Однажды ты покинешь меня

      Декабрь 1969 года. План А.              Мне не потребовалось много усилий, чтобы убедить Фрэн поехать вместе со мной в Алабаму. Когда я рассказала ей об обстоятельствах, о том, что двух молодых людей держат порознь только из-за разницы в цвете кожи, она согласилась. Её даже мало беспокоили подробности.       — Откуда ты знаешь эту Энн?       — Она моя школьная подруга. Она вместе с семьёй переехала в Алабаму, когда мы учились в младших классах.       — Ага, но разве ей не двадцать пять? Или двадцать шесть? Почему её отец должен определять, с кем она должна встречаться?       — Какое это имеет значение? Мы собираемся исправить несправедливость. Несправедливость, Фрэн. Несправедливость.       Это было волшебное слово, и оно подействовало на Фрэн как заклинание.              — Послушай, Фрэн, перестань с этим возиться, что ты делаешь?       Она наконец защёлкнула застёжки на своём чемодане, бросила его в багажник и захлопнула крышку.       — Он забит свитерами.       — Мы едем на юг, там не холоднее, чем здесь.       — Лучше быть готовой, чем нет, — сказала она.       Сегодня она была похожа на рождественскую ёлку. Зелёное пальто с большими красными пуговицами, зелёная вязаная шапка с помпоном и, в тон поговицам, покрасневший от холода кончик носа. Поскольку до Рождества оставалась всего пара недель, это было вполне уместно.       — Ты права, — ответила я. — Так и есть. Именно поэтому мы не останавливаемся в пути? Слышишь? Мы едем девять, часов без остановок. Если мы увидим пикетирующих людей, мы не будем к ним присоединяться.       — Но…       — Нет. Потом, когда всё закончится, мы сможем присоединиться ко всем протестам и маршам, каким захочешь. Чёрт, я даже сяду с тобой в тюрьму, если будет нужно. Только потом.       При этих словах глаза Фрэн загорелись, и она прислонилась к багажнику. Романтика самопожертвования ради дела.       — Ты думаешь, нас могут арестовать?       — Не знаю, как ты представляешь себе тюрьму, но я уверена, что это не мягкие одеяла и горячее кокао. И я, вероятно, лучше подготовлена к тому, что там происходит, чем ты… или нет?       Она встретилась со мной взглядом и рассмеялась.              Годом ранее на вечеринке в Нью-Йорке, наш разговор пошёл немного по-другому.       — Эви, Эвелин! Какая-то женщина только что пригласила меня в свой номер.       — Правда? Она симпатичная?       Она лукаво улыбнулась.       — На самом деле, да.       — Эй, — сказала я, поднимая бокал, — твой секрет в безопасности, ты ведь не замужем.       — Ты тоже.       — Ага! — крикнула Джудит рядом со мной. — Это только потому, что мы не можем пожениться, не надо вбивать ей в голову всякие идеи, давай, шевелись!       Она развернула Фрэн за плечи и отпихнула её. Фрэн споткнулась и скрылась в дымке… назовём это сигаретным дымом. И мы потеряли её из вида, как и прежде. Но на этот раз, когда мы вошли в её гостиничный номер на следующее утро, она лежала поперёк кровати лицом вниз, поверх одеяла, а не под ним.       — Пойдём, Фрэнни, просыпайся, нам пора идти, иначе мы опоздаем на самолёт.       Она вздрогнула, потом застонала и перевернулась. Её блузка распахнулась, все пуговицы были расстегнуты, последняя висела на одной ниточке.       — Моя голова. Ох… моя голова.       Джудит легла на кровать рядом с ней и принялась растирать виски, а я стала подбирать с пола колготки, туфли, рубашки и запихивать их в чемодан. Фрэн явно перестаралась с багажом. Мне пришлось прижать чемодан коленом, чтобы он закрылся. Тогда я заметила бюстгальтер в складках покрывала.       — С каких пор ты носишь красное…       Джудит, одной рукой продолжая теребить голову Фрэн, другой махала мне, чтобы привлечь моё внимание. Когда я подняла глаза, на её лице появилось детское выражение радости, и она указала на шею Фрэн.       — Это какая-то новая тенденция, Фрэн? Губная помада под ухом?       — А? Что? — Фрэн всё ещё лежала на спине с закрытыми глазами.       — Наряду с ношением красных кружевных лифчиков?       Её глаза распахнулись.       — Это моё.       Она резко вскочила с кровати, выхватила бюстгальтер из моих рук вместе с чемоданом и потащила его в прихожую.       — Пойдём!       — Ты даже не обута! И кто разорвал твою блузку?       — Шшшш… Ой! — она подняла руку и ткнула пальцем себе в висок, отчего блузка распахнулась ещё шире.       На полпути к коридору, когда она неуклюже пыталась застегнуть свою блузку, набитый вещами чемодан открылся, и вся её одежда вывалилась наружу, а баллончик с лаком для волос покатился в сторону лестницы и стал спускаться вниз ступенька за ступенькой.       — Чёрт побери!       — Так какой она была? — с усмешкой спросила Джудит, наклоняясь, чтобы собрать джинсы.       — Заткнись!              — Давай, садись в машину, по пути расскажешь о своём маленьком рандеву.       Я не говорю, что это произошло, я не говорю, что этого не было. Я лишь говорю о том, что на этот раз Техас получит сенатора с чуть более интересным прошлым.       — Так почему мы остановились в Монтгомери и переночевали там, если это место… как его там?       — Линбрук.       — Когда этот Лимбрук находится всего в полутора часах езды?       Она перебралась на пассажирское сиденье, а я села за руль.       Я не хотела говорить ей правду. О том, что я не хотела случайно столкнуться со своей матерью. Или с той, кто в конце концов станет моей матерью, или, на самом деле, с той, кто никогда не станет моей матерью, если всё пойдёт по плану. Поэтому мне пришлось придумывать на ходу.       — Потому что если отец Энн увидит меня, он может что-то заподозрить, и тогда весь план рухнет, так что мы останемся в стороне до будущего утра. И мы уезжаем в четыре утра, так что никаких вечеринок.       — В четыре?       Таков был мой план. И я чувствовала себя уверенной. Всё шло достаточно гладко.       Иногда мы, путешественники во времени, действительно получаем передышку.       В последний раз, когда Джудит была занята до конца года, она направилась в Нэгс-Хед в Северной Каролине, а затем на два дня в Атлантик-Сити. За это время мы с Фрэн успели бы оказаться дома, и она даже не узнала бы о нашем отъезде. Не было бы никакой необходимости объяснять ей причину моего желания поехать в Алабаму. Не было бы никакой возможности объяснить ситуацию. Откуда я знала эту девушку Энн. Откуда я знала, что происходит в её жизни, и откуда я знала, что случится в этот конкретный день. Мне не нравилось лгать ей, но у меня не было другого выхода.       В прошлый раз это же событие — её отъезд с матерью, из-за чего мне пришлось остаться дома, — стало причиной нашей очередной ссоры. На этот раз я готова была расцеловать старую добрую маму. Уверена, ей бы понравилось.       Заставить Фрэн поехать со мной было легко, а вот убедить её скрыть это от Джудит оказалось немного сложнее. Она сузила глаза и посмотрела на меня с недоверием.       — Почему я должна скрывать это от… эй, подожди минутку. Это ведь не имеет отношения к другой женщине? Потому что если это так, то можешь на меня не рассчитывать. В этом случае даже не сомневайся, что я расскажу об этом Джудит.       — Какого чёрта я взяла тебя с собой, если дело в этом?       — Хм… Ладно. Но почему тогда такая секретность?       — Потому что… это немного опасно. Я не хочу, чтобы она расстраивалась из-за этого. И она может запретить мне, если узнает.       Опасно. Это слово, как и в случае со словом «несправедливость», заинтриговало Фрэн.       — Двух людей держат порознь только потому, что…       — Я в деле.              — Да, четыре утра и никаких жалоб. Мы и так опаздываем, а могли бы быть уже на полпути, если бы уехали вовремя.       — Извини, но мне пришлось заехать к Дуайту. Он сказал, что хочет меня о чём-то попросить, и я подумала, что это может быть что-то очень важное.       — И что же это было?       — Он хотел одолжить скотч, чтобы завернуть подарок, — ответила она и захлопнула дверь машины сильнее, чем нужно.              Первые пять-шесть часов дороги мы мало разговаривали. Что было необычным для Фрэн. Но она, похоже, страдала по Дуайту, да и у меня было много забот.       