Метанойя

Джорджия и Бен познакомились в университете, куда нелегкая занесла их преподавать философию. Ей было двадцать семь, ему — тридцать два, но на почве имевшегося у них двоих, как говорила Джорджия, «квантового мышления» им суждено было сойтись и через год сыграть свадьбу. Они были крайне амбициозными личностями и никогда не останавливались на достижениях, начиная с количества прочитанных философских трактатов и заканчивая званием «лучший педагог года». Именно из-за амбиций они оставили свой прошлый университет, который во всех смыслах давал им так мало, и перебрались в учебное заведение намного престижнее. Исключительные философы и психологи, они любили жизнь в самом ее гедонистическом проявлении: что в старом, что в новом доме везде висели ласкающие взор картины стилистики Караваджо, в углубленных нишах стояли скульптуры, слепленные на заказ, в каждом столе лежали ароматические палочки со вкусом хвои, а на кухне в специальном большом шкафу таились самые изысканные вина, готовые пролиться в три реки с наступлением очередного праздника. Они могли себе это позволить. Семейная оседлая жизнь была не про них. Приятно ошеломленные вкусом свободной жизни, они брали от нее все и не намерены были останавливаться в развитие: больше книг, больше поездок, больше общения с людьми светского круга. Словом, они были самыми элитными преподавателями философии в городе. На их лекции ходили первогодки и выпускники, даже ленивые бездари посещали их занятия. Идея осесть принадлежала Джорджии. В один день в ней взыграл инстинкт продолжить род, оставить после себя что-то кроме своих рукописных трудов и богатого интерьера. Наверное, это желание было приведено в действие потому, что так «делают все». Через девять месяцев родились Итан и Кейден. Материнство и отцовство, конечно, вызывали в Джорджии и Бене положительные чувства — так ведь заведено. Заведено целовать младенческие крохотные пальчики, заведено смеяться первому мочеиспусканию прямо на чистую рубашку, заведено бряцать над ухом побрякушками. Заведено. Джорджия и Бен так и делали, хотя потом попали к семейному психотерапевту на фоне того, что реальность уничтожила ожидания. В их понимании с появлением сыновей в доме должна была воцариться семейная идиллия и уют, чтобы все было как у людей, а все, что они, фантазеры и мечтатели, получили — это одну лишь головную боль. Когда период стресса прошел, жизнь стала прежней с одним небольшим изменением — теперь с ними были Кейден и Итан. Ко времени их трехлетия Джориджия и Бен уже привыкли к будничным делам и справлялись на ура. Потому что так должно быть у людей. Потому что так положено. Так как двоих сыновей было вполне предостаточно и все это видели, Кейден сперва не понял, зачем в детском магазине родители так скрупулёзно и критически выбирали маленькие, совсем детские ботинки. Ни Кейдену, ни Итану они никуда бы не полезли, разве что на нос. Потом весь подтекст долгого пребывания в магазине всплыл где-то через шесть месяцев, когда Джорджия уже не смогла скрывать свой толстый живот. — У вас будет братик, — ворковала она. — Представьте, как вам будет весело вместе. Мы с папой уже даже придумали ему имя. Хотите знать? Когда родился Джейми, они оба не могли разобрать своих чувств. Один из немногих случаев совместного мнения, который действительно поначалу сложно воспринять, не как попытку замены. Комочек на руках Джорджии был беспомощен и слаб, но Кейден все равно улыбался, потому что считал рождение неким чудом. Рождение — это жизнь, а жизнь прекрасна. Очень легко спутать молчаливую ярость с равнодушием, поэтому первые недели нельзя было сказать однозначно, что испытывал Итан. Он пришел в этот мир с воплем приговоренного и до сих пор не знал, зачем ему нужна жизнь и что с ней делать. Неудивительно, что рождение брата не вызвало в нем бурю эмоций. — Зачем ты возишься с ним? — Итан брезгливо окинул