Сонет №

Сотни разных эмоций разом схлестнулись в глубине чёрных зрачков. Только страх способен так сильно зажечь взгляд — он стал испепеляющим в своем отчаянии. Роб сделал вид, что отвлекся на дырку в стене. — Лиам… как? — переспросил он, и его голос даже не дрогнул. — Лиам Данкуорт, — повторила женщина терпеливо. — Знаете такого? — Впервые слышу. — Тогда просим прощения за беспокойство, сэр. Если вдруг увидите молодого человека лет двадцати пяти с длинными белыми волосами, сообщите нам. Вы знаете, где нас можно найти. Роб захлопнул перед ними дверь, едва они успели отойти от порога. Лиам стоял ни жив, ни мертв — Роб впервые видел его таким перепуганным, что цвет его лица почти слился с цветом его волос. Пока что Роб сохранял самообладание. — Повторяю вопрос: кто ты такой и какого черта тебя ищут эти люди? Сейчас Роб должен был быть начеку — он ожидал от Лиама все что угодно. Но Лиам молчал. Молчал выразительно, долго, точно это был очередной прием, только глаза выдавали в нем совсем не шпиона. Они казались потерянными, бездонными, небесно голубыми и океанически холодными, словно в них заронилась льдинка. Он провел рукой по своим белым волосам. — Ты правда хочешь знать? — Ты задолжал мне правду. Лиам сказал еле слышно: — Но ты больше не будешь прежним. — Плевать. Это было так похоже на Роба — рваться вперед, несмотря на дальнейшие последствия. Лиам начал медленно подходить к нему. — Что ты делаешь?.. — Ты хотел знать, — только и ответил Лиам и обхватил его голову ладонями. Вспышка пронзила мозг внезапно. Она была яркая, как блистающая на солнце сталь и неумолимая, как скорость света. И Роб начал видеть. — Мам, а почему мы живем так далеко от людей? — в его видении он сидел на коленях у женщины, одетой в мокрую одежду, и смотрел ей в глаза. — Потому что они не должны знать о таких как мы, детка. Он надул губы, размышляя о чем-то своем, а потом спросил: — Когда я научусь надолго задерживать дыхание? Женщина погладила его по голове. — Полчаса — тоже неплохой результат, Лиам. Вырастешь — и сможешь пропадать в океане часами, точно как твой папа. Смазанная картинка сменилась в голове Роба другой. На ней он видел голубую даль, растягивающуюся в бесконечность. Но это было не небо. Кристально чистая вода наполняла глаза, открывала перед ними неописуемое чародейство океанической глубины. Роб видел все вплоть до микроскопических деталей: порхающий в толщах жидких небес планктон, колышущиеся водоросли, крупные рыбы, лучи солнца, пронзающие поверхность шелестящих волн… Он видел все богатство океана в мельчайших подробностях, словно он был одной из этих рыбешек, ловко маневрирующих мимо друг друга в бурлящем потоке. Он чувствовал счастье, легкость, восторг, причастность к этому прекрасному миру. Но на островок его счастья постепенно начала заползать чернильная клякса чуждых эмоций. Роб ощутил боль. Она была так сильна, что дыхание застревало в груди вакуумным, распирающим шаром. Очертания видений вереницей начали сменять друг друга: светлое небо — темное небо, кристально чистый океан — океан, полный крови, любящее лицо матери — ее скорбящий, осуждающий взгляд. Все смешалось, и где-то там в реальной жизни Роб ощутил, как голова начала раскалываться с нещадной силой. Дальше Роб очнулся. Он очнулся, и первое, что увидел перед собой — голубые глаза обеспокоенно смотрящего на него человека. Они были близко-близко, будто Роб еще раз заглянул в океан. Спустя минуту он узнал в этом человеке Лиама. Осознание приходило медленно, и, откровенно говоря, Роба немного подташнивало от пережитых ощущений, но самое главное — отчего-то он чувствовал огромную дыру в груди. Лиам отпустил его. Роб, казалось, задыхался. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. — Кто вы?.. Лиам сделал почтительный шаг назад. — Мы никак себя не называем. — Что ты сделал со мной? — Роба на мгновение охватила паника. — Я лишь дал тебе увидеть. Немного заглянуть за завесу. — Как? Смущение обдало Лиама краской жара. — Я не смогу объяснить. Мы просто способны на это. — И на что ещё вы способны? Лиам понимающе и немного нервно улыбнулся. — Давай мы присядем, и я расскажу тебе все с самого начала. Роб послушно сел на стул, тем самым выражая полную готовность воспринимать информацию. Лиам же, вопреки своим словам, остался стоять. — Наш народ имеет древние корни, — начал он свой неспешный рассказ. — Мы особенные. Но не в том смысле, что превозносим себя, а в том, что возможности нашего тела очень… специфические. Мы не можем долгое время пребывать на суше из-за слишком высокой температуры, в противном случае это может обернуться смертью. Если у нас нет возможности быть в воде, мы промокаем одежду в воде дома. Это спасает, пусть и ненадолго. Но лучше всего, конечно, в океане. Океан — наша стихия. Мы умеем надолго задерживать дыхание. Мой максимум — час. В отличие от родителей и моих братьев у меня слабые легкие, — Лиам произнес это с некоторой досадой. — Если ты хочешь узнать что-то конкретное, то спрашивай. Мне очень сложно рассказывать такое в первый раз. До этого никто не знал нашей тайны. — Какие еще «особенности» у вас есть? — Сила одного из нас равна сложенным силам трех лошадей. Мы очень выносливы. Роб тут же вспомнил ситуацию с каменным поленом, но это было не самое главное. Самое главное заключалось в другом. — Почему тебя искал Военный Совет Народов? Им двоим показалось, что тишина, внезапно пронзившая пространство, была оглушительной. Роб не хотел задавать этот вопрос, потому что боялся услышать ответ, а Лиам, должно быть, боялся отвечать, потому что не хотел компрометировать себя в чем-либо. Роб уже был готов наплевать на все и сказать «все это не мое дело, просто убирайся отсюда», но молчание наконец прорезал ответ. — Я сбежал с их базы неподалеку. Я был… испытуемым. — Испытуемым? — Роб изогнул бровь. — Да, — подтвердил Лиам и поежился. — Такие организации как Военный Совет Народов знают про все, включая месторасположения наших общин. Я был вынужден добровольно пойти с ними, потому что им нужен был представитель нашего народа для составления каких-то договоренностей. Но это было ложью. Они уложили меня на стол прежде, чем я смог что-либо понять. Мне удалось сбежать через три дня, когда на базе отключилась система электропитания. Я скрывался от них два года, и когда они снова меня нашли, мне пришлось нырнуть в океан в самый разгар шторма. Меня потрепало и выбросило к твоему берегу. Теперь картинка четко уложилась в голове Роба, но он не знал, что ответить на этот рассказ. — Тебя пытали?.. — Не совсем. Но это было неприятно. Я полагаю, теперь они ищут меня для того, чтобы убрать — я слишком много видел. Именно поэтому я столь сердечно благодарен тебе за приют. — А то, что ты сделал со мной… Эти видения. Ты способен влиять на человеческий разум? — Лишь отчасти. Я могу показать тебе мое прошлое, могу внушить тебе что-нибудь незатейливое, но не более того… Эй, — Лиам заметил, как Роба передернуло. — Меня не надо бояться, хорошо? Роб не обратил внимание на это вроде как безобидное «меня не надо бояться», потому что страх возникает сам по себе и он неуправляем. А еще Роб помнил кровь, темное небо, взгляд матери Лиама, всепоглощающую боль, которая до сих пор отзывалась в его груди. Но он не решался спросить. Да и не хотел — голова до сих пор раскалывалась. Слишком многое на него свалилось. — Лиам, уйди, — выдохнул он устало. — Уйди, мне нужно побыть одному. Лиам и вправду ушел, без уговоров и без ропота. Роб остался один на один со своими мыслями — то состояние, которое пугало его, но к которому он всегда стремился. С появлением Лиама он позабыл, что такое одиночество: тот постоянно ошивался рядом, приставал с умными разговорами, пытался развеселить его. Роб на