Это не песня о любви

Кориолану не нравилось, как ощущалось в Тринадцатом дистрикте. Когда они прибыли, Люси Грей поддразнила его, что он должен чувствовать себя как дома, учитывая, как сами стены были стерильными. Все было слишком чисто, ни пятнышка. Так что она была неправа. Это не комфорт, это теплота дистриктов, вот к чему он почти привык, хотя не хотел признаваться – то есть, он предпочел бы ее этому. Двенадцатый был полон жизни, краски были повсюду, настолько ярких, что они поглощали. И Капитолий тоже не был лишен красок, мода в Капитолии была, как будто всех тошнило радугой. Даже стили домов и интерьеров, пусть элегантные, были покрыты ярким золотом, сверкающим серебром, блескучей бронзой. Серый цвет, удушающий и угнетающий, был совсем не тем, что нравилось Кориолану. Но насколько он был недоволен, Люси Грей вообще это возненавидела. Было нетрудно это заметить. Она дала понять свое неудовольствие предельно очевидно. Она почти укусила солдата, который пытался отобрать ее прелестное платьице, вцепилась в шарф матери Кориолана, оранжевую ткань, которая так блестела на фоне серых стен, прижала шарф к груди. – Отберете – и пожалеете, это подарок моего мужа, ясно? – Сказала она с горящими глазами. – Не собираюсь его отдавать. Ты ж моя девочка. Так что Люси Грей сохранила свой шарф. И свое цветное платье. Ей не было дела, что она могла кого-то оскорбить, и это то, чего Кориолан пытался избежать. – Утилитарно, мать вашу, – пробормотала она Кориолану, который пытался плыть тут по течению. – Неудивительно, что у них так мало народу, я бы сама убилась бы, если б так жила. Хотя она была его женой, она не была его другом, и больше не была врагом. Что-то среднее, но словно серебро чешуи рыбы, иногда что-то мелькало в этих водах, когда он пытался понять, что они друг для друга. Они были связаны одной веревкой, это было лучшее, как мог объяснить это Кориолан. Они попали в жизни друг друга, к лучшему или худшему. Как бы Кориолан не пытался распутать сложность всего, что случилось между ними, в итоге оказывалось, что они путались то так, то этак, и не могли отвязаться друг от друга. Он поменял Люси Грей, а она поменяла его. Как еще он мог оказаться здесь, по своей воле, на конце мира, если бы не поменялся? Первые три дня в Тринадцатом дистрикте они провели в камере. Она была куда удобнее, чем то, что было у миротворцев, куда те бросали подозреваемых, но это нисколько не расслабляло Кориолана. В конце концов, после долгих допросов со многими людьми, где Кориолан отвечал на одни и те же вопросы, словно они ждали, что он или Люси Грей проговорятся, их в конце концов привели к нынешнему президенту, мужчине едва за сорок, с чистыми голубыми глазами, цвета неглубокого озера. – Президент Джексон, мы многое слышали о вас, – сказал Кориолан, стараясь крепко пожать ему руку. Так его учили производить хорошее первое впечатление. – Какая честь. – Сэр, – сказала Люси Грей, делая реверанс. Он увидел, что она еще была в рваном платье, в то время как Кориолан уже переоделся в комбинезон цвета хаки. Он никогда особенно и не любил свою рубашку и брюки. – Вижу, вы все еще отказываетесь носить форму дистрикта, – сказал он. – Но вы не можете вечно оставаться в этом платье. Люси Грей плотнее завернулась в оранжевый шарф. – Вы меня не знаете, президент, – сказала она со сладкой, но ядовитой улыбкой. – Мое упрямство не знает границ. Кориолан прикусил язык, надеясь, что она перестанет провоцировать. Тем не менее, президент Корбин Джексон улыбнулся, явно ей очарованный. – Вот как? Я слышал, вы искали убежища. – Да, сэр, как мы объяснили вашим людям, – сказал Кориолан, немного раздраженный. Он не мог бросить все ради того, чтобы его держали в клетке, как одичавшего переродка. Если такова его судьба, то он предпочтет вернуться. – Если вы собираетесь оставаться здесь, то вы одни из нас. Это значит, следовать нашим правилам. Он со значением посмотрел на Люси Грей. – Она будет слушаться, – с натянутой улыбкой пообещал Кориолан. – Она просто устала, как и я. Вы можете представить, каково быть на новом месте. – Хм, – президент Джексон сложил руки на груди. – Вижу по вашей прическе, что вы были миротворцем в дистриктах. Значит, есть опыт военной подготовки. Это не был вопрос, это было наблюдение. Не то что Кориолану этот человек показался таким уж детективом. Любой мог бы это понять, в конце концов, Кориолан тщательно следил за тем, как держит себя, как себя ведет. Он хотел, чтобы президент Джексон понял это. Он хотел, чтобы его отправили туда, где он мог бы принимать в будущем лучшие решения, туда, где находится власть. Ну и к тому же, по прическе все было предельно ясно. Это не значило, что Джексон был умным, это значило, что он не был тупым. И да, тут есть разница. И если вы хотите кого-то обхитрить, то лучше знать, кто он. – Да, сэр. – Это нам пригодится, – коротко кивнул Джексон. – Сколько вам лет? Он бросил взгляд на Люси Грей. Забавно, что он не спросил Кориолана. – Двадцать, – ответила Люси Грей с мягкой, покорной улыбкой. Они сразу решили, что скажут, что им двадцать и двадцать два года. Так было бы понятнее, как они оказались женаты в таком возрасте, и это не выглядело бы как каприз двух бунтующих подростков. Хотя у нее было круглое лицо и большие глаза, Кориолан думал, что она могла сойти за чуть старше по возрасту, и президент Джексон явно так и подумал. – Тоже тренировались? – Нет, сэр, – сказала Люси Грей. – Боюсь, я в жизни видела достаточно насилия, чтобы