Однажды ты покинешь меня

             Оранжевые брюки, оранжевая рубашка с широкой белой полосой на груди и копна рыжевато-оранжевых волос, собранных на макушке. Морковка в белом лифчике. Если бы вы были близоруки, то подумали бы, что это именно то, что вошло в дверь. Я не была близорука, но иллюзия оставалась. Темноволосый парень, который вошёл следом за ней, был выше её, но она почти не уступала ему в росте, будучи на пару дюймов ниже.       Она ещё раз осмотрелась вокруг, прежде чем они с Ральфом направились к нашему столику. Когда она проходила мимо одного из мужчин, всё ещё потягивающего кофе, он чиркнул спичкой, чтобы прикурить сигарету, и я почти ожидала, что раздастся громкий звук «фвумп!» в тот момент, когда весь лак для волос на её голове воспламенится, оставив от неё только тлеющий персиковый пух.       — Нет, — сказала она, отталкивая брата, когда он уже собирался сесть на свободное место рядом со мной, — садись вон туда. — она махнула рукой в другую сторону. — Она не хочет сидеть рядом с тобой.       Она не ошиблась. Но я была совсем не в восторге, что он сел рядом с Джудит. Сначала он выглядел растерянным, потом повернулся к Джудит и улыбнулся, подумав, что, возможно, сидеть на этой стороне не так уж и плохо. Джудит улыбнулась ему, но всё-таки отодвинулась на несколько дюймов к стене, когда он сел.       — Привет, — сказала Фрэнни в сторону Джудит, усаживаясь рядом со мной.       — О, это…       — Нет, не говори мне, ты… — произнесла она, указывая пальцем на Джудит, а затем щёлкнула пальцами, словно пытаясь вспомнить имя.       — Подожди, что это такое…       Щёлк. Щёлк. Щёлк.       Джудит посмотрела на меня. Я смотрела на Джудит. Фрэн отмахнулась.       Кажется, это становится нетактичным.       — Джудит.       — О чёрт, я бы в жизни не угадала. Но ведь ты была в хоре?       — Да, была, — кивнула Джудит.       — Вы знакомы?       — Лично — нет, мы учились в одной школе. А ты была на два класса старше?       — На один, — ответила Джудит.       Подошла официантка и поставила на столик ещё два стакана воды.       — Мы не едим, мы только что поели, — сообщила Фрэн, прежде чем официантка успела достать блокнот и карандаш из своего жёлтого фартука. — Мы просто ищем Дуайта. Он был здесь? Ты видела его?       Официантка, которая уставилась на Ральфа, как будто ей стало не по себе, сказала, что нет, она не видела Дуайта и не знает, кто такой Дуайт.       — А как насчёт вас? Вы его видели?       — Нет, — ответила я. — Я всё утро была дома.       Официантка, наконец, неохотно улыбнулась Ральфу в последний раз, затем направилась к столику, за которым сидели дети и звали её.       — О, точно, — ответила Фрэн, взяла бургер с моей тарелки и откусила от него. Довольно большой кусок. Затем положила его обратно передо мной. Если бы я действительно была голодна, то разозлилась бы, но она помогала мне, так что я смирилась. — Ты же была слишком больна, чтобы пойти вчера в кино. Кстати, спасибо тебе за это. Я отлично провела ночь, слушая, как мой отец храпит на диване на протяжении всей «Вечеринки». А сегодня утром слишком больна для церкви.       — Ну да… эм, — только и сказала я, подталкивая свою тарелку ближе к ней.       Она проглотила наживку. Если она только что поела, как сказала официантке, то, похоже, недостаточно. Как только она откусила ещё кусок, я бросила взгляд на Джудит. Просто подыграй мне, что меня не было в «Сатурне и Солнце» вчера вечером, я объясню позже. Надеюсь, в 1964 году этот взгляд работает так же хорошо, как и в 2010 году. Видимо, так и есть, потому что она быстро сменила выражение лица и попыталась выглядеть непринуждённо, потягивая свою маленькую «гигантскую» газировку.       — Возможно, я что-то не то съела, — сказала я, снова повернувшись к Фрэн. — А, может, это была аллергия, понятия не имею, но сейчас я чувствую себя прекрасно.       — Ты выглядишь ещё лучше.       Это был Ральф.       А, Ральф. Что я могу сказать о Ральфе? Воспоминания были при мне.       Брат-близнец Фрэн, который, к несчастью для Фрэн, обладал всеми достоинствами. Высокий рост, тёмные волосы, чувственные губы и вечно прищуренные голубые глаза, как у Элвиса. Такие глаза, от которых все девушки падают в обморок. Он приглашал меня на свидания каждую неделю вот уже почти год. Не потому, что был без ума от меня, а потому что его бесило, что я постоянно отказывала. Не так уж много девушек решались отказывать ему. Насколько я знала, я была единственной.       — Так что скажешь, Эвелин? Я спрашиваю за целую неделю вперёд, в следующую субботу, ты не сможешь сказать, что у тебя…       — Нет, Ральф. Ответ по-прежнему «нет».       — Что… но я, ты ведь даже не знаешь…       Мне было неловко перед парнями, которые приглашали меня потанцевать накануне. Но я не чувствовала себя паршиво, говоря ему «нет». Он без труда найдёт себе пару на выходные. Уверена, что прямо здесь найдутся не менее пяти девушек, которые не преминуют воспользоваться этим шансом, официантка в их число не входит.       — Оставь это, Ральф, она же сказала «нет», ты пытался, оставь её в покое.       В этот раз Фрэн потянулась к тарелке Джудит и стащила пару картофелен фри. Джудит, которая выглядела так чопорно, что я сомневалась, сказала бы она что-нибудь, если бы Фрэн стащила всю картошку, только посмотрела на меня с удивлённой улыбкой.       Ральф разочарованно вскинул руки и покачал своей лохматой головой. Как и бутылка диетической пепси, это тоже было символом грядущих перемен. Один из первых парней, который отрастил волосы длиннее дюйма. Мне это не нравилось.       — Почему ты в платье?       — Извини?       — Ты не ходила в церковь, почему ты в платье? — спросила Фрэн и заглянула под стол. — И каблуки? Клянусь, ты застряла в пятидесятых.       Она покачала головой и закатила глаза.       Опять же, почему? Почему, чёрт возьми, я решила общаться с этой грубиянкой? Я же не вальсировала здесь в бальном платье и диадеме. Между тем, стоит наклеить на её рубашку несколько правильно расположенных чёрных треугольников, и она превратится в тыкву-фонарь. Эй, посмотрите, леди, моя причёска в 2010 году была такой же стильной, как и сейчас, так что не задирайте нос. А это что за начёс? Этого больше никогда не будет. Никогда. Я знаю, что он не просто так называется «улей», но она действительно подняла его на новый уровень. Это даже не было похоже на волосы, это выглядело так, как будто к её голове приклеили настоящий улей оранжевого цвета.       Я начинала злиться. Не только из-за поведения Фрэн и Ральфа, но и потому, что из-за их вторжения у меня почти не было времени пообщаться с Джудит. Я до сих пор не знала, сколько времени у меня осталось. Я начала продумывать о том, что давно пора разорвать некоторые связи.       Я бы тут же попрощалась с ней, но Джудит оставалось съесть ещё половину чизбургера, хотя картошка исчезала довольно быстро. Поэтому я стиснула зубы и вместо того, чтобы оскорбить её причёску или наряд, указала Фрэн на шесть других девушек, присутствующих в этом заведении, которые были одеты в платья или юбки. Я, однако, не указала ей на то, что Джудит тоже не была в брюках. Если бы она оскорбила её, я бы точно не смогла промолчать.       Но Фрэн это было неинтересно, её внимание было приковано к чему-то другому.       