Однажды ты покинешь меня

      Сан-Антонио, Техас, 2010 год

             Когда в тот день, в пятницу 9 июля 2010 года, я пошла в кафетерий, то подумала о подарках, а также о том, что не купила ни одного для вечеринки, на которую собиралась пойти завтра.       Я откладывала это на потом, а теперь было уже слишком поздно. Я могла заказать по интернету всё, что угодно и через два дня получить это прямо к своей двери. Теперь же мне придётся после работы ехать в настоящий магазин. Как будто сейчас 1987 год.       Какое коварство.       Телевизор, висящий на стене у входа, как всегда, работал. Я мельком взглянула на него, когда мы с моим ассистентом Джеймсом проходили мимо. Новости. Всё то же самое. Политика, преступность, погода. Прямо сейчас один из наших сенаторов, некая Йейтс, говорила в кучу микрофонов, стоя на ступеньках какого-то важного здания. Её седые волосы развевались на ветру вокруг головы, когда она перегнулась через трибуну и обвиняюще ткнула пальцем в камеру.       — Должно быть, когда она была моложе, мужчины сохли по ней, — сказала я своей подруге Дженис несколько лет назад.       — Да, могу себе представить. Для пожилой женщины, да что там, для любой женщины, она поразительна! И это отношение «к чёрту, я здесь главная» тоже не помешает. Очень привлекательно.       Я не могу не согласиться с ней насчёт поразительности, но насчёт отношения к делу придётся поверить ей на слово.       Политика — не мой конёк. «… только в США более шестисот тысяч случаев пропажи людей. Что нам нужно…».       Это всё, что я успела расслышать, когда мы проходили мимо, прежде чем оказались вне зоны слышимости. Громкость, как всегда, была установлена на низком уровне и были включены субтитры. На случай, если кому-то будет интересно. Никто никогда не интересовался.       Кому нужен телевизор, если есть смартфон?       К тому времени, пока мы добрались до задней части большого зала, к одному из двух оставшихся свободных столиков, телевизор и мысли о подарках и вечеринке полностью покинули мою голову.       — Уолтер хочет, чтобы эти таблицы были у него на столе к концу дня, — сказал Джеймс, взглянув на экран своего телефона в последний раз, прежде чем положить его вместе со стопкой папок, которые он принёс с собой.       — Что ж, тогда Уолтер будет разочарован.       Джеймс с усмешкой кивнул. Уолтер нравился ему не больше, чем мне.              Обычно, если я не пропускаю обед, то перекусываю чем-нибудь за рабочим столом: сэндвичем с курицей или овощным салатом из близлежащего ресторана, или я прошу Джеймса принести что-нибудь из этого же кафе. Но это редкость, когда он приносит мне обед. Мне это не нравится, потому что слишком похоже на то, как пожилая женщина-секретарь должна была приготовить кофе для меня. И неважно, что роли поменялись местами, меня это всё равно беспокоило.       Но сегодня, поскольку я была настолько голодна, что пропустить обед было невозможно, а мне хотелось чего-то более существенного, чем овощной салат, я пошла с Джеймсом в кафетерий.       Он сделал вид, что не обратил на это внимания, но я была уверена, что ему это показалось странным. За три года работы в компании мы ни разу не обедали вместе, хотя отлично ладили. Мы иногда разговаривали о других вещах, кроме бизнеса, но не очень много, и никогда не затрагивали личного. Как твоя дочь адаптируется к старшей школе? Ты уже бывал в новом ресторане «Каменоломня»? Эта жара невыносима, не так ли?       И сегодняшний день ничем не отличался от других. Как только мы начали есть, разложив папки между нашими подносами, сразу же начали обсуждать предстоящую рекламную компанию. По крайней мере, попытались. Хотя нам не приходилось кричать, но тем не менее требовалась определённая концентрация, чтобы расслышать друг друга сквозь обычный шум оживлённого заведения. Звон льда, который бросали в бумажные стаканчики. Стук кастрюль и сковородок, доносящийся с кухни. Гул нескольких разговоров, происходящих одновременно и повсюду вокруг нас. Лязг вилок и ножей о керамическую посуду. Кто-то уронил пустой поднос на кафельный пол, негромко выругался, затем поднял его и швырнул на стойку для возврата. Кассовый аппарат пищал, ящик для денег открывался и закрывался.              