A (high pitch) cry for help

Для безопасного и веселого путешествия нужно быть готовым. Но это была вовсе не поездка, ведь когда вы отправляетесь в путешествие, у вас есть конечный пункт назначения. Изуку не знал, куда идти. Он слышал это повсюду: не иметь дома тяжело. Но попасть в тюрьму было бы хуже, верно? Поэтому Изуку сделал единственное, что мог придумать, — начал собирать вещи. Ему очень хотелось хорошо провести день, прежде чем навсегда покинуть дом. Он наполнил свою единственную сумку, ярко-желтую, которую дала ему мать, когда еще любила его; она была вся грязная, и он постарался заклеить ее клеем, но на сумке все еще оставалась маленькая дырочка. Он схватил семейную фотографию, свои блокноты с героями, цветные карандаши и все героические товары, которые он мог вместить, в любом случае большая часть из них была одеждой, так что она могла пригодиться. Не то чтобы он действительно думал о практичности, потому что ему всего шесть лет. Оставив сумку у входа, он, как мог, вытер лицо старой тряпкой и пошел дальше. Сначала он хотел навестить Ниму, надеясь съесть что-нибудь и помочь ей, чем сможет. И он это сделал. Глаза старухи чуть не пролили пару слезинок, когда она снова увидела его. Она всегда была такой доброй и материнской, не задавала никаких вопросов и позволяла ему записывать все, что он хотел сказать, даже учила его новым словам и показывала ему некоторые из своих любимых карточных игр. Он очень надеялся, что всегда сможет навещать ее. Изуку был слишком молод, чтобы понять, но она пыталась присматривать за ним, случайно пролив сладкий чай на его рубашку и предложив постирать ее ему, попросив его вымыть руки, когда они стали липкими от печенья, тайно наклеив пластыри. Его карманы из-за порезов на руках и пальцах, прося позволить ей расчесать его волосы. Только его мама расчесывала ему волосы, даже если она больше этого не делала, он просто не был готов позволить кому-либо еще прикасаться к ним, и ему тоже, чтобы быть настоящим. Ниме так хотелось попросить у Изуку еще чего-то, но он был достаточно счастлив, зная, что он пообещал вернуться за еще закусками. Следующей его остановкой была остановка, где можно поесть, но он решил, что сначала хочет положить в сумку фруктовые и зерновые батончики, которые Нима дала ему. Они выглядели так хорошо! Но он уже поел и всё равно мог переварить лишь ограниченное количество еды. Как только он ступил в свой жилой комплекс, он почувствовал костями, что что-то происходит, и это должно было быть для него ключом к тому, чтобы уйти, но он все равно поднялся по лестнице в свою квартиру. Широко открытая дверь заставила его с трудом сглотнуть, из дома доносился шум толкаемых и толкаемых вещей. Воры? Нет, они не были бы такими очевидными. Он вспомнил, что произошло в последний раз, когда он обнаружил дверь открытой. Ему хотелось бы, чтобы он ошибался. Он не ошибся. Шум доносился из комнаты его родителей, поэтому, не задавая вопросов, он попытался схватить свою сумку, но звук движущихся вещей прекратился, как только он это сделал. Хисаши был здесь, он выглядел намного старше, чем Изуку помнил, нечистое бритье и растрепанные волосы заставляли его выглядеть на десять лет старше. Они смотрят друг на друга, оба ошеломлены, один рассержен, другой напуган. «Не говори мне этого…» — он не смог закончить свои слова, вместо этого наблюдая, как его сын дрожит на ногах. Мужчина развернулся и быстро пошел в ванную. Больше шума. Он сразу понял, что у него между руками, и очень пожалел, что не ушел, когда у него была такая возможность. Ощущение подавленности было ощущением, которое он помнил. Хисаши схватил его за руку и сильно потянул. Почти подняв его в воздух, он почувствовал, будто тоже вырос на тонну, сохранять спокойствие было невозможно. Это было намного сильнее, чем в его снах, и намного злее. «Я