многострочия

Билли здесь как рыба в воде, как ядовитая барракуда, исследующая водянистым взглядом толпу на поиск жертвы. Ему надо оттянуться. Ему надо расслабиться. Ему надо по-вампирски нахлестаться чужой энергией, осушить какого-нибудь бедолагу, чтобы самому ковылять дальше. Хотя бы на ближайшие сутки, пока жажда развлечений не погонит его дальше в более плодоносные воды. Но здесь, кажется, собрались одни планктоны, — девки в кожаных шортах, парни с одинаковыми немытыми патлами, идейные и бунтовщики, шлюхи и наркоманы; жалкая серость, чей вкус он не вспомнит уже через минуту. Такой пищей не насытишься до завтрашнего вечера. Пока его взгляд не падает выше, над стайкой рыбешек, на сцену. Парень невообразимо подвижен, словно каждая клетка его тела живет своей жизнью — если долго пялиться, от такого непрерывного присутствия может закружиться голова. Он держит баланс между профессионализмом и естественным хаосом; он работает на момент, не прицениваясь и не растягивая время на оценку своих действий. Он трясет волосами, поет, играет, заигрывает с аудиторией и другими оборванцами из группы, скачет по краю сцены как ненормальный, откидывается назад, подметая пол концами спутанных волос, дурачится перед девушками, рассредоточенными вдоль сцены, сверкая озорным тёмным взглядом из-под курчавой чёлки. Он повсюду, — это дерьмо в его венах питает его в унисон с его электрухой, и что-то Билли подсказывает, что даже пудра в носу тут не причем. Просто он живет на сцене. Энергии здесь — коллайдеру на зависть, и всему этому скопищу движений тут тесно. Слишком тесно. Им бы было тесно даже на Live Aid, даже на арене сраной Олимпиады. Билли усмехается, медленно и знающе. Он оглядывает его вспотевшие руки, худые, но жилистые, широкий торс, слегка неуклюжие длинные ноги; под ширинкой узких брюк опытный взгляд сразу же выцепляет неплохой паккейдж. Черт побери, это будет вкусно. Это будет остро, по нервам. И это будет продолжаться, пока кого-то из них не разорвет на куски. Это будет самое грандиозное пиршество в его жизни. Билли знает. Не фаталист, но чуйка у него работает как часы. И патлатый придурок с красной гитарой понятия не имеет, на что подпишется. А ведь он подпишется. Такие жаждущие жизни детишки раскусываются проще чем конфеты, и послушно тают на языке Билли, напитывая его сущность сладкой нугой. Он хуже суккуба, — те хотя бы не реальны. И ему почти жаль мальчика на сцене, протискиваясь сквозь толпу поближе, с вытянутой над головой рукой, зажавшей сигарету. Это его сигнальная ракета, последнее предупреждение. Фронтмен лишь на секунду касается взглядом оранжевого сверчка между пальцами Харгроува, опускает глаза ниже в его голубые и с обаятельной улыбкой подмигивает, после чего возвращает внимание на других зрителей. Ничего особенного, — всего лишь работа на публику. Но Билли этого достаточно. Он запечатлен в его памяти, пусть и на короткий миг, но этой искры хватит чтобы потом, в бекстейдже, разжечь пламя. Билли не думает о том, нравятся ли кудрявому чертёнку парни либо же он махровый гомофоб; не парит. Так или иначе, но Билли обещает, — скучно сегодня не будет никому.