взглядом Кейдена, когда тот укачивал Джейми на руках. — Он глупый. — Он не глупый, — возразил он. — Ему всего пару недель, Итан. Кейден нашел отраду в Джейми. Он возился с ним, как последняя курица-наседка: менял подгузники, просил родителей дать ему его убаюкать во время редких приступов плача, утешал погремушками. Говорят, у младенцев еще нет характера, но Кейден категорически не был с этим согласен. Джейми был спокойным и, казалось, робким ребенком. Если Джориджия отстраняла его от себя из-за болезненности сосков, он не плакал, а только один издавал короткий и кроткий хнык, после чего с благодарностью принимал предложенную ему соску. А на шестом-седьмом месяце, когда у него начинали резаться зубы, он издавал все тот же жалобный хнык, словно не мог себе позволить разразиться рыданием. Конечно, он почти ничего не осознавал, но Кейден хотел верить, что его младший брат — свет солнца в чистом виде. В один день, перед тем как лечь в кровать, Кейден погасил свет. Он буквально слышал беспокойство, волнами негатива доносящееся с другой кровати, и не мог заснуть еще очень долгое время. — Ты же знаешь, что они на самом деле не хотели нас? — Итан сказал об этом спокойно. Кейден нахмурился. Как и всегда, когда брат обыкновенно решал проехаться по самому животрепещущему. — Знаю, — в итоге сдался он. Связь кровных уз это или нет, но Кейден чувствовал, как обида прожигала сердце, и, наверное, он идиот, потому что обида кипела в нем отнюдь не за себя самого. Ярость, поселившаяся в Итане, впервые вызвала у кого-то не ответную реакцию, которая только лишний раз подпитывала ее, а слезы. Утерев влажные дорожки со щек, Кейден пошлепал до кровати Итана со своей подушкой и лег рядом, сразу прижимаясь к его теплому боку. Только так на душе постепенно становилось спокойно и тихо, хотя брат и презирал любые проявления нежности. Итан позволил Кейдену обнять себя, но сам не предпринимал попыток, однако на долю секунды Кейдену показалось, что чужие руки тянутся в ответ, словно магнит к магниту. Их первая драка случилась в одиннадцать лет. Кейден полностью посвятил себя рисованию. В школе он получал только «отлично», но иногда откровенно ленился и противился, когда требования учителей были слишком высоки к нему. Итан учился на твердые «хорошо», при этом не прикладывая никаких особых усилий. Даже к учебе он относился с холодной точностью: образование не доставляло ему удовольствия, но и не тяготило. Единственным хобби, ради которого он выкладывался на все сто, была техника ведения боя боккэном. Подумать только, он записался в специальную школу японских боевых искусств, где его и других ребят учили премудростям битвы. Гипотетической, конечно, иначе бы все ученики давно ходили побитые этими деревяшками. Они тренировались на «чучелах», и Итану это настолько нравилось, что он своей наигранной прилежностью выклянчил у родителей такой же для дома. Итан удовлетворенно улыбался, когда филигранно исполнял очередной элемент. Чаще всего Кейден сидел неподалеку, выводя что-то свое на листе бумаги и радуясь удачам брата, как пятилетний ребенок. Впрочем, он не так далеко ушел от этого возраста, но беспричинно просыпающееся счастье при виде не угрюмого Итана начинало беспокоить его. Вне своей «тренировочной площадки» Итан все равно становился все тем же невыносимым мальчишкой в самом плохом смысле этого слова. С возрастом он обзавелся расчетливостью, что вкупе с его тихой, редко демонстрируемой ненавистью превратилось во взрывной коктейль. Никогда не знаешь, что ждать от него в следующую секунду. Их комната по-прежнему была поделена невидимой стеной различий. Их отношения по-прежнему напоминали застывшую во льдах бомбу с медленным часовым механизмом. Они по-прежнему могли чувствовать друг друга, но игнорировали подаренную природой связующую нить. Эта нить не позволяла Итану уйти в ненависть к своей копии с головой, а Кейдену — в раздирающее душу желание пролить на жизнь брата хоть немного света, да так, что порой хотелось выть от собственного бессилия. Итан предпочитал не думать, что по дому расхаживал человек с таким же, как и у него, лицом, с такой же идентичной кровью в венах. И с совершенно иным нравом. Они прожили друг с другом всю жизнь, но мысль, что брат-близнец — твой антипод, не давала покоя. Весь солнечный и лучистый, добрый и сострадательный… Иногда даже безмерно. Кейден — жизнь, Итан — существование. Поразительно, как тонка грань между этими двумя понятиями, и если метафорично Итан был тьмой, то в его силах было поглотить свет и превратить эту самую жизнь в подобие своей. — Зачем ты сделал это? — Кейден мчался на него ураганом, держа в руках скомканное полотно. Картина, над которой он так упорно и долго трудился, променивая возможность спать на возможность рисовать, оказалась безнадежно испорчена. Итан ответил ему самодовольной ухмылкой. — Мазня. Они начали драться, как последние мальчишки, беспорядочно колотя друг друга кулаками и перекатываясь по полу. Кейден был зол. На себя и на брата. В тот день он плакал, заперевшись в ванной комнате. Он считал себя ничтожеством, раз способен был сожалеть об избиении того, кто намеренно превратил дорогую его сердцу вещь в мусор только потому, что она действительно дорога. Итан получил по заслугам, но легче не стало никому. Они не разговаривали несколько дней. Впрочем, учитывая, что Итан в принципе мало разговаривал, это можно было отнести к некой норме. В эти несколько дней случилось, казалось бы, нечто из ряда вон: Итан проявил интерес к Джейми. Все началось с того, что Джорджия попросила его подержать Джейми, пока она с Кейденом заносит тяжелые сумки после похода в магазин. Бен был на работе, поэтому лишних рук не было. Итан взял Джейми из рук Джорджии с какой-то небрежностью и жесткостью, присущими каждому его движению и жесту. Кейден занес пакеты в кухню, а когда вернулся в коридор, увидел, с каким интересом Итан смотрел на их младшего брата. Этот интерес был не с каким-то умыслом, а с неподдельным любопытством, точно в его руках был не младенец, а новенький, хорошо отшлифованный боккэн. Кейден протянул руки, чтобы забрать ношу, но Итан отвернулся. — Отвали, Кейден. Кейден только пожал плечами. Днем позже они всей семьей смотрели телевизор. Шел какой-то боевик про хакеров-программистов. Неплохой выбор, учитывая, что они никогда не могли учесть интересы друг друга. Одному Итану, держащему на руках Джейми, было все равно, что смотреть. Он изредка поглядывал на экран и уделял сюжету внимание только тогда, когда видел, с какой виртуозностью хакеры из фильма взламывали очередной пароль а-ля системы Пентагона. Сильно увлекшись одной сценой, Итан чуть не выпустил с рук брата, но Кейден ловко перехватил съезжающий вниз комок, с беспорядочно дергающимися руками и ногами. — Итан! — воскликнула Джорджия. — Он ведь мог упасть! Итан как-то стушевался. — Я не специально. Но мать его не слышала. Лишь погладила по голове Кейдена и улыбнулась: — У Джейми хороший защитник. С тех пор Итан не брал Джейми на руки. Приступ астмы случился у Кейдена внезапно — ОРВ мощно ударил по слабым бронхам. Ранняя весна погодно неустойчива, слякотна, мерзка. Был тот самый период мокрых носов, отвратительного кашля и трудно вытравливаемых вирусов. Кейден заболел только потому, что пообщался в школе с болеющей одноклассницей, да еще и забыл шарф дома. Он лежал в кровати, укутанный в два одеяла и напичканный противовирусными и мочегонными, и тихо постанывал от пробивающего его жара и температуры. Джорджия и Бен находились рядом, даже отменили лекции в университете. Ночью они поочередно сменяли друг друга возле кровати больного. Тот самый случай пришелся на «смену» Бена. Кейден лежал и понимал, что что-то не так в его груди. Что-то спирало, сдавливало, мешало выдохнуть. Свистящее дыхание