больше не буду рисковать». Это был первый раз, когда он действительно пытался отбиться от него, он тряс руками перед лицом, низко опустив голову, чтобы не показывать лицо и рот, но вскоре рука оторвалась от его руки и втянула в себя пригоршню воздуха. заставляя его поднять глаза на свой уровень. «Грязная маленькая крыса». это был едва шепот, но он услышал его. Характерный звон металла — это все, что он мог услышать, прежде чем ему надели намордник. Он знал, что устройство все еще находится в доме, поэтому никогда не пользовался главной ванной, так как боялся делить с ним одно и то же пространство. Изуку начал тихо плакать, побежденный, и потянул за кожаные ремни, металлический привкус наполнил его рот, а щеки защипало, чем сильнее он тянул. Он не мог этого избежать, он был в отчаянии, злился на себя. Он хотел, чтобы его отец вернул всем те слезы, которые он пролил, он хотел, чтобы он надел устройство для пыток и посмотрел, на что это похоже. Настоящее унижение преследовало его, когда его тащили к входной двери. Его дыхание стало тяжелее, а рыдания были очень болезненными. Он так усердно тренировался, что больше не использовать голос. Он приложил усилия, чтобы быть хорошим. Он ненавидел его. В тот момент он знал, что ненавидит своего отца. Он позволил себе это сделать. Он был Злодеем. Герой признал бы его усилия, он бы это сделал. Сотриголова наклеивал наклейки, когда его рисунки были более детализированными. Он понял. "Иди!" его вытолкнули за дверь, и он приземлился задницей вперед. «Ты здесь не живешь! Черт, иди уже прочь!» его сумка была брошена в него, вещи разбросаны повсюду по сложной лестнице. Рыдая и трясясь, как лист, он встал только для того, чтобы его столкнули с лестницы. Высокий мужчина стоял прямо над ними, пыхтя пластиковыми пакетами, полными вещей. «Как ты вообще можешь приходить сюда! После всего!» К этому моменту он уже кричал, спускаясь по лестнице и даже не взглянув на него. «Черт побери! Неудивительно, что никто не хочет арендовать эту крысиную нору!» Мужчина продолжал разговаривать сам с собой, выкрикивая оскорбления направо и налево, уходя, сел в бывшую семейную машину и уехал. Он остался там, один раз потому, что у него сильно болел живот, а затем потому, что плач не позволял ему нормально видеть. Это заняло несколько минут, но в конце концов его разум перешел на автопилот. Его тело заглушило боль, и он почувствовал, что онемеет. Это случалось нечасто, но когда это случалось, он никогда не мог ясно вспомнить время между «снами». Это случилось один или два раза в школе, но учителя считали это невнимательностью, и он не спорил. Вероятно, это симптом его проклятия, верно? По частям все механически складывалось в рюкзак еще раз, шаг за шагом, было такое ощущение, будто он спит или просто находится в чужом теле. Он не мог сказать наверняка, но пошел прямо к мусорному контейнеру, вероятно потому, что именно туда он собирался пойти в следующий раз, и сел там, даже не осознавая, что все еще плачет. Как долго он был там? —————————————— ------- Айзава даже не должен был быть на связи в ту ночь. Его вызвали, чтобы прикрыть смену в более спокойной части города, и, что ж, потому что он, как известно, всегда брал на себя больше, чем следовало бы. По пути домой он получил сообщение от Наомасы. Оно короткое и лаконичное, и на его лице появляется кислая полуулыбка. «У нас достаточно средств, чтобы начать его вытаскивать». С одной стороны, его разозлила сама мысль о том, что ему потребовалось всего несколько дней, чтобы найти доказательства пренебрежения, с другой стороны, он был просто счастлив, что наконец сможет забрать ребенка из этого места. Это был один из тех случаев, которые он хотел увидеть от начала до конца, если возможно, он попытался бы поговорить с тем, кто его примет, будь то другой родственник или