27
1 мая 2024 г. в 07:03
Я застыла на месте, как вкопанная.
«Фрэн. Вот это да! Только посмотри на себя, — я была восхищена тем, что видела, можно подумать, будто я стою перед водопадом Виктория или Большим каньоном. — Ты такая красавица».
Позади меня по тротуару шли ещё несколько покупателей, но большинство из них были заняты своими телефонами, чтобы обращать внимание на то, что я разговариваю с агитационным плакатом, приклеенным к боковой стене винного магазина.
Когда я видела её в последний раз, ей было двадцать семь лет, и хотя к тому времени она избавилась от этой нелепой конусообразной головы с волосами цвета перезрелой канталупы, а сейчас ей было шестьдесят семь, она была седой и относилась к тем женщинам, которые не привлекают внимания в молодости, но становятся всё красивее и красивее с возрастом.
Поразительная, как назвала её Дженис.
Прошло уже столько времени, а я так и не смогла сложить два и два.
Но как я могла? Я была знакома с Фрэнни Эллисон, шумной и жизнерадостной девчонкой. В тот день, когда она вошла в закусочную, я ни за что не узнала бы в ней Фрэнсис Йейтс, будущего сенатора от штата Техас. Женщину, за которую я голосовала. Я никогда внимательно не следила за политиками, но иногда видела её по телевизору, конечно, только она была не более, чем фоновым шумом, как и все остальные.
Однако я стояла в очереди на избирательный участок, чтобы проголосовать за неё, потому что она была одной из первых сторонниц прав геев. Задолго до того, как все поймали эту волну, до того, как это стало политически целесообразным. На самом деле, в то время, в далёком 1998 году, когда она впервые баллотировалась в Сенат, после двух сроков пребывания в Конгрессе, многие говорили, что у неё нет шансов. В Техасе? Вы собираетесь использовать это в своей предвыборной программе? Удачи!
Я многое отдала бы, чтобы услышать её реакцию на всех этих скептиков.
Значит ты выиграла выборы в городской совет? И меня не было там, чтобы отметить это событие вместе с тобой. Мне очень жаль. Можно ли быть сенатором с судимостью? Уверена, что в какой-то момент она отлупила Дуайта.
Я так много пропустила.
Шести лет было недостаточно.
Двенадцати лет, двадцати лет было бы недостаточно.
Мне потребовалось десять минут, чтобы наконец уйти. И к тому времени я уже забыла о том, что собиралась топить свои печали в вине. Мне нужно было знать больше.
Первое, что я сделала четыре дня назад, когда вошла в дверь, — схватила ноутбук и задвинула его как можно дальше под кровать. Теперь мне предстояло проползти под ней, отодвинув коробки, которые я на всякий случай поставила перед ним, и вытащить его.
Когда я уезжала в Лейфант в прошлый четверг, я думала, что буду отсутствовать день, может быть, два (что в итоге оказалось верным), поэтому я даже не закрыла веб-браузер и ни одной из открытых вкладок, прежде чем перевести ноутбук в режим сна. Поэтому, когда я включила его в этот раз, там была она. Бледно-жёлтый наряд, причёска в стиле флип, микрофон в руке, девятнадцать лет.
Я нажимала, нажимала, скользя пальцем по сенсорной панели. Стараясь как можно быстрее избавиться от картинки. Вместо вкладки я закрыла весь браузер. Затем мне потребовалось несколько минут, чтобы понять, как загрузить его снова.
Почти три часа я пыталась собрать воедино те скудные подробности, которые мне удалось найти. Я исчезла в середине ноября, прямо перед праздниками. Я была достаточно взрослой, может, просто уехала из города. Мне не нужны были деньги, я могла бы с лёгкостью сорваться с места, переехать, осесть где-нибудь в Орегоне, а, может быть, жара доканала меня, и я решила, что Канада — это то, что мне нужно. Или остров Мэн. Я могла быть где угодно. Франция? Мексика? В мире, где не было мобильных телефонов, где банкоматы только начинали работать, где царила наличность, что вообще оставалось делать? Рано или поздно она вернётся. Не было никаких признаков, что со мной случилось что-то плохое. Ни выщербленных дверных откосов, ни разбитых рам, ни крови. Должно быть, я ушла сама. Именно такое впечатление у меня сложилось о тех немногих упоминаниях о моём деле в газетах. Была небольшая статья о том, что Джудит в связи с моим исчезновением обратилась к общественности за помощью, но к тому времени её имя уже не привлекало особого внимания, поэтому она быстро затерялось. Сейчас праздники, никто не хочет слышать о пропавших людях, уезжай и жди, она сама объявится.
В основном расследование было неофициальным. Мои родители, Джудит, мои друзья. Частные детективы, обещание денежного вознаграждения, бумажные объявления, приклеенные к телефонным столбам и помещённые под дворники на лобовых стёклах машин. Мой отец в конце концов потерял свой магазин, потратив на поиски всё своё время, деньги и энергию, пока не скончался от сердечного приступа четыре года спустя, в сорок девять лет. Моя мать дожила до восьмидесяти четырёх лет, она умерла всего три года назад, в 2007 году. В её некрологе говорилось, что до самой смерти она работала, а затем стала волонтёром в нескольких техасских общественных организациях, занимающихся поиском пропавших людей. Тридцать семь лет бесполезных поисков. Она так и не вышла замуж.
На её сайте я узнала, что Фрэн даже сейчас пытается провести законопроект, который предполагает увеличение финансирования Национальной системы поиска пропавших и неопознанных лиц, известной как NamUs.
После 14 ноября 1970 года Эвелин Брайант больше никто и никогда не видел, а спустя девять лет, в 1979 году, её признали умершей. Ух.
Мой отец был одним из немногих мужчин в шестидесятые, кто никогда не курил. Он ел много красного мяса, как и все в то время, но всё равно умер в возрасте чуть за сорок. Сколько ещё лет моя мать прожила бы с ним, если бы не весь этот стресс, вызванный моим исчезновением? Думаю, гораздо больше, чем оказалось на самом деле.
Я не могу это сделать.
Я не могу.
У меня нет на это никакого права.
Заставить их пройти через это снова.
Всё кончено.
Всё кончено.
Её больше нет.
Они все ушли.
Я решила, что мистер Смит — мудак.
И что с таким же успехом я могу утром поехать в приют для животных и начать работу над своей коллекцией из двенадцати кошек.