и хрипы выходили надсадно, с трудом. Он схватился за руку Бена, не в силах сказать ни слова. — Кейден, что с тобой? — спросил тот, трогая его лоб. — Тебе жарко? Он скинул с него одеяло, но понял, что это бесполезное решение, и следом увидел, что Кейден схватился за горло. Реакции Бена на многие непредвиденные ситуации можно было только позавидовать. Он моментально поднялся с кресла, подошел к прикроватной тумбе и выдвинул верхний ящик. — Сейчас, сей… — не договорил он, пощупав руками пустоту. — Где ингалятор? Итан непродолжительно посмотрел на него с соседней кровати и снова уставился в тетрис. — Он всегда был здесь. Кейден? Кейден не мог ничего ответить, а Итан просто пожал плечами. Кейден не мог нормально раздышаться, его грудь сжимало в тиски. Он хотел встать сам, чтобы поискать чертов ингалятор, который способен спасти его жизнь, но снова не мог. К тому времени, как Бен прошерстил все ящики, Кейден уже безвольно прикрывал глаза, изредка хрипя. Но он все еще мог видеть и осознавать. Он видел, как нервно отец ищет ингалятор, как Итан равнодушно играет в тетрис вместо того, чтобы помочь искать. Ингалятор и правда всегда был в верхнем ящике и он не мог никуда деться. — Итан, не сиди просто так, помоги! Тот неторопливо отложил игрушку и свесил ноги с кровати. Молча подошел к тумбочке, постоял с тридцать секунд возле нее, а потом наклонился и достал из-под кровати Кейдена искомый ингалятор, молча и как бы с одолжением протянув его отцу. Кейден еще не вполне понял, что из себя представляет его брат, но, кажется, с этого момента начал понимать.

***

Им пятнадцать. Возраст, полный надежд и выбора самоопределения, который у многих затягивается вплоть до окончательного взросления. Кейден не выбирал дорогу, дорога сама выбрала его. Пальцы были постоянно в гуаши и серых следах сточившегося карандаша, и глаза иногда видели окружающий мир разноцветными разводами. Преподаватель изобразительных искусств часто хвалил его работы, нередко ставя в пример другим ученикам, и постоянно натыкался на его смущение. Конечно, как и всем подросткам, Кейдену нравилось выделяться среди других, но требовательность к самому себе не позволяла обращать все эти похвалы в слепую самоуверенность. Он все еще не справлялся с масляными красками, но отдавал им должное: качественная субстанция медленно сохла и тем самым давала шанс подправлять неточности. Варьирование известных ему техник помогало лучше передать композицию, чтобы потом можно было приступить к самому важному. Кейдену нравилось посвящать все свободное время любимому делу. Рисунки и плакаты на стене над кроватью заменились памятными редкими фотографиями, картинами Моне и барабанными палочками, которые прилетели Кейдену в руки на концерте одной из любимых групп. Набор фантиков, потрепанных тетрадей и кистей на столе были так привычны, что весь этот небрежный хлам стал его неотъемлемой частью. Над компьютерным столом Итана висел его первый, видавший виды боккэн и самодельный метательный нож, который он сделал в тринадцать лет перед своим третьим занятием по метанию. Итану это нравилось, он видел в этом особый смысл. Итан знал почти все о холодном оружии. Ему нравилось хоть что-то, а это уже радовало. Помимо прочего, Итан значительно преуспевал в программировании. Тот фильм про хакеров из детства полностью перевернул его мир, цели и ценности. Наличие над столом чего-то все же лучше, чем обескураживающее ничего. Впервые за много лет Итан поменял настольную лампу, но все равно никогда не включал ее, предпочитая скудное освещение компьютерного экрана. Выдвижные ящички стола наполнились идеально сложенными бесцветными дисками со всяческими программами. Преобразование личного пространства под себя чаще всего говорит об изменениях внутри самого человека. Итан и правда изменился. С возрастом у него сформировались мнения и, как бы он не отмахивался от ярлыков — предпочтения. Он жил, а у живых людей так или иначе есть мировоззрение. Теперь эмоции Итана были выражены более ярко. Правда если изменилась их подача, то сами эмоции у него остались прежними. Частый взгляд исподлобья стал еще пронзительней, чем в детстве; слабая улыбка немного скосилась вправо, будто в насмешку всему сущему. Они определенно не беспокоились о том, что в школе их могут путать, да и шансы ничтожно минимальны. Внешность Кейдена была намного мягче за счет широко открытых добрых глаз, сохранившейся мальчишеской округлости лица и коротко стриженных волос. Внешность Итана больше напоминала грозовое облако: она пасмурна даже несмотря на редкие улыбки. Разрез глаз сощурен, а скулы — острые-острые. На крайний случай их можно различать по поведению. Кейден не ходил походкой человека, которому все осточертело. Кейден не разваливался за партой, как на персональном троне. Кейден не писал сочинения, состоящие из скупых фактов односложными короткими предложениями. В конце концов, Кейден не трахал девчонок в школьном мужском туалете. В отличие от брата, с последним у него проблемы. Поэтому когда отец за ужином спросил, не появился ли у него кто, Кейден поджал губы. — Не думаю, что сейчас мне это нужно, — сказал он смущенно. Бен искренне негодовал. — Ну, наверняка есть девочка, которая тебе нравится? — Даже если и есть, то он на милю к ней подойдет, — издевательски произнес Итан. — Вы его просто не видели. Сжимается каждый раз, как чертов недотрога, когда девчонки проходят мимо. А если они попросят тебя ручку передать, ты что, в штаны спустишь? — Итан! — Джорджия не выдержала такой наглости. Итан только пожал плечами, всем своим видом спрашивая «что-я-такого-сказал?». Из плетеной тарелочки с фруктами он взял пару грецких орехов и лениво начал ломать их пополам, пачкая пальцы в дробленом крошеве. Кейден знал, что Итан терпеть не мог грецкие орехи, но тот мастерски продолжал дробить их и смотреть на брата вопросительно-выжидающе. Надо что-то сказать в свое оправдание, Кейден понимал это. Джорджия неторопливо разрезала стейк в своей тарелке, а Бен нарушал возникшую тишину нервным постукиванием вилки по столу. — Нет, Итан прав, — наконец выдал он. — Наверное, я слишком зажат. — Стеснение — это нормально, — по-отечески заботливо, как он мог, утешил Бен. — Но ведь ты же не будешь стесняться вечно, так? Кейден невпопад кивнул головой, но видел перед собой только ядовитую ухмылку Итана и то, как крошки грецкого ореха прилипли и застыли на его губах. Кейден чувствовал себя вывернутым наизнанку. — Как перестать делать это? Ну… стесняться, — он спросил Итана перед сном. Свет в комнате был погашен, и мягкая темнота прорезалась квадратом света от монитора. Итан сидел за компьютером, бесцельно пялясь на красные буквы на черном фоне, и иногда щелкал мышкой. Поворачиваться к Кейдену он даже не думал, да и тот уже привык. — Как перестать? — переспросил Итан в ответ. — Просто перестать. Смысл братского совета Кейден осознает только потом. А в школе действительно была девочка, которая ему нравилась. Рассказывать о ней родителям — то же самое, что заявить о своем желании стать ядерщиком, когда совсем не разбираешься в физике. Сьюзи Пейдж — первая красавица класса, если не всей старшей школы, и ее меньше всего интересовали мальчики, которые не могли связать два слова в ее присутствии. Довольно странный предмет тайного воздыхания, ведь Кейден в любой мог может приударить за добродушной заучкой Грир или веселой и открытой Дженнис… Очевидно, всем мальчишкам нравится то, что недоступно. Этим Кейден объяснял себе собственное внутреннее «возгорание», когда весь класс в очередной раз обсуждал, с кем на этот раз Итана увидели в туалете. Итан для родителей — все еще тайна. Для Кейдена же он — открытая книга, но прикосновения к ее страницам в полной мере обжигали. Говорят, что только стерев преграды, можно нормализовать