Вот и всё. Как только я осуществлю свой план, назад дороги не будет. Мне предстояло отказаться от целой жизни и всего, что с ней связано. Всех, кого я знала. Всех, кого я любила. Я прожила тридцать восемь лет под именем Карен Стивенс. Всё, что я делала, всё, что я пережила за эти годы останется только в моей памяти. Кот Лео. Мой первый поцелуй. Первый раз, когда я успешно прокатилась на двухколёсном велосипеде. Дженис. Эрика Дэниелс проведёт свой неуклюжий и неловкий, но приятный первый раз с кем-то другим, а не со мной. Для нас обеих это было впервые. Теперь моё место займёт кто-то другой. Кто это будет? Я ощутила небольшой укол ревности при этой мысли. Хотя я не думала об этом и о ней уже много лет, это не означало, что воспоминания не были для меня особенным. Смогу ли я называть это воспоминаниями, если реальные события никогда не произойдут?              Когда мы остановились в Джексоне, штат Миссисипи, чтобы перекусить гамбургерами и картошкой фри, Фрэн, казалось, начала приходить в себя и попыталась уговорить меня немного побродить по городу, но я не согласилась. Я не могла допустить, чтобы что-то пошло не так. Даже несмотря на то, что план был прост, как никогда. На самом деле не было ничего, что могло бы пойти не так. Всё, что нужно было сделать, это затаиться перед мотелем, пока не появится Уильям. Если бы мне пришлось спрашивать каждого входящего в двери отеля, как его зовут, то я бы так и поступила. Неважно, когда дедушке сообщат о его возвращении в город, я знала, что он поселился в мотеле и пробудет там какое-то время. Это всё, что мне было нужно, — немного времени. И даже не очень много. Мне нужно было всего лишь перехватить его и рассказать о ситуации. Он мог бы скрыться, пока его не «приструнили», но не раньше, чем сообщит мне, куда направляется, чтобы я знала, куда должна доставить свою маму после этого. Просто.       Мы прибыли в Монтгомери в десять часов вечера и поселились в гостинице. Я не рассчитывала, что смогу заснуть, но, по крайней мере, не лишним было бы принять душ. Если Фрэнни, конечно, оставит мне немного горячей воды.       — У тебя есть карта?       — А что я буду делать с картой в душе? — она вышла из душа в облаке пара, обернув своё розовое веснушчатое тело одним полотенцем, а второе было у неё на голове. Белая версия её старой причёски в стиле Мардж Симпсон.       — Я имела в виду, ты взяла её с собой? Положила в сумочку? Я не могу её найти.       Она подняла глаза к потолку, размышляя.       — Нет, в прошлый раз, когда мы останавливались на заправке, ты засунула её в бардачок.       — Отлично.       Я натянула на голову её шапку с пампоном, взяла пальто, вышла за дверь и направилась по длинному коридору к лестнице. За последней дверью я услышала, как по радио играет «Радость всему миру». Это, а также коридор, расположение лестницы, рождественский венок, висевший на стене, вызвали у меня ощущение дежавю. Общежитие. Второй курс колледжа. Только четверо из нас остались на каникулы. Те из нас, кто не хотел возвращаться домой, или у кого совсем не было дома. Звучит грустно, но на самом деле это было не так. Мы не спали всю ночь, слушали рождественские гимны по радио, пили сильногазированные напитки, сдобренные специями, и в ту ночь мы вчетвером стали «сёстрами по разуму». Нет, не так. Никто из нас не хотел резать пальцы во имя дружбы, поэтому мы просто плевали в ладони, и даже тогда это было просто маленькое «пп…пп», ничего отвратительного, а затем растирали все ладони вместе. Я до сих пор дружу, или дружила, с двумя из этих девушек. Анджелой и Джули. Это было одно из самых сокровенных воспоминаний.       Не было никаких сомнений в том, что я не собираюсь возвращаться к этому. Я бы отдала десять жизней, чтобы остаться здесь, но отказываться от чего-либо всегда нелегко.              Я слышала, говорят, что если человек не уверен в своём выборе, который стоит перед ним, нужно бросить монету. Если вы счастливы, то сделали правильный выбор. Если вы разочарованы, значит, это не то, что вам нужно. У меня не было монеты. Но когда я спустилась по лестнице, прошла через холл и вышла на парковку, то сразу же поняла, что сделала правильный выбор, как только увидела его. Потому что я была в ярости от того, что у меня отняли выбор.       Мистер Смит стоял, прислонившись к капоту моей машины, всего в десяти футах от лестницы, ведущей в холл, скрестив руки на груди.       — Я знаю, что Вы пытаетесь сделать. И это не сработает.