понять, что это не для меня. Ей не надо было говорить, что она победительница Голодных Игр, и так понятно было, что ее жизнь была полна трудностей. – Жаль. Так что вы можете нам предложить? Кориолан чувствовал, как Люси Грей напряглась. – Я певица. Корбин фыркнул, не скрывая отвращения. – Нам здесь это не понадобится. – Всем нужны песни время от времени, – заспорила Люси Грей, скрещивая руки на груди. – Слушайте, если хотите петь в свободное время, без проблем, – отмахнулся от нее Корбин. – Но хорошенькое личико и чистый голосок нам здесь без надобности. Главное – военное дело, нравится вам это или нет. Если только вы не умеете стирать, готовить или лечить. Люси Грей прикусила губу, сдерживая злые слезы. Кориолан видел, что они набежали на ее глаза. Может быть в начале их путешествия, Кориолану было бы плевать. Она была ему помехой, уликой, угрозой его безопасности. Он держал ее рядом только потому, что она была полезна, но кажется, удача снова повернулась к ней спиной. И все же, Кориолану не нравилась мысль, что ее прогонят, подальше от него. Он имел это в виду, когда говорил, что она принадлежит ему. – Она может добывать еду в лесу. И готовить. Слушайте, если вы ее научите, она сможет и лечить, – сказал он, и ее пальцы схватились за его, сжимая их. Это было молчаливое спасибо, единственное, что он от нее получил. – Конечно, – сказал Корбин, внимательно их изучая. Было очевидно, что они пришли вместе, одной командой. Кориолан, даже не думая, дал это понять. В будущем надо быть еще умнее. – Я буду готовить, – наконец нашлась со словами Люси Грей. – Я умею готовить. – У вас будет день, чтобы прийти в себя и посмотреть что как вокруг. Но через два дня ровно в шесть утра, как по звонку, выйдете на смену. Постоянные опаздывания наказываются изгнанием. – А как мы узнаем наши смены? Голубиной почтой? – Раздраженно спросила Люси Грей. Корбин почти улыбнулся. – Временные татуировки будут просунуты вам под дверь по ночам, – сказал он, задирая рукав и показывая им. – Добро пожаловать в Тринадцатый дистрикт. Надеюсь, вы станете полезными членами нашего общества. Знаете, мы всегда рады принимать семьи. Про себя Кориолан сиял от радости. Только когда стражник оставил их у дверей их нового жилища, Кориолан смог облегченно вздохнуть и радостно рассмеяться. Они были им нужны больше, чем им был нужен Тринадцатый дистрикт. Им отчаянно были нужны люди, для выживания. Пусть Джексон делал вид, что готов вышвырнуть их наружу при первом признаке неуважения, правда была понятна из его слов. Семьи. Кориолан нашел, за что схватиться. С этим можно было работать. – Что смешного? – Требовательно спросила Люси Грей. – Мне все стало предельно ясно, – объяснил Кориолан, его глаза горели. – И президент Джексон и сам не понял, в чем признался. Может быть, это и не будет такое изгнание, как Кориолан себе представлял. ХХХ Кориолан проснулся медленно, лениво. Комнату освещал теплый свет, имитация яркого солнца. Кориолан чувствовал себя отдохнувшим лучше, чем когда-либо за годы. Кровать в их квартире была продана давно, и он спал на груде подушек, изображавших постель (у Мадам-Бабушки оставался матрас, она этого заслуживала). В Академии были койки, которые были немногим лучше, а кровати в казармах миротворцев были чем-то средним между первым и вторым. Лучшая постель, что у него кроме этого была, это было, когда он сломал руку и несколько дней пролежал в больнице. Но он никогда никому это не рассказывал. Эта кровать здесь была слишком большой, слишком удобной. Кориолан был почти настороже, когда проснулся, напрягся, ожидая какого-то “попались!”, что его вытряхнут отсюда, и он пожалеет, что вообще заснул. Но ничего не случилось. Но, конечно, учитывая скромную обстановку, кровать была лучшим, что было в этой квартирке. Двуспальной, пусть и не королевского размера, с бесцветными, но удобными простынями, матрасом, на котором хотелось валяться вечно. Это опять же подтверждало его теорию, ту, что все крутилась у него в голове. Что им дали такую ценность – это многое говорило о Тринадцатом дистрикте. И все же. Люси Грей прижималась к его боку. У них была всего одна кровать, так как они же были женаты. Кресла выглядели чудовищно неудобными, чтобы на них спать, да они и так ночами прижимались друг к другу на земле все это время. Так было лучше всего. Кориолан чувствовал себя чистым и выспавшимся, и эти два ощущения он не испытывал уже давно. В их квартирке была маленькая душевая, ничего особенного, и вода подавалась по таймеру, так что понежиться под душем не удавалось, но Кориолан был рад, что в Тринадцатом дистрикте было хоть какое-то подобие комфорта. Мыло, которое им выдали, почти не имело запаха, но хорошо пенилось. Горячей воды не было, но они уже привыкли мыться в ледяных ручьях, так что было не очень ужасно. Кориолан уже слышал слухи, что чем выше ты по званию в военных рядах, тем больше шансов получить жилье с горячей водой. Как бы глупо это не звучало, это стало еще одним убедительным аргументом, что ему надо разобраться с этим местом и сообразить, как вскарабкаться по социальной лестнице – и как можно быстрее. Он прижался носом к волосам Люси Грей, разметавшимся по подушке, вдохнув ее собственный запах, неприкрытый несуществующим запахом мыла. Им дали простые майку и шорты в качестве ночной одежды, и по крайней мере это Люси Грей согласилась надеть. Она была на ней гигантской, словно кто-то ошибся размером, но Кориолану нравилось, как майка висела на