многострочия

В Рождество 87-го Стив в больнице. Это не многим лучше натянутых улыбок матери через стол и сухо пополненная кредитка от отца — стандартные составляющие его прошлых Сочельников, — но всё же, могло быть и по-другому. Он бы хотел по-другому. К сожалению, миру, что этому, что потустороннему, откровенно положить, чего хочет Стив Харрингтон, вот уже четвёртый год. Нэнс на койке под обилием проводов кажется вдвое меньше, какой-то недобитой бабочкой, над которой повеселились мальчишки с палками. Но это только кажется. Стив знает, что под подранными крыльями скрывается недюжинная выдержка, железобетонный стержень, о котором ему самому до сих пор лишь мечтать. Потому, наверное, она и выжила, несмотря ни на что. Её крепко потрепало, она бросалась на амбразуру любой операции по спасению этого сраного мира, она предводитель, который умирает первым, чтобы остальной отряд мог пройти дальше. Но она выжила. Нэнси Уилер — воин в облике маленькой большеглазой куклы, и потому он не испытывает к ней жалости. Только бессилие. Отвратительное, промозглое что окно под чёрным Рождеством разрушенного города, бессилие. Она пока спит, напичканная лекарствами. Пока не знает. Стив просто держит её за руку, сидя рядом сторожевым псом; его собственная левая закреплена шиной, ногти — жалкое зрелище, сплошное месиво, на животе и груди одни бинты. Стив думает, как он скажет. Что скажет. Что ему жаль Джонатана? Что ему жаль, что это не его, Стива, размазало взрывом вместо него? Что он хотел бы всё изменить ради нее, потому что даже сейчас не знает, как отпустить прошлое? Стив не знает. Решает до поры молчать. В конце концов, это всегда было прерогативой Нэнси — оставлять за собой последнее, решающее слово. Когда она очнётся, его ждёт фаталити. Или новое начало. Рождество ведь — рождение чего-то хорошего. Очищение, омытие ран первым снегом. Стив держит её за руку, там, где у неё на пальце помолвочное кольцо Джонатана. Он гладит её безымянный палец огрубевшей подушечкой и больше всего на свете боится, что она (не) откроет глаза.