мгновение представил, что минутой назад он попросил его уйти навсегда, и из-за этого в груди что-то сжалось. Роб просто устал быть один. С другой стороны ему было интересно: он привязался к нему, потому что просто-напросто не имел других вариантов, или потому что Лиам правда пришелся ему по душе? Роб вспоминал его уверенное «я приятен тебе» и не мог точно определить, что он чувствует. И это только первый вопрос. Второй же касался напрямую того, что Лиам рассказал о себе. Это походило на какую-то сказку. Однако если подумать, то Роб в детстве часто слышал от родителей истории о целых общинах людей, раскиданных по самым непримечательным уголкам планеты и обладающих разными способностями. Эти люди ничем не выдавали себя и предпочитали находиться в стороне от цивилизации. Да, Лиам с самого начала был странным, но сейчас все словно встало на свои места. Паззл сложился. Роб не стал идти за Лиамом — он дождался его прихода. Теперь, когда мысли в голове чуть поутихли, хотелось многое спросить, но стоило Робу увидеть его оробевшую фигуру, он растерялся. Роб опасался его. Лиам стоял возле входной двери, не шевелясь. Они оба не знали, что сказать. — Снаружи приятный бриз, — в итоге нашелся Лиам. — Я думаю, тебе нужно развеяться. Развеяться было бы неплохо. Роб всегда любил гулять в ветреную погоду. Он чувствовал, что если сейчас не вдохнет свежий воздух, не пропустит его через легкие, то просто сойдет с ума, настолько все было напряжено внутри него. Лиам ждал ответа, но Роб не горел желанием отвечать. Он поднялся со стула, достал из шкафчика на кухне темную, наполовину полную бутылку и вышел на улицу. Лиам пошел следом. Всю дорогу до побережья они молчали: Роб прихлебывал вино из горлышка, а Лиам плелся сзади. Прежде, чем он поравнялся, прошло около семи минут их прогулки. Оба выглядели несколько обреченно, но ситуация располагала испытывать любые эмоции. — Ты зол? Перед глазами Роба все еще мелькал подводный пейзаж, и это немного смягчало его настроение. — Нет. — Значит, зол, — утвердил для себя Лиам, словно он был нашкодившим ребенком, а Роб — суровым родителем. Тот факт, что Лиам шел рядом с ним плечом к плечу, Роб предпочитал игнорировать, потому что Лиама хотелось подсознательно сторониться. Охмелевшее сознание все чаще и чаще возвращало его к видению: океан не отпускал его. До этого Роб не знал, насколько он прекрасен в своих глубинах, и теперь его тянуло к нему сильнее прежнего. Легкий прибой касался их ног, когда они шли вдоль пляжа по самой его кромке. Сейчас Робу отчаянно не хватало Камиллы. Она бы непременно стала разбрызгивать воду своими босыми ножками, чтобы капли разлетались в сторону. О, она всегда любила побаловаться. — О чем ты думаешь? — выдернул его из мыслей Лиам. — Ни о чем. — Ты можешь поделиться со мной. Не стоит меня бояться. Уже немного пьяный, Роб посчитал, что от обычного разговора ничего страшного не случится. — Что случилось там, в видении? Ты остановился прежде, чем я успел что-либо понять. Аккуратным, почти невесомым движением Лиам взял из рук Роба бутылку и сделал глоток. — У всех нас есть тайны, — в итоге сказал он. — И это — моя тайна. — Ты хочешь, чтобы я доверял тебе, — Роб кинул ему своеобразный упрек. — И ты можешь. Но есть вещи, которые предназначены для тебя и только для тебя, и даже уловка «откровение за откровение» тут не сработает. Это уже был укол в сторону Роба. Он до сих пор не рассказал, что случилось в его жизни, что он захотел с ней вдруг расстаться. Но Лиам понял. По-своему правильно, но понял. — Ты ошибаешься, говоря, что я не знаю войны. Роб резко остановился. — Ты? Ты, который никогда оружие в руках не держал? — Я не собираюсь тебе ничего доказывать. Лишь хочу сказать, что понимаю, как сильно это может давить. — Уволь меня от своей терапии. — Я пытаюсь сделать все, чтобы заполучить твое расположение, хотя по большому счету