ней. И она надела только майку, оставив ноги голыми. Кориолан нырнул ладонью под край майки, задирая его, чтобы коснуться ее бедра, и с трудом проглотил тихий стон. В его голове все повторялись слова: жена, моя, Люси Грей Сноу... Он повторял эти слова про себя, когда она пошевелилась, тихо просыпаясь. Она повернула голову, глядя на Кориолана, и на ее губах засияла игривая улыбка. – Доброе утро, красавчик. Мне показалось, что я попала в рай, такие приятные эти простыни, – сказала она, потягиваясь. – Как и я, – согласился Кориолан, целуя ее в ключицу. Просыпаться с ней в одной постели было так... по-домашнему. В его животе играли эмоции, которые он не мог описать, и он не был уверен, что ему они нравятся. То есть, в этом было дело: они ему слишком нравились. В любом случае, он решил отодвинуть от себя эти мысли, убить их и закопать. Люси Грей издала тихий, но напряженный вздох, прижимаясь к нему. – Кориолан, – прошептала она, словно боялась, что кто-то услышит, как она произносит его настоящее имя. – Пожалуйста... – Можно? – Спросил он, неуверенный, зачем спрашивает позволения. Она была его женой, это был ее долг. При одной только этой мысли он почувствовал вкус яда в горле, распространившийся повсюду, словно одна мысль об этом душила. Но, по счастью, Люси Грей была очень даже не против. Он, наверное, потом стал бы шутить, что разбудил в ней нечто, но на самом деле, это она разбудила в нем что-то новое. Он никогда раньше не пытался избавиться от девственности просто потому, что это было ему неинтересно, это отвлекало его от его целей. И кроме того, любую девчонку, с которой он захотел бы переспать, возможно пришлось бы однажды привести к нему домой, и этого он никак не мог себе позволить. Это выглядело такой легкомысленной глупостью, и потому он никогда не ощущал этого жгучего желания, так, как ощущал теперь. Словно она открыла ему, что такое настоящие страсть и наслаждение, и он чувствовал себя идиотом, что думал, что может без этого обойтись. Но может быть, дело было в том, что это была она. Он не был уверен, что даже посмотрел бы в чью-нибудь еще сторону. Забавно, он сомневался, что ей когда-нибудь придется волноваться, что он захочет искать сексуальное наслаждение на стороне. Он хотел только Люси Грей, и почему-то у него было ощущение, что это не изменится никогда. Люси Грей ахнула, когда он прижался к ней, медленно двигая бедрами. Из-за усталости их путешествия, из-за того, что он три дня провел в камере… Это все будто нагнало его. В его фантазиях он дико имел ее в каждой непристойной позе, что только мог придумать, но в реальности ему хотелось двигаться медленно. И кроме того, у них теперь было все время на земле. Люси Грей толкнулась своими бедрами в его, и они нашли медленный, тихий ритм, словно лава медленно стекала по склону горы. Только потому, что он не двигал бедрами быстро, не значило, что в них обоих не горело пламя. ТО, как Люси Грей двигалась с ним, это было достаточно, чтобы дразнить его и держать на грани, не позволяя им обоим кончить. Кориолан же пальцами держал ее у самого края оргазма, пока не отвел руки, вырвав из нее мольбу двигаться быстрее. Наконец Кориолан задвигался в полную силу, прижав Люси Грей к себе крепче, твердо удерживая ее на месте, пока сам не пересек финишную черту. – Тебе еще надо кончить? – Спросил он, и Люси Грей повернулась на спину. Он знал, что бывшие одноклассницы наверняка считали, что он будет эгоистичным любовником, и может быть, с другими он бы и был, но было так заманчиво слышать ее стоны, от его члена, от его пальцев, от его рта, и знать, что ни один мужчина не мог заставить ее звучать так. – Будь уж так любезен, – сказала она, улыбаясь ему. Ее майка была задрана до самой ее шеи. Кориолан наклонился, обхватывая ртом ее сосок, скользя языком по нему, прислушиваясь к ее вздохам. Его левая рука раздвинула ее ноги, и ему нравилось чувствовать свое семя между ее ног. – Кориолан, – Люси Грей ахнула, притягивая его к себе в жарком поцелуе, насаживаясь на его руку, она словно скакала на ней, пока не кончила сама. – Ну, и тебе доброе утро, – сказала она с гортанным смехом. – Мне ждать, что я каждое утро буду так просыпаться? Кориолан широко улыбнулся. Он просто не мог сдержаться, его улыбка была такой искренней. Он прошел в душевую, склонился к зеркалу и потер подбородок. Он всегда ненавидел бороды, он надеялся, что в этой дыре найдется бритва, с помощью которой вернет свой прежний вид. Его волосы уже начали отрастать. Люси Грей встала позади него и, словно прочитав его мысли, провела рукой по его макушке. – Мне нравились твои волосы, когда мы только встретились. Надеюсь, тебе позволят их отрастить заново, – сказала она. Кориолан кивнул. – И я надеюсь. Они почистили зубы, приняли быстрый душ, и Кориолан надел свой комбинезон. Люси Грей посмотрела на свой и упрямо натянула платье. Она постирала его прошлым вечером, так что по крайней мере, теперь оно не пахло. – Знаю, – сказала она, заметив раздраженную морщинку на его лбу. – Только еще один день. Потом они пошли исследовать это место. Взявшись за руки, как и полагается молодоженам, они пошли изучать то, что Кориолан должен был считать их новым домом в ближайшее будущее. Пока Люси Грей искала место, где смогла бы давать концерты, Кориолан рисовал в уме карту, как умел. Выходы, сколько часовых стоят у каждого прохода, двери без надписей, двери с надписями, как военные общались друг с другом – вербально и невербально. У Кориолана был