***
Прошла неделя, как я признался парням о своей ориентации, умалчивая о главном. Да, конечно, о том, в кого я влюблен, знают уже двое из семи, но Намджун-хен хотя бы не знает в кого конкретно. Боже, я им так благодарен за поддержку. Все ребята поговорили со мной вместе и по отдельности, говоря, что стоит и чего не стоит делать на камере, на публике, и вообще вне общежития. Скандал нам ни к чему, я и сам понимаю это. Тогда, когда они обнимали меня, когда он обнимал меня, я чувствовал тепло его ладони на своей спине, и готов был залить гостиную слезами, я понял, что на сердце стало чуть спокойней. Но, как быть с признанием в любви к Нему? Не могу же я всю жизнь скрывать это, надеясь, что оно само как-нибудь пройдет? Да, конечно, я сейчас себя держу в руках намного лучше, чем в начале, но это не значит, что мое желание владеть им, касаться его, ослабло. О, нет, я все так же хочу быть его единственной причиной улыбки, ну, ладно, не исключая мемберов, я хочу чтобы его ладони покоились лишь на моей талии, его глаза смотрели лишь на меня. Боже, я эгоист, да? Да. Но, от этого, мне ничуть не стыдно. Я хочу его. Хочу себе. Хочу беспрепятственно обнимать его, не боясь попасться, хочу лежать с ним в кровати нос к носу и обсуждать прошедший день. И, снова писанина влюбленной девчонки, но, и черт с ним. Неделю назад, я даже не мог представить, что сознаюсь хоть кому-то кроме Чимина о своей ориентации, а теперь уже желаю обхватить Его руками-ногами и никуда не отпускать. Эх, будь все так красиво, и главное…взаимно. Черт, а теперь немного больно, ведь я не знаю его отношение ко мне. Нет, конечно Он меня любит, но как мембера группы, как Золотого мальчика, как члена семьи, но ведь, я хочу, быть ближе, ближе всех. Да, я эгоист. — Опять пишешь, аля, я влюбленный мальчик, как мне быть со своей тоской, о, мой дневник, — театрально прижав ладони к груди, повысил голос входящий в комнату Чимин. — Напугал, хен, — Чонгук улыбнулся, подскочив на кровати. — Не ссы, это лишь я, а ты наверное хотел бы, чтобы это был… — Все, все, ля-ля-ля, не слышу, — закрыл уши Чонгук. После его признания Чимин все чаще подкалывал Чона, по-доброму естественно. Он был так рад, что Чонгук решился сознаться хотя бы в своем первом секрете, и безмерно счастлив, что все мемберы его поддержали, хоть и были шокированы по началу. Но, это жизнь, правда, она не всегда может идти по задуманному природой плану. Да, Чонгук влюблен в мужчину, ну, и что? Чимин был уверен, главное в этой жизни, любить взаимно, а девушку или парня — неважно. И если, с первым пунктом Чонгук справлялся на ура, то со вторым была загвоздка, ведь ни Чонгук, ни даже Чимин, не могли понять, что же чувствует к Чонгуку Он. Объект воздыхания Чонгука обнимал его как и всех, хвалил как всех, заботился о нем, как и о всех остальных мемберах. Ну, ей богу, не мог же Чимин прямо в лоб спросить у него: " А, что ты чувствуешь к Чонгуку?». Его как минимум, не поняли бы, а как максимум, Он сразу бы догадался. Ситуэйшен. — Сам же порекомендовал вести дневник, а теперь смеешься, — Чонгук слез со второго яруса кровати. — Да, ладно, я же любя, — Чимин присел на нижний ярус, — ну, не решился признаться ему? — Не-ет, ты что, хен, я как представлю его реакцию, так сразу ноги подкашиваются. — Ты боишься не признаться, а его реакции? Боишься, что это не взаимно? — Я на сто процентов уверен, что это не взаимно, не может так все хорошо складываться. В комнату вошел Юнги, снова держась за плечо, его лицо было перекошено от боли. — Что случилось, хен? — подлетел сразу к нему Чимин. — После тренировки, — Юнги свалился на кровать, — стало невыносимо, черт, — он стиснул зубы, шумно выдыхая. — Чонгук, звони в скорую. — Никакой скорой, Чимин, н-нет, звони нашему врачу, пусть приедет и поставит у-укол, ай, — Юнги дернулся, будто его руку прострелил ток. — Чонгук, скорую! — повторил громче Чимин, садясь рядом с Юнги. Младший подбежал к