Возьми себе на память моё сердце, еще я жив, а ты уже возьми. Для этого не нужно быть хирургом, а нужно также сильно не любить, как любить. И даже если все это случится, я и тогда не перестану знать, Что у тебя осталось моё сердце, от этого мне будет веселей улетать.
(Торба-на-Круче — Сердце)
Он словно родился под лимоновым деревом, ободрал коленки о сучья, чтобы прийти к нему — однажды, утром. Будто бы случайно отыскать среди прочих, прислониться к стене и смотреть сквозь погнутые очки. — Детектив, — звонкий голос мучительно впивался в мозг. — Де-тек-тив… Северус пробовал затыкать уши, прятать лицо, прогонять его ласково и грубо — как умел, выбирать не приходилось. Но Гарри Поттер стоял день ото дня и ночь от ночи, шел по улицам, прячась в душной темноте, он был повсюду. Даже волны Атлантического океана не могли смыть его, навеки приклеенного именно к Снейпу — самому нелюдимому детективу Майями. Наказание. Пытка. Проклятье. — Он ведь существует, правда? — А вы видите его сейчас, Северус? Мальчик сидел у стены, покачивая ногой в драном кеде, и смотрел на него с тихим любопытством. — Да. Психотерапевт вздохнула, секунду помолчав, и только после этого сделала запись. Не нужно было гадать, о чем: — Вы переутомились, Северус. Возьмите выходной. Конечно, будто пара свободных дней могут избавить его от видения, от мальчика, одуряюще пахнущего лимонами. — Ты умер? — вдруг спросил Северус, выбравшись на улицу. — Я вижу тебя, потому что ты мертв? — Нет. — Ты — одна из жертв преступления? Поэтому приходишь ко мне? — Нет, — улыбнулся паршивец, зачерпнув воздух рукой так, словно он был тающим маслом. — Просто ты меня создал, Северус. Целый мир, если честно. — Бред. Хотелось курить, хотелось броситься в воду, чтобы смыть с себя полуденный зной и забыть, что время бывает безумным. — Тебя правда зовут Гарри Поттер? Мальчик повел плечом, безошибочно следуя нога в ногу по сухому песку. — Ну да. Что здесь такого? — Никогда не встречал этого имени. Откуда ты? — Мы пришли вместе, Северус. Вместе уйдем. — Куда? — За море, конечно, — обхватил его руку горячими пальцами, притягивая к себе. — Только туда. — Это — океан, идиот. — И что с того? Тебя-то тянет к морю, — хитро сверкнули зеленые глаза. — Детектив, да? Забавно. — Почему? — Мне всегда казалось, что ты любишь свободу… Гарри часто отвечал невпопад, но Северуса волновало другое: он словно состоял из прозрачного света, такой легкий и спокойный мальчишка, оторванный от реального мира. Его личное безумие. Может, это — расплата? За тяжкое преступление, нарушенную заповедь или что-нибудь похожее, не мог же Северус правда сойти с ума, разговаривая с невидимым человеком? Знать бы еще, как избавиться от него, не чувствовать рук, не слышать голоса… — Хочешь искупаться? Не видеть растрепанных волос с крупинками песка. — Нет. — А поговорить? Хочешь? Северус сел, закрыв лицо руками. Ветер легко касался плеч, в бедро утыкалась тяжелая макушка, и все вокруг — на мгновение, — показалось фальшивкой, даже почудился почти невыносимый запах горьких трав. Но нет, всего лишь мираж. Рядом только Гарри, а он пахнет кислыми лимонами с солью. — Когда ты… умер? — Не знаю. Похоже, давно. — Сколько тебе? Гарри рассмеялся, отодвигаясь, чтобы смотреть на высоко стоящее солнце, Северус тоже открыл глаза: — Не знаю. Таким меня видишь только ты. — Почему?.. — Ну, — загорелые пальцы дернулись, пытаясь схватить ленивое облако. — Когда-то я думал, что исчез — насовсем, понимаешь? А ты вот запомнил, даже лучше других. Сохранил