всего день, чтобы выучиться, чтобы завтра быть готовым, чтобы карабкаться вверх, если хотел. И, честно говоря, он еще как хотел. Он просто не мог иначе. Жители Тринадцатого дистрикта, пусть странно одинаковые в своих комбинезонах, были очень добры к Люси Грей и Кориолану – то есть, простите, Олеандру и Линетт Роузам. Была какая-то странная, почти незаметная радость от их появления, и это Кориолан отмечал про себя, откладывая на будущее. Еда, которую они получили в столовой, была именно такой, какую Кориолан ожидал. Скучная, сытная и полезная. Честно, он предпочел бы сейчас суп из белки. По крайней мере, там был хоть какой-то вкус. Но он понимал, что к чему. Тяжело было жить под землей. Но все-таки, должны же были здесь быть умные люди? Кто мог бы сообразить, как посадить какие-то травы, вырастить специи? Черт, ему придется с этим разобраться самому, потому что ему страшно было думать, что так он проведет остаток жизни, поедая вареную картошку с едва соленой олениной, среди других, одетых в точности как он. Их с Люси Грей и так было тяжело пропустить, ведь они были новичками, но наряд Люси Грей просто приковывал общее внимание. И она пользовалась этим на полную катушку. Она была настоящей артисткой, и Кориолан и не думал, что это можно было использовать в качестве налаживания связей, но видимо, поиск мест, где можно выступать, требовал умения, в наличии которых Кориолан раньше сомневался. Когда она старалась, у нее все получалось легко. И он подумал, что она с легкостью могла бы очаровать Джексона, она просто не захотела. Он не знал, хотелось ему из-за этого рассмеяться или придушить ее. Она постаралась, чтобы все вокруг узнали их историю. – Да, мы с мужем сбежали, потому что там наш брак не приняли бы, – сказала она двум девушкам в очереди за обедом. – Видите этого мужчину? Мой муж, Олеандр, разве он не красавчик? Лучший из всех, – сказала она, подмигивая ему, когда они разговорились с каким-то человеком в общем зале. Ну и: – Ой, простите пожалуйста, если вы что-то услышите, заранее прошу прощения, но мы просто оторваться друг от друга не можем! – Это она сказала людям, которым не повезло оказаться их соседями. Ну, по крайней мере последнее было правдой. Кориолан хотел ее безумно, и столько раз, сколько она позволит. К концу первого дня, Люси Грей уже строила планы, как она начнет выступать, и как сделать так, чтобы люди приняли ее выступления, а Кориолан строил планы на будущее. ХХХ Следующие две недели пролетели быстро. Привыкать к новому ритму жизни было нелегко. Тринадцатый дистрикт требовал от своих граждан труда, и труда тяжкого. Обычно они встречались только чтобы вместе поужинать и вернуться домой, где падали в постель, обмениваясь событиями дня, засыпая посреди разговора. И на следующий день снова. Кориолан знал, что труднее было Люси Грей, которая раньше не жила по твердому распорядку, ей только надо было вовремя появляться на сцене. Она рассказывала, что им приходилось репетировать, писать новые песни вместе, но Кориолан не думал, что это было очень уж трудно и отнимало много времени, уж точно не так, как ее новая работа. Она обычно возвращалась домой, ее руки были красными и усталыми от постоянной готовки и чистки картошки. Это было совсем не весело, но Кориолан и о своей работе не мог этого сказать. Это было похоже на выживание, но Кориолан надеялся это вскоре изменить. Он поладил со всеми товарищами по службе его возраста, и постепенно усваивал, как велись дела в Тринадцатом дистрикте. У него самого уже появились идеи, что можно было бы улучшить, но – пока следовало двигаться шаг за шагом. В Двенадцатом он не прикладывал никаких усилий, чтобы карабкаться по лестнице вверх среди миротворцев. Он сообразил, что применив достаточно усилий, здесь уже мог сменить статус еще до наступления нового года. Чего Кориолан не ожидал – что его так скоро вызовут к президенту Джексону. Держа голову высоко, он воображал себе, что его отметили за его врожденные таланты, и теперь собирались повысить до следующего звания. Конечно, он примет это с благодарностью и скромностью, настаивая, что это какая-то ошибка, но в итоге примет. Так бы поступил Олеандр. Он не боялся Джексона. Галл вселяла страх в его сердце – он никогда ей по-настоящему не доверял. Безумных невозможно было урезонить, а она точно была безумна. Он даже не боялся Хайботтома, пусть даже каска мог испортить ему жизнь – но Сноу знал, что он не смог бы зайти слишком далеко, люди бы заметили. И, до самых Игр, Кориолану удавалось перескочить каждое идиотское препятствие, которое ставил перед ним Хайботтом. А Джексон? Может быть, он и был президентом, избранным множеством голосов, но Кориолан не мог дождаться, когда покажет этим людям, каков может быть настоящий лидер. – Вы хотели меня видеть, сэр? – Олеандр, прошу, садись. Кофе? – Предложил тот. Кориолан сделал глоток. Он не пил кофе с самого Капитолия. В дистриктах его трудно было достать. Он пил с вежливым видом, ожидая, когда начнутся похвалы. Вместо этого, Джексон сложил на груди руки. – Я следил за тобой, Роуз, – настороженно сказал он. Кориолан выпрямился. Конечно следил, в этом и была цель Кориолана. Чтобы его заметили. – Я следил за тобой и твоей женой. И пришел к выводу. – Да? – То, что в дело вмешали Люси Грей, заставило Кориолана обеспокоиться. – Она из дистриктов, в это я верю. Но ты? Ты нет, – сказал президент, указывая на него пальцем. – Не понимаю? – Вся игра Кориолана была в том, что он был миротворцем, то