телефону, попутно выходя из комнаты, чтобы найти остальных мемберов. Через пятнадцать минут кортеж из скорой и микроавтобуса с мемберами направлялся в больницу. Врачи не дали и слова сказать мемберам, как каталка с Юнги скрылась за дверями операционной. — Нужно сказать Шихеку, — вдруг вспомнил Намджун, доставая телефон. — Что с ним, что теперь будет? — взъерошил волосы Хосок, глядя на двери где горело «Не входить». — Нужно дождаться врача, — отрешенно произнес Чимин. Пока Намджун отошел от группы, разговаривая с директором, Чонгук не отрывно смотрел на дверь. Его большие глаза были на мокром месте, но он держался. Юнги сильный. Он справится. — Завтрашнее интервью Бан перенесет, дальше будем смотреть по ситуации, — вернулся Джун. Тэхен сверлил часы, что висели над дверью в операционную, что издевательски медленно тикали. Прошло уже порядка двух часов, а никто из тех дверей будто и не собирался выходить. Ожидание убивало. Неизвестность убивала. Мужчина в белом халате вышел из дверей, будто наконец-то услышал молитвы мемберов. — Операция проведена успешно, пациент под наркозом, через час можно будет зайти к нему, — врач оттянул маску. — Доктор, а что с его плечом? Что с рукой? — спросил Намджун. — Вероятно, после аварии его плечо не было подвержено медицинскому осмотру, и вправлено было неправильно, оттого и срослось не правильно, что и приносило дичайший дискомфорт, — врач прошел за стойку, заполняя сопутствующие бумаги, — если бы он сразу после того, как ему выбило плечо, обратился к врачу, такого можно было и избежать. — Авария? Подождите, какая авария? — не понимал Сокджин, — он не говорил, что попал в аварию, мы все время вместе. — Как мне рассказал мистер Мин, — врач, на бейджике котором было написано Чхве Сан, оглядел всех присутствующих, — шесть лет назад его сбила машина, повредив его плечо, но Мин Юнги вправил его самостоятельно, как делал обычно, но в этот раз ему не повезло, срослось неправильно, все что я знаю, а сейчас мне нужно идти, прошу прощения. Пациента отвезут в палату №6, через час можете навестить, — на последних словах врач откланялся. — Благодарю, доктор, — поклонился Сокджин. — Авария? Какая к черту авария? Почему он молчал, ничего не говорил нам? — нахмурился Тэхен. — Я знаю столько же, сколько и вы, — потер переносицу Намджун, — предлагаю съездить в общагу, взять сменные вещи Шуги-хена, самим привести себя в божеский вид, и вернуться обратно, как план? Все согласились, ведь они выбежали за скорой буквально в чем были. Сколько секретов еще таит Юнги? Почему он не рассказывал им о проблеме? Он им не доверяет? Но почему? Рой мыслей крутились в головах мемберов по пути в общежитие. Чонгук собрал сумку с вещами Юнги, и что могло бы ему пригодиться в больнице, ведь врач не сказал, сколько хен будет там находиться. Сам переоделся из одной черной одежды в другую, он в последнее время подсел на этот цвет, что вытеснял его разноцветные вещи из гардероба. Как он оказался в комнате после тренировки, а после и на больничной койке, Юнги не помнил. Но, отчетливо помнил боль, что пронзила сначала его плечо, а потом и всю руку. Черт, теперь его выгонят? Он станет бесполезным в группе и его выгонят, точно. Юнги сокрушенно покачал головой, просил же Чимина, просто вызвать их врача. Он часто ставил ему обезболивающие уколы, и на концертах, и так, если после тренировок не было сил терпеть боль. В тот день, когда Намджун попросил сказать ему результаты обследования их доктором, Шуга немного приврал, сказав, что с его плечом все в порядке, просто растяжение, которое скоро пройдет. Ему было страшно сознаваться, он боялся, что Шихек сразу выгонит его из группы, узнав, что тот практически не может двигать рукой. Сегодня, репетируя хореографию под Fake Love, Юнги и не думал, что это будет конечной точкой, когда плечо сдаст. Все шло как обычно, Юнги отрабатывал движения и терпел боль в плече, зная, что по окончании пойдет к