внутри себя светлого, молодого Поттера. Это весело, Северус. — Что же здесь веселого? — Мне казалось, ты ненавидишь… — Тебя? Северус изо всех сил постарался представить, когда же встречал этого мальчика и как мог испытывать к нему что-нибудь, кроме легкого недоумения. Если он всегда был таким — солнечным и теплым, спокойным, то как ненавидеть его? — Меня, — просто откликнулся Гарри. — Почему? — Не помню. Ничего не помню, только тебя — и все. — Ты сказал, что был взрослее. Как это? Но Гарри промолчал, продолжая елозить пальцами по небу. До темноты, до тех пор, пока под подушечками не загорелись первые звезды. Северус мучительно вспоминал его — мужчиной, но не мог, ведь это значило бы, что Поттер растерял свой свет, изрос рваные джинсы, футболку эту… Даже очки. Неужели нельзя было найти нормальные? Они же того и гляди — упадут с носа, чтобы потеряться в песке. — Пойдем. — Куда? — Домой. Пусть призраки не чувствуют голода, пусть сколько угодно лежат на земле и притворяются, что ветер, волны и небо — единственное, что им нужно, Северус так не мог. Он ведь был человеком. — Я должен что-нибудь сделать, чтобы ты исчез? — Ну да, — фыркнул Гарри, пнув камешек, когда они выбрались на дорогу. Странно, что нога не прошла сквозь него. — Вернись со мной. — Куда? — За море. Опять! Северус подозревал прогрессирующую шизофрению, вполне конкретную, Поттеровскую. — И как же туда попасть? — Не знаю. Я же просто мальчишка. Точно. Безалаберный, раздражающий мальчишка в фиговой одежде, должно быть, символизирующей посмертную. — Я помню тебя… ребенком? — Подростком, и не смотри так, Северус! Я точно знаю, что очень давно не испытывал этой легкости… — В каком смысле? Но Гарри опять не ответил, проскальзывая в полупустую квартиру с низеньким столом, двумя тумбочками и тарахтящим холодильником. Потолочный вентилятор вяло затрепыхался, разгоняя воздух, когда Северус нажал на кнопку и, стянув ботинки, прошел к плите. Надеяться на хороший ужин не следовало, потому что жалованья едва хватало на расходы. — И тебе нравится эта жизнь больше прежней? — Да, — черт побери! Яйца пропали, осталось одно молоко с половинкой батона. — Нравится ни с кем не общаться и никого не впускать? — Почему тебя должно волновать это, Поттер? Можно обвалять в муке с молоком пару кусочков и обжарить с двух сторон — должно получиться сносно, гораздо сытнее, чем запивать сухие комки. Разогрев плиту, Северус выдохнул: голод судорогой сводил желудок. — Что значит: больше прежней? — спросил, бросив короткий взгляд за спину: мальчишка, ожидаемо, улегся на пол, разглядывая «изнанку» стола. — Все вокруг — ненастоящее, Северус. Ты не детектив, и я не ребенок. — Тогда кто же? Гарри мучительно вздохнул: — Не помню, кроме того, что и «там» мы оба были несчастны. — В таком случае… зачем возвращаться? — Потому что это правильно. Масло зашипело, поджаривая батон, грозясь выплеснуться брызгами на одежду. Северус быстро накрыл сковороду крышкой. Вскоре комната наполнилась запахом жареного хлеба, удивительно сочетаясь с ароматом, идущим от Поттера. Он был везде. Всегда. Каждую минуту с того момента, как Северус впервые увидел его в участке прислонившимся к стене. Даже засыпая в углу, он замечал неподвижно сидящего Поттера — снова не на стуле, на полу, вытянувшего худые ноги в рваных кедах. — Спокойной ночи, — тихо пожелал мальчишка, не догадываясь, как быстро напитал собою комнаты вместе с одеялом, простыней и подушкой. От такого не спрячешься. Северус пытался.***
