Ни звука больше о женских бедрах

- С какой стати нам приглашать их на свадьбу? - спрашивает он и поворачивается, чтобы посмотреть на своих брата и сестру. Его бровь при этом зловеще приподнята. - Они же Цзини из Ланьлина, один из Пяти Великих Орденов! Мы не можем просто так исключить их из списка гостей, — с некоторым раздражением говорит Цзецзе. - Твоего жениха застукали в постели с этой… этой… — Цзян Чэн делает паузу и напряжённо скрипит зубами в поисках подходящего попределения. - Ну, ну, давай не будем называть девушку блядью или шлюхой… — укоризненным тоном говорит он и издевательски грозит брату пальцем. Цзецзе громко фыркает. - Я собирался сказать «его жена», - громко прерывает его Цзян Чэн. - …не называя шлюхой или блядью в том числе и бывшего жениха, - завершает он свою фразу. - Ага, - кивает Цзян Чэн . - Тот самый, блядь и шлюха, а ещё бабник и явно вылитая копия своего дерьмового папаши, был найден в постели с девицей пониженной... рассудительности и морали. - Тот самый, что подобным образом предоставил мне отличный повод разорвать эту дурацкую десятилетнюю помолвку. Избавиться от которой - в противном случае - наша матушка никогда бы мне не позволила, - мягко напоминает им Цзецзе. - Я думал, тебе нравился этот павлин... Он внимательно смотрит на Цзецзе, все еще озадаченный неожиданным поворотом событий, произошедшим во время его отсутствия. Не поймите превратно, он был искренне рад, что помолвка Цзецзе с павлином была расторгнута. Его просто до тошноты бесило, что это произошло таким впечатляюще скандальным образом, безусловно вылилось в клевету и запятнало безупречную репутацию его сестры. Словно именно ее недостатки послужили причиной того, что ее жених решил запрыгнуть в постель и с разбегу переспать с какой-то другой девушкой. И словно этого всего было недостаточно, так ещё и быть застуканным на этом безобразии! Девица оказалась из какой-то мутной и малоизвестной побочной ветви Цзиней, но публичное постельное обнаружение потребовало скоропостижного проведения свадьбы. - Я не испытывала к нему неприязни. И едва ли назвала бы свои чувства неким подобием термина "нравился", - задумчиво отвечает Цзецзе. - Отставив в сторону непредно нанесённую выгоду от этого скандала, тем не менее учтем тот факт, что позор для нашей семьи был…- Цзян Чэн смотрит в потолок и снова ищет подходящее определение. - Беспрецедентным, - подсказывает он твердо. Цзян Чэн с готовностью кивает. - Особенно учитывая ещё один факт, что тогда мы уже были поставлены под удар вопиющим бегством самого обожаемого из братьев. Он прищуривается и раздражённо смотрит на Цзян Чэна. - Это не преувеличение, - хмурится Цзян Чэн. - Единственная правда, сказанная на данный момент, - быстро соглашается Цзецзе. Он не желает, чтобы его брат и сестра зацикливались на его… бегстве. Поэтому он решает вернуться к обсуждаемой теме. - И учитывая это беспрецедентное оскорбление со стороны клана Цзинь в адрес клана Цзян, мы имеем полное право…— плавно переводит он стрелки. - Полностью исключить ублюдков из списка гостей, - торжественно заканчивает Цзян Чэн. - Чего мы не можем сделать ни под каким соусом, - нарочито печально качает головой Цзецзе, снова принимаясь за своё, чтобы гнуть свою линию. - Полагаю, что буквально мгновением раньше нами был приведен довольно веский аргумент против, - снова хмурится Цзян Чэн. - Особенно учитывая тот факт, что я со всем основанием полагаю, что широко известный Старейшина Илина вполне может потерять свое знаменитое хладнокровие, причем публично, если ему доведётся встретиться лицом к лицу с человеком, который запятнал твое доброе имя, шицзе, — добавляет он для пущей убедительности. Цзецзе скептически поднимает бровь. - Никто не пятнал мое доброе имя. Оно осталось таким же, как и до этого. То, что другие делают в своё свободное время… и в своей постели… не имеет ко мне ни малейшего отношения. Он понуро опускает голову, частично для показухи, частично пристыженно. - И знаменитому Старейшине Илина вовсе не обязательно говорить о себе в третьем лице. Особенно угрожая кому-либо на моей свадьбе, - добавляет цзецзе. - Он поступает так только тогда, когда действительно угрожает, – парирует он, гордо выпрямляясь в полный рост. - Ты..., — она делает паузу, - ...