есть, все еще из дистриктов. – Мы оба знаем, что хоть жизнь во Втором дистрикте богатая, ты не миротворец, выращенный с детства. Нет, я достаточно знаю Панем, чтобы узнать мальчишку из Капитолия. Кориолан напрягся, отчаянно веля себе расслабиться. Джексон просто гадал. Не стоило это подтверждать. – Я думаю, вы что-то перепутали... – Кто ты на самом деле? – Спросил Джексон, садясь напротив Кориолана. – И тебе же будет легче, если ты скажешь правду. Кориолан открыл было рот, чтобы начать доказывать свое, но Джексон все увидел по его лицу. – Слушай, наверняка никто в Панеме и гроша не даст за девчонку, которую ты притащил. Удивлюсь, если кто-нибудь вообще заметил, что она пропала. Но ты? Ты чистокровный капитолиец, а потому, то, что ты сбежал, наверняка навело большой шум. Если мои разведчики всего на дюйм заскочат в Панем, они наверняка сразу же о тебе все узнают. Так что, скажи мне, с кем я имею дело. Кориолан сжал зубы, зло глядя на Джексона. – Мне плевать, честно, мне просто нужно знать. Ты все еще будешь Олеандром Роузом для всех остальных. Этому не нужно меняться, если конечно, только ты не откажешься рассказать мне правду, – продолжил Джексон. Кориолан взвесил свои варианты. Хороший стратег всегда знает, когда его загнали в угол. – Кориолан Сноу, – напряженно ответил он. Джексон громко рассмеялся. – Серьезно? А ты не родственник... – Крассу Сноу? – Сухо закончил за него Кориолан. – Мой старый добрый папочка. Погиб где-то тут на границе с Двенадцатым, если вам интересно, уже очень давно. – Хм. Какие только чудеса не случаются, – Джексон откинулся на спинку стула, задирая ступни в солдатских ботинках на стол. – Удивительно, что ты не пытаешься меня придушить. Насколько я слышал, мы поставили род Сноу в тяжелое положение, когда покинули Панем, забрав с нами все ваше богатство. Кориолан сжал кулаки. – У нас оставались еще деньги. – Насколько я слышал, нет, не оставались, – сказал Джексон со слишком уж дружелюбной улыбкой. – Полагаю, мне стоит спать навострив уши. Уверен, что пришел сюда не ради мести? Кориолан старался казаться невинным. – Даже в голову не приходило. – Да неужели. Так зачем ты здесь в таком случае? – Спросил Джексон. Кориолан встал. – Отвечаю как и в прошлый раз. Ради моей жены. Я люблю ее. Джексон похлопал его по плечу, собираясь уходить. – Лучше потренируйся, говоря это почаще вслух. Может в следующий раз прозвучит убедительно. Хорошо поговорили, Сноу. Я буду за тобой внимательно следить. Я не шутил, когда говорил в прошлый раз – я все еще верю, что ты можешь далеко пойти в Тринадцатом. Не заставляй меня пожалеть об этом. Кориолан проводил его взглядом, когда тот выходил из комнаты собраний, и только тогда разжал кулаки, он так сильно сжимал ногти в ладони, что пустил кровь. ХХХ Хотя Кориолан внимательно отслеживал все вокруг, особенно внимательно он наблюдал за детьми. Не в извращенческом смысле, конечно, просто Кориолан обратил внимание на количество детей в Тринадцатом дистрикте. Вернее, на очень малое их количество. Если он и знал кое-что о дистриктах, так это то, что чем беднее были дистрикты, тем больше в них было детей. Больше детей значило большее количество доживет до взрослых лет, больше рабочих рук, чтобы помогать семье, больше детей для Жатвы, больше шансов, что твои дети выживут. Боги, в Двенадцатом не протолкнуться было от детей, все грязные, со спутанными волосами, все худые. Это было даже проблемой. Но не в Тринадцатом. Здесь, в Тринадцатом, дети были редкостью. Спрашивать вокруг было не так уж трудно. Он только недавно нашел здесь спасение, в безопасном месте, где у него была еда и теплое место для отдыха, он был молод и только женился. Задавать вопросы о детях в Тринадцатом не было бы удивительно. И было легко интересоваться их истории со времен Темных Дней. Если они действительно хотели начать здесь новую жизнь, было понятно, что следовало знать местную историю, и так “Олеандр” выглядел, будто ему не все равно. И ему и в самом деле было не все равно. Он хотел изучить все карты, прежде чем вступить в игру. Конечно, кто поглупее мог бы сделать вывод, что раз уж тут было так мало людей, то конечно, не могло быть много детей. Такой глупец не стал бы думать дальше. Был бы доволен своим выводом. И был бы неправ. Дело было в том, что цифры не складывались – пусть даже население было до смешного маленьким. Это не было так, словно это было по одному-двум детям в каждой из ста семей. Было словно по три четыре ребенка где-то у одной семьи из двадцати пяти. Вот что было странно. Не было, чтобы у семьи был один ребенок. Всегда несколько. Отсюда следовал вопрос: был это осознанный выбор? Мутация? Приказ? Может, семьи, у которых рождались дети, получали особенные привилегии, и потому рожали еще? Все это Кориолан обдумывал последние месяцы. И обдумывая, Кориолан сам не заметил, что начал обдумывать вопрос детей вообще – о том, чтобы самому иметь детей, не о том, что дети значат для общества – куда чаще, чем обычно. Он не рос среди детей. У него не было младших кузенов и кузин, с которыми можно было играть, как у некоторых его одноклассников, у него не было большой семьи, в которой могли быть маленькие дети. И он не ходил в младшие школы – у него не было на это причин. Он не считал детей неприятными, он просто никогда особенно о них и не думал. Они не часто бывали в местах, которые он посещал, и кроме того, чтобы встретить какую-то семью по дороге в школу, он их не видел. Даже не Голодных Играх, потому