их врачу и поставил укол. Все, как обычно. Он хотел выключить трек, как вдруг его ноги подкосились, а рука задергалась, будто ее током ударило. И следом боль. Сильная. Нестерпимая. А дальше лишь вспышки. Вспышки — и он в комнате. Вспышка — над ним обеспокоенное лицо Чимина. Вспышка — мужчина в белом халате вводит в его вену иглу. Вспышка — и он закрывает глаза. Над головой что-то противно пищало. Глаза открыть удалось со второго раза. В горле першило, будто Юнги находился посередине пустыни. В голове будто туман, на плече повязка, а рядом ребята. Вот они, сидят по обе стороны кровати, взволнованно вглядываются в его лицо. — П-пить, — все что смог произнести Шуга. — Сейчас, хен, — Чонгук первым поднял к графину, что стоял на тумбу. — Как ты себя чувствуешь? — Намджун все разглядывал мембера, будто видел того впервые. — Как после операции. — Шутит, значит в более-менее, — подал уставший голос Хосок. Вода приятно стекала по горлу, даря силы будто путнику, заблудшему в пустыне и найденного бедуинами. Стало полегче. — Хен, — осторожно начал Намджун, — что было с твоим плечом? — Погоди ты со своим плечом, он только от наркоза отошел, — цыкнул Тэхен. — Нет, я в норме, — Юнги немного приподнялся, давая возможность Сокджину поправить подушку под ним. — С чего начать? Пожалуй, с того, что до дебюта в БТС я работал курьером, чтобы оплачивать свое обучение, так как мои родители не могли позволить такой роскоши, и в один не прекрасный день меня сбила машина, не специально конечно, но было больно, — Юнги слабо усмехнулся своим воспоминаниям, — был вывих плеча, что было не впервой, поэтому, вправив как обычно, я поехал дальше по адресам. Тэхен с Чонгуком смотрели на хена во все глаза, не веря услышанному, впрочем как и остальные мемберы, которые могли контролировать свои эмоции. — Ну, а через неделю заметил, что плечо ноет, но я не мог себе позволить оплату медицинских счетов, поэтому просто забил, думая «поболит, пройдет». Не прошло. Но, тут удача, меня принимают трейни в Биг Хит, а там уже и не до плеча было. Компрессы, уколы, хоть и на время, но помогали. — Но, почему ты не сказал нам? — задал Сокджин вопрос, что вертелся у всех на языке. — Я боялся, — пожал плечами Мин, — сначала, что меня попрут из трейни, потом до дебюта не допустят, потом страх вылететь из группы сменился страхом потерять вас, вылетев из группы. Я боялся, что Шихек, узнав, что я буквально могу стать инвалидом, выгонит меня из Бтс, заменяя кем-то лучше. Да, у меня тоже есть свои страхи, — невесело улыбнулся под конец своего монолога Юнги. В палате на пару минут воцарилась абсолютная тишина. Юнги не поднимал головы на ребят, боясь увидеть их реакцию. Он вздрогнул, когда почувствовал на своей ладони чужую. Чонгук. Ну, конечно, кто же еще может так отчаянно и в то же время крепко прижимать свою ладонь. Он смотрел на него своими оленьими глазами, говоря: — Хен, больше не закрывайся от нас, пожалуйста, — и, о это умоляющее «пожалуйста». Почему от этого слова так нервные окончания в узел сматываются? — Шуга-хен, я ведь обещание с вас всех взял, что вы будете делиться своими проблемами со мной, со всем, что вас гложет, что вам не дает спокойно вдохнуть, но, ты снова закрыл… — Прости, — не дал договорить Намджуну Мин, — вы все, простите меня, — искренне, серьезно, обнадеживающе. — Ты нас здорово напугал, — Сокджин слегка качнул головой. — Сколько мне тут лежать? — Врач сказал неделю для наблюдения, и… — Намджун неожиданно запнулся, — хен, около двух месяцев никаких нагрузок. — То есть? — не понял Шуга. — Два месяца полный покой, никаких физических нагрузок, то есть, никаких… — … концертов, выступлений, записей и тэ дэ и тэ пэ, — закончил за него Шуга, роняя голову на подушку, — я вас так подвел. — Прекрати, здоровье важнее, — подал голос возмущенный Тэхен. Группа еще добрых два часа не могла уйти из палаты, разговаривая абсолютно на разные темы, стараясь не касаться таких