многострочия

Крис, вообще-то, романтик. Забавно, учитывая истории отцов об их бурной юности, но ему никогда не хотелось таких же свиданий на одну ночь, или затащить девчонку на заднее сиденье или в гостевую комнату на вечеринке, а на утро не перезвонить. Крису нравится не это. Крису нравится трепет от первых робких попыток флирта, когда общение только-только начинается; нравится томиться в ожидании первого свидания, нервничать, предвкушая первый поцелуй или хотя бы лёгкое прикосновение пальцев к руке; нравится, когда вы только притираетесь друг к другу и учитесь не нарушать границы партнёра. В одноразовых случках такого нет, хотя Крис не осуждает людей, кто предпочитает развлекаться без обязательств. Но у него иной склад характера. Он — морской штиль там, где его ровесники предпочитают брать волну за волной. Чарли же — голый нерв эмоций. Она — это неправильное химическое соединение, от которого повсюду взрывы и пахнет едким паленым пластиком. Чарли старше, гораздо опытнее и никогда не стесняется своих эмоций, — в её семье не принято бояться странностей, их нужно носить за собой, словно гордое знамя. Она всегда была такой, сколько он её знал, и не собиралась меняться. И ему это правда нравилось. Хоть и немного пугало. Потому что, если быть честным, из-за её анархического склада ума он не уверен, что у них всё надолго (или что это «всё» в принципе существует). У Чарли вообще никогда не бывало «надолго»: она единственная дочь знаменитостей, естественно, что она была избалована вниманием не только дома, но и всюду, куда ни попадала. Крис знает о ее подходе «бойцовского клуба» — одноразовые не друзья, но парни, с которыми она встречается потому что скучно/не с кем гулять на каникулах/почему бы и нет. Думать о себе как об «одном из» тягостно, но его романтичную душу успокаивает то, что друзья они намного дольше, чем пара: когда-то она таскала его за руку на детские площадки, младшего, сопливого и неуклюжего, помогала с уроками и дарила своих жутких пластмассовых монстров из набора юного химика, а таким багажом, к его гордости, не мог похвастаться ни один из её одноразовых парней. Так что, даже если всё это… что между ними случается… для неё очередное развлечение на неделю, Крис постарается сосредоточиться на том, что они, в первую очередь, близкие люди, выросшие бок о бок, и что это намного ценнее любых предыдущих отношений. В конце концов, лучше с лучшим другом, чем с незнакомцем, правда? Тем более они вместе — типа, — уже почти две недели, а это на неделю дольше чем у неё было с её последним ухажёром, и он ни разу не беспокоится что ей вот-вот наскучит, и вообще… Боже, слышал бы его нынешние мысли отец. — Ты уверена, что они не вернутся до вечера? — нервно спрашивает Крис между поцелуями, пока Чарли тащит его по широкому коридору дома Мансонов в свою комнату, как лиса добычу. Она не даёт ему вдохнуть, выдохнуть и говорить; её руки бесконтрольно блуждают по нему, щупая там, где он даже не знал, что ему может понравиться, и он изо всех сил старается подстроиться под её бешеный темп. У него характер отца, Стива (что вроде как невозможно, поскольку чисто биологически все гены ему достались от Билли, но факт есть факт), и потому Крису непросто сходу адаптироваться подо что-то такое… неистовое. Даже спустя годы дружбы, и тем более теперь, когда они оба взрослые, он вот-вот окончит школу, а Чарли уже на втором курсе колледжа… Есть ощущение, что он во всех смыслах от неё отстаёт. Чарли ободряюще улыбается ему в губы, держа за лицо длинными пальцами с короткими чёрными ногтями — почти бережно, но настойчиво, — и заверяет: — Уверена на девяносто девять целых девять тысяч девятьсот девяносто девять тысячных, Винни. Не забивай свои золотые кудряшки лишними мыслями. — Не называй меня так, — успевает проворчать Крис, прежде чем они вновь соприкасаются губами. Бесячая кличка приклеилась к нему в детстве из-за имени в честь двух теть, совпавшему с именем героя детской книжки. — Я просто… м-м… не хочу объясняться с твоим отцом… — Расслабься, он тебя любит! В крайнем случае он вышвырнет тебя с порога первого этажа, а не с лестницы, как остальных! — Это утешает, — язвит Крис, но надолго на её дурацком юморе не концентрируется: Чарли целуется сексуально, умело и, в общем, в сто раз лучше, чем все его немногочисленные бывшие. У неё мягкие розовые губы и широкая улыбка, которая не исчезает на протяжении всего поцелуя; что её так дико веселит Крис не знает, но целовать её улыбку приятно, и вот на этом он концентрируется куда охотнее. В её лилово-синей комнате бардак, и Крис едва не спотыкается о разбросанные на полу вещи: косметика, диски, шмотки, один из трёх котов