Дорогой сосед

«Интересно, как настолько жестокое создание вообще могли назвать Любовь?» — думал каждый школьник, стоило ему переступить порог кабинета учительницы математики. Любовь Алексеевна никогда не болела, не брала отпусков, ни на минуту не опаздывала на урок, всегда придумывала контрольные сама. У неё не было ни любимчиков, ни сострадания, ни сердца. Душу она наверняка продала дьяволу, взамен на вечную жизнь. Скорее всего, она питается страданиями школьников. А ванны принимает из крови тех несчастных, кто отправился к ней после уроков переписать контрольную. Язык не повернётся назвать её человеком. — Ну, Соколов, я что, оглохла? — бросив убийственный взгляд на парня, молчавшего уже минуту, сказала Любовь Алексеевна. Соколов продолжал пялиться на доску с набором непонятных корней, квадратов и чисел. Он вздохнул, принимая более понурый вид. — Кто поможет Соколову? — математичка медленно оглядела класс, выискивая новую жертву. Кажется, все перестали дышать. — Гончаров, выходи. Иван даже не вздрогнул. По классу тихо прошёлся выдох облегчения. С неизменной улыбкой выплыл Гончаров из-за парты, скользнул к доске, поправив пиджак. — Соколов, уйди уже! И ересь свою сотри, Герасим без Муму. — рыкнула учительница. — Быстрее, Гончаров, шевелись! — Не гневайтесь, Любовь Алексеевна. — одарив женщину улыбкой, пропел Гончаров. — Все успеется, а нервы ваши дороже упрощения уравнения. — Всё бы языком трепать. Пиши. А всё же не зря Гончарова вся школа блаженным зовёт. В классе душно. Монотонный голос Ивана нагоняет дремоту. Коля скучающе вздыхает, подперев щёку рукой. В тетрадке его только чёртики красуются. Тоскаааа. На задней парте развалился Дазай, спрятавшись за учебник алгебры и рубившись в какую-то игрушку на телефоне. Саша Пушкин громко хомячил пиццу из столовки. Вот обжора, даже до перемены не дотерпел. Сзади шуршит кто-то решивший хоть к середине урока достать тетрадь. Кажется, Гоголь уснул бы прямо сейчас, но вдруг на его лице расползается улыбка. — Эй, Сигм, хочешь фокус? — развернувшись к сидящему за спиной Сигме, прошептал Коля. — Коль, не надо. — испуганно шепчет в ответ парень. — Люба заметит — убьёт! — Да не ссы! Глянь, чё есть! Сигма страдальчески вздыхает. Этот шут перевёлся к ним только в этом году, но уже успел надоесть ему по самое горло. — Во, смотри… — Гоголь! — крик, от которого даже Коля непроизвольно сжался. — Да, Любовь Алексеевна? — медленно повернувшись к фурии, захлопал глазками Николай. — За вторую парту к Достоевскому, быстро! — стук ручки о стол. Коля застыл, словно громом поражённый. Глаза его наполнились ужасом. Гоголь не мог видеть этого, но выражения лица Фёдора стало точно таким же. — Нееет, Любовь Алексеевна… Давайте я… — Давайте без давайте! — весьма бестактно перебивает Любовь Алексеевна. — Спасибо, я на твой затылок насмотрелась. На моих уроках теперь будешь сидеть там. Отвернувшись к доске, всем своим видом показывая, что разговор окончен, ведьма махнула рукой на тактично замолчавшего Ивана: «Гончаров, продолжай». — Старая карга, — пробубнил Гоголь, неаккуратно собирая карандаши в пенал. — Интересно, она дома такая же гестапо? Быстро пройдя по старому линолеуму мимо согнувшихся спин учеников, Коля плюхнулся за парту, стараясь даже не дышать в сторону Достоевского, который, видимо, отодвинулся как можно дальше от него, устроившись чуть ли не на краю стола. Ну и хорошо. У этого зануды и парта дурацкая. Солнце светит прямо в глаза, ещё и училка теперь близко сидит, Гоголь так и оглохнет от её криков. — Хорошо, Гончаров. Садись, пять. — пометив что-то в журнале, выплюнула Любовь Алексеевна. — А теперь по номеру 367 пойдёт