мне должно быть на это плевать, но я все равно пытаюсь. А все, что делаешь ты — выражаешь свою неприязнь. Я хочу, чтобы здесь, — Лиам упер руку в его грудь, — здесь стало теплее, потому что, что бы я не натворил, я не заслуживаю твоего холода. Роб впервые услышал, как Лиам выражал свое недовольство. В удивлении он отреагировал на прикосновение достаточно резко — скинул его руку со своей груди. Это недружелюбное движение было расценено Лиамом довольно категорично, и он разочарованно покачал головой. — Знаешь, я устал. Просто устал, — и с этими словами развернулся и пошел в сторону дома. Роб остался на побережье один. У него была отвратительная черта грубить и отталкивать от себя других людей, зла ему не желающих. Впрочем, плевать. Роб преувеличил бы, если бы сказал, что это война так испортила его. Она, конечно, сыграла свою роль, но еще до нее у него наблюдались проблемы в общении с другими людьми. Отец и мать не особо жаловали его по каким-то своим непонятным причинам, они никогда не ласкали его, не говорили нужных слов, вместо этого все время пропадая в полях, а ровесники называли его странным и нелюдимым. Из Роба просто-напросто вырос эмоциональный инвалид, но всерьез он никого не винил в собственной черствости. Когда стало заметно холодать, он отправился домой. Отчего-то его мутило и бросало в сторону, но алкоголь был тут не причем. Он чувствовал боль под ребрами, и боль эта была не физической. А еще она была чужая, словно из ниоткуда, что ощущалось еще страннее. «Ты больше не будешь прежним», — голос Лиама впервые зазвучал в его голове предупредительной интонацией. Почему он не послушал его тогда?.. Теперь он терзался пронзающим сердце чувством черной безнадеги, словно все вокруг вдруг стало бессмысленно и мрачно. Ему казалось, что он — мелкая песчинка, беспомощная перед бурей: его поглотит, снесет, смоет, но прежде, чем он навсегда закроет глаза, его душу и тело перемолет в этом водовороте. Роб как никогда сильно мечтал больше ничего не чувствовать. Ощущения накладывались на картинки из видения, и это еще больше усиливало в Робе горечь и непонимание: как сложить два и два? почему ему так нестерпимо больно видеть глаза чужой матери? откуда он возьмет силы преодолеть то, что даже его не касалось?.. Достаточно пьяный и истерзанный непонятным ему горем, дома Роб на удивление быстро заметил Лиама — тот сидел в кресле и постукивал пальцами по тумбе ровно до того момента, пока их взгляды не встретились. Они долго смотрели друг на друга, словно в глазах напротив таились все ответы. Роб искал покоя, Лиам искал понимания. Чем они могли друг другу помочь? — Ты был прав, — хрипло выдавил из себя Роб, пошатываясь. — Я больше не буду прежним. И это так… так… Он не мог подобрать слов, знал только, что сердце ныло и разрывало его грудь. У него была своя боль, теперь прибавилась и чужая. Он должен был пригреть ее, принять как родную? Все чувства смешались в нем, и Роб неожиданно громко всхлипнул. Рукой он оперся о спинку стула, чтобы устоять на ногах, когда на самом деле ему хотелось упасть на колени и долго жалеть себя. Он редко поддавался эмоциям, и теперь казалось, что приближающаяся истерика была наказанием за два года черствости. Тем временем Лиам встал с кресла. — Нет! Не подходи ко мне, — Роб прятал краснеющее лицо в сгибе локтя. Он не знал, как успокоиться, как взять себя в руки, ему хотелось захлебнуться в своем горе, как в океане. Лиам его, казалось, не слышал. Он начал идти неторопливо, осторожно, чутко реагируя на каждое движение Роба, чтобы не спугнуть его. Лиам оказался рядом и аккуратно положил свою руку на его локоть, опуская вниз. Должно быть, это какой-то новый способ садизма — не давать человеку спрятаться хоть как-нибудь в момент эмоциональных цунами, но Лиам сделал это вовсе не для того, чтобы вскрыть в Робе самое болезненное и нарывающее. Роб перестал