приемная семья. Однако было что-то, что казалось неправильным. Айзава точно знал, что Наомаса хорошо справляется со своей работой, но в то же время он знал, что, если его ребенок сможет его обнаружить, он наверняка узнает о присутствии детектива. Мысленный образ зеленого парня, параноика по поводу слежки, был похож на проглатывание камня. Он не хотел думать о том, что ему будет страшно за пределами дома, хотя он, вероятно, не чувствовал себя в нем в безопасности. Если дело было ясно с самого начала, то не было бы ничего плохого в том, что он сам проверил состояние малыша, не так ли? Просто для успокоения. По дороге туда он не мог остановить бешеное биение своего сердца, а его внутреннее чутьё обострялось по мере того, как он приближался с каждой секундой. И там не было ничего, что могло бы его успокоить. Помещение было полностью разгромлено наизнанку, как будто в эту квартиру в одиночку вошел смерч. Множество бумаг, одежды и других случайных вещей проложили путь снизу к главной двери. Дверь была широко открыта, и он мог видеть ее с крыши соседнего здания. Айзава старался сохранять хладнокровие, он мог распознать в этом место преступления или что-то вроде сцены драки. Он отправил Хизаши быстрое сообщение со своим местонахождением, чтобы не предупреждать детектива, который, скорее всего, уже был не на дежурстве. Он вошел. Взять оружие в руки и быть наготове на случай возможной борьбы. Это был первый (и, возможно, последний) раз, когда ему удалось увидеть это место изнутри. Это было отвратительно. Вещи повсюду, тошнотворный запах гнилой еды и скопившейся грязи, на потолке определенно был грибок, а пол был липким и забрызган… бобами? Свет тоже не работал, он жил в таких условиях? Проверка дома не заняла много времени: там никого не было, и никаких признаков ребенка нигде не было. В одной из комнат явно в какой-то момент были дети, он мог не тратить лишнюю секунду, когда узнал ребенка на фотографии, тогда он выглядел как обычный ребенок, но намного меньше. Что, черт возьми, произошло? Его рука начала покалывать при осознании того, что с ребенком что-то могло случиться, ощущение желчи, поднимающейся к горлу, стало почти невыносимым при виде одной-единственной капли темно-красной жидкости прямо за дверью. А потом еще один. И другой. Он ходил вокруг в надежде увидеть что-нибудь еще, но после шести или семи падений больше ничего не было. Их было мало и они были далеко друг от друга, что хорошо, что хоть не было обильного кровотечения, но тем не менее он крайне забеспокоился. Его ребенок был там один и, возможно, был ранен в 4 часа утра. Капли указывали путь, ведущий в открытое пространство, и, не имея возможности сузить его, Айзава разочаровался в себе. «Должно быть что-то…» Было что-то. Он знал этого парня. Если и был кто-то, кто мог его найти, то это был он. Его телефон завибрировал, но он проигнорировал это. Сначала он пошел в любимое место ребенка. Здание на крыше. Ничего. Пакетик с желе, который все еще был здесь, ощущался как удар в живот. Следующим было укрытие, откуда он наблюдал за ним. Ничего. Расхаживающий вокруг черноволосый герой не хотел признавать, что в любой момент у него может случиться приступ паники. На это не было времени. Ему пришлось успокоить дыхание. Звук выходил из-под контроля, становясь громче с каждой минутой. Становится все громче, громче и тише. Вот только это было не его дыхание. Знакомое чувство, которое он почувствовал в ту ночь, когда ребенок открыл дверь. Как будто воздух был плотным и тихим, но теперь он был плотным и громким. Это должен был быть он. Так и должно быть. Не считая своих движений, он активировал свою причуду, но бесполезно, поскольку еще не мог видеть ребенка. Сердце у него было во рту, оно пыталось выпрыгнуть, а глаза стали такими сухими, что начинали чесаться. Там, рядом с огромной