Так что это было невозможно. Слышать что-либо из передней части зала, тем более звук телевизора. Даже если бы он был включён на полную громкость. Между ним и местом, где я сидела, было по меньшей мере девять или десять столиков, каждый из которых был почти заполнен людьми, которые ели и болтали.       И всё же в середине обеденного перерыва, когда я одной рукой держала вилку, а другой копалась в небольшой стопке бумаг, которую Джеймс только что положил передо мной, я услышала это.       — Всё, что мне нужно, — это контракты, которые должны быть…       — Тсс, — сказала я, прервав Джеймса и подняв указательный палец вверх.       Музыка. Я услышала четыре удара, прежде чем резко повернуть голову в сторону. Я закрыла глаза, чтобы попытаться расслышать звук, отсекая смех, рингтон чьего-то телефона, крики о том, что кому-то нужен хлеб, доносящиеся с кухни, которые эхом разносились по всему залу, как будто по пустой пещере.       Ещё несколько тактов, и к музыке присоединился голос. Это был голос девушки, а, может быть, женщины, я не могла сказать точно. Вилка, которую я держала в руках с грохотом упала на тарелку.       — Карен?       — Тсс!       Я уловила первые несколько слов песни, прежде чем открыла глаза и повернулась лицом к телевизору. Я тщетно пыталась расслышать остальные слова, но это было бесполезно. Казалось, все разом повысили голоса на ступеньку выше.       Почему все кричат? Почему именно сейчас?       Я встала и прошла половину зала, не сводя глаз с экрана, а затем остановилась и прислонилась к стене. Музыка ещё звучала, я слышала её ритм, но голос девушки был заглушён закадровыми голосами.       Насколько я поняла, это была реклама лекарства от болезни Альцгеймера. Быстрая череда различных сцен, изображающих супружескую пару на разных этапах её жизни. Молодые, на пляже, закатав штаны, резвятся в прибое, держась за руки. Сцена свадьбы, потом сцена младенца в кроватке, за которым присматривают, пока он спит. Затем гостиная, где на диване сидит пара средних лет с тремя детьми и собакой. И так далее, пока в фильме не появляется пожилая пара с болезненными выражениями лиц, сидящая на приёме у врача. Сцены, показанные ранее, теперь воспроизводятся глазами старика, но на этот раз лица его жены и детей размыты и искажены. Подразумевается, что он больше не помнит их.       Во этом не было ничего особенного, всё было довольно шаблонно, но когда ролик закончился и музыка стихла, у меня сжалось горло, а глаза начали щипать. Прослезиться из-за рекламы? Да ещё и на работе? У меня было полсекунды, чтобы почувствовать себя дурой, пока я не ощутила руку на своей спине.       — Карен? Что происходит? Ты в порядке?       Я повернула голову в сторону и увидела нижнюю половину чёрной юбки, ноги, чёрные туфли на каблуках. Одна моя рука всё ещё упиралась в стену, другая лежала на коленке. Когда я успела сгорбиться?       — Да… да, я в порядке.       — Ты уверена?       Когда я выпрямилась, то обнаружила, что Маргарет, которая, кажется, работает в бухгалтерии, смотрит на меня, её рука по-прежнему лежит на моей спине. Уровень шума вокруг меня, как мне показалось, заметно снизился, и, повернувшись, я поняла, почему. По крайней мере половина людей в комнате тоже остановились и уставились на меня. Некоторые из них с вилками на полпути ко рту. Стыдно.       — Да, я в порядке, — сказала я, кивнув, и даже смогла слабо улыбнуться.       — Еда из кафетерия? На секунду показалось, что тебя сейчас стошнит, — сказала она с улыбкой, но нервной. Как будто она боялась, что ей придётся отступить, чтобы не забрызгать обувь.       — Что?       — Ты хваталась за живот.       Правда?       — О, может быть.       — Ты уверена, что с тобой всё в порядке? Ты выглядишь немного бледной.       — Всё хорошо? — спросил Джеймс, стоя позади нас.       Господи, если бы моя мама была сейчас здесь. «Возьми себя в руки и перестань вести себя как идиотка». Она всегда ненавидела очки.       — Да, Джеймс. Со мной всё в порядке.       Ещё несколько человек оторвались от своих тарелок и телефонов, чтобы посмотреть, из-за чего вся эта суета. Похоже, я собрала толпу.       Я окончательно выпрямилась, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Не знаю, был ли это гнев при мысли о моей матери или просто смущение, но, по крайней мере, это помогло мне покарснеть.       — Да, Маргарет, я уверена. Но спасибо за заботу. Я мало ела на этой неделе. Знаешь ли, работа. Должно быть, немного закружилась голова.       Отчасти это было правдой. Я поела просто замечательно.       Убедившись, что я не собираюсь падать в обморок, блевать или хвататься за сердце, Маргарет похлопала меня по спине, снова улыбнулась и пошла к своему столику. Я последовала за Джеймсом к нашему столику.       Всю обратную дорогу я чувствовала, что он наблюдает за мной краем глаза, поэтому старалась идти как можно увереннее, хотя мои ноги были одновременно и тяжёлыми, и резиновыми. Даже несмотря на то, что сердце бешено колотилось, а струйка пота, выступившая на позвоночнике, стала ледяной.       Должно быть, я проделала большую работу. Все, кто ещё настороженно смотрел в мою сторону, вернулись к салатам и сэндвичам. Джеймс сел, но продолжал наблюдать за мной, когда я снова заняла место напротив него.       — Я в порядке, Джеймс. Ты можешь расслабиться. Почему бы нам не вернуться к этому? — мой голос перестал дрожать и вновь приобрёл привычную уверенность. Он молча кивнул, взял свой бургер, а затем снова начал копаться в документах.       — И мне жаль, — сказала я, прочислив горло и взяв вилку, хотя я не то чтобы была голодна, просто для виду. — Я не хотела тебя прерывать.       Он прожевал и кивнул головой. Нет проблем.       Я наколола на вилку кусочек брокколи, постучала им по тарелке, а затем отложила вилку.       — Итак, пока я…       — Ты слышал?       Он поднял глаза, улыбнулся и сделал жест рукой.       — Ты первая.       — Ты слышал песню, которая звучала в рекламе?       Ещё одно покачивание головой. Ещё один кусочек бургера.       — Совсем ничего? Ты уверен?       Он сглотнул и ответил:       — Да я и сейчас не слышу телевизор, даже если бы попытался. Звук слишком тихий.       — У мелодии был своеобразный ритм, старый по звучанию, как у песни пятидесятых или шестидесятых годов.       Он отложил свой бургер и вытер рот салфеткой.       — Однажды ты покинешь меня, — сказала я.       — Извини?       — Это первые слова песни, которые я уловила. Ничего не напоминает? Однажды ты покинешь меня? Ты знаешь какие-нибудь старые песни, которые начинаются с таких слов?       — Опять же, извини, но ты спрашиваешь не того парня. Я не очень люблю музыку, а если и слушал её, то в подростковом возрасте, это были Metallica и Iron Maiden.       — В этой песне было что-то такое… — сказала я, повернув голову, чтобы снова посмотреть на телевизор, как будто это как-то могло оживить мою память. Снова шли новости, и теперь на экране была фотография молодого парня с тёмными кудрявыми волосами, а под ней надпись: «Мальчик таинственно исчезает из дома».       — Это что-то, что ты хочешь использовать в компании? — спросил Джеймс, когда я снова повернулась к нему.       — Нет, ничего такого, просто… У меня возникло странное чувство, когда я услышала эту песню. Она показалась мне очень знакомой. Как будто с ней связано какое-то воспоминание… но этого не может быть, потому что я никогда раньше её не слышала. По крайней мере, мне кажется, что никогда.       — Как музыкальное дежавю?       — Да, — сказала я, — именно так. Это было точно также, только…       Не сумев выразить словами, я постучала себя по груди, пытаясь показать, как на меня подействовало звучание незнакомой музыки.       — Ладно, почему бы мне не поискать это в интернете? — он потянулся за своим телефоном, не сводя с меня глаз.       Так бывает, когда находишься в компании неуравновешенного человека, который не знает, что он будет делать в следующую минуту. Я просто сидела, не дёргалась туда-сюда и не бормотала себе под нос, но что-то в моём состоянии, в выражении моего лица его обеспокоило. И, по правде говоря, это было бы не так уж и важно. Я держу свои эмоции под контролем, особенно на работе, а поскольку мы с Джеймсом никогда не общались вне работы, он всегда видел во мне только невозмутимую, деловую сторону. Это небольшое проявление эмоций в сочетании с тем, что только что произошло, должно показаться ему мини-расстройством психики.       — Нет, Джеймс, всё в порядке. Доедай. Это неважно и никак не связано с работой. Не твоя работа.       — Мне нетрудно, — ответил он.       