как, концерты, выступления, клипы. В этот день палата с белоснежными стенами, светлой тумбой, пятью стульями и одним лежащим на кровати человеком под номером шесть услышала огромное количество слов поддержки, тысячу шуток от Хосока о трудностях в использовании поврежденной руки, бесчисленное количество слов любви от младших, и сотню вопросов от Сокджина о предпочтении в еде, которую он, конечно же ему привезет, ведь больничная невкусная, хоть старший ее тут и не пробовал. А Юнги. Юнги лежал на кровати с ноющим остаточной болью плечом, и смотрел на всех присутствующих в этой палате, мысленно благодаря бога и всех обитателей неба за то, что он в свое время вошел в двери общежития тогда еще маленькой компании, что верила в парней больше, чем они сами. Он смотрел на Тэхена и думал лишь о том, что вовек не расплатиться с ним за то, что именно он вытащил его в свое время из депрессии, которую на минуточку, диагностировал врач, а не он сам. Он помнил, как Тэхен таскался везде за ним, не оставляя Шугу ни на минуту. У Ви непременно огромный запас терпения, по крайней мере для Юнги, ведь на все язвительные фразы, вроде «Тэхен, отвали, что ты за мной ходишь?», последний всегда отвечал своей авторской квадратной улыбкой «Хен, я же просто посижу/полежу/постою рядом, не ругайся». И Юнги постепенно перестал ворчать и ругаться, только молча терпел присутствие младшего. А потом закрутилось, завертелось и Юнги втянулся. Он уже сам звал Тэхена то в зал для практик, то в студию, дабы показать ему отрывок микстейпа, не замечая, как постепенно, с помощью Тэхена вытягивал себя из болота, что медленно и верно засасывало его три года подряд. Юнги смотрел на Чонгука и просто не верил, что из неуверенно, маленького, что был ниже него ростом мальчика тот смог вырасти в красивого, высокого парня. Но, самое главное, что ценил в Чонгуке Юнги, так это его детскую непосредственность. Не важно сколько лет Чонгуку и насколько он накачан, в душе он все тот же Гук-а, что ругался из-за фруктов с Хосоком, тот же Макнэ, которым окрестил его Джун, схватывающий на лету буквально все, он все тот же малыш Чон, что просит у каждого еду, и не важно, что в его тарелке то же самое. Юнги нравится, что не смотря на внушительные габариты, Чонгук остался тем же кроликом, что был и раньше. Юнги нравится наблюдать за Гуком, нравится видеть, что он растет, взрослеет, но не теряет себя, свою индивидуальность. Шуга смотрит на Намджуна. На их лидера. Он редко говорит ему слова благодарности или любви, но надеется, что тот знает и без этого. Именно из-за Намджуна Юнги и пошел на прослушивание. Именно из-за него он хотел в Бтс. Юнги видел лидера во всех его ипостасях. Злющего как черт, пьяного как свинья, доброго как мишка, плачущего как ребенок. Он видел его всего и ни разу не принижал, брезговал или же пренебрегал им. Всегда, неизменно, закономерно — он его уважал. Он смотрел… — Он не слышит тебя, — голос Хосока безжалостно вырвал Юнги из пучины своих мыслей. — А? — Говорю, мы поедем в общагу, врач сказал, что нам пора валить, — повторил Чимин. — Хорошо, конечно, вы итак устали, наверно, — Юнги заметил, что его тело начало клонить в сон. — Я завтра приеду, — напомнил Сокджин. — Не отрывайте себя от дел из-за меня, если нет времени, ничего страшного, — проговорил сонно рэпер. — Не из-за, а ради, — Чонгук поправил одеяло, направляясь к выходу. — А? — Ради тебя, хен. Дверь тихо прикрыли, дабы не потревожить надвигающийся сон Шуги.***