самый обожаемый из братьев..., - она снова делает паузу для пущего эффекта. - Один из двух самых обожаемых братьев, - хмуро бормочет Цзян Чэн . - ...не будешь произносить угрозы вслух, - авторитетно заканчивает она. - Не будешь призывать призраков, - добавляет она, вставая со стула. - И ты не будешь играть на своей флейте, - заканчивает она и начинает идти к нему. Он мученически закатывает глаза. - Фактически, ты даже не будешь брать с собой Чэньцин. Он протестующие шипит: - Чэньцин — это… моя конечность. Часть руки. Жизненно важный орган. - Это всего лишь деревянная трубка с отверстиями, которая выдает поистине жуткую музыку, - возражает она. - Точно, - соглашается Цзян Чэн. - А все твои конечности, руки-ноги там и прочие жизненно важные органы останутся в целости и сохранности. Фактически, об одном таком жизненно важном органе, что находится внутри меня, я весьма хорошо забочусь. - Предатель, - укоризненно смотрит он на Цзян Чэна. - Чего? Твоя Чэньцин до дрожи пугает. И ее не приглашали на свадьбу. Он вопросительно переводит взгляд с брата на сестру. Те весьма серьезно настроены в своем противостоянии его оружию. Через мгновение он пожимает плечами. - Если уж ее не приглашают, то Цзиней уж точно не следует. - Полностью согласен, - Цзян Чэн снова поддерживает его сторону. - Они буквально семья твоего будущего шурина — напоминает ему Цзецзе, снова возвращаясь в раздражённое состояние. - Который совершенно не имеет ни малейшего права голова в данном вопросе, - категорично возражает он. - Цзини приглашены. И на этом все, - с нотой законченности заявляет Цзецзе, словно она позволила им в достаточной мере обсудить всю эту ерунду и не намерена больше страдать, продолжая бессмысленное обсуждение. Он заговорчески смотрит на Цзян Чэна, а затем они оба поворачиваются к Цзецзе. - Итак, Цзецзе, как долго вы с Не Миндзюэ крутили роман у всех нас прямо под носом? - спрашивает он, улыбаясь. Румянец тут же расцветает на ее щеках, в полном контрасте с той властностью, с которой она заткнула им рты ровно мгновение назад. - Понятия не имею, что ты хочешь этим сказать, — отвечает она, отворачиваясь к окну. Он смотрит на Цзян Чэна, выразительным взглядом указывая на сестру. - Всегда следует быть начеку именно с тихими экземплярами, А'Чэн. - Действительно, - кивает тот в знак согласия. - Ничего такого, о чем ты говоришь, не происходило, — смущённо добавляет погодя Цзецзе, теребя бахрому длинных тяжелых штор. - Очевидно. Если бы это было действительно так, ты бы до сих пор не краснела, как школьница. - Вовсе нет! Я не краснею, как... школьница! — говорит она с некоторым нажимом, делая при этом непреднамеренную паузу. - Разумеется, краснеешь. И тебе очень идёт. Думаю, Не Миндзюэ просто грохнется в обморок, когда увидит. Она хватает подушку с бокового кресла и бросает снаряд в него. - Он не имеет привычки падать в обморок. Он ловит мягкий снаряд, смеясь от удивления. - Нет, он этого не делает. Но это точно сделаешь ты, если твои щеки станут еще краснее, — говорит он, подмигивая, на этот раз уже будучи начеку, когда она бросает в него еще одну подушку. *** Позже, в тишине и уединенности комнаты Цзян Чэна, он предается отдыху на огромном подоконнике, специально сделанном для чтения у окна, и смотрит в ночное небо. Он занимает эту комнату несколько последних недель, пока идут приготовления к свадьбе. Тем временем его брат просматривает связанную со свадьбой переписку, что доверил ему отец. - Ты все еще намерен довести дело до конца? - спрашивает он, кажется, уже в сотый раз. Его сестра спрашивала о том же самом Цзян Чэна. И тоже несколько раз. По какой-то странной причине она не поинтересовалась у него самого, не желает ли он отбрыкаться от помолвки с Ланями. Он обиделся на нее за это. Разве она не беспокоится о том, что помолвка случилось против его воли? Что на самом деле и произошло. Случилось против его воли. Но предстоящая свадьба Цзян Чэна с Вэнями превзошла все немыслимые вероятности. - Да, - отвечает Цзян Чэн, почти не отрываясь от лежащих перед ним бумаг. Его ответ — всего лишь запоздалая автоматическая реакция на вопрос. - Это брак, Цзян Чэн. Вам придется произнести клятвы. Перед Богом и людьми. - Это союз, - поправляет его Цзян Чэн. - И я далеко не первый, кто участвует в помолвке ради мира. Что касается моих свабедны обетов, то я просто не могу себе представить ни одного