Нужно было чем-то заняться. Если бы он мог найти песню, дать мне название, может быть, я щёлкнула бы пальцами и сказала: «Конечно, вот она, я слышала её раньше, тайна раскрыта». И затем мы могли бы спокойно вернуться к обсуждению встреч и контрактов.       — Джеймс, пожалуйста, доедай. Я уже отняла у тебя достаточно времени. К концу дня я даже не вспомню про эту песню, — я почти поверила в это. — Мы обсудим контракты позже.       Он снова принялся за свой гамбургер и картошку фри, а я, гоняя вилкой еду по своей ещё почти полной тарелке, повторяла в голове одни и те же пять слов из песни. Через минуту я отодвинула тарелку подальше от себя — от запаха меня тошнило. Я пыталась обмануть свой мозг, очистив от всего, и сначала подумала о музыке, о начальных тактах песни, а затем, как если бы она действительно играла, о словах. Мне казалось, что если я так сделаю, то следующие одна или две строчки всплывут сами собой. То есть, если я уже когда-то слышала эту песню, то они засели где-то в моём мозгу. Но нет, ничего.       К тому времени, когда Джеймс закончил есть, я ни на шаг не приблизилась к разгадке. Он встал, отнёс оба наши подносы на кухню, затем вернулся.       — Кто этот мужчина вон за тем столиком? — спросил он, снова усаживаясь.       — Хм?       — Тот человек, который сидит через два столика от нас.       Я подняла на него глаза, заставляя себя сфокусироваться. После десяти секунд, когда я смотрела в никуда, барабаня пальцами по столешнице и размышляя, всё вокруг стало расплывчитым.       Он повернул голову вправо, и я проследила за его взглядом.       — Без понятия, а что?       — Я никогда не видел его раньше.       Я бросила ещё один быстрый взгляд на мужчину, о котором он говорил.       — Я тоже его не видела. Он выглядит довольно молодо, возможно, новый сотрудник. Судя по костюму, я бы предположила, что он занимается продажами.       «И старается произвести хорошее впечатление», — подумала я про себя.       Большинство людей в зале были одеты в деловые костюмы, я и Джеймс в том числе, но не все. В этом здании располагались в основном корпоративные офисы, но на первом этаже был розничный магазин, где продавалась наша линия спортивной одежды и обуви, поэтому среди костюмов и галстуков, блейзеров и туфель на высоких каблуках было и несколько молодых людей и подростков, как женского, так и мужского пола, одетых в джинсы и кроссовки. Такой внешний вид мне не очень нравился. Можете назвать меня старомодной или заскорузлой, но я считаю, где бы ты ни работал, какую бы работу ни выполнял, ты должен хотя бы пытаться выглядеть профессионально. Но что я могла сделать? Даже финансовый директор, сидящий за столиком прямо напротив нас, снял пиджак и ослабил галстук.       Однако человек, на которого указал Джеймс, сидевший в одиночестве, выпрямившись в кресле, с чашкой дымящегося кофе перед собой, был безукоризненно одет и ухожен. Строгий тёмно-серый костюм, явно дорогой и отлично сшитый, сидел на нём идеально. Он выглядел высоким, стройным, его волосы были так аккуратно подстрижены, что пробор сбоку казался острым, как бритва. Почти ненастоящим. Как у куклы Кена.       — Он выглядит не так, как надо, — сказал Джеймс. Он снова повернулся ко мне лицом, но его взгляд то и дело возвращался вправо.       Действительно, он выделялся. Он был единственным в зале, кто сидел в одиночестве, единственным, кто не разговаривал, и единственным, кто вообще не двигался. Его чашка кофе стояла перед ним нетронутой, руки неподвижно лежали на коленях. Если бы он смотрел перед собой, то его можно было бы принять за манекен. Но это было не так: его голова — единственная часть тела, которая, казалось, не находилась в полном соответствии с остальными, — была слегка наклонена вправо и вниз, а выражение его очень красивого, гладкого лица выглядело задумчивым и немного печальным.       — А как надо? По-моему, он выглядит… обеспокоенным. Возможно, что его день сложился не так удачно, как он рассчитывал. Как я уже сказала, он выглядит молодо, даже не похоже, что ему нужно бриться каждый день. Кто знает, может это его первая работа. Совершенно нормально быть немного взволнованным.       — Нет, дело не только в этом. Хотя его идеально красивая внешность немного отталкивает, не так ли? — спросил Джеймс, опустив уголки рта. — Он выглядит так, как будто сделан из пластика. Но меня беспокоит не это. Его здесь не было, когда мы вошли. И я не видел, чтобы он входил после нас.       