многострочия

Драко нервно перебирает в пальцах монету. Она блестит чистым золотом в пересвете волшебных ламп. Налитые всеми цветами радуги блики пляшут от кольца до монет тем же безумным танцем, что и маги за спиной Драко, — сбитые в кучу, полубезумные, совершенно чужие. Хотя, нет. Чужак здесь он. Пожиратель смерти, маменькин сынок Малфой, вместе со всей семьей присмыкавшийся перед Темным лордом. За неправильную сторону платят дорого — даже Азкабан порой не худшее наказание в сравнении с, — но у Драко всегда под рукой золото, и он нашел, чем заплатить за свою свободу. Только от косых взглядов и сплетен откупиться никогда не получится. Разве что здесь его не трогают. До жути похожий на маггловский клуб, красочный мир, заключенный в толстые дубовые стены, принимает Драко таким, каков он есть. Драко почти признателен, хотя место выбирал и не он. Наверно, они знали, что именно тут ему будет комфортно. Что только здесь всем будет плевать на его прошлое, настоящее, да и будущее. Проницательны, как всегда. И Драко вовсе не хочется стыдливо прятаться. Наоборот — он входит вальяжно, разве что трости отца не хватает, окидывает присутствующих холодным взглядом, уходит на самое видное место. Со стороны кажется что пришел как хозяин, смотреть на владения; на самом деле Драко лишь паршивый гость, и он ждет их. Монета соскальзывает с пальцев на пол; Драко лениво поднимает ее палочкой и возвращает в карман. Он начинает раздражаться, — сидит один, и даже выпивку не закажешь. Иначе разозлятся, что начал веселиться без них. Драко жалеет, что пришел слишком рано, но в родном поместье оставаться нынче невыносимо — слишком много воспоминаний, которых ему нечем отогнать. Первой приходит Грейнджер, — как самая пунктуальная. Драко замечает ее издалека по гриве волос и морщится — неужели так трудно применить на прическе выпрямляющее заклинание? Гермиона суетится, ища его взглядом, и наконец находит; торопливо стучит каблуками по полу, и Драко быстро оценивает дешевое платье конфетно-розового цвета, обтянувшее ее, как вторая кожа. Гермиона не приветствует его. Она садится рядом, откладывает сумочку в сторону и раздраженно фыркает; Драко обдает запахом коричных булочек и маггловского парфюма. Только у них он такой резкий, слезящий глаза, ноль магии — сплошь химия. Грейнджер почему-то такая простая и вместе с тем властная; Драко невольно отодвигается с середины, освобождая ей место под солнцем. Вот уж на кого смотрят многие — как на спасительницу мира, как на умнейшую волшебницу Хогвартса, как на вполне красивую (пора бы признать), строгую девушку. Ему противно, но стоит признать, что быть в тени такой Грейнджер почти приятно, особенно когда она скрещивает стройные ноги и высокомерно цокает языком. Вкусная стерва. В ней однозначно умерла достойная слизеринка. — Давно ты тут? — спрашивает, не глядя на него. Отголосок прошлого настроения, в котором Драко непременно бы поставил на место зарвавшуюся грязнокровку, тает за удивительной картиной светло-карих глаз Гермионы, блеснувших колдовским цветом перед сменой синего софита на фиолетовый. У Драко слова скрипят в горле. Он откашливается и чуть грубо отвечает: — Давно. Могли бы пошевелиться. — Рон задержался у родителей, а я была в министерстве по делу, — чеканит Гермиона — как тесаком по руке. Драко уже открывает рот, чтобы ответить ей как раньше, но не может. Его пропитый-прокуренный войной мозг не способен родить ни единого слова, ни одного утонченного оскорбления или изысканной колкой шутки. Он чувствует себя так, будто ему вновь четырнадцать, и Снейп учит его ставить блоки на сознание. Пока он смакует свою досуд, сжимая руку в кулак до следов ногтей-полумесяцев на мякише ладоней, Грейнджер — Гермиона — успела заказать им всем напитки, с потрясающей точностью и педантичностью запомнив вкусы каждого. — Раз, два, три, — шепотом считает она, глядя в пустое ничего перед собой. — Что? — кривится Драко, и едва успевает обернуться на топот, выделявшийся даже в грохоте музыки вокруг. — Фух, еле успели, да, Гарри? — со смешком пробасил Уизли, тяжело опускаясь на стул. Герой Войны, святой Поттер ограничивается лишь улыбкой и кивком. Он вообще стал молчаливым. Теперь за них всех говорила Грейнджер, а остальные лишь кивали и поддакивали. — И, как всегда, опоздали на ровно десять минут. Что-то не меняется. — на секунду Драко замечает, — или ему только кажется, из-за игры света множества огней ли, или собственного помутившегося сознания, — что она «отпустила лицо». Он видит вместо предельно прямой, холодно-красивой и безупречной Гермионы Джин Грейнджер — героиню Войны. Уставшее лицо с залегшими у глаз глубокими тенями. Потухшие глаза. Едва различимый тремор рук. И безграничное спокойствие — только когда Уизел с Избранным присели рядом, окружив ее с обеих сторон. Завершая картину. Драко сидит напротив них за круглым столом, имея прекрасную возможность наблюдать за каждым. В движениях Золотого Трио крылась какая-то потрясающая слаженность, будто один слышал мысли другого. Они оперативно передавали друг друга стаканы, салфетки, в шесть рук выкладывали на стол какие-то заметки, которые надо было прямо сейчас перепроверить, прямо у него на глазах. В их переглядках поселилась вечная уверенность, вечная привязанность. Интересно, усмехнулся Драко, поднося ко рту стакан с виски, спят они тоже втроем? Судя по нервозности по отдельности, находиться врозь им было невыносимо. ПТСР? Привычка? Да похер. Грейнджер кашляет, и они с невозможной синхронностью останавливают свои действия, будто только вспомнили, что Драко все еще тут. — В общем. Привет, Малфой. В этот раз начал Поттер. Протянул ему руку — в неоновом зеленом Драко отметил никотиновые следы на чужих пальцах и удивился. Крепкое рукопожатие, вежливый сухой кивок. Уизли поджимает губы, обретя в этот миг поразительную схожесть со своей мамашей и тоже поздоровался. — Если мы решили достичь мира, вам придется обращаться друг к другу по имени, — встряла Грейнджер, глубоко вздохнув.