многострочия

билли курит до омерзения долго. токсины медленно тянутся по глотке, прорываются в кровь, пропитывают сосуды и оседают в легких следом чёрным как копоть. он ненавидит так смолить — занимает время, а оно драгоценно. и всё равно продолжает вот уже пятнадцатую минуту гонять во рту горькие слюни, продолжает лениво всасывать дым, продолжает щурить красные глазищи, силясь хоть зги разглядеть в плотной взвеси табачного облака. потому что такими, как крисси каннингем, надо любоваться долго. она сон; завораживающе легкая, солнечная, тонкозвонкая вся, словно балерина в шкатулке. о таких пишут поэмы, посвящают им серенады и рисуют гигантские полотна, что сводят напыщенных критиканов с ума. его друг из калифорнии, старина рокко, говорил, что цыпочек такого сорта нельзя трахать — запачкаешь, а потом так стыдно становится, от себя противно, будто хером по иконе поводил. у рокко был философский склад ума. и билли почти чувствует тяжесть грязи на своих медвежьих ладонях, тяжесть собственной сущности. вот что, наверное, чувствовал его отец, когда встретил его мать. сигарета по-прежнему висит на углу губ, что означает — можно расслабиться. можно ненадолго послать нахуй своё уродство, похоронить его под выгоревшей за лето травой. но пальцы его, стоит крисси подсесть близко-близко к нему на скамейку, всё же в складках джинсовки. всё же прячутся. — знаешь, ты не такой страшный, как я думала, — говорит крисси тихонько, но дружелюбно, и мнет крошечной рукой складки чирлидерской юбки, оттягивая ту пониже. куксится, прячется, стесняется. не доверяет, ведь он мужчина, а вокруг никого кроме лесных привидений. ведь он — харгроув. и это, вроде как, клеймо. но это она зря. билли она не привлекает, по многим причинам: образ святой отличницы и любимицы города; аура неприкасаемости, излучаемая из каждой ее поры подобно багровому свету сигнала «стоп»; его стабильно стоящий на стива член; знакомый дилер из трейлерного парка, у которого от словосочетания «крисси каннингем» шея переливается всеми оттенками красного и которого лучше не расстраивать, если не хочешь потерять доступ к годной траве. билли интересует другое. он вздергивает рассеченную бровь на ее слова. — да ну? и какой же тогда? она кусает пухлую губу и несмело поглядывает на него из-под длинных ресничек. скучно. может, будь тут мансон, он бы обкончался от такого взгляда. но а билли лишь угрюмо изучает следы царапин на ее птичьих запястьях — досадные помарки на идеальном полотне. уже интереснее. — сильный. и рассудительный, — просто отвечает крисси и кривит в слегка виноватой, робкой усмешке уголок губ. билли почти давится затяжкой — издает горлом хрипящий звук, стискивает челюсти, давя хихикание. крисси же улыбку не сдерживает — она у нее широкая и лучезарная. щедрая. такие улыбки благотворяют миру, чтобы тот стал немножечко лучше. — как меня только не звали, но «рассудительным» — в первый раз. спасибо что ли, красотка, — ухмыляется он в ответ.