— А все-таки, — начал Поттер, приноравливаясь к быстрому шагу, — почему — детектив? Разве тебе не хотелось чего-нибудь поспокойнее? — Замолчи, — рыкнул Северус, пропуская вместе с воздухом в кабинет свою шизофрению. — Я не должен говорить с тобой. — И не говори. Только ответь. Наглец уселся на стол, подминая под собой двухдневные отчеты. Такого — прокляни, не отстанет. — Потому что, — он старался говорить ровно, почти не размыкая губ, чтобы никто не увидел, — мне нравится моя работа. — И чем же? — Поттер! — Да, Северус? — от зеленых глазищ хотелось спрятаться. — Прошу тебя: уйди и мучай кого-нибудь другого… — Но ведь, кроме нас, здесь больше нет людей. Они ненастоящие. Может, попросить у доктора рецепт на какие-нибудь таблетки? Антидепрессанты, транквилизаторы — наркотики, наконец? Северус представить не мог, при каких условиях выдумал Поттера — раздражающе яркого, безмятежного болвана, усевшегося на его столе. Молчать, игнорировать, притворяться, что никого больше нет. Кабинет пуст и одинок ровно так же, как его хозяин. И это прекрасно. Северус до полудня разбирал бумаги: что-то подшивал, что-то просматривал, иногда ставил печати. После — уходил на обед, стараясь не видеть мелькающие разноцветные шнурки. Завязал бы их, что ли… — Снейп, — офицер поймал его в коридоре, схватив за плечо, чтобы тут же отпрянуть: все знали, как детектив не любит прикосновения. — У нас труп на окружной, съездишь? — Разумеется. Ведь это — привычный ход вещей, без безумия, призраков и прочей ереси. На мгновение Северус даже вздохнул, надеясь, что вытравит из себя чертового Поттера вместе с новым делом. А то что мальчишка до сих пор выглядывает из-за плеча — просто мелочи жизни, верно? Он скоро исчезнет, растворится вместе с запахом лимонного дерева. Сделает его свободным.***
— Кхм, Северус? Нет, нет. Нет! Четыре недели — месяц, как он неустанно рядом, вышагивает своей неровной походкой, любуется пальмами, солнцем, напрочь отказываясь пропадать. Вот и сейчас сидит за спиной, наверняка вперившись взглядом в борта ванной, пока Северус держит голову под струями ледяной воды. — Хватит с тебя, — скрипят вентили, подчиняясь призрачным рукам, таким же, которые накидывают полотенце на мокрые волосы и изо всех сил возят по ним, согревая. — Это не так работает. — Тогда как же? Зубы выстукивают дробь, провальный марш каждой попытке избавиться от Гарри Поттера. Северус вырывается, чтобы разогнуться и еще раз посмотреть снизу вверх на мальчишку, который вдруг — правда, чуть-чуть раздался в плечах и вырос, и выкинул очки, беззастенчиво опаляя зеленью глаз. Теперь какой-то темной, даже пугающей. — Гарри? Это он. Застрявший между беззаботной юностью и взрослением, измученный, бледный, с первыми шрамами: на тыльной стороне ладони и шее, ниже адамова яблока. — Что с тобой? Северус как-то боялся, что Гарри растеряет свой свет, если он правда был мужчиной, когда они виделись; теперь страхи сбывались, но извращенно, потому что солнце еще жило в нем, и лимоны, и драные колени — все было на своих местах, только выражение обреченности совсем не шло чужому лицу. — Кажется, теперь ты начинаешь вспоминать. — Что? — Меня, конечно, — коротко хмыкнул, присаживаясь на бортик ванной. — Даже интересно, до какого момента… — Мы правда встречались? — Вроде того, но не здесь, не сейчас. — Ты можешь говорить прямо?! Я устал мучиться от видений, устал быть не в себе! Черт побери! Плитка от удара задрожала, Северус слишком крепко приложил руку к стене, пытаясь отрезвить себя болью. Но она — эта боль, никуда