что там «дети» были не такие, как были здесь. Чаще всего он общался с детьми, когда был миротворцем, когда видел голодных малышей, надеявшихся получить еду, и обычно ему было просто их жаль. Но даже тогда, он не думал о своих детях. Ему всегда казалось, что однажды это случится, это было как мысль, что однажды он состарится, или что однажды Мадам-Бабушка умрет. У него не было сильных эмоций на этот счет. Да, конечно, он думал, что женится на ком-то из богатой или состоятельной семьи, и жена захочет ребенка, и он сдастся, и на этом будет все. Больше он об этом не задумывался. Но теперь, сидя в столовой, глядя, как школьники выстраиваются в очереди за едой, глядя, как родители подходят к ним, целуют их в макушки, спрашивают, как прошел их день, Кориолан задумался об этом серьезнее, о том, что это значило для него. Во-первых, конечно, наследие. Именно для этого он и родился у отца. Чтобы кто-то получил исторически важное имя. Пусть Сноу и не были здесь «Сноу», у этого имени все еще был вес, ответственность, ожидания. Пусть ребенок, который родится у него здесь, не сможет носить имя «Сноу» на публике, это не значит, что наследие уйдет. Нет… Кориолан чувствовал, что однажды фамилия «Роуз» здесь будет произноситься здесь с тем же придыханием, как его прошлое имя. И будет вести за собой людей, даже когда он давно умрет. Его наследники поведут их. Он представлял себе, как передаст свои знания маленькой копии себя, кому-то такому же умному и голодному до знаний. Он думал, как научит своих сына или дочь, как разбираться в людях, как очаровывать друзей и врагов, как биться за то, чего хочешь от жизни. Более того, он думал о том, что у него будут дети от Люси Грей. И это было самое странное. Когда он раньше думал о детях, лицо его будущей жены даже не представлялось в его мыслях, словно ее и не существовало. Потому что это не имело значения в прошлом. Он никогда не думал, что женится по любви (хотя он и сейчас не был женат по любви). Он всегда думал, что это будет брак по договору или что-то вроде того, с женщиной, которую будет с трудом терпеть, но он солгал бы себе, если бы сказал, что Люси Грей не значила для него что-то большее, чем просто средство продолжения его линии наследия и все такое. Иногда его мысли приобретали странное направление, и он задумывался, будут ли у их детей светлые волосы, как у него, или же темные локоны, как у Люси Грей. Будут ли они петь, как она? Будет ли она учить их колыбельным, чтобы они успокаивались и засыпали? Будет ли их смех отражаться от стен коридоров, как ее? Иногда Кориолану хотелось встряхнуть себя за то, что он задается такими вопросами. А иногда он просто отключал свой мозг и позволял себе думать все это, не собираясь признаваться в том, в чем не был готов. ХХХ Время текло, и скоро уже сменился сезон. Кориолан уже чувствовал холода, бушевавшие снаружи, даже здесь, под землей. Людям выдали свитера, чтобы защититься от холода, тянущегося от пола и стен, и Кориолан не мог не думать о том, что скоро весь мир покроется снегом. Он легко вошел в роль. Это не было трудно. Он прошел тест на офицера миротворцев, и честно говоря, это было легко. Он едва старался, на самом деле, и это было хорошо, потому что вся его энергия уходила на то, чтобы распутывать паутину политических и общественных связей. Он уже сеял семена отдельных мыслей в головы людей, занимавших высокие позиции, надеясь, что это поможет ему подняться по лестнице еще до того, как пройдет пять лет с его прибытия. А пока? Что ж, первый шаг – всегда самый трудный. Дальше будет только легче и легче. Это было самое забавное во власти – некоторые думают, что труднее всего держаться за верхушку. Но на самом деле труднее всего просто подняться на первую ступеньку. Когда ты сделал это, власть уже сама легко дается в руки, просто надо знать, где ее хватать. Для Люси Грей войти в колею было труднее. Для такой упрямицы, какой она могла быть иногда – Кориолан знал, что в ней нашел себе ровню. Она совершенно не желала мириться с нормами, даже для собственного брака – но опять же, он восхищался ее дерзостью. В ней была эта тихая сила, что-то, что он видел в ней, что позволило ей выиграть в Голодных Играх, что позволило ей жить теперь. Люси Грей было нужно больше, чем Тринадцатый Дистрикт мог предложить, они оба знали это. Она нуждалась в чем-то ярком и живом, а Тринадцатый был чем-то в шаге от смерти. Пусть даже она знала, что им придется жить здесь, мнение Люси Грей об этом месте было очевидно. – Я не могу поверить, что у них нет зала, где можно петь! – Жаловалась Люси Грей, новая жалоба в ее обширном списке. – Они словно никогда в жизни не праздновали! – А они и не праздновали, – Кориолан фыркнул, потому что только что был на свадьбе в Тринадцатом. Да, их с Люси Грей свадьба там в лесу была фальшивой и вообще ничего особенного, но это было куда веселее и живее, чем он только что видел. Казалось, никто и не думал, что жених и невеста были рады пожениться, что хоть кто-то был за них рад. – Как получилось, что вся коммуна забыла, что такое жить? – Спросила Люси Грей. – Это безумие! Кориолан пожал плечами. – Выживание и процветание – это две разные вещи. – Ну, мне этого мало. Я хочу процветать. Я не хочу все свою жить провести в мертвом теле, только ложись и вставай. Как и Кориолан, но он не стал этого говорить. Вместо этого, он подумал, что когда получит достаточно власти, он сможет все изменить. Жизнь без жизни не была очень уж веселой. – Это