зашедшие в тупик отношения. Здесь определенно ошибка, потому как именно отсутствие преград заложило то сокрушительное начало в их отношениях, шатких и колеблющихся, как тектонические плиты. Итан хотел быть загадкой, и каково же разочарование — просыпаться по утрам, зная, что тебя разгадали. Кейден видел все, и это стало его билетом в один конец. Он использовал их связь, как очередную провальную попытку достучаться, а Итан был готов на все, чтобы этой связи не было. Она разрушала и сковывала его, но никто не говорил, что он не умел ею пользоваться. Очередной «катаклизм» произошел на школьной вечеринке в честь Хэллоуина. Наверное, зерна были посеяны немного раньше, и только по истечению времени Кейден это осознал. Он всегда жил настоящим, не задумываясь о прошлом, хотя именно в прошлое ему стоило столь тщательно и скурпулезно вглядываться, обыскивая его на предмет того самого спускового крючка, а теперь он сидел в следственном кабинете и едва мог связать пару слов. Когда это началось? Мартин Райт смотрел на него как всегда выжидающе. — Ну? Кейден же, в свою очередь, не смотрел на него от слова совсем. — Может, ты осознал это в глубоком детстве? — продолжал Райт, перебирая варианты. — А может, тогда, когда у вас появился младший брат, и вы оба почувствовали себя уязвленными? Или, быть может, ты осознал это в Хэллоуин, про который ты не хочешь рассказывать? Скорее всего, последний вариант, но Кейден не хотел рассказывать. Он мог только изложить сухие факты, не приукрашенные эмоциями и чувствами, изложить так, словно это была не предвзятая хорошая журналистская работа. — Как ее звали? — спросил мистер Райт. — Сьюзи Пейдж. — Отлично. Было тяжело пригласить ее на вечеринку в качестве своей пары? Кейден припоминал ощущения, вызванные этим жалким «ты пойдешь со мной?..» и мысленно смеялся над своей робостью. Сейчас он подошел бы к ней, проникновенно посмотрел в ее глаза и сказал бы что-то вроде «ты, я, вечеринка — что скажешь?». Но Сьюзи и тогда на него всерьез не смотрела и тем более не посмотрит сейчас. — Мне было пятнадцать. Естественно, я блеял от страха как барашек. — Тогда почему же она все-таки с тобой пошла? — Не знаю, может, перепутала меня с Итаном, — он усмехнулся. — Если честно, я просто считаю, что так сложились обстоятельства. — Мыслишь категорией случайностей? — не поверил Мартин. — Уж кому-кому, а тебе должно быть известно, что у всего и всех в мире есть умысел. Плохой или хороший — неважно. — Ладно, я расскажу вам. Дело состояло преимущественно в том, что в своем классе Кейден слыл белой вороной. Остальные мальчики смеялись над ним и всячески подтрунивали. Девчонкам по большей степени было на него все равно, но из всех них только Сьюзи, несмотря на внешнюю высокомерность, обладала добрым сердцем. Ее доброе сердце как раз было с добрым умыслом и решение этого сердца в один миг и расчертили шахматную доску, на которой позже стали играть Кейден и Итан. Пару раз до этого Сьюзи делилась с Кейденом ручкой и один раз — конспектом по биологии. При этом она кротко поджимала губы в улыбке, как будто ей было его жаль, как будто он был побитым щеночком, выкинутым на обочину дороги. Кейден заметил это. А еще незадолго до Хэллоуина он послушал в коридоре разговор с ее подружками. Они стояли возле кафетерия и не видели стоящего за стеной невольного слушателя. — Как жаль, что вы расстались, — с сочувствием сказала одна из подруг Сьюзи и подбадривающее потрепала ее по плечу. — А мне не жаль. Он тот еще козел. — Может, он и козел, но на вечеринку ты с кем пойдешь? — Знаешь, я так устала от всех этих крутых качков с IQ меньше, чем у мартышки… Хочу пойти с кем-нибудь простым, уютным, понимаете? Например… например, с Кейденом. Две подружки в голос воскликнули: — С Кейденом?! — Что вы так смотрите? Он вроде хороший парень и если честно мне его немного жаль. А еще он постоянно дает мне