работать… японец. Как там тебя… Давид. — Я Дазай. — Велика разница, — отмахнулась учительница. — Как раз велика. — отложив телефон и подняв указательный палец вверх, нравоучительно заговорил Осаму. Вообще, ему было совершенно наплевать, как его называет несостоявшаяся в жизни женщина, самоутверждающаяся за счёт учеников, которая через несколько лет навсегда исчезнет из его жизни, но бесить людей было его хобби, да и время потянуть хотелось. По его подсчётам, следующего вызовут Сигму, а он эту грымзу боялся, как огня. — Давид — это имя древнееврейского происхождения. А у меня фамилия Дазай. Прошу заметить, даже не имя, а… — Дома разглагольствовать будешь! — прервала его Любовь Алексеевна, ударив по столу. — Сидел бы в своей Японии, раз такой умный. К доске, бегом! Осаму лишь закатил глаза, нарочито медленно поднявшись и пошаркав ногами к доске. Прямо сейчас за его спиной раздавался благодарный шёпот. Да, только на уроках алгебры понимаешь, насколько же любишь жизнь. Правда, к Дазаю это не особо относилось. Гоголь, совсем раскиснув, пустым взглядом смотрел на Любовь Алексеевну, которая специально то и дело придиралась к Осаму. То «равно у него уехало», то «степень слишком большая». И чего она всех так ненавидит? Такая злая и страшная. А ведь у неё кольцо на руке. Замужем. И дети есть, постоянно звонят ей на уроках. Стоп, раз дети, значит, её кто-то… Фу, твою мать! О чём он вообще думает?! Скривившись и с трудом подавив рвотный позыв, Гоголь попытался прогнать мерзкие картинки из своей головы, но было уже поздно. Пиздец. Хоть Дазая лишь скрипя зубами можно было назвать воспитанным, но учился он хорошо. Поэтому Любовь Алексеевне оставалось лишь плеваться ядом, выводя ему пятёрку каждую четверть. Вот и сейчас он бодро объяснял пример, пока учительница заполняла какую-то бумагу. — Достоевский, — вдруг сказала она, протягивая бумажку. — Отнеси в учительскую. — А можно я? — чуть ли не подпрыгнул Гоголь, замахав рукой. — Нет. — Вот блин! Проводив не проронившего ни слова Фёдора из класса, Гоголь продолжал умирать от скуки. Пробежался взглядом по парте. И тут ничего интересного, только тетрадь Фёдора. Какая чистая, почерк аккуратный, каллиграфический, аж бесит. Вдруг Коле в голову пришла невероятно гениальная идея. Раз уж ему теперь сидеть с Достоевским, нужно хоть воспользоваться удачной возможностью отомстить за испорченный чай. Порывшись в пенале, он быстро нашёл клей. Не теряя времени, схватил открытую тетрадку Феди и принялся от души водить по ней клеем-карандашом, слепляя страницы одну за другой. Когда Фёдор вернулся, Коля сидел невероятно спокойно, даже решил записать что-то с доски. Удивительно. А значит, что-то уже не так. Достоевский сел за парту, а Гоголь боковым зрением старался уловить его реакцию. Фёдор немного нахмурился, когда увидел закрытую тетрадь. Попытка просто открыть провалилась, а вот задушенный смешок Коли не замеченным не остался. Достоевский вздохнул. Как же банально. Но чего ещё можно было ожидать от Гоголя? — Оу, какая неприятность, — прошептал Николай, не сдерживая улыбки. — Надеюсь, в этой тетради не было ничего важного. — Не было. — одаривая соседа такой же милой улыбкой, промурлыкал Федя. — Мне невероятно повезло. Гоголь победно хмыкнул. Они продолжали смотреть друг другу в глаза, словно играли в гляделки, а потом… Потом Коле со всей дури отдавили ногу. Сморщившись, Гоголь издал странный звук умирающего лебедя, мысленно заказывая гроб. — Это была последняя капля, Гоголь! — тут же рявкнула Любовь Алексеевна. — К доске! — Сволочь, — только и шепнул Коля, бросив злобный взгляд на приторно улыбавшегося Фёдора. И поплёлся на верную смерть.