дрожать и даже дышать. Лиам был прямо перед ним: как никогда серьезный и внушающий доверие. Что, если прямо сейчас он и правда пытался что-то внушить ему? Что, если прямо сейчас его сознанием ловко играли? Должно быть, все переживания были написаны у Роба на лице, раз в следующую секунду он услышал: — Не бойся. Это прозвучало мягко и просяще. Лиам поднял руки на уровне его лица. — Можно? Роб не смог ответить ровным счетом ничего, и тогда Лиам расценил это как обыкновенную оторопь. Его мягкие жаркие ладони легли на его лицо, заставляя смотреть прямо в глаза. Странно, но это… успокаивало? Лиам был на расстоянии пары сантиметров, и от него веяло чем-то умиротворяющим. Он словно говорил Робу «успокойся, я помогу тебе», а Роб стоял каменным изваянием, начиная растворяться в происходящем. Чужие пальцы едва ощутимо поглаживали его скулы. С каких пор он позволял находиться так близко к себе? С каких пор ему становилось стыдно и приятно одновременно от прикосновений этого чудака, чье дыхание сейчас оседало на его щеке пунктирным теплом? Лиам поглаживал его, словно пытаясь держать его на плаву сознания этим касанием, и Роб несмело накрыл его ладонь своей рукой. Это краткое движение грело лучше тысячи солнц. В это эфемерное мгновение они были чем-то нерасторжимым. Не требовалось никаких других действий, чтобы ощутить это — они просто застыли в бесхитростной позе, почти прижимаясь лбами. Роб сдался. Он медленно, словно не веря в свои собственные действия, обхватил Лиама руками для простого объятия, вплетаясь и прорастая в него. Ему было это нужно. Искомые ими покой и понимание нашли свой отклик — каждый получил то, что он хотел, но этого казалось слишком мало, поэтому они стояли, сцепившись, еще какое-то время. Роб шумно дышал и ощущал в руках настоящее твердое тело: не призрак, не воздух, не пустоту, с которыми он до этого привык уживаться, а настоящее твердое тело. Он был не один. Робу хотелось не по-мужски разреветься. Лиам понимающе сжимал его в объятиях и спустя долгие минуты отстранился. Теперь между ними все должно было быть по-другому. *** На улице стояла ночь, а сон все никак не шел к нему. Роб вглядывался в темноту вплоть до темных кругов перед глазами, и сколько бы раз он не пытался вытеснить мешающие мысли, каждый оборачивался неудачей. Он думал о многом, но в самом итоге ни до чего не додумался — вопросов было больше, чем ответов. Роб не знал, что дальше делать со своей жизнью, которую совсем недавно хотел оборвать. Он все чаще вспоминал о войне и о Камилле. Чувство вины мучило его без жалости. А еще Роб не знал, куда деть отголоски чужих страданий, поселившихся у него за ребрами. Их нельзя передать кому-то, как они были переданы ему, такими возможностями он, увы, не обладал. В тот пьяный вечер, когда его накрыло, он пообещал себе, что больше не будет думать о плохом, что больше не сломается, но вот он лежал в кровати и снова пропускал все чувства через себя. В конце концов, ему надоело бесцельно смотреть в потолок и он спустился на кухню. Как оказалось, он был не единственным ночным бродягой. — Не спится? В тишине ночи негромкий голос Лиама оказался созвучен царившему в стенах дома спокойствию. Роб впервые чувствовал себя в них комфортно. — Бессонница, — коротко ответил он, садясь за стол напротив. — Ты? — Тоже. Роб закурил. Он не знал, нравится ли Лиаму дым, поэтому выдыхал в сторону, что было замечено и вызвало у Лиама благодарную улыбку. Лиам всегда улыбался, и Роб вдруг понял, что это-то и было самым страшным, ведь это свою боль он передал Робу вместе с видением. Если эта боль оказала на Роба столь неизгладимое и сильное влияние, тогда что на самом деле творилось внутри самого Лиама? Роб только сейчас осознал. — Мне жаль, что тебе приходится это делать, — проронил он неловко, не привыкший начинать животрепещущие разговоры. — Делать что? — Это, — взмахнул