— Малыш Чон, придумал, что бить-то будешь? — Тэхен плюхнулся рядом с Чонгуком, что ждал звонка о подаче авто. — Да, хен, — Чонгук широко улыбнулся. С того момента как ему разрешили набить тату, Чонгук всю голову себе сломал, что же первым набить, наконец-то придя к решению вчера вечером. Он знал, что не остановится на одной татуировке, но пока не говорил об этом вслух. Спасибо Намджун-хену и за одну (первую) татуировку. — И что же это будет? — не мог унять своего любопытства Тэхен. — АРМИ, вот тут, — Чонгук указал на костяшки пальцев, — ведь благодаря им, я тот, кто я есть. — Ух ты! Символичненько, — поднял вверх пальцы Тэхен, вставая с кровати. Чонгук не захотел, чтобы с ним кто-то поехал, поэтому отправился в тату-салон один, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Было больнее, чем он ожидал, но результат стоил того. Смотря на результат, Чонгук чувствовал легкое волнение. Он не знал, как Арми отреагируют на его тату, как хейтеры будут поносить его, ведь как так, айдол украсил себя тату! А самое главное, как отреагирует Он? Что он скажет? Ему понравится? Столько вопросов. Чонгук устало выдохнул, входя в свою комнату. Всю дорогу до общежития его мысли занимал один мембер, а именно то, что же делать дальше Чонгуку с ним. Признаться или оставить как есть, ведь он уже шифруется сколько времени так? Достаточно. Он научился сдерживать себя, научился подавлять вспышки гнева, когда того касались другие, была ли это ревность или чистой воды эгоизм Чонгук не знал, но ему явно не нравилось, что он испытывал. Желание обладать им никуда не ушло, не ослабло, не исчезло. Желание быть с ним рядом, касаться его, обнимать, целовать…любить, оно никуда не делось, а лишь стократ усилилось. Чонгук понимал, дальше тянуть нельзя, ибо его чувства, словно переполненная дамба, неясно когда рванет. Ему было мало тех мгновений, что они были друг с другом, касались во время репетиций и выступлений, обнимались в клипах и на концертах. Чонгук хотел Его всего себе. Что он там говорил про дамбу? Ах, да, неясно когда она прорвет. Дамбу прорвало через полторы недели. — Чонгук, я говорю, здесь нужно сделать выпад и руками вверх, — устало повторял Хосок. — Хен, но, смотри, — Чонгук показал свои движения, что хотел вставить в выступление, из-за чего и был весь сыр-бор, — так ведь лучше? — Чонгук, думаешь, я смогу это повторить? — пошутил Сокджин, стараясь разрядить атмосферу, что постепенно накалялась. — Давай это отложим на потом, Чонгук, ты что не понимаешь, тут логичнее вставить эту связку, — Хосок закипал, это видели все, кроме вышеназванного, что пытался отстоять свое. — Хен, но, давай попробуем, смотри, не так уж и сложно, — Чонгук снова приступил к выполнению элемента. — Я сказал нет! — повысил голос Хосок, заставляя остальных мемберов тихо прижаться к стенке. — Чонгук, почему ты не можешь понять, что сейчас не время для такого элемента, что ты прешь с ним как танк! Хватит спорить! Хватит перечить! То, что ты младший в группе, не дает тебе право выставлять свои «хочуколки», а теперь, будь добр, перестань лезть в этот танец! Хосок был вымотан. Выжат. Разозлен. Он же просил по-хорошему Чонгука остановиться, говорил, что сейчас не время для такого сложного элемента, что сцена, на которой они будут выступать не совсем предназначена для такого, так почему Чонгук не слышит его. Почему пришлось кричать. Хосок знал, что дело не только в Чонгуке, но увы, все выместил на нем. — Закончили на сегодня, — усталым голосом оповестил Хоби и ушел из зала, не глядя на шокированных мемберов. Он очень редко позволял себе повышать голос. Наверное, не стоило появляться на репетиции сразу на следующий день после первого своего прямого эфира. Не состоявшегося эфира. Он, воодушевившись Вилайвами группы, решил провести один эфир сольно. Поговорить с фанатами, ответить на интересные вопросы, показать свою комнату и пару движений. Он любил их фанатов, любил дарить им свои песни, танцы, энергию. Но, стоило нажать «плей», поздороваться, как в эфир полились просьбы показать Чимина. Нет, он не жадный, он хоть группу всю покажет, стафф и менеджеров, но ведь это его эфир, сольный, так почему его не хотят видеть? «а можно чимина?» «где чимин?» «покажи чимина» «зачем он говорит с нами, где чимин» Хосок улыбался. Улыбался, когда читал негативные комментарии. Улыбался, когда видел просьбы о показе Чимина. Улыбался, когда