***
На рассвете состоялась вторая тренировка, про которую Иккинг в дальнейшем хотел бы никогда не вспоминать. Выстроив учеников в шеренгу, Плевака ехидно ухмыльнулся и начал допрос: — Сморкала! — Есть! — К какому классу относится Громобой? — Эээ… Кочегары! Плевака дал ему крепкий подзатыльник. — Э, за что? — Балбесина, Громобои даже огонь не извергают! — Ааа… — протянули Сморкала, Задирака и Забияка. Рыбьеног не удержался и возмущённо шепнул Иккингу: — Как можно такого не знать, это же элементарное! Иккинг молчал: целые рёбра были ему важнее. — Чё там мямлишь, Рыбоголовый? — вскрикнула Забияка, уловив насмешку. — Забияка! Задирака! — Ась! — Среда обитания Древоруба? Близнецы задумались. — Древо… руб… Древо… руб… — промычал Задирака, поглаживая подбородок. — Значит, там, где много деревьев! — подытожила Забияка. — А где у нас много деревьев? — подсказал Плевака. — Ну, типа, в лесу. — Где тогда обитает Древоруб? — Ещё больше вопросов… — сокрушились близнецы. — Ладно-ладно, в принципе, сойдёт, — закатил глаза кузнец. Рыбьеног и Иккинг на вопросы ответили правильно, а вот Астрид перепутала Громокогтя с Камнемолотом и была вынуждена вместе со Сморкалой ставить тяжеленные каменные ограждения, выстраивая длинный лабиринт. Вскоре близнецам стало скучно глумиться над ними и они тоже принялись за работу, Рыбьеног предпочёл просто наблюдать, а вот Иккинг решил не терять зря времени. — Плевака, я вчера читал Книгу Драконов и… — Молодец! — похвалил Плевака. Сморкала поднял голову, но, увидев, к кому обращался Плевака, фыркнул и вернулся к работе. — …и я обратил внимание, что в книге ни слова про Ночную Фурию, может, есть продолжение или второй том?.. Э, ну, брошюра «Ночная Фурия», ха-ха? — Не-а, второго тома нет. А сдалась тебе эта Фурия? Эта курва нападает редко. На моей памяти, она прилетала на Олух раз… девять? Восемь? В общем, скрытая штучка. Иккинг старался не выдать, как разочарован, и проворчал: — Интересно же. Рыбьеног тут же подключился к разговору: — Вот-вот! Борк Отважный ведь написал не одну Книгу Драконов, что если мы просто читаем не ту? Плевака неодобрительно хрюкнул: — Да что вы понимаете! Рыбьеног, думай, что говоришь! Борк Отважный был моим прапрапра… и, наверное, еще раз прадедом, думаешь, он бы оставил своим потомкам недописанную книжонку? Если есть на Варварском архипелаге ещё Книги Драконов, то наша — самая информативная! — Понятно, — сказал Рыбьеног. — Ты, кстати, Рыбьеног, как себя чувствуешь в последнее время? Как-то бледноват да худоват, ещё немного и моллюском станешь. Иккинг ещё вчера заметил отсутствие аппетита у Рыбьенога и сейчас, повнимательнее рассмотрев его, заметил его измождённость, будто тот не спал несколько ночей. — Да у меня кожу постоянно зудит, крылья и хвост как-то побаливают. А ещё я заметил, что меня тянет… ну… — смутившись, он прошептал: — на камни. Понимаешь, у них такой сочный аромат и они везде, и я не могу думать ни о чём другом… — А, это норма, — успокоил его Плевака. — Я знаю, это последняя стадия превращения Громмелей-бегаветов, и знаю, что скоро всё пройдёт, но Один-помоги-мне-как-же-они-вкусно-пахнут… Плевака засмеялся. Наконец лабиринт был выстроен и началась тренировка. Которую, опять же, Иккинг предпочёл бы не вспоминать, так что упустим этот момент его юности.***