Мансонов пушистый персиковый Бо «Боромир», с возмущённым мяуканьем выбегающий из-под его ног в коридор, CD-плееры, электронные термометры… ладно, о последнем лучше не спрашивать, для своего же блага. На время каникул Чарли возвращается из общежития в Риверсайде в родной дом у холмов к радости родителей, и оперативно превращает свою комнату в «творческий беспорядок»; Крису нравится её комната, но путь здесь до кровати — целая арена испытаний, и ради безопасности своих ног он позволяет ей продолжать вести. Его толкают на мягкую постель и не дают опомниться, буквально накидываясь сверху. Поцелуи становятся отчаяннее и нетерпеливее, кусачими и глубокими, — завтра точно проснётся в жутких засосах, но они небольшая цена за то, как это здорово ощущается. Крис пробует погладить её по длинным каштановым локонам, но Чарли ловко перехватывает его кисть и бесцеремонно сует под свою мешковатую толстовку, располагая пятерню ровно вокруг мягкой левой груди. Окееей, излишняя эмоциональность — это тоже неплохо. — Хочешь, включу музыку? — запыхавшись, предлагает она. Крис смотрит снизу вверх на её раскрасневшееся лицо с огромными карими глазами, окаймлёнными густыми ресницами. Чарли очень красивая. Возможно, даже красивее всех, с кем он имел честь вот так нежиться на кровати. Но об этом можно подумать потом, пялясь в стену своей комнаты и искусывая щеку до крови. — На семнадцатилетие меня приезжал поздравить Роб Зомби и подарил мне несколько своих эксклюзивных демок. Оказывается, у него есть довольно неплохая песня, посвящённая кишечной палочке, ты обязан заценить, это очень горячо! — Э-эм, лучше найдем что-нибудь другое. — Что? — Может, типа фанка? Только не про кишечник и не музыку твоего отца, — усмехается Крис. Услышав последнее, Чарли делает вид, что её тошнит: — Фу, никогда больше этого не говори. — Да? Кто-то так делал? Чарли кивает: — Был один, в выпускном классе. Сыграл мне удивительно занудный кавер лид-сингла папиного дебютника и решил, что это поможет засунуть руку мне в трусы. — О… — Крис хмурится, не зная, поcoчувствовать ей или ревновать. — Вы поссорились? — Неа, переспали. А потом поссорились, — она смеётся и падает вниз, увлекая в новый поцелуй. Затем соскакивает с него, подбегает к круглому магнитофону и, уделив время перебору хлама из прозрачных упаковок, находит и с победным возгласом сует в магнитофон диск; «Songs About Jane» Maroon 5 взрывается на всю комнату и дребезжит в его черепе, потому что Чарли всегда выкручивает музыку на максимум, но это помогает меньше думать о чувствах и перевестись на действия, а не на слова, так что Крис не жалуется. Он приподнимается на постели на локтях, безотрывно смотря на то, как она сдергивает с себя худи. Чарли одного с ним роста, высокая, худая, с гладкой розовой кожей, маленькой грудью в лиловом спортивном топике, на которой звездочками рассыпаны родинки, угловатая и тонкокостная; она бы чудесно смотрелась среди современных моделей андеграундной индустрии, но подиум и глянцевые развороты её совершенно не интересуют, в отличие от формул и мерзко пахнущих растворов в колбах. Чарли не стесняется своей фигуры, держится в собственном теле уверенно и дерзко, когда забирается на него снова и улыбается, — видит, знает, что ему нравится то, на что он пялится, пускай это и не тело модели. Конечно же, нравится. Чарли обхватывает его лицо ладонями, целуя в губы с пылким напором, одновременно ерзая сверху по растущему стояку, и Крис впервые за день решается издать стон удовольствия. В голове шум, как в неисправной колонке, руки глупо зависли по обе стороны от её талии, и весь немногочисленный опыт выветрился из него за раз от такого поцелуя, — куда схватить? За задницу — банально, за бёдра — неудобно, за грудь — легко увлечься, а если… — Ты так громко думаешь, чувак, просто расслабься, — смеётся Чарли и лезет губами к его шее, оставляя мокрые звонкие поцелуи, которые отзываются приятной тёплой щекоткой по всему телу. — Хочешь — обнимайся, хочешь — подержи мой зад, хочешь — сожми мои сиськи, как клаксоны, я не против ничего из этого. — Это прозвучало, блять, ужасно, — хихикает Крис и вздрагивает — её холодные узкие ладони взбегают под его рубашку, исследуя подтянутую мускулатуру с явным удовлетворением от натренированной фигуры, и впервые с шестого класса Крис благодарен отцу за обязательные занятия физкультурой по воскресенским утрам. Бывшим девчонкам нравилось его тело, но понравиться обычной старшекласснице — дело одно. Понравиться дочери знаменитостей, которая старше на три года, опытнее, харизматичнее и офигенно увереннее всех, кого он знал, — дело на сто ступеней ввысь другое. Господи, не позволь облажаться; только