не исчезла, отчего-то, чем больше Гарри смотрел на него, тем сильнее кололо сердце. — Почему ты приходишь ко мне?.. Откуда взялось чувство вины, точно крупинки света, растаявшие вместе с мальчишкой, могли остаться, не соверши Северус чего-нибудь страшного. Непростительного. — Вспоминай, — хмыкнул Гарри, задумчиво очерчивая наливающиеся белым шрамы. Как много их было! Они вились под футболкой, вспыхивали молочным цветом, отягощали грудь. Словно в бреду Северус потянулся к молодому мужчине, медленно оголяя торс. Вот змейка — верно, след от ножа, когда-то распорола кожу от ключицы до пояса, огибая сердце. И еще одна, и еще. Словно Гарри пытали, резали, жгли — некоторые следы были рваными и широкими, бугристыми, как при касании раскаленного железа. — Кто это сделал с тобой? С ним. С мальчишкой, болтающим ногами на его столе. Северус хотел знать — и боялся услышать. Что, если Гарри правда мертв, и он был дорог ему, наверняка, потому что невозможно представить иного. Единожды ощутив непорочный, чистый запах — души, не тела, нельзя просто забыть. Неужели он умер, и Северус теперь мучается, загоняя себя в ловушку? — Кто? Он был мужчиной. Теперь. С широкими плечами, почти не вытянувшись, смуглой кожей и жесткими волосами. Его глаза по-прежнему отливали зеленью, но не солнечной, а грозовой, и Северусу впервые сделалось страшно. Впервые он жаждал услышать обратное: Гарри жив, он где-то есть, ходит, дышит, смеется. Ему удалось остаться чистым. Прижавшись ухом к груди, Северус жадно слушал, как бьется сердце. Оно ведь настоящее? — Почему я вижу тебя? — Потому что мы единственные — настоящие здесь. Я уже говорил тебе, Северус. — Безумие. — Чистой воды, — согласился Гарри, отстраняясь. — Удивительно, что ты видишь меня таким. — А не должен был? — Вообще-то нет. Когда мы говорили последний раз, как Поттер и Снейп, я едва ли мог похвастать такой мускулатурой. Северус вздрогнул. Значит, где бы они ни встретились, когда бы это ни произошло, Гарри сумел вырасти до… сколько ему? Лет тридцать? И шрамы, боги, тысячи шрамов были заработаны им после? — Что же с тобой случилось? — Работа, — он умел скупо улыбаться, точно за мгновение забыл, как это делается: его солнечный мальчик. — Ты вот скажи мне, детектив, почему выбрал такую жизнь? Почему не свободную, вроде той, где мог бы рисовать, гулять по пляжу и ни о чем не беспокоиться? — Я, — смех раздирал горло, отступив на шаг, Северус прижался затылком к стене, — я и художник? Свободная жизнь? Гарри, моя работа — это единственное, что вообще стоит хоть цента. — Надо же. Ты мог придумать что угодно, но всякий раз, становясь собой, выбираешь служение. Хозяевам, закону… Снейп… Они были знакомы — теперь точно, потому что только человек, близко знающий о его, Северуса, проблемах, мог говорить с такой едкостью. Хотелось ополоснуть лицо, но доступ к крану был перекрыт полуголым мужчиной. Красивым, сильным мужчиной, сумевшим вырасти из светлого мальчика. — Я схожу с ума… — Как скажешь, — просто согласился Гарри, не подозревая, какую бурю поднял в нем. В голове не возникало ни клочка воспоминаний, но сердце, душа или что-то еще, чему Северус так и не смог найти объяснение, явственно пронзались болью. Тоска, вина, надежда — безумный коктейль для того, кто до сих пор общается со своей шизофренией, касается ее и получает в ответ не менее тревожный отклик. — Кем мы были друг для друга? — Врагами. Слова так легко слетели с чужих губ, что Северус едва успел опомниться. Гнусная ложь — вот, что позволил себе