он говорил, что они могут задать ему любые вопросы, а его просили дать камеру Чимину. Ну, Чимин, так, Чимин. Он с улыбкой отнес свой телефон мемберу, что отдыхал в соседней комнате, передал смартфон, попутно ловя зрением восторженные комментарии, попрощался и ушел. Ушел к себе. В себя. Лежа на кровати Хосок не понимал, чем заслужил все это. Он плакал, сожалел, просил прощения, и в конце концов, его эмоции привели его к гневу. Он стал ненавидеть тех, кто не любил его. Он ненавидел себя, что не может понравиться Арми. Он ненавидел свое лицо, что называли лошадиным. Весь день Хосок пытался унять бурю в своей грудной клетке, и думал, что справится с этим. Справится, когда будет ставить очередной номер для очередного, мать твою, концерта! Для этих фанатов, что пищат от восторга, когда мемберы делают тот или иной элемент! Для Арми, что скандируют их имена, размахивают бомбочками и приносят с собой плакаты. Все таки, не стоило идти таким взвинченным на тренировку. Вот и сорвался на Чонгуке, хотя тот ничем не заслужил такое обращение. — Не переживай, Хосок не всерьез так говорил, — Чимин присел у поникшего Чонгука, что подпирал своей спиной стену. — Я знаю, просто немного обидно, но я понимаю, что тоже перегнул, видел же, что хен не в духе, — Чонгук выдавил улыбку. — Давай в душ, а потом спокойно поговорите. — Да. Чонгук догнал последним уходящим Намджуна. — РМ-хен, хоть ты скажи, что мое движение вписывалось. — Макнэ, ну, ты опять? — Намджун как-то нервно повел плечом, когда Чонгук попытался забраться на его спину. — Ну, скажи, скажи, скажи, — театрально начал капризничать Чонгук, повиснув у лидера на рукаве. — Чонгук, — Намджун резко оборвал его по имени, — в этой ситуации прав Хосок, ты не подумал о Юнги-хене, когда предлагал свои движения? Как он будет их выполнять, когда едва вернулся в строй после двух месяцев отсутствия? Или ты хотел, чтобы мы все выполняли данный элемент, пока он будет сидеть на стуле? Ты не подумал, как он себя будет чувствовать, если он итак думает, что обуза для нас? — Но, Юнги-хен сам согласился, — тихо проговорил Чонгук, медленно отцепляясь от рукава. — А как он не согласится? Скажи ему прыгнуть с парашюта, он и туда побежит, — Намджун недовольно взглянул, — он хочет наверстать упущенное, хочет быть полезным, нужным, понимаешь? — разочарованно закончил лидер, оставляя Чонгука одного. — Кажется, да, — тихий шепот Чонгука прошелся по уже пустому залу, оседая в легких неприятной горечью. Он ведь надеялся на его понимание. Намджун всегда был на его стороне, всегда поддерживал его, а тут. А тут стало так обидно, аж слезы выступили на глазах. Чонгук зло выдохнул и закрыл дверь студии, направляясь к себе в комнату. Слезы обиды застилали глаза словно пелена. Ком, что разрастался в груди, так неприятно жег ее. Обидно. Больно! Почему я остался один при своем мнении? Почему Он не согласился со мной? Я ведь не хотел ничего плохого! Но, черт, чем больше я думаю о сегодняшней ситуации, тем больше понимаю, что Намджун-хен прав, я поступил эгоистично, не подумав про Шугу-хена. Но…но ведь он мог поддержать меня, сказать, что да, я не прав, но я молодец, мои движения были хорошие. Почему он не поддержал меня?! Он оставил меня одного в студии, будто тыкая носом котенка в его нашкодившие дела. Я ведь иду за ним, я верю ему, я всегда на его стороне, я…я люблю его! Черт, я так его люблю, я буквально в рот ему смотрю, а он так поступил. Блядство, я рассуждаю как конченный эгоист. Нельзя, нельзя Чонгук. Ты должен подумать о Юнги-хене, о его состоянии, его здоровье. Нельзя так эгоистично продвигать свои идеи. Чонгук сидел на втором ярусе кровати, стараясь не пялиться на хена, что лежал в наушниках на нижнем этаже кровати, параллельно колдуя ручкой в блокноте. Снова пишет песню. Или ноты. Так, теперь я глубоко вдохнул и выдохнул. Кажется полегчало. Я вспомнил Его. Его смех, его улыбку, его пронзительные глаза, что смотрят