Убирать арену, по традиции, должны первые выбывшие, но, поскольку Иккинг проявил себя наихудшим образом, уборка свалилась на его худые плечи. — Пока, неудачник! — крикнул ему Сморкала напоследок. Иккинг потёр щеку, на которой расцветал синяк, и до вечера драил арену. До дома Иккинг добежал ураганом и, прихватив рыбы и кое-каких вещей, двинул в лес. Вороний мыс викинги предпочитали обходить стороной, поэтому он не боялся быть обнаруженным в подобном виде: еле-еле шаркающий по земле, с двумя корзинами и с подушкой и одеялом подмышками. У оврага пришлось остановиться и отдышаться, оперевшись о булыжник. Он проверил, не воняет ли его одежда потом, и протолкал одну корзину за другой в узкий проход и пролез следом. — Беззу-у-убик! — Ааа?.. — послышалось откуда-то. — Я принёс рыбу и одежду! А ещё подушку, одеяло… Но перечислять далее не пришлось: стоило хеммелигу услышать слово «рыба», как тот понёсся во весь опор к гостю. Иккинг ожидал увидеть того в своём жилете или и вовсе в чём мать родила, но каково было его удивление, когда Беззубик побежал к нему, одетый в развевающуюся рваную серую рубаху и скромные черные штаны. Он был так ошеломлён, что уронил на землю всё своё добро. — Эй, ты чего моей едой разбрасываешься! Подлюка! Беззубик упал на колени и, принюхавшись, начал уплетать рыбу из корзины. Сырую. — Эй, эй, это тебе на несколько дней… А где ты взял одежду?! Но Беззубик его проигнорировал. Одной рукой ухватившись за ручку корзины, другой — засовывая рыбу в рот, хеммелиг направился к пещере, где поселился. Теперь Иккинг видел, что серая рубаха была порезана со спины в двух местах, чтобы дать свободу громадным крыльям. Сквозь длинные разрезы виднелась бледная спина, усеянная шрамами. Засмотревшись, он не сразу понял, что Беззубик остановился. Тот обернулся только для того, чтобы недовольно пробурчать: — Ну и? Я один всё не дотащу. И он, развернувшись, пошёл дальше, грызя рыбью голову. Иккинг хотел было возмутиться, но вспомнил свою первоначальную цель и сдулся. Да и Беззубик прихватил корзину с рыбой, так что на его долю выпали одежда в небольшой корзине да подушка с одеялом. С горем пополам он дотащил шмотьё и бросил в пещере, где Беззубик, прикрыв глаза и опустив ушные отростки, с наслаждением лакомился угощеньем. — Ты так и не ответил, где раздобыл одежду. Неужто украл у кого-то? — Не-а. Я в этом кратере не первый день и даже не первый год ночую, вот запасы и остались. Только я этим тряпьём не пользовался почти, а зачем? Оно так кожу колет, а вы, человеки, так всю жизнь ходите-бродите. Зачем так усложнять жизнь? — Чего?.. — слова улетучились из головы и собраться удалось не сразу: — То есть не первый год? Почему тогда, когда мы встретились, отказывался одеться? — Да говорю же: не-у-доб-но! Иккинг с сомнением хмыкнул. — Ну, может, я не сразу вспомнил, куда спрятал это всё… А то, что я тут не первый год бываю… Ну… всем же нужны выходные. Я тут ночевал недельку-другую и возвращался в гнездо. «Гнездо! Он знает, где гнездо!» — А как там, в гнезде? У вас что-то вроде деревни или, там, лагеря какого-нибудь? Беззубик фыркнул и потянулся за новой рыбёшкой: — Да нет! Какая там деревня, это ж… А-А-А-А-А!!! Беззубик истошно закричал, отбросив в сторону чёрно-жёлтого угря. Несчастный угорь отскочил от стены и приземлился на каменную поверхность пещеры недалеко от парней. Беззубик оскалился и зашипел, его зрачки сузились до щёлочки, а крылья и хвост, казалось, жили своей жизнью, неистово ударяясь о своды пещеры. Иккинг от подобной картины вскрикнул и отпрянул, но, поняв, в чём дело, усмехнулся: — Ты что, угрей боишься? — Убери-убери-убери-и-и-и-и!.. — Ладно, ладно. Мне они тоже