Однажды ты покинешь меня

      Мне потребовалось неделя, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Не смириться с этим, а принять. Я по-прежнему просыпалась каждое утро, радуясь возвращению, а через мгновение уже злилась, что вместо громкого раздражающего дребезжания оконного кондиционера меня встречает едва уловимое приятное гудение системы центрального кондиционирования. Я обдумала своё решение не менее сотни раз, прежде чем сбросить с себя одеяло и отправиться в ванную. Они все снова умрут. Она умерла слишком молодой. Тридцать семь лет поисков. Когда я снова туда вернусь, она будет жива. Да, но с другой женщиной. Если она выживет, то, когда я вернусь, она будет с другой женщиной уже почти тридцать лет.       Ей будет шестьдесят пять. Я стану давно забытым воспоминанием. Я представила, как подойду к ней в этой жизни. Увидит ли она что-то знакомое? Узнает ли меня? Захочу ли я её видеть? Зная, что годы между двадцати пятью и шестидесятью пятью прошли без меня? Нет. Не думаю, что захочу. Я бы не хотела её видеть. Мне было бы достаточно знать, что она где-то рядом. Что она жива.       Но всё это было лишь бессмысленным бредом, непрерывно крутившимся в моей голове. Это ничего не изменит. Я приняла решение. Каким бы болезненным оно не было.       Наше время закончилось.       Я больше никогда не увижу её.              Я могла всё изменить. Я действительно всё изменила. Я не хотела смотреть видео с того концерта, не хотела смотреть на её фотографии. Но я хотела увидеть одну вещь. Я вспомнила то интервью, которое она дала в Илинойсе, оно было снято в день, когда мы виделись с ней в последний раз. Я уже смотрела его раньше, она казалась весёлой и счастливой, непринуждённо шутила с интервьюером. Но просмотрев его в этот раз, я увидела совсем другое. Она по-прежнему улыбается, по-прежнему вежливо отвечает на его вопросы, но разница есть. Возможно, это не очень заметно для других, но по тому, как она улыбается, одним уголком рта, так что появляется только одна ямочка, можно сказать, что она растеряна и расстроена. Из-за меня. Должно быть, в прошлый раз я не была такой засранкой. По крайней мере, в прошлый раз у неё не осталось неприятных воспоминаний обо мне.       Значит я всё изменила.       Я сделала только хуже.       — Алло.       — Карен, я знаю, что ты занята работой, но у меня отличные новости!       Дженис. Одна из немногих вещей в моей жизни, которая может помочь мне пережить душевную боль.       — Ну я, конечно, не могу обойтись без хороших новостей, — я старалась говорить ровным, спокойным голосом.       Впервые с тех пор, как я открыла глаза на кладбище, узел в груди немного ослаб. Но я чувствовала себя виноватой. Я не могла вспомнить, когда в последний раз думала о ней. Год, два назад?       — О, я так взволнована! Итак, ты помнишь ту женщину на благотворительном ужине, который мы посетили в прошлом месяце?       Я поняла, что так, вероятно, и было, судя по её голосу. Как кошка, которая съела попугая, или мышь, или как там ещё говорится.       — Нет, я не помню.       — Ну конечно помнишь! Почти пять недель назад мы заплатили четыреста долларов за ужин из курицы, ради всего святого.       — Четыреста долларов? Боже, это же целая куча денег, но ладно, конечно, я помню. Продолжай.       — В общем, та женщина, которая была там, о которой ты всё время говорила? С зелёными глазами и светло-рыжими волосами? Ты должна её помнить.       — Не могу сказать, что помню.       — Нет, помнишь.       — Нет, Дженис, не помню.       — Как ты можешь её не помнить?       Очень просто. Прошло шесть лет.       — Я просто не помню, — раздражённо сказала я. — Что такого в этой женщине на ужине?       — Карен, перестань. Ты весь вечер меня донимала расспросами о ней. Знаю ли я, кто она, думаю ли я, что она лесбиянка, разве у неё не красивые глаза и всё такое.       — Это на меня не похоже.       — Так и было. А теперь ты портишь мой большой сюрприз.       — Извини. Давай, говори, я обещаю, что буду хлопать, прыгать и даже кричать.       — Дастин, там был один из моих коллег, он знает её, оказывается, что она тоже лесбиянка, и она одинока. Короче говоря, раз уж ты всё испортила, я всё уладила. У тебя свидание. С ней.       Дженис не сказала этого, но я услышала «та-да!» в её голосе.       — Ты что?       — Я не слышу аплодисментов. Ты прыгаешь? Не похоже, что ты рада…       — Ты хочешь, чтобы я пошла на грёбаное свидание с другой женщиной? Ты что, совсем спятила?       Удивлённое молчание.       — Чёрт побери. Прости меня, Дженис. Мне очень жаль.       — Что происходит?       — Я… ничего. Просто у меня были тяжёлые дни. Мне пришлось принять несколько очень важных решений, и я уверена, что они были верными.       — Какие решения? Ты говоришь о работе?       — Да, — ложь нагромаждалась на ложь.       — Я никогда не видела, чтобы ты так нервничала, тем более из-за работы. Ты уверена, что больше ничего не случилось? С этой женщиной?       — С какой женщиной?       — Ты сказала, с другой женщиной. Это значит… что ты с кем-то встречалась? Ты с кем-то встречалась? И ты мне не сказала?       Конечно, у меня есть женщина, к которой я отчаянно хочу вернуться. Я встречаюсь с ней уже двенадцать лет. Шесть лет в одной жизни, потом мы расстались с ней на сорок лет, затем снова встретились на шесть лет и опять расстались… ещё на сорок лет. Это один из тех типов отношений, которые то возникают, то прекращаются. Придвиньте стул, позвольте мне вам обо всём рассказать.       — Нет… никого нет. Не знаю, почему я так сказала, просто… я думала о своей матери, и от этого у меня всё перевернулось в голове.       По крайней мере, это была правда.       — А, понятно. Хорошо. Да, это я могу понять. Я не знаю, почему ты тратишь время, думая об этом…       — Нет, нет. Я думала о том, что возможно, была не права по отношению к ней. Я когда-нибудь рассказывала тебе историю, которую узнала от тёти?       Нет. Я не думаю, что когда-нибудь говорила ей об этом. Но теперь я вспомнила и рассказала ей.       — Ну… — сказала она, когда я закончила, явно думая о том же, о чём и я в прошлом. — Это интересно. Но это ведь не имеет значения, не так ли? У нас у всех были подростковые влюблённости, которые разрывали нам сердце. И тогда мы действительно думали, что это конец света, но это было далеко не так. Мы пережили это и пошли дальше. Не все же мы стали бессердечными стервами, когда повзрослели.       — Бессердечными?       — Ну что ж, она всё ещё твоя мать.       — Я знаю, я понимаю о чём ты говоришь, и я тоже об этом думала, но мне кажется эта история не так проста. Я не уверена, что моя тётя рассказала мне всё. Тогда, когда она мне рассказывала, мне было наплевать, поэтому я не задавала никаких вопросов. Но теперь, я думаю, это неправильно. В конце концов это были два влюблённых подростка, и они так легко расстались? Когда гормоны бьют ключом? Нет. Подростки шестидесятых ничем не отличались от современных подростков, они просто лучше одеты, но такие же бунтари.       — Может, всё это было не так серьёзно, как ты думаешь.       — Нет, не может быть. Никто не превращается в бессердечную стерву из-за простой влюблённости.       Мы снова и снова возвращались к этой теме, что привело к тому, что мы обе рассказали свои собственные истории из юности. Про школьные влюблённости. Вместо главной чирлидерши у Дженис была тихая прилежная девочка по имени Бренда.       — У неё была химическая завивка, — сквозь смех сказала она. — И не такая сексуальная, как длинные локоны в виде спирали. Помнишь те старые шапочки для душа? С рюшечками? Так вот, она выглядела так, будто на ней была коричневая шапочка для душа. По сути, эта была причёска Ричарда Симмонса. И на ней были гетры! О Боже, я только сейчас поняла, что когда-то была неравнодушна к Ричарду Симмонсу!       — У меня, — поделилась я, — была девушка по имени Дженнифер. Мы сидели рядом на биологии. Светлые волосы, голубые глаза.       — Милая.       — Нет, не очень. Эти светлые волосы были собраны в пучок. Знаешь, перья на макушке, длинные локоны сзади. Как, чёрт возьми, мы могли думать, что это хоть как-то привлекательно?       Наверное, так же, как Фрэн считала привлекательным оранжевый пожарный гидрант у неё на голове.       — Представляешь? Если бы мы тогда пошли на поводу у своих желаний? Если бы мы действительно встречались с этими девушками? Как ты думаешь, у нас были бы такие же жизни? Была бы я сейчас с Брендой в шапочке для душа? Я бы тогда никогда не встретила Мелиссу.       — Нет, никто больше не остаётся со своими школьными увлечениями. Не то что в пятидесятые или шестидесятые, когда все женились на своих школьных влюблённостях сразу после окончания школы.       — Знаешь, я тут подумала кое о чём, возвращаясь к твоей матери и тому мальчику, в которого она была влюблена…       — Да?       — Не знаю, стоит ли об этом говорить, звучит как-то резко.       — Говори, я уже целую вечность думаю ужасные вещи о своей матери.       — Просто, как ты сказала, если бы её отец не прогнал этого парня, позволил бы им встречаться, они наверняка остались бы вместе. Поженились бы сразу после школы.       — Возможно.       — Тогда бы она вышла замуж за этого мальчика, а не за твоего отца. И ты бы никогда не родилась. Так что… знаешь, как бы ужасно это не звучало, её душевная боль в какой-то степени пошла тебе на пользу.       — Что ты сказала?       — Прости. Это было слишком грубо?       — Нет.       — Разве это не забавно, как одно событие может…       — Мне нужно идти.       — А?       — Мне нужно идти. Прямо сейчас.       — Что? Почему?       — Я должна позвонить своей тёте.       — Хорошо. Хм. Но что я должна сказать той женщине?       — Скажи ей, что я не смогу прийти. Меня не будет дома.              Как только я отключилась, я сразу набрала номер тёти.              — Ты ведь не умираешь, правда?       — Мне пятьдесят семь лет, а не сто, я перенесла операцию на колене. Ты бы знала это, если бы звонила время от времени.       Я подумала, не сказать ли ей, что телефоны работают в обе стороны, но мне нужна была её попощь, поэтому лучше не злить её.       — Тётя Джейн, мне нужно, чтобы ты снова рассказала мне эту историю, только на этот раз мне нужно больше деталей.       — Какую историю?       «Историю о том, как твой отец и мой дед чуть ли ни в одиночку разрушил мою жизнь», — хотела было сказать я, но это показалось мне слишком драматичным, и я выбрала вариант: «Историю, которую ты рассказала мне, когда это было? Восемнадцать лет назад? На втором курсе колледжа, о твоей сестре Энн, моей матери».       У неё ушло несколько секунд, чтобы ответить, и я услышала звуковые сигналы, а затем что-то похожее на то, что кто-то открывал и закрывал занавеску.       Кардиомонитор, занавеска. Всё это было частью фонового шума больничной палаты.       — Зачем тебе понадобилось снова поднимать эту тему?       — Потому что мне было двадцать, когда ты рассказала мне об этом, тётя Джейн, и тогда я не могла осознать всю важность произошедшего. Думаю, теперь я могла бы лучше понять это.       Хотя это и не было всей правдой, но и не было ложью.       — Что ты хочешь знать?       — Всё. Я хочу знать всё. И адреса. Я помню, что жила там какое-то время, но не очень хорошо помню это место.       — Адреса?       — Да, мне нужен адрес того места, где вы жили в то время. И адрес места, о котором ты мне рассказывала, куда ваш отец отправился в тот день.       — По какой причине тебе понадобились эти адреса? Этого дома, возможно, уже нет…       — Потому что мне нужно точно знать, куда идти, когда я отправлюсь в прошлое, чтобы всё исправить.       Несколько секунд в трубке раздавались фоновые гудки, а потом послышалось её тихое хихиканье. Это приятно. Чёрт, может, она уже умирает и просто не знает об этом.       — Ладно, не надо придумывать истории, я дам тебе адрес, но тебе придётся подождать до тех пор, пока я не выйду отсюда. Не знаю, сколько это займёт времени, проклятые медсестры и их грязные руки занесли мне инфекцию.       — Нет, не понимаю, почему ты не можешь просто сказать мне это по телефону?       — Ты думаешь, я помню? Адрес дома, где мы жили сорок лет назад?       — Ты никогда не приезжала туда потом? Не навещала своего отца?       — Конечно, приезжала, только не туда. Папа перевёлся в другой департамент через два округа, как только я закончила школу и вышла замуж. Там ты и жила, а не в доме, где раньше жила твоя мать.       — А откуда ты собираешься взять адрес?       — У меня до сих пор хранятся несколько писем из тех времён, в моём сундуке на чердаке дома.       — Может, ты могла бы попросить кого-то сходить к тебе домой и забрать их сегодня?       Судя по очередному всплеску этого восхитительного смеха, я поняла, что нет.       — Чтобы кто-то шарил по моему дому в моё отсутствие? Пачкал и портил вещи?       — Ладно, хорошо. Я вылетаю туда, как только тебя выпишут из больницы. Позвони мне, когда узнаешь, что тебя выписывают.              Это не конец, пока толстая дама с больным коленом не спела свою песню.