желтой тканью, свернулся клубок волос, который, как он знал, принадлежал ему. Айзава выпустил весь воздух, который, как он сам того не подозревал, держал, и воздух отдавался эхом, хотя они находились на открытом пространстве. Он активировал свою причуду. Парень ничуть не пошевелился, но воздух, казалось, снова стал тихим. "Ребенок?" Шота изо всех сил старался сохранить голос ровным и спокойным, чтобы передать его ему. Он был почти уверен, что ребенок немой и не глухой, но было сомнение, что он не является ни тем, ни другим, или и тем, и другим. Он не отреагировал. Подойдя ближе, но медленно, он присел на корточки, чтобы держаться на безопасном расстоянии, чтобы не напугать его. Он не мог видеть никаких непосредственных травм, но он также почти ничего не мог видеть из-за отсутствия уличных фонарей и из-за того, что он спрятал лицо между колен. Он дважды постучал по полу рядом с собой, чтобы привлечь внимание. Так он привлекал мужа, когда тот был без слуховых аппаратов. Тоже ничего. Он моргнул, на этот раз воздух остался нормальным. Он молился какому-то неизвестному богу, чтобы ребенок не потерял сознание или того хуже. Набравшись смелости и потеряв несколько лет жизни, он решил постучать его по плечу ровно настолько, чтобы он хотя бы поднять голову. Ничего. Это был для него сигнал стать серьезным. Он подошёл ближе и без малейшего усилия положил обе руки на плечи ребенка, а когда тот снова не смог отреагировать, подошёл к его лицу, чтобы вытянуть голову, чтобы проверить его. И тут он почувствовал намордник. Устройство, которое он знал наизусть и ненавидел всеми силами. На ребенке был чертов намордник, ремни терялись между его кудрями. Он был ржавый и глубоко вдавливался в щеки ребенка, уже было видно немного покраснения, и он мог поспорить, что ущерб будет еще хуже, как только он сможет его снять. . И он проснулся, совершенно проснулся, надо добавить. Просто не полностью там. Глаза у него были опухшие и красные, но больше всего они были сильно застеклены. — Малыш? Малыш, ты меня слышишь? Его глаза даже не двигались, он просто медленно моргал. И боже от этого зрелища у него заболела грудь. Одной рукой он взял телефон и позвонил мужу, телефон застрял между его плечом и ухом, и обеими руками он пытался придумать, как вытащить его из кожано-металлического замка. На второй буровой он взял трубку. «Шоу! Какого черта! Я здесь волнуюсь! Почему ты…» «У меня есть ребенок. Он полностью диссоциирован и, я имею в виду, ушел». Он тяжело сглотнул. «Заши, я знаю, что тебе тяжело, но на нем намордник, и мне нужна твоя помощь. Если ты не хочешь видеть его…» «Я в трех минутах отсюда, он ранен?» его голос стал серьезным, и, боже мой, если бы он не был лучшим для этого. «Я так думаю». Он не мог сдержать дрожь в голосе. Он просто не мог снять эту чёртову штуку. — Хорошо, оставайся с ним, я приведу машину и позвоню Цукаучи. И линия оборвалась. Пока он ждал мужа, он попытался быстро осмотреть другие раны, но решил оставить намордник в покое, чтобы не тянуть за него и не рисковать еще больше повредить, но в этом состоянии ребенок вообще не реагировал на его прикосновения. И он наконец поднял его. Он был настолько легким и маленьким, что он сознательно старался не двигать его слишком сильно, опасаясь причинить ему еще большую боль. На трехминутной отметке Хизаши совершенно незаконно припарковал машину на тротуаре, хлопнул дверью и побежал к ним. Он постарался скрыть вздрагивание при виде намордника и просто открыл им пассажирскую дверь. По сигналу Айзавы он также взял желтый рюкзак и положил его на заднее сиденье. Оказавшись с Хизаши, он поехал прямо в больницу, никаких вопросов не задавалось, и Айзава не мог не заметить, что в какой-то момент ребенок схватился за конец его шарфа, как будто от этого зависела его жизнь. Это будет долгая и мучительная ночь.