не нравятся. Иккинг ботинком вытолкал угря из пещеры и отбросил куда-то в кусты. — Всё, доволен? — ухмыльнулся он. Беззубик успокоился, но счастливым или благодарным совсем не выглядел. — Доволен? Какое тут доволен! Это ведь ты притащил эту гадость! — Ну, извините. По-моему, это ты слишком остро реагируешь на обычного угря. Беззубик зашипел, оскалившись, как облитый водой кот. — Ну ладно, ладно, — успокоил обиженного Иккинг. — Давай-ка лучше обустроимся. Беззубик с подозрением оглядел гору тряпья, что Иккинг уронил у потухшего костра. — Это всё… зачем? Иккинг выгреб из этого бардака одеяло и разложил впритык к самой дальней стенке, ловким движением разгладив складочки и морщинки, затем с той же аккуратностью положил подушку и второе одеяло. — Вот, адекватное спальное место! Беззубик на коленях протиснулся у него под рукой, с любопытством оглядывая импровизированную кровать. Изо рта у него торчал рыбий хвост. Эта картина напоминала Иккингу только-только научившегося ползать младенца с пустышкой, взирающего на новую побрякушку. Он откашлялся в кулак. — В общем, спать тебе есть где, одежду и еду я принёс. Беззубик промычал что-то нечленораздельное. Всё ещё с рыбьим хвостом наружу, он уселся на мягкие одеяла и завалился набок, на подушку. Эту подушку Иккинг сделал сам, когда боль в шее стала невыносимой. Олуховцы использовали специальные подушки, которые ложили, в основном, под шею и затылок — всё из-за рогов. Такие подушки напоминали скорее скрученные простыни, жёсткие и неудобные, потому Иккинг смастерил собственные: мягкие и большие, до отвала забитые перьями. Та же история и с одеялами. Бегаветы более устойчивы к холодам, и даже в суровые зимы они укрывались жалкой простынкой. Иккингу повезло меньше, так что пришлось выкручиваться. Беззубик тем временем дожевал рыбий хвост и восторженно проговорил: — Как на облаке! Иккинг усмехнулся и присел рядом. На двух одеялах действительно было удобнее, чем на холодной земле, но всё ещё довольно твёрдо. — Да уж прям. Беззубик уткнулся лицом в подушку и потянулся — крылья упёрлись в потолок пещеры, а вот ноги и хвост оказались на коленях Иккинга. Беззубик сладко зевнул и прикрыл глаза, словно кот, напившийся молока. Не зная, куда деть руки, Иккинг зацепился взглядом за вильнувший в его сторону конец длинного хвоста с одним элероном. Он осторожно поймал его и поднёс к лицу. Беззубик что-то пробурчал в подушку. Там, где раньше был второй хвостовой плавник, сохранился лишь обрубок, покрывшийся кровавой корочкой. Однако, как показалось Иккингу, обрубок получился уж больно ровным, как будто его срезали заточенным клинком. Он спросил: — А элерон ты потерял, когда я сбил тебя или как-то иначе? Беззубик повернул к нему голову и лениво произнёс: — Когда падал. Но он уже начал отрастать. — Отрастать?! — Что кричишь-то? Ты же сам говорил, мы большие ящерицы. А я видел однажды, как один хеммелиг ящерке ногу оторвал. Эту ящерку его сестра как питомца держала. Сестра это увидела и как итог: брата нет, а ящерка благополучно ножку отрастила через пару месяцев. — А что с братом? И значит ли это, что ты восстановишь хвост? — Да он обиделся и ушёл. А хвост… честно, не знаю. Вот эта штука, когда часть тела восстанавливается… — Регенерация. — Ага. Она ж у кого как. У здоровяков если и отрастает, то недостаточно, у худющих — наоборот как-то перерастает. Насколько я знаю, только у малявок всё восстанавливается на отлично. Я вот пока взрослым не числюсь, может, хорошечно