Бога, кто имел бы нечто против меня, если бы тот был настолько же вездесущ, каким это и представляется в мифах. А что касается людей, то я не могу припомнить себе никого, чье бы мнение волновало меня больше, чем мнение моей семьи. - В таком случае, как твоя семья - я возражаю! — снова резко говорит он, с яростью поворачиваясь с подоконника к Цзян Чэну и повторяя в очередной раз многочисленные подобные разговоры за несколько прошлых дней. Цзян Чэн наконец откидывается в кресле и разворачивает к нему голову. - В таком случае, ты готов расторгнуть помолвку с Ланями? Он тяжело вздыхает. - В моем случае замешан ребенок. - Который совершенно не твой! — со злостью в голосе цедит Цзян Чэн. Он не собирался этого говорить, но сейчас произнесет таки это вслух. - Хм. Скажем так. У меня имеется личный зуб на этого мужика, и я намерен заставить его страдать. Так что моя вендетта будет очень-очень долгой. Цзян Чэн хмурится. - Зуб на кого? На Ханьгуан-цзюня? Он снова небрежно садится на подоконнике и прижимается спиной к стене. - Да. - За что? За жалобы на тебя директору? Ты же не думаешь, что это требует полноценного возмездия такой степени жестокости? Он заливисто смеется, при этом его взгляд устремлён на луну. Сегодня растущая луна. Серп едва-едва проглядывает, но все равно он уже присутствует на ночном небе. - Старейшина Илина известен своей мстительностью. Он известен также своей жестокой и необычной местью, даже за пустяковые прегрешения. - Ненавижу, когда ты говоришь о себе в третьем лице, - шипит Цзян Чэн. Он индифферентно пожимает плечами. Они оба замолкают на некоторое время. А затем он подскакивает на подоконнике и резко интересуется: - Что по этому поводу сказала Вэнь Цин? Цзян Чэну требуется некоторое время, чтобы ответить. - У меня есть… все основания полагать, что… она могла прекратить наше знакомство. - Она перестала с тобой общаться? - он садится поудобнее, удивленный этим заявлением. - Хгм. Цзян Чэн снова возвращается к своим бумагам. - Я же говорил тебе: она влюблена в тебя! - при этом он широко улыбается, самодовольно откидываясь назад. Цзян Чэн поднимает взгляд. - И ты сделал этот дурацкий вывод на основе этого факта? - Ну да! И кроме того, кто мог бы ее винить? На ее месте я бы тоже перестал общаться с твоей нелояльной задницей! - Да мы никогда и не были вместе! - Цзян Чэн с треском грохает ручкой об стол. - Какой смысл говорить мне это сейчас, когда все уже кардинально изменилось? - Чтобы ты мог вымолить у нее прощение и замутить с ней интрижку, - самодовольно отвечает он. - Интрижку, — ошарашенно спрашивает Цзян Чэн. - Ну, думаю, такое вряд ли можно будет назвать интрижкой... Особенно учитывая твое настоятельное заявление про то, что ты заключаешь союз, а не брак. Это твои слова, а не мои. А учитывая то, что ты ожидаешь от вездесущего Бога, что тот займет при этом нейтральную позицию... То это оставляет нам логичный вывод, что единственно мнение твоей семьи будет иметь хоть какое-то значение. Поэтому я считаю, что ты должен всенепременно заебенчески соблазнить нашу добрую докторшу. Цзян Чэн злобно смотрит на него, прежде чем снова взяться за ручку. Проходит добрых десять минут, прежде чем он снова слышит сдавленный голос брата, только теперь гораздо тише. - И каким… каким образом… занимаются… соблазнением? Постойте-ка… Его брат, зловредная виноградина, на самом деле собирается заняться… Он не может позволить себе роскошь проявить излишнюю реакцию смехом. Фактически, он вообще не имеет права радоваться по этому поводу. И поэтому он заявляет своим самым индифферентным и ненавязчивым тоном: - В соблазнении, меньше означает больше. Это возвращает его в непрошеные воспоминания далёкого прошлого, в тот самый момент, когда его вжали в стену и поцеловали, яростно и резко. В воспоминание о его первом поцелуе. Для него "больше" тогда означало "больше". Вот только он и понятия не имел, что творил именно это. Подсознательно умоляя о том, чтобы его поцеловали. А потому оказался совершенно не готов, когда это действительно произошло. Его внутренности мгновенно воспламенились, как зажженная спичка, поднесенная к сухому дереву. И все сразу мгновенно взорвалось костром до самых небес. Цзян Чэн медленно поднимает на него взгляд. - "Меньше?" Он кивает в утвердительном ответе. - "Меньше" всегда означает "больше".