прямо в душу, его руки, что так ласково меня обнимают, когда поддерживают. У меня под веками навеки выбито его имя. Его улыбка. Его ямочки. Черт, когда же я решусь признаться ему? Когда у меня будет достаточно сил, чтобы взять и сказать «-Хен, я в тебя влюблен…давно…сильно…надолго…»? Мне кажется, я даже уже перестал бояться своей реакции на его ответ. Даже будь он отрицательным, я хочу, чтобы он знал о моих чувствах. Знал, как трепещет мое сердце рядом с ним. Знал, как сбивается мое дыхание, стоит посмотреть на него. Его теплые прикосновения навечно в моей памяти, его улыбка впечатана в память и надежно спрятана, его взгляд выгравирован там, на ребрах, под сердцем. А его смех…его смех навсегда остался в моих легких, которые не выпускают оттуда ни сотой доли децибела. Ким-очаровательные ямочки-Намджун. В моем сердце покоится лишь он. Чонгук, понимая, что не прав, решил найти Хосока, дабы извиниться перед ним, спросив о его местонахождении у Юнги, который так и не отлип от своего блокнота. — Поищи на крыше, — подсказал рэпер, не поворачивая головы. Действительно, Хосок нашелся на крыше общежития. Вход на нее знали лишь мемберы Бтс, что сами и замуровали его. Каждый из группы хоть раз приходил на нее, дабы подумать о своем, побыть наедине с мыслями, или просто остыть, как это делал на данный момент Хосок. — Хоби-хен, — окликнул того тихо Чонгук. — Подходи, — произнес последний, не отрывая взгляда от горизонта. Неуверенной поступью, Чонгук сокращал расстояние между ним и хеном, нервно сглатывая слюну. Неуверенно присев рядом с Хосоком, который все еще даже не взглянул на его, Чонгук начал: — Хоби-хен, прости меня пожалуйста, я юный дурак, что не подумал о состоянии Юнги-хена, и я повел себя очень эгоистично, предлагая настолько сложные элементы, заранее не посоветовавшись с тобой, — на одном выдохе произнес Чонгук, глядя на носки своих кроссовок. Сбоку послышалась горькая усмешка. — Это ты меня прости, Гук-а, — Хосок наконец перевел свой взгляд, — я не должен был срываться на тебе, не должен был повышать голос. Твои движения уместны и хороши, просто не для сегодня, понимаешь? — Понимаю, хен, не сразу, но я понял, — Чонгук слегка расслабил плечи, стоило Хосоку приобнять того, — давай больше не ругаться, мне не понравилось. — Мне тоже, Гук, мне тоже, — Хосок по-доброму улыбнулся младшему, у которого на глазах застыли так и не покатившиеся слезы. — Хен, с тобой все в порядке? — тихо спросил Чонгук, смаргивая. — В порядке, Гук-а, я в порядке, относительном, но все же, — Хосок устремил свой взгляд на горизонт, — мне просто больно. Мне больно, что я повелся на негативные комментарии и вылил свой гнев на тебя. Мне очень больно, что я не соответствую стандартам красоты Кореи, и нетизены не понимают, что я не выбирал, с какой внешностью мне родиться. Я ведь не плохой человек, правда? — голос Хосока надломился. — У меня есть сердце и ему больно, у меня есть душа и она плачет, у меня есть чувства, которые ранят раз за разом. Сложно оставаться веселым хёном, когда изо дня в день борешься с комплексами, убеждая себя, что это просто комментарии незнакомых мне людей, и что у меня есть Арми, которые любят нашу группу. Я очень хочу быть вашим солнцем, но боюсь, что из-за меня нашу группу не будут поддерживать еще больше людей, и из-за этого мне кажется — я гасну. — Хен, — проговорил наконец дрогнувшим голосом Чонгук, что молча слушал монолог, пропитанный болью Хосока, — сколько же боли ты держишь в себе. Сейчас мне хочется стать большим шаром и оградить тебя от всего мира, защитить, уберечь от страшных мыслей, — Чонгук взглянул на Хосока, — хен, не думай, что ты один, что ты какой-то не такой, пожалуйста. Не дай всяким грубым словам поселиться в своей голове, ты лучший хен, что у меня есть, я очень люблю тебя, и у тебя есть еще как минимум пять человек, что безгранично ценят, любят и дорожат тобой. Пожалуйста, свети нам — наше солнце, — Чонгук