Особое тепло

      Йеджи сидела уже как полчаса, ей было грустно. Она задумалась: "а почему со мной никто не хочет быть?". Хван начала сильно загоняться, состояние было таким подавленным, что мишка, которого она звала Хени-два, точно подходил под ее настроение. Эта пустая аудитория, которая была темной, скромной, но и широкой. В стене были такие большие окна, что изнутри хорошо видно прекрасный красно-оранжевый закат. Йеджи уже не могла держать в себе слезы, ее маленький носик зашмыгал, а глаза намокли. Она нервно взяла мишку, закинула ноги на стул и заплакала. Ее заставила реветь эта атмосфера, эта грязная доска, на которой написано много формул, которые забыли стереть дежурные, этот закат, где могла бы быть Йеджи с каким-нибудь парнем, если бы не была душной зубрилой, которой нужно думать об этой учебе, а не о своих чувствах, которой нужно переживать только насчёт того, какие оценки она получит на парах, которая боится директора, когда кто-то ходит к нему чуть ли не каждый день, а она сидит, как слабая, несамодостаточная женщина девятнадцати лет. Вся тушь потекла по щекам, когда же Хван это поняла, слезы полелились еще сильнее. Она начала загоняться, что некрасивая и просто уродка, у которой даже нет парня.       Ветер из открытого окна немного притих, Хван сидела на последней парте, но отчётливо слышала знакомый стук кроссовок, и тут вошёл Хенджин. Он посмотрел на Йеджи и медленно начал подходить к ее, последней, парте, сердце будто ёкнуло - она думала, что Хенджин начнет над ней стебаться, как бы сделали все, но Хван был не таким. Он присел на колено и тихо спросил:       – Ты чего плачешь? - Хенджин погладил ее по плечу и поправил выбившиеся из прически волосы.       – Я... Я... – Йеджи из-за истерики не могла вымолвить ни слова, после чего начала ещё сильнее рыдать. Она думала, что Хенджин начнет считать ее слабачкой, которая даже слезы сдержать при нем не может.       – Ну ты чего, иди сюда, – Хенджин поднял ее со стула и обнял. Йеджи стало так тепло, что она сначала не поняла, что происходит, а потом крепко обняла хенджина в ответ, уже немного успокоившись. Они были одни, прижимались друг к другу уже как минут десять, а Хван все говорил:       – Не плачь, тише, успокойся.       Хенджин нежно гладил ее по голове, иногда даже целовал в темечко. Йеджи после этого сжимала его еще сильнее. Она чувствовала тепло и заботу своего друга, как он ею дорожит и как дорожит ее здоровьем и состоянием. Хенджин аккуратно посадил ее на стул, в последний раз погладил по волосам и сказал:       – Не грусти, сегодня же такой прекрасный праздник       Йеджи очень хотела покивать головой, чтоб он понял, что этот праздник ей нравится. Она не хотела врать Хенджину, она хотела открыть ему дверь в свое сердце, будто в его дом, чтобы он узнал ее больше, чтобы понял и прочувствовал ее эмоции. Хенджин и так понимал, что в этот праздник Хван всегда ревела, что ей будет плохо. Он сразу понял, какое у нее будет состояние. Хенджин, как только вышел из своего дома, пошел за цветами для Йеджи. Он знал, что она любит красные розы, нет, не так, она их обожает, и что Хван всегда была рада букету, ей на День рождения даже цветы нечасто дарят, а в этот день уж точно бы, кроме Хенджина, никто не подарил бы их. Розы лежали у него в его большом портфеле, Хенджин в последний раз погладил Йеджи по голове, спустился по щеке, закончил на ее открытой коленке, а потом вытащил из своего рюкзака три розы. Они были как из снов Йеджи, такие пестрые, красные, ее любимого цвета, а так же в букете было именно три цветка, а тройка - ее любимое число. Хенджин знал все вкусы Йеджи и мог ей подарить самый достойный подарок из всех. Он протянул эти три розочки и сказал:        – Не грусти, мы можем сегодня побыть вместе, – Хенджин приятно улыбнулся и протянул ей маленький букет. У Йеджи затряслись руки, она медленно взяла эти розы. Положив их на парту, Хван вскочила и обняла Хенджина, сказав:       – Спасибо, спасибо, Хени, – Йеджи поцеловала его в щёку, на его щеке осталась красная помада. Хоть на лице Хван уже на было туши, но помада и тени остались, только Хенджину было абсолютно плевать на бордовый след на своей щеке, ведь он обнимался со своей любовью, с человеком, который придает его существованию смысл. Ему тоже было тепло и приятно, так же, как и Йеджи. Она еле промолвила:       – Хени, я... – Йеджи испугалась, что признается в своих чувствах не в нужный момент. И она могла бы все рассказать, если бы не услышала чьи-то шаги. Хван оттолкнула Хенджина и прикрыла его же рубашкой его щёку, чтобы никто не увидел остатки этого поцелуя. В аудиторию зашёл учитель.       – Здравствуйте, мистер Ким, – прозвучало от Йеджи, которая уже сидела на стуле.       – Да, здравствуйте, Йеджи, – ответил учитель Ким, положив свой дипломат на стол.       – Здравствуйте, – сказал Хенджин, сидя на полу, как будто так было задумано.       – Оу, Хван Хенджин, не ожидал вас тут увидеть, рад встрече, – Ким поклонился, видя хенджина, а Йеджи взяла Хвана за руку и повела в общий туалет. Она нашла в своем рюкзаке салфетки и попросила Хенджина сесть рядом. Йеджи открыла упаковку и начала пытаться оттереть свой поцелуй с щеки друга. Потратив на это пять минут, она наконец стерла остатки помады с чужого лица, а так же вытерла свои губы и снова поцеловала Хенджина в щёку. Хван погладила его по шее и достала помаду, чтобы снова накрасить губы, а Хенджин погладил ее по спине, говоря этим, что пошел в аудиторию.       Когда Йеджи накрасилась снова, она стала еще красивее. Понимая, что очень привлекательна, Хван будто легче дышалось.