не с ней, не сейчас и только не в свежевыстиранные трусы. — Но, судя по всему, тебе понравилось, — ухмыляется Чарли, ощупывая линию его члена через плотный деним брюк, и Крис сухо сглатывает, замутненно глядя в её бездонные радужки. — Блин, я испорчу настроение если скажу, что только что вспомнила, как дядя Стив отвёл тебя, трёхлетнего, переодеться после того, как ты испугался и описался в штаны на моём дне рождения из-за аниматора в костюме Гуфи? — Да, пожалуйста, давай обсудим мои детские туалетные приключения во время занятий любовью, это ни разу не заставит меня спихнуть тебя на пол и свалить домой, — бурчит Крис, покрываясь розовыми пятнами на щеках и шее. Чарли глумливо хихикает и скользит по нему вниз почти грациозно, бесстыдно задрав его рубашку, без слов призывая стащить ту через голову, что он и делает. — Занятия любовью? Сейчас никто не говорит «занятия любовью», Крис. — Я говорю. По моему, это лучше описывает то, что мы делаем, нежели слово «трахаться». Не знаю, второе кажется каким-то противным, будто мы сцепились, как собаки… Не особо романтично. — Мои родители делают и то, и другое одновременно уже двадцать лет, и ничего. — Господи, Чарли, я абсолютно точно не хочу думать о том, что делают твои родители в их постели. Просто… забудь, — он закрывает лицо рукой, а её смех становится громче. Он мелодичный и нежный, как у её матери, слышен даже сквозь пронзительный вокал Адама Левайна, да и как музыка лично для Криса — отдельный любимый жанр. Сука. Это становится действительно неловким. Он по уши «по уши» и всё сильнее кажется, что не только эти две недели, а намного, намного дольше. Чарли резво целует его от груди до пресса, где задерживается, чтобы облизать полоску светлых волос под его пупком, на что он инстинктивно втягивает живот, покрываясь мурашками и вздыбленными волосками по всему телу. Её прикосновения заставляют гореть и отзывчиво дёргаться каждым крохотным мускулом, изнывая от желания отделаться от томительного напряжения как можно быстрее. Давай, подумай о чем-нибудь противном: тест по матанализу, дедушка Нил, ванильный пудинг тётушки Крисси, дискография Билли Рэя Сайруса… Но одного неосторожно брошенного вниз взгляда хватает, чтобы обрушить все усилия в тартарары. Чарли, перед ним на коленях, с россыпью темных локонов по бледным плечам, не просто красивая — она потрясная. И с этим пониманием нужно срочно что-то сделать, — желательно до того, как он отправится в её ящичек надоевших игрушек к другим резиновым Кенам. Нужно, нужно, нужно… — А-а ты не хочешь, эм… — он неуклюже жестикулирует, и она нехотя отрывает взгляд от его ширинки, продолжая, однако, возиться с ней длинными пальцами, — чтобы я сперва… чтобы я первый тебе… — Потом, — отмахивается Чарли: ей больше нравится приносить удовольствие, чем получать. Это как с подарками — только теперь это кое-что покруче пластмассовых чудовищ. — Погоди, какого чёрта тут пахнет… Крис! — она улыбается во весь рот. — Ты что, блин, обмазал пенис одеколоном? Ты серьёзно?! — ...Я подумал, так будет лучше, — бормочет в ответ, мысленно с позором проклиная отцовскую туалетную воду от Армани. Чарли смеётся, хотя и не с издёвкой: она смотрит на него с ласковым удивлением, умиляясь его реакцией. — Почему? — Я, я не знаю? Очевидно, чтобы тебе понравился, эм, запах?.. — Ты хотел впечатлить меня членом со вкусом Джорджио Армани? — улыбается Чарли, расправляясь с пуговицей и молнией, отчего у него проходит дрожь прямо по позвонкам. — Первый в мире пенис, у которого есть цена — 257 зелёных баксов! Ты достоин большего, дружище. — Я уже жалею, что пришёл сюда сегодня, — врëт красный до корней волос Крис и как можно проворнее прячет конфуз за сарказмом: — И сейчас никто не говорит «пенис» вместо «член», Чарли. — И никто не передразнивает свою классную взрослую подружку перед тем, как получить от неё минет, — язвит она в ответ. — И никто не обсуждает чьё-то мочеиспускание и своих родителей перед тем, как сделать ему минет. — Я же не виновата, что ты всегда был смешной штукой, Винни! — она заходится жизнерадостным хохотом. — Я люблю тебя подкалывать. — Всегда почему-то только меня, — закатывает глаза Крис, не подавая виду, что от слов «я люблю тебя» с её стороны всё внутри него запорхало стаей тропических бабочек. Нужно только не придавать им значения. Иначе она развалит его на куски. Они кривляются, как дети, и глупо смеются, пока Чарли не констатирует: — Это мило, правда, но будет жутко горько… Класс! — после чего, не дав Крису ни вдохнуть, ни подумать, одним рывком стаскивает его джинсы и бельё до щиколоток и опускается ртом вниз, отнимая у него последнюю попытку остаться целым и невредимым.