прижался к Хосоку, даже не стараясь удержать бегущие соленые дорожки. Хосок благодарно улыбнулся младшему, которому верил безоговорочно. Он знал, что его семья верит в него, она любит его, она не оставит его. И на душе стало спокойней. Ссора, что грозилась вылиться в огромную проблему, решилась буквально на раз, стоило лишь произнести правильные слова. — Хорошо, что рядом корзинки с фруктами не были, опять бы в меня бананом плюнул, — вдруг произнес весело Чонгук, спустя пару минут уютной тишины. — Я плюнул им себе на руку, и только потом в тебя запустил, — напомнил Хосок, крепче прижимая к себе младшего, что тихо хихикал. В комнату мемберы возвращались уже изрядно взбодрившиеся. Их дневная ссора осталась в памяти как урок, что нужно прислушиваться друг к другу и не задерживать обидные слова в сердце. — О, уже помирились, быстро вы, — встретил тех в коридоре Тэхен. — Ага, мы все обсудили и решили, — Хосок махнул рукой и направился в студию, стараясь не забыть текст, который так и лился в его голову после примирения с младшим. — И с Намджуном тоже? — Чимин прошел мимо, направляясь в душ. — Нет, его я еще не видел, — вспомнил Чонгук, — ты не знаешь, где он может быть сейчас? — Последний раз на балконе торчал, — пожал плечами Тэхен, уходя на кухню.Ocean — Elsa & Emilie
Чонгук нервно потер ладони о штанины, увидев, что с балкона Намджун никуда не ушел. Тот, облокотившись на перила, смотрел вниз, так что его волосы прикрывали глаза, вероятно, попадая в глаза. Его плечи грузно опускались при каждом выдохе, было видно, что лидер полностью погружен в свои мысли. — РМ-хен, — произнес Чонгук, открывая балконную дверь. — Малыш Чон, — глухо выдохнул лидер, оборачиваясь на зашедшего. — Хен, я у Хоби-хена прощения попросил, — будто отчитываясь произнес Чонгук, — и он у меня попросил, мы помирились. — Молодцы, надеюсь ты понял, в чем была твоя ошибка? — Намджун присел на пол, укрытый ковриком, и прислонился спиной к бетонной стене. Казалось, его взгляд был направлен куда-то в пустоту, и отвечал он машинально. — Да, хен, понял, — Чонгук опустился вслед за Джуном. — Я хотел бы извиниться перед тобой, Намджун-хен. Прости, что пытался перетянуть тебя на свою сторону. Я должен был подумать о Шуге-хене в первую очередь и не поступать так эгоистично. — Малыш Чон, — Намджун наконец поднял свой взор на Чонгука, — я тоже не должен был быть с тобой так резок, прости. — Иногда мне нужна встряска, а то я забываюсь, — улыбнулся Чонгук. Он смотрел на лидера, что не сводил с него своего взгляда. Его радужки так красиво переливались на остаточных лучах заходящего солнца. Его волосы небрежно спадали на лоб, а ресницы слабо трепетали, заставляя задержать на себе взгляд подольше. Чонгук гулко сглотнул, смотря на манящие губы лидера. Он так близко и так далеко одновременно. Дыхание сбилось так резко, что пришлось сделать глубокий вдох, привлекая к себе внимание одной красивой пары глаз. Чонгук взглянул на свои ладони, которые начали слегка подрагивать. В животе снова начался скручиваться узел, что смешивал все органы в кашу. А что если…? Если сейчас? Сейчас такой подходящий момент. На улице жизнь не останавливалась ни на секунду. Автомобили также продолжали движение, оглушая улицу своими клаксонами. Молодые и не очень люди неспешно шли по своим домам, а может и нет, кто их знает. Птицы, сидевшие на деревьях, не переставали щебетать миру на своем языке. И лишь на маленьком балконе, что скрывал в себе двоих парней, казалось, время остановило свой ход. Закатные лучи последний раз коснулись перил, скрываясь за горизонтом, оставляя после себя теплый ветерок, что колыхал штору на окне. Как там говорится, кто не рискует, то не пьет шампанское? Видимо, Чонгук решил напиться. — Хен, — шепот Чонгука показался таким громким в тишине, что стояла на балконе, — я влюблен в тебя, — карие глаза широко распахнулись, впиваясь в драконьи напротив. — Давно. Сильно. Надолго.