Гарри, ведь это не могло быть правдой. Иначе почему он чувствует все это, почему месяц видел рядом с собой настолько чистое и светлое существо? Даже сейчас, сквозь шрамы, темноту и боль неуловимо проскальзывает лимонный запах, который равен умиротворению. Может быть, счастью. — Безумие. — Ага. Запись к психотерапевту открыта на ближайший вторник. Нетвердой походкой Северус вышел из ванной, уже не заботясь о том, кого оставил внутри. Его мальчик исчез, уступив раненному мужчине, который искренне считал их врагами. Почему же так больно? Почему так страшно засыпать и не слышать шагов?***
Перестрелка в парке — отличное начало дня. Северус старался не оглядываться на взрослого Поттера, потому что каждый взгляд давался ему новой порцией чувств. Он наверняка где-то рядом, до тех пор, пока не подействуют успокоительные. И плевать, что прошлые так и не избавили его от шизофрении. Кобура как влитая сидела на поясе, одно движение, и пистолет отягощает руку в то время, как вокруг творится сущий ад: люди бегут под пулями, прикрывая голову, где-то взахлеб рыдают дети, и Северус предпочитает не задумываться, сколько из них умолкло навсегда. — Бери левый сектор, — глухо бормочет напарник, приседая к земле. — Пока не прибудет подкрепление. Все силы участка сейчас здесь, черт бы их побрал! Верно. Воздух пахнет огнем и болью, когда Северус решается вдохнуть, но это не важно, потому что перед глазами вырастает фигура в куртке с автоматом наперевес. Грабитель, террорист, маньяк под наркотиками — кто угодно, он не достоин жить. По крайней мере, свободно. Северус перекатывается к детской горке, укрываясь от свистящих пуль. Короткая очередь, пара секунд на перезарядку, этого достаточно, чтобы перекатиться к лавочке и дать отпор. Прицелиться, палец, чуть подрагивая, жмет на курок. Есть. Ровно в ногу, подкашивая мерзавца, теперь — воющего не хуже детей. Но он жив, он опасен, потому что безумен и хочет дойти до конца. Как в замедленной съемке Северус видит летящую смерть, которая, совершенно точно, настигнет его сбоку — подкрепление есть не только в полиции. Но вместо боли приходит тяжесть чужого тела, на мгновение все вокруг смолкает, одни хрипы разрезают тяжелый воздух. Гарри лежит на нем и смотрит в небо, совсем как раньше, только теперь из его бока толчками вырывается кровь. — Детектив, — насмешливо бормочет, стараясь отползти в угол, упасть на землю. — Ты… не вспомнил, правда? — Чего?.. Северусу страшно, потому что раны, как и человека, получившего их, видит только он: и эту смуглую грудь под футболкой, и убегающие за ворот шрамы, даже запах — снова чувствует он один. И как лечить, как остановить кровь у того, кого не существует? Кто может умереть. — Меня, — от боли глаза становятся ярче, почти фонари зеленого цвета, обжигающе светлые. — Ты не вспомнил меня, Северус. Знаешь… — Молчи. Прошу, Гарри… — Знаешь, я понял, почему ты выбрал такую жизнь. Глубоко внутри ты… жаждешь справедливости, защиты для всех. Мне стоило бы догадаться. Профессор Снейп прошел войну, чтобы спасти мир, и даже в голове продолжил делать это. Раз за разом. — Гарри… — Прощай, что ли, — пальцы дрогнули, смыкаясь на одеждах Северуса, — Кингсли сказал: если умру здесь еще раз — могу не проснуться. А ты просыпайся, ладно? Как-нибудь… без меня. — Гарри! Они потухли — его глаза, целиком, вместе со светом, источаемым фигурой. Сквозь пыльный, кровавый воздух Северус пытался уловить ненавистные лимоны, но так и не смог. Гарри остался лежать бесплотной, медленно исчезающей тенью.