***

Перемена в самом разгаре. Только что закончился урок ОБЖ, на котором Коле впервые удалось выделиться в хорошем смысле. Сейчас улыбающийся Николай устроился за партой, а девочки окружили его, наперебой щебеча. — Коль, а где ты так научился автомат разбирать? — Да у нас в деревне в соседнем доме дядь Игорь жил, он военный бывший. И автомат у него есть, — раскачиваясь на стуле, размахивал руками Гоголь. — Мы с пацанами ему забор покрасили, вот он нас и научил. Сидели они в классе химии. Кабинет этот необычно светлый. Белое тут всё: стены, парты, двери. У доски портреты химиков и большая таблица Менделеева. Кабинет отличается от остальных маленькой подсобкой, куда часто заходит учительница, чтобы достать колбы, воронки и спиртовки. Пока Коля активно болтал, Фёдор сидел на своём привычном месте, почему-то не отрывая взгляда от Гоголя и невольно обращая внимание на каждое его слово. Достоевский слушать не хотел. Просто так получалось. Просто Коля слишком шумный, его невозможно не услышать. Невозможно не заметить. Любое действие Гоголя привлекало. И не важно, хочешь ты этого или нет. — Хорошо, что там патронов не было. Этот клоун мог случайно и застрелить кого-то, — скрестив руки на груди, фыркнул Федя. — Зато эффектно, — пожал плечами Сигма, открывая томатный сок. — Он же с первого раза рекорд Антипа Дмитриевича по разбиранию автомата на скорость побил. Потягивая сок, Сигма судорожно перелистывал страницы учебника, пытаясь хоть что-то понять. Какой же он жалкий, совершенно ничего не может. Его, такого никчёмного, наверняка ни в один нормальный университет не зачислят. И будет работать он дворником за копейки. Или вообще во что-то нелегальное ввяжется. В азартные игры там, или в контрабанду… Обдумывая своё незавидное будущее, Сигма отвлёкся от изучения параграфа, подняв голову. Фёдор всё так же сверлил Гоголя взглядом. Если бы не такое холодное выражение лица, можно было подумать, что он любуется. — Впервые вижу, чтобы тебя так интересовал кто-то, — задумчиво протянул Сигма. — Это не интерес, — резко отрезал Фёдор. — Он просто слишком привлекает внимание. И своего врага всегда нужно держать в поле зрения. Мало ли, что удумает. — Как скажешь, — улыбнулся Сигма, вновь склоняясь над учебником. Достоевский помнил, как жаловался однокласснику на невыносимого соседа. Ненависть к Гоголю сделала его невероятно общительным. Сначала Сигма был настроен скептически. «Не может же быть все так плохо», — говорил он. Но уже вскоре убедился, что Коля и правда… весьма неординарный. На этой почве они с Фёдором и сблизились, наблюдая, как Коля то самогон у трудовика украдёт, то серу во время химических опытов попробует. — Ну как это понять! — вдруг всплеснул руками Сигма, с грохотом ставя коробку сока на парту. — На каком языке вообще написана химия?! Как мне писать сегодняшнюю контрольную, если я ни слова не разбираю из этих формул! Как по заказу рядом возник Дазай. Его простая рубашка помята, галстук небрежно болтается. Немного кудрявые каштановые волосы лезут в глаза, а в них сверкают озорные искорки. — Сигмааа! — нависнул он над парнем. — Сигма, Сигма, Сигма, неужели у тебя и с химией проблемы? — Отстань, — отодвигая по-лисьи улыбающуюся рожу подальше, пробубнил Сигма. — Не все здесь вундеркинды. — Ну ладно тебе, не дуйся! — Осаму потрепал его по разноцветным волосам. — Хочешь, дам тебе пару дополнительных уроков? — Обойдусь. — Лучше подумай, я же хочу тебе помочь. Причём бескорыстно, — Дазай картинно приложил руку к сердцу. — Неужели ты это не ценишь? — Ты думаешь, мне Гоголя не хватает? — рассержено выдохнул Сигма. — Ещё и ты лезешь постоянно, я… Эй, стой! Сок верни! Но Дазай уже выбежал в коридор, звонко смеясь, а вместе с ним убегал и томатный сок.