Я была слишком отвлечена своим растущим раздражением, чтобы заметить, что все взгляды были прикованы к женщине и её дочери, которые вошли в закусочную.       Женщина, как я поняла, была одета в ту же одежду, в которой она ходила в церковь. Тонкое белоснежное платье без рукавов длиной до колен с кружевным узором вместо воротника и широкой шёлковой лентой вокруг стройной талии, которая заканчивалась бантом сзади. Туфли — красивые атласные туфли на каблуках в тон. Её волосы были уложены просто, демонстрируя красивую шею и нитку жемчуга вокруг, на макушке у неё была шляпка в стиле «таблетка», а в одной руке она держала сумочку бежевого цвета. Если бы на ней были белые перчатки, думаю, я бы расплакалась. Настолько элегантно она выглядела. И её дочь тоже была красавицей. На вид ей было семь-восемь лет, поэтому никаких каблуков, только белые ласковые туфли Mary Janes, но она всё равно выглядела так же грациозно, как и её мать.       Лу отложил лопатку, взял с крючка рядом с грилем засаленное полотенце, вытер руки, перекинул полотенце через плечо и вышел в зал, чтобы самому разобраться с ними.       — Иди, Бетти, я сам позабочусь об этом.       Бетти сделала, как ей было сказано, явно довольная тем, что ушла.       — Теперь ты знаешь, что тебе лучше уйти, — он махнул рукой в сторону двери. — Мне не нужны неприятности.       — Простите, сэр, но я не видела вывески в окне, — сказала ему женщина.       — Это неважно, видите здесь кого-нибудь из ваших?       Женщина не потрудились оглядеться, чтобы ответить:       — Нет, сэр.       Именно тогда до меня дошло, в чём заключался смысл сцены, разыгравшейся передо мной.       Женщина и её дочь были чернокожими.       — Тогда в чём дело?       — Я не пытаюсь доставить Вам неприятности, сэр. Моего мужа срочно вызвали на работу, поэтому нам с дочерью пришлось идти в церковь сегодня утром, а теперь мы возвращаемся домой. Она хочет только мороженое и стакан содовой. Мы ненадолго.       Я повернула голову, чтобы посмотреть за спину. Некоторые люди, включая две пары и пару взрослых дам, сидевших за дальними столиками, имели достаточно приличия, чтобы выглядеть неловко. Они опустили головы, притворяясь, что едят, но я видела, что они только гоняют еду по тарелка. Дети и подростки вернулись к своим бургерам и разговорам — в конце концов, дети есть дети. Но двое мужчин, сидевших за стойкой, без всякого смущения смотрели на женщину с ребёнком, очевидно, что они были на стороне Лу.       — Мне всё равно, даже если она хочет только стакан воды, ты не можешь здесь сидеть.       Женщина положила руку на голову дочери, притянув её ближе к себе, так что голова девочки прижалась к её бедру. Я обратила внимание, куда она положила руку. Она закрыла ладонью левое ухо ребёнка, а правое были прижато к ткани её платья. Она не хотела, чтобы девочка слышала, что ей говорят.       — Пожалуйста, сэр, это всего лишь содовая с мороженым. На улице очень жарко, мы будем здесь не больше десяти минут.       — Леди, я всё сказал.       Один из мужчин за стойкой, тот, что в дальнем её конце, лет пятидесяти, приличного вида, в пиджаке и галстуке, чисто выбритый, соскользнул с барного стула и поставил ноги на пол.       — Хотите, чтобы я позаботился об этом, Лу?       Он сделал один шаг вперёд, и женщина отпрянула на два.       — Нет, сэр, я прошу прощения. Мы уже уходим.       Я не могла поверить в то, чему была свидетелем. Это было нереально. Этого не может быть. Должно быть, я смотрю какой-то фильм. Всё во мне говорило, что я должна что-то сказать, что-то сделать. Несмотря на мою смелость 2010 года, на все мои высказывания, которые я себе позволяла там, когда на кону стояло не так уж много, здесь, в 1964 году, где это действительно имело значение, я просто сидела и молчала, как бессильная трусливая идиотка.       — Эй, ты, сядь! Ты не сделаешь этого! — Фрэн вскочила на ноги и направилась к стойке.       Она указала пальцем сначала на того придурка, который встал, а потом на Лу.       — Это противозаконно. Мэм? Послушайте, мэм, пожалуйста, не уходите.       Но женщина уже стояла у двери. Она положила руку на голову дочери, и они вышли. Колокольчик над дверью дрогнул, когда она закрылась за ними.       — Противозаконно? — фыркнул Лу. — В какой стране ты живёшь?       — В меняющейся. Разве ты не слышал? Ты не читаешь газет? Обструкция окончена. Сенат проголосовал против.       Лу повернулся к своему клиенту, который отступил к своему стулу, но остался стоять. Он кивнул.       — Она права.       — Это ничего не значит, законопроект сначала должен быть одобрен, а потом подписан. И, если ты не в курсе, Кеннеди умер.       — Эй! — крикнул кто-то сзади.       Лу, не поворачивая головы, махнул полотенцем в сторону того, кто это был.       — И ни за что Джонсон, техасец, не подпишет его. Ни за что на свете. Нет, если он знает, что ему выгодно, не подпишет.       — Ещё как подпишет, — ответила Фрэн и подошла к стойке, встав напротив хозяина. — А если не подпишет, то это сделает следующий.       Лу ухмыльнулся и сделал шаг вперёд, наклонившись так, что их с Фрэн головы оказались на расстоянии не более фута друг от друга.       — Как бы то ни было, — сказал он, криво улыбнувшись, — ни один ниггер не переступит порог моего заведения, никогда не сядет ни за стойку, ни за столик, будь то закон или не закон.       — О, я лично прослежу за этим, ты, чёртов осёл! — Фрэн готова была перелезть через стойку, чтобы выцарапать Лу глаза, и могла бы это сделать, если бы не вмешался человек, который встал на сторону Лу.       — Ладно, хватит! Хватит! У тебя слишком длинный язык.       — А ну заткнись, лысый!       Он выручил глаза, его и без того розовое лицо побагровело.       — Что ты… — он начал надвигается на неё, сжав кулаки, но мгновенно остановился, когда Ральф вскочил со своего места и оказался возле сестры.       Ральф был моложе, выше и весил не меньше двадцати фунтов.       — Забудь об этом, Ральф. Пойдём! — крикнула она нам. — Мы уходим! И все остальные тоже.       Мы с Джуди встали, а вместе с нами и две женщины в дальнем углу.       — И это всё? — Фрэн окинула закусочную недовольным взглядом и посмотрела на всех, кто остался сидеть на своих местах. — Вам всем должно быть стыдно за себя.       Она обратилась ко всем, кто сидел в зале, а затем обратилась к одному из мальчиков, которого я уже видела.       — Я видела, как ты курил, Джимми. Если ты сейчас же не встанешь, я расскажу твоей маме!       Джимми встал.       — Ты пожалеешь об этом, — крикнула она Лу. — Не можешь даже налить газировки жаждущему ребёнку! Что с тобой не так, чёрт возьми? Мы будем тратить наши деньги в другом месте, и я позабочусь о том, чтобы все, кого я знаю, никогда больше сюда не заходили!       Удовлетворённая тем, что добилась своего, она повернулась и пошла к двери.       Окей. Теперь я вижу. Теперь я понимаю, почему мы подруги. Резкая и громкая, да. Грубоватая, определённо. Но она мне нравится. Очень нравиться.       Не дойдя до двери, она обернулась.       — Джудит!.. Ну же, чего ты ждёшь?       — Мы… мы не оплатили счёт, — робко ответила Джудит, боясь навлечь на себя гнев Фрэн.       — О, чёрт возьми! — воскликнула Фрэн, раздражённая тем, что её драматический выход был сорван. — Ну тогда расплачивайся. Мы здесь пытаемся бороться с несправедливостью, и не собираемся садиться в тюрьму за кражу еды.