В любом другом случае я бы пренебрежительно махнула рукой. Ты ведёшь себя глупо. Но это был Джеймс.       В первый день нашего знакомства он постучал в дверь моего кабинета, вошёл, представился, отрывисто пожал мне руку и отказался сесть, когда я предложила ему место у своего стола. Сказал, что предпочитает стоять, спасибо. Он был старше меня — тридцать девять против моих тридцати пяти на тот момент, и он был мужчиной, работающим на женщину. Я восприняла это как игру во власть.       За годы работы я насмотрелась на таких мужчин, которые так тонко намекают, что ты должна принимать заказы на обед, поскольку у женщин лучше память и почерк, — подкол, замаскированный под комплимент. Или: «Не могли бы вы сварить кофе? Не потому, что Вы женщина, конечно, а потому что мы, мужчины, настолько глупы, чтобы управлять кофемашиной». Если ты жаловалась, значит, ты была недостаточно крута для хищного корпоративного мира. Если ты раздувала из мухи слона из-за того, что к тебе обращались «милая» или «дорогая», когда это тебя беспокоило, то как, чёрт возьми, ты собиралась вести переговоры с людьми, которые даже не были на твоей стороне?       Так что да, несмотря на то, что подобные вещи случались и раньше, меня всё равно бесило, что Джеймс отказывается садиться, а вместо этого стоит в стороне, нависая над моим столом. Но я лишь впилась ногтями в ладонь и оставила всё, как есть. Пусть думает, что как мужчина он всё контролирует. Скоро он научится. И, как оказалось, моя сдержанность помогла мне избежать неловкости. Его не волновало, что я женщина. Он отказался сесть, потому что это означало бы оказаться в уязвимом положении. Спиной к двери.       Он дважды побывал в Афганистане, и последняя командировка стоила ему ноги. Он никогда не садился спиной ни к одной двери. Он осматривал каждую комнату, каждую крышу, каждую стоянку, каждое окно, всех, куда бы он ни шёл и с кем бы ни был. Однажды он увидел из окна моего кабинета человека, стоявшего на крыше соседнего с нашим двенадцатиэтажного дома, через три секунды после того, как вошёл в дверь. Он указал мне на него, но я ничего не видела. Он дал мне точные координаты: пятое окно справа, рядом с антенной. Опять ничего. Только когда фигура зашевелилась, я наконец заметила его. Джеймс сообразил, что человек одет в синюю спецовку и работает рядом с антенной, значит, не снайпер, и расслабился.       — Как ты его разглядел? Он же не двигался?       — Этот стул тоже неподвижен, — сказал он, указывая на стул, — но ты всё равно его видишь, не так ли?       Не самая удачная аналогия, но для него, вероятно, совершенно понятная.       Поэтому я не могла не поверить ему, что человека, который сидел без движения, не было в зале, когда мы вошли, — я уверена, что его там не было. Джеймс не пропускает подобные вещи, но сказать, что он не видел, как тот вошёл после нас… Не знаю, что и думать.       — Ты хочешь сказать, что он возник из воздуха?       — Нет, конечно, нет. Просто это обескураживает, вот и всё. Не могу понять, как он вошёл незаметно для меня.       «Может, он вошёл во время моего небольшого помешательства», — подумала я, но мне хотелось, чтобы вся эта неловкая ситуация побыстрее улетучилась из его памяти, поэтому я ничего не сказала.       — Стоит ли нам беспокоиться? Думаешь, он опасен? — спросила я (ах, чудесные времена, когда после 11 сентября все под подозрением).       Но, в мою защиту скажу, что он выглядел не просто обескураженным, когда повернулся, чтобы ещё раз посмотреть на того мужчину. Не испуганным, я бы так не сказала, а скорее таким, каким бываешь, когда видишь что-то непонятное. Что-то, что выводит тебя из равновесия. Например, очень убедительная и дезориентирующая оптическая иллюзия. Или взгляд в зеркало, которое находится напротив другого зеркала. Как взгляд в вечность.       — Нет, — сказал он наконец. — Нет, я не думаю, что он опасен. Просто с ним что-то не так.       Я ещё раз быстро посмотрела на мужчину, прежде чем выбросить его из головы. Я полностью доверяла интуиции Джеймса. Если он говорил, что он не опасен, то я ему верила.       Но, возможно, мне следовало более внимательно отнестись к словам «с ним что-то не так», чем я это сделала.