отрастёт. Если нет… то не знаю. На протяжении их короткой беседы Иккинг чувствовал как его сердце всё сильнее и сильнее сжимают в тиски вина и совесть. Он ведь и не знал, что всё получится вот так. Что за образиной зверя кроется человек. Ему стало так невыносимо, что на глаза навернулись слёзы, а щёки запылали от стыда. Он скинул с себя чужие ноги и хвост и поднялся. Беззубик удивлённо приподнялся на локтях. — Мне… я лучше пойду. — Подожди, почему? Ты только пришёл. — Мне надо в зал… то есть в деревню… — Ну подожди! Давай поиграем! Иккинг запнулся. Во что они могли поиграть? — Ну, хочешь… — чем можно занять дракона, запертого в овраге, где он даже рыбу выловить не может? — Прятки? — Хм… У меня идея получше. — Хорошо, тогда… Но не успел Иккинг договорить, как Беззубик, задиристо зарычав, встал на все четыре конечности и, оттолкнувшись, прыжком повалил его на землю. Иккинг вскрикнул от испуга, а потом засмеялся: Беззубик неистово щекотал его бока! — Ты что… а-ха-ха-ха-ха-ха… творишь?! Когда правая рука Беззубика прошлась по изгибу его талии, Иккинг взвизгнул, изогнувшись точно попавшаяся на крючок рыба, и что есть мочи оттолкнул мерзавца. Беззубик загоготал — звук был такой, словно он гудел в бочку, глубокий и скрипучий. Когда получеловек приготовился для второго прыжка, Иккинг подорвался с места и понёсся во весь опор по оврагу. Но всё бестолку: куда бы он не побежал, Беззубик настигал его с завидной скоростью и совершал дерзкое нападение. К третьему разу Иккинг приноровился и щекотал негодяя в ответ, пока тот от смеха не закатывался на бок. — Да всё! Всё! Успокойся ты, неугомонная рептилия! — Никогда! В очередной раз повалив Иккинга, Беззубик не заметил, что тот, спасаясь, забрался на поросший мохом булыжник, сзади которого мелко подрагивала гладь озера. Парни упали в холодную воду и захохотали. — Ах ты! Ты, злодей, хахаха! — отплёвываясь, прочирикал Иккинг. — А я что? А я ничего! Хахаха! — Да конечно, будто не видел, что там… эй, эй! Беззубик, не топи меня! — Это ты стой! — получеловек вцепился в плечи Иккинга мёртвой хваткой так, что костяшки побелели. — Я в таком виде… ну, мне так… короче… — Ты что, дурачина, плавать не умеешь? — Сам дурак, умею я плавать! Просто тело это, человечье, неповоротливое! Дотащив себя и Беззубика до берега, Иккинг обессилено распластался на земле и попытался восстановить дыхание. Отряхнувшись от воды, точно пёс, Беззубик улыбнулся во весь рот и игриво спросил: — Ну что? Ещё разок? Иккинг бросил в него промокший ботинок.***
Иккинг мысленно похлопал себя по голове за то, что взял целую корзину сменной одежды. Про ботинки он забыл, но хотя бы полностью промокшим возвращаться в деревню не придётся. Пострадавшие вещи он развесил на ветвях, пока Беззубик острым ногтём проделывал дыры в новой рубахе. К вечеру поднялся сильный ветер, от которого дырявая рубаха и тонкие штаны явно не спасали. Несмотря на созвездия чёрных чешуек на плечах и предплечьях, остальная часть тела оставалась неприкрытой — тонкая белая кожа. — Тебе не холодно? — обеспокоенно спросил Иккинг, хлюпая ботинками. Беззубик пожал плечами и обнял себя. Крылья тесно прижимались к спине, закрывая голую кожу. — Там ещё жилетка твоя тёплая осталась, — сказал он, хвостом махнув в сторону пещеры. — Тогда спи с ней, чтоб не замёрзнуть. — Беззубик посмотрел на него удивлённо и неуверенно. — Всегда пожалуйста! Беззубик фыркнул, задрав нос, но его губы растянулись в улыбку, а глаза приняли форму полумесяцев.