***

Дверь с лёгким скрипом отворилась. Гоголь аккуратно заглянул в кабинет одним глазком, готовясь сбежать в любой момент. К счастью, класс оказался пуст. Коля проскользнул внутрь. Быстро огляделся. Жалюзи прикрыты, вокруг царит лёгкая полутьма. Кабинет биологии завешан большими плакатами с животными и растениями. В центре класса стоял искусственный скелет человека, который остался там с последнего урока. Обычно учительница просила кого-нибудь из мальчиков оттащить его обратно в угол, но сейчас почему-то бросила Гарика. Обойдя скелет, Гоголь быстро подлетел к столу Инны Макаровны, учительницы биологии. На нём оказалось чересчур много бумаг, папок и тетрадей. Закинув слегка растрёпанную косу за плечо, Николай принялся перерывать всю эту бумажную волокиту в поисках разыскиваемого. Какой же у Инны Макаровны беспорядок на столе! Нужно это Фёдору показать, а то крыса считает, что только у Коли дома чёрт ногу сломит. — Да где же она… — под нос пробубнил Гоголь, закусывая губу. Искал он тесты, которые вскоре должны дать ему и одноклассникам. Готовиться он как всегда не собирался, и решил пойти другим путём. У него есть где-то пятнадцать минут, чтобы разобраться в этом хламе и сфотографировать бумагу. За спиной вдруг снова открылась дверь. Коля подскочил, быстро разворачиваясь. К нему приближался Достоевский. Брови нахмурены, губы сжаты в тонкую линию. Одет в серый пушистый свитер с горлом. Коля иногда ловит себя на мысли, что если бы этот свитер был не на Фёдоре, то он бы с удовольствием обнимал пушистика. — Блин, Крыса! Чего пугаешь? — потеряв всякий интерес к вошедшему, выругался Коля, поднимая слетевшие на пол бумаги. — Ты что здесь забыл? — игнорируя вопрос Гоголя, прошипел Фёдор. Дверь он предусмотрительно закрыл. — Тебе какое дело? — открыв зелёную папку и резво перебирая её содержимое, ответил Николай. Достоевский промолчал. И правда, зачем пришёл? Увидел, что белобрысая бестия пролезла к биологичке и зачем-то ринулся следом. Решил спасти этого недалёкого? — Инна Макаровна тебя на органы продаст, — вместо этого сказал он. — Тебе не кажется, что ты слишком привлекаешь к себе внимание своими выходками? — Ты так за меня переживаешь? — усмехнулся Гоголь. — Я польщён. — Больно ты мне нужен. Гоголь закатил глаза. — Не бурчи под руку. Либо помогай искать, либо вали… Чёрт, она что, съела этот тест?! Коля глянул на часы. Время поджимало. Тут он уцепился взглядом за большой деревянный шкаф на противоположном конце кабинета. На полках красовались старенькие, потрёпанные временем книжки и несколько моделей мозга различных существ, в том числе человека. — О, может там? Коля хотел рвануть к шкафу, но наступил на шнурок собственных кроссовок. Дальше всё происходило слишком быстро. Замахал руками, пытаясь хоть как-то удержаться. Федя только успел дёрнуться, но Гоголь уже с грохотом полетел. Прямо на Гарика. Треск наверняка слышал весь этаж — Ох, святые каштанчики… Коля зажмурился, треся головой. Падение явно неудачное. — Ты дебил?! Крик заставил сесть и распахнуть глаза. От Фёдора словно летели молнии. Он испуганно огляделся, кулаки тряслись. Казалось, что сейчас Достоевский мог спокойно задушить кое-кого, сидящего прямо перед ним. Гоголь впервые по настоящему испугался за свою жизнь. Рядом с Колей валялись останки развалившегося от падения скелета. Гоголь уставился на кости, глупо хлопая глазами и потирая макушку. — Тебе что, последние мозги отбило?! Уходим, живо! — скомандовал Фёдор, уже собираясь схватить одноклассника за руку. Дверь медленно, очень медленно открылась. Парни уставились на неё, как олени на фары приближающейся машины. В проходе показалась Инна Макаровна. На заплывшем лице вспышками отражались десятки эмоций. Растерянность, удивление, непонимание и наконец гнев. До белых костяшек сжала она бумажки, державшие в руках. А вот и тест.