он рукой. — Притворяться. Лиам наконец посерьезнел. — Прости, что теперь это чувствуешь и ты. — Речь не обо мне, — Роб отмахнулся. — На самом деле невыносимо видеть тебя улыбающимся, зная, что внутри тебя разверзлась черная дыра. Ты можешь не притворяться. Иногда быть подавленным — это нормально. Создавалось впечатление, что они вдруг поменялись местами, и это Роб теперь проводил профилактический сеанс психологического здоровья. — Я не притворяюсь, — отозвался Лиам. — Я стараюсь не думать, потому что если я начну это делать, то просто не справлюсь. — Если хочешь, ты можешь рассказать мне. Когда-нибудь, — добавил Роб, чтобы не обнадеживать самого себя. А еще, сказав это, он вдруг поставил себя перед фактом — Лиам настолько вписался в его пространство, что, скорее всего, задержится в нем на неопределенное время, что бы сам Лиам там не говорил про поиски работы и жилья в городе. Роб хотел быть честным с самим собой, поэтому часто вспоминал момент собственного раздрая, случившегося пару дней назад. То, как Лиам решил успокоить его… Словом, это было нестандартно. Роб помнил теплые пальцы на своем лице и близкое, чуть сбившееся дыхание. Просто прикосновение кожи, не более, но после этого Роб ощутил себя в безопасности. После этого он внимательно присмотрелся к Лиаму и уже наверняка мог сказать, что тот являл собой эмпатию в чистом виде. Иначе никак нельзя было объяснить его чуткую реакцию на все происходившее с Робом. — Иногда мне хочется рассказать, — наконец сказал Лиам. — Но это только моя ноша. И в этом все его благородство. Когда-то Роб знал много хороших людей, но именно Лиама он не мог упрекнуть в чем-либо: ни в отсутствии сострадания, ни в холодности, ни в жестокости. Ни в чем. И то, что Лиам так добр и терпелив к нему… Роб не заслуживал такого отношения. Но оно продолжало культивироваться, поэтому все, что мог сделать Роб — это стать мягче. — Ты выглядишь неважно. Тебе надо поспать, — заметил ему Лиам и пошутил: — Могу спеть колыбельную. — Чтобы зачаровать меня и утащить в океан? — вспомнил Роб знаменитую легенду. — Нимф не существует. Есть только наш народ. — От колыбельной все же воздержусь, но спасибо за предложение. — Отчего же? — Это будет по меньшей мере странно, не находишь? — Я нахожу, что ты не даешь себе свободы, не позволяешь себе радоваться мелочам, пускай даже таким глупым, как колыбельная от парня из океана. В Робе вспыхнул протест, но он терял смысл на фоне того факта, что Лиам все же был прав. — И каким же еще мелочам я не умею радоваться? — ему в самом деле было интересно. — О, многим, — Лиам едва ли не фыркнул. — Более того, есть целый список вещей, которые ты просто-напросто отвергаешь. — Например? Лиам, явно не без удовольствия, принялся перечислять. — Ты категорически не хочешь купаться в океане. Ты считаешь доверие слабостью. Ты скорее предпочтешь умереть, лишь бы не выражать свои эмоции и чувства открыто. И ты ударишь меня, если я подойду и поцелую тебя. Хорошо, что в этот момент фильтр обжег пальцы Роба, потому что так он оправданно переключил свое внимание. Он не хотел поднимать глаза. Он не знал, как реагировать на сказанное и очень боялся показаться грубым, если все же решит что-нибудь ответить. Но язык прилип к небу. — Прости, — Лиам стушевался, и Роб наконец посмотрел на него. — Я сказал лишнее. Мне не стоило этого делать. Роб по-прежнему понятия не имел, что говорить, но какие-никакие слова все-таки нашел. — У вас в народе это… распространенное явление? Лиам был заметно благодарен за возможность разговору плыть по другому течению. — Мы относимся к чувствам как к чему-то святому. Конечно, и у нас есть жертвы предрассудков, но это скорее исключение, чем правило. — Гм. — Пожалуй, я все же попробую заснуть, — Лиам встал со стула. — Спокойной ночи, Роб. Когда Лиам поднялся к себе, Роб нашел себя излишне и подозрительно взволнованным.