прагматично, – попытался он объяснить. Они жили, экономя еду, свои желания и нужды, потому что у них не было много в запасе. – Должен быть другой способ, – сказала Люси Грей, яростно очищая временную татуировку с расписанием с руки. – Сегодня я собираюсь петь! – Серьезно? – Кориолан приподнял брови. Все ее предыдущие попытки провалились. – Корбин сам сказал – чем я занимаюсь в свободное время – мое дело. Он не сможет меня остановить. Кориолан отпил чай, ничего не говоря. – Что? – Разъярилась она. – Они могут и остановят, – просто сказал он. – Если захотят. – Черт побери, Кориолан, ты должен был быть на моей стороне! – Люси Грей топнула ногой. – Ты помнишь наши брачные клятвы? – Слепо соглашаться с тобой в их число не входило, – сказал Кориолан, раздраженный этим детским поведением. – Я играю роль адвоката дьявола. – Не нужен мне еще дьявол, одного тут уже достаточно, – со значением сказала Люси Грей, и Кориолан не смог сдержать усмешки, которую спрятал за кружкой. – На публике я жду, что мой муж прикроет мне спину. Кориолан вздохнул, сдаваясь. – Что тебе нужно для этого? Люси Грей переминалась с ноги на ногу, обдумывая этот вопрос. – Просто будь там. Кориолан обдумал ее просьбу. – Конечно. Это я могу. Он скучал по ее пению. Будет приятно ее услышать. ХХХ Кориолан смотрел, как Люси Грей подтащила микрофон к передней части общего зала, где люди тихо и мирно разговаривали друг с другом. Он увидел, что ее свитер был повязан на ее талии, рукава были закатаны до локтей, и он не смог сдержать улыбку. Это был комбинезон, который она разрисовала. У Корбина чуть не случился удар, когда он это увидел. Она собрала остатки на кухне и обменяла их на краски в общем магазине, и она клялась, что все, что она использовала, все равно собирались выкинуть. Она была достаточно умна, чтобы никто не мог наорать на нее за это. И кроме того, продолжила она, нигде и не было написано, что она не могла делать этого со своей формой. Кориолан был уверен, что теперь-то Корбин это узаконит, но Кориолану нравилось, что Люси Грей так нарушала правила, что их приходилось менять. Что-то в этом его заводило. Кроме того, получилось красиво. Ее креативность не заканчивалась только на ее голосе. Перья, ветер, сойка-пересмешница – все это было нарисовано на ее форме яркими, бросающимися в глаза красками. То, как она отличалась от всего привычного, заставило многих повернуть головы. Люси Грей сказала, что это было нужно для привлечения внимания публики. – Привет все, вы может быть меня не знаете, а может и знаете. С вашей стороны было очень мило принять двух несчастных беглецов. Я Линнет Роуз, и мне понравилось жить здесь последние месяцы. – Начала Люси Грей, наклоняясь к микрофону и хихикая, привлекая внимание всех. – А теперь я хотела бы отблагодарить вас за вашу доброту парой песенок, если вы не против? Пустые, растерянные взгляды встретили ее. Кориолан усмехнулся в кулак, глядя, как Люси Грей принимает их молчание с достоинством. – Что ж, трудная публика, но хорошо, – сказала она. – Ну, обычно со мной бывает полная группа, кроме меня, знаете. И обычно у меня бывала гитара. Так что надеюсь, вы простите меня за то, что я могу дать вам сейчас, но надеюсь, вам все еще понравится. Она начала стучать по полу ногой, в знакомом ритме, который Кориолан сразу узнал по ее прошлым выступлениям. Он не слышал, чтобы она писала что-то новое с тех пор, как они прибыли сюда, очевидно, ничто в новой жизни ее не вдохновляло. Реакция на ее выступление была... Тепловатой. Нет, кому-то понравилось, Кориолан видел. Он отмечал эти легкие жесты – что людям хотелось этим наслаждаться, что их тела жаждали дышать в ритм, расслабиться, но они не знали, как. – Давайте, чуть-чуть потанцуем! – Подбадривала их Люси Грей. – Лучше всего чуть постучать ногой в ритм песни. Это легко, и так вы сможете прочувствовать музыку! – Сказала она. – Видите, вот так! Просто дышите этим. Вы как ветер. Я знаю, что здесь внизу этого много не бывает, но я знаю, что песни живут в каждом из нас! Никто не встал и не начал двигаться при всех, но Кориолан видел, что некоторые начинают топать ногами в такт, их головы начали качаться в ритм песни, следующей песни Люси Грей. Люди хотели того же, что хотела Люси Грей , они хотели жизни, он хотели радости, но им так долго говорили, что они не могут себе это позволить, что теперь никто не знал, как этого достичь. Может быть, это не Кориолану придется на самом деле все менять – может это Люси Грей растрясет здесь все вокруг. Пока Кориолан обдумывал эту неожиданную мысль, что вдруг власть окажется не у него, во всяком случае не так, как он себе представлял, у его столика появился Корбин. В его руках был прозрачный стакан с водой – Тринадцатом дистрикте, насколько знал Кориолан, не было алкоголя. И это тоже было печально. Может иначе люди танцевали бы. – Видите, я же говорил вам, что она поет как ангел, – сказал Кориолан, гордо улыбаясь. В эту минуту он не знал, где начинается Олеандр и заканчивается Кориолан, насколько говорило в нем удовлетворение, тепло светившееся в его груди, а не просто полагающиеся по случаю слова хорошего мужа. – Я никогда не говорил, что она не может. Я просто сказал, что нам это здесь не нужно. – Я несогласен, – резко сказал Кориолан. – Людям нужно нечто большее, ради чего стоит жить. Им нужно... – Он посмотрел на людей, которые начали качаться в такт музыке. – Им нужна надежда. Что-то, ради чего стоит жить. Иначе зачем стараться? Корбин с любопытством