тогда и поговорим. До премьеры. Мы что-нибудь придумаем. Хорошо? — …Хорошо. — Хорошо. — Почему тебя это волнует? — неожиданно спросил он. Сокджин пожимает плечами. — Это важно для тебя. — …Спасибо. — Больше он ничего не говорит, но не потому, что не хочет. А лишь потому, что горло стало слишком плотным, чтобы позволить даже самым незначительным словам пробиться сквозь него. *** «Лотосовая роща» — не то, что он ожидал увидеть в фильме. Название фильма не давало понять смысла, а постер — нарисованный от руки — лист со спящей женщиной, окруженной нечеловеческими руками, тянущимися к ней, — не давал ничего особенного. Цвета использовались черные, белые и очень бледно-розовые. Текст надписей был выполнен готической каллиграфией, и это было единственное, на что Чонгук мог обратить внимание. Он не любил смотреть трейлеры. Слишком многие из них либо выдавали сюжет, либо в трейлерах фильм урезали до такой степени, что он становился тенью самого себя, совсем другим фильмом. Он хотел начать с более ранних фильмов Сокджина, с небольших ролей в телефильмах и т. п., но их было трудно достать. Попросив Сияна поискать для него информацию, он остановился на экземпляре «На ваше усмотрение», который ему прислал Чансон. Он приглушил свет в гостиной, положил ноги на журнальный столик и устроился поудобнее. Начальный кадр в сочетании с музыкой — высокие скрипичные струны, мрачные и неземные — заставили его сесть чуть прямее. Он был на крючке. Фильм рассказывает о девушке по имени Мира, чей парень исчезает в секте. Чтобы вернуть его, она решает проложить себе путь в секту и стать одной из них. Чем ближе она к нему, тем дальше он от нее. Став членом культа, она узнает, что его забрали во Внутренний круг — место, предназначенное для членов культа, которые считаются чистыми и королевской крови. Когда она обманным путем попадает во Внутренний круг, ее парень уже отошел от этого. Весь фильм — это медленная погоня, в которой главная актриса — Ли Сумин — играет самую захватывающую роль по мере того, как она медленно распутывается. Проходит час и десять минут, прежде чем Сокджин появляется на экране. И когда он появился, Чонгук был просто очарован. К этому моменту Мира вышла за пределы Внутреннего круга. Она должна «подготовить лебедей». Что это значит, не объясняется, но это и не важно, главное, что она знает — она сможет спасти своего парня. Первое появление Сокджина начинается с крупного плана молочной воды в ванной. Вода рябит в замедленном темпе, когда из-под ее поверхности появляется лицо. Глаза закрыты, лицо полностью лишено неприятных ощущений, каждая чёрточка гладкая, никаких складочек, лицо Сокджина всплывает на поверхность. Это первый раз, когда Мира видит его после исчезновения, и это одновременно и душевная боль, и облегчение. Сокджин — его персонаж — встречает взгляд Миры после того, как поднимается из ванны в чистом белом халате, но ничего не говорит. Его уводят вожди. Мира тихо паникует, думая, что он её не помнит. Но тут Сокджин оборачивается и улыбается ей. Есть пятнадцатиминутная сцена, где персонаж Сокджина и Мира разговаривают, пока он одевается. Всё в нём завораживает, опьяняет. Крупные планы перемежаются с короткими моментами замедленной съемки, когда он задрапировывает себя белыми полотнищами. Он прекрасен. Чонгук и раньше это знал, но… теперь всё воспринимается иначе. Возможно, подумает он позже, все дело в том, что он может позволить себе любоваться красотой Сокджина только тогда, когда знает, что его не застукают за этим. И он делает это сейчас. На протяжении всей сцены он слушает, как их диалог поднимается и поднимается к тонкой кульминации. И всё это время он ошеломлен. Не успев дойти до конца — того самого конца, где Мира понимает, что «подготовка лебедей» означает подготовку людей, которым нанесут шрамы, означает подготовку персонажа Сокджина к смерти — он ощущает чье-то присутствие и опускает взгляд на свои колени, удивляясь, но не ожесточаясь. Не поднимая глаз, он нащупывает рядом с собой пульт и ставит фильм на паузу. Он не знает, почему, но в глубине души подозревает, что было бы слишком признать свою эрекцию и одновременно услышать голос Сокджина. Несмотря на это, он краснеет и просто хватает ближайшую подушку и накрывается ею. Он не намерен его беспокоить, если знает, что за этим стоит. Зная, как Сокджин относится к чужим рукам и чужим глазам… было бы нарушением доверия, в той или иной степени, думать о нем с такой мыслью. Вовремя заметив, что Сокджин практически не отрываясь смотрит на него, он снова пытается устроиться поудобнее и оглядывается на экран. Он застыл во времени, глаза чуть отведены от камеры, но ощущение такое, будто Чонгука поймали с поличным. И всë же единственное, о чем он может думать в этот момент — это о том, как чертовски красив Сокджин.