смотрел на Кориолана. – Мы все здесь ради более важной цели, Олеандр. В Тринадцатом не место индивидуализму. – Значит, все это неважно? – Ответил Кориолан. – Люди просто должны выполнять приказы, не задавая вопросы, не желая больше ничего? – Это опасно, желать большего, – тихо ответил Корбин. – Мы не можем подниматься наверх. Мы не можем иметь то, что есть у Панема. Мы не можем позволить, чтобы люди хотели то, чего у нас нет. – Я не говорил, что вы должны дать им это, – сказал Кориолан, наклоняясь вперед, перенося вес на локти. – Вы просто должны дать им иллюзию, что это может случиться. Это было то, за что он хватался всю свою жизнь – за мысль, что может быть, если он будет усердно трудиться, он получит Приз Плинта и спасет свою семью. За это сражалась Люси Грей – что если она продержится еще немного, она переживет Голодные Игры. Это делали все, кого он знал, цеплялись зубами и когтями, боролись за единственный шанс изменить жизнь к лучшему. Он был достаточно зрел, чтобы понимать, что многие здесь не смогут это получить. Но мир никогда не переставал давать миру возможность считать иначе. В этом была особая гениальность. Галл наверное знала это. Поэтому она привязала Приз Плинта к позиции управляющего играми. – Если хотите настоящих изменений, дайте людям мысль, что то, чего они хотят, очень близко, – сказал Кориолан, склоняясь вперед, внимательно разглядывая Люси Грей. – И вы сами все увидите. – Я знаю, как управлять моими людьми, сынок. Кориолан проглотил смешок. Если приходится такое говорить, то это явная ложь. Это делало жизнь Кориолана намного проще – путь к власти расчищался у него на глазах, словно кто-то рукой протирал свежий снег, открывая скрывшуюся под ней каменную дорогу. Корбин поднес ему все это на блюдечке. Он спрашивал себя, сколько понадобится времени, чтобы люди начали следовать примеру Люси Грей, и начнут украшать свои комбинезоны, расшивать или раскрашивать, или начнут украшать ленточками. И если бы Корбин был лидером, который знает, что делает, он бы им это позволил. И все же, Кориолан надеялся, для собственного же блага, и ради собственного будущего президентства, что он будет слишком для этого упрям, и запретит это. Шансы на это были велики. Корбин ненавидел Кориолана за одно его имя и за его отца, которого он даже не знал по-настоящему, и Кориолан мог поставить свою маленькую зарплату на то, что он сделает все, чтобы взбесить Кориолана, в том числе пойдет против его “совета”. Кориолан спрашивал себя, насколько трудно будет Люси Грей уговорить людей, что надо самовыражаться, сможет ли она убедить своих товарок по кухне раскрасить их комбинезоны. Кориолан пил воду, желая, чтобы это был самогон. Кто-то же здесь умел его делать, разве нет? В любом случае, Кориолан думал, что если как следует попытается, то может быть внесет перемены в местную моду где-то в течение шести месяцев. Даже за три, если Люси Грей поможет. А потом Корбин все это запретит, и станет плохим парнем в глазах каждого. Все зависело только от того, когда именно Кориолан хотел сбросить его с кресла. Нет, стоило подождать. Кориолану нужно было знать, кто следующий в очереди, прежде чем начать по-настоящему работать. Кориолан был не настолько высокомерен, чтобы думать, что за год жительства тут уже мог завоевать сердца и умы местных избирателей, чтобы стать новым президентом Тринадцатого дистрикта. На это понадобятся годы. Годы, которые Кориолан имел возможность потратить. Ему нужно было знать, на пользу ли ему пойдет будущий новый президент, или же Кориолану придется интриговать и против него, как он медленно рыл яму под Корбином. Хотя, каждый президент Тринадцатого в теории был его врагом, это не значило, что некоторые марионетки ему не пригодятся, пока он будет наводить последние штрихи. В любом случае, Кориолан знал, что завтра утром отправится на работу и будет всем заливать уши похвальбам о потрясающем выступлении его жены, о том, как красиво она рисует, и это были вовсе не интриги и не манипуляции. Просто хороший муж, как и положено, хвастается своей женой. А потом они едва заснули ночью, потому что слишком увлеклись празднованием. Разве не этого вы хотите от своих жен? Разве не хотите приходить на работу усталым, потому что ваша жена настолько всем довольна, что практически тащит вас в постель, и молит еще, еще и еще, пока у вас ноги не отнимаются, и вы не можете думать ни о чем, кроме сна? – Моя жена потрясающая, – с тихим присвистом сказал Кориолан. – Разве нет, господин президент? И словно услышав его тихие слова с другого конца зала, Люси Грей повернулась, подмигнула Кориолану и наклонилась к микрофону. – А теперь моя последняя песня на сегодня. Я хочу спеть вам нечто особенное. Это песня для моего мужа, называется “Чистый, как первый снег”. Я знаю, что многим из вас не повезло, вы никогда снег не видели, но поверьте... – Она посмотрела ему в глаза и хитро улыбнулась. – Это нечто особенное. Я особенно удачливая девчонка, потому что видела снег в его истинной форме. Кориолан открыто улыбнулся, в его груди загорелась гордость, и он чувствовал, что его наконец видят, видят по-настоящему, всего, без прикрас. Даже Тигрис не видела его всего со всех сторон. Люси Грей видела худшую его сторону, и все же она была здесь. Разве это не было нечто невероятное? Из всех людей, с кем он мог бы застрять в фальшивом браке, здесь – он был рад, что это была Люси Грей. И он знал, что в этом было что-то, что он пока не готов был открыто признать.