списывать. Те переглянулись и усмехнулись: — Ну раз списывать дает… На этом моменте Кейден, собственно, ретировался. Уши его пылали, а гордость была задета. Так было сначала. Да, первые минуты ему было обидно слышать о себе в контексте слов «жалко» и «хороший парень», но потом, немного погодя, он впервые исхитрился подумать о том, что это ему на руку. Сьюзи хотела пригласить его на вечеринку в качестве пары. Он хотел того же самого. Так почему бы не привести обоюдное намерение в действие? По большому счету ему было плевать, кем его считают — белой вороной, заучкой, девственником. Возможно, ему стоило принять случившееся в качестве побудительного пинка, который приведет его к изменениям? Возможно, если он внемлет подсказке судьбы, через год его будет уже не узнать? Через пару дней, ближе к вечеринке, Кейден подошел к Сьюзи на перемене и предложил ей пойти с ним. Его репетиции приглашения обернулись бездарным наигрышем самоуверенности вкупе с дрожащим голосом, так что он только лишний раз подтвердил, насколько он на самом деле жалок. Он думал, что это провал, но прилично удивился, когда Сьюзи, кокетливо откинув блондинистую прядь волос с лица, улыбнулась ему. — Конечно. Я буду рада пойти с тобой, Кейден. Дома он похвастался своей маленькой победой и всерьез забеспокоился о том, что ему надеть. — Ты можешь одеться в вампира, — предложила Джорджия. — Или чем сейчас увлекается молодежь? Бен оказался не согласен. — Не позорься в костюме вампира. На крайний случай, выбери пирата, это не будет выглядеть так пошло в своей банальности. — В чем пойдет Сьюзи? — поинтересовалась мать, на что Итан вдруг присовокупил: — Обычно она одевается как шлюха. Не думаю, что в этот раз что-то изменится. — Еще одно такое слово, Итан, и ты не пойдешь на занятия в следующую субботу, — предупредил его отец сдержанно. Кейден молчал, хотя комментарий брата разозлил его. Сьюзи, может, и одевалась несколько открыто, но провокационности в ее нарядах не наблюдалось, так что Итан перегнул палку. Вообще в девушках Кейден предпочитал душу и миловидность, а не их одежду, как бы банально это не звучало. Ему нравились разные девушки: блондинки, рыжие, брюнетки — главное, чтобы их нрав был мягок, а сердце — отходчиво. Не сказать, что Сьюзи Пейдж была одной из многих приглянувшихся ему — скорее, она была первой, — но она являлась его идеалом: кроткая, красивая, добрая, немного самовлюбленная, то бишь с чувством уважения к себе. Он не видел ее в мокрых снах, но в какой-то степени вожделел ее чисто по-мальчишески — почти невинно. К вечеринке он готовился как к великому событию: подготовил пиратский костюм из разрезанного холщового мешка и купленной с рук пиратской шляпы, отрепетировал фразы, которые бы усладили слух Сьюзи, наподобие: «ты прекрасно выглядишь», «твое платье изумительно», «выбор твоего костюма просто фантастичен» и прочие клише, которые вовсе не казались ему клише. В день Хэллоуина он заехал за Сьюзи на такси, и они отправились в школу, чтобы подоспеть ровно ко времени. Она выглядела и правда прекрасно: белая сорочка в пол, украшенная красными потеками, соответствующий кроваво-красный макияж. Кейден не являлся фанатом всего этого кровавого антуража, поэтому вся прекрасность для него заключалась в том, насколько Сьюзи может подойти любой наряд. Они немного поговорили в машине, а в школу вошли под ручку. Кейден, естественно, волновался. С ним рядом шла Сьюзи Пейдж, главная чаровница школы, а он шел рядом с ней — разве это не сказка? Танцевать с ней оказалось непросто. Кейден предпочитал не танцевать на всяких вечеринках, куда ему доводилось попадать, а она, в свою очередь, двигалась свободно, ловко, обворожительно, поэтому ему пришлось заставить себя немного подвигаться в такт громкой электронной музыке, хотя он такую вовсе не любил. — Я схожу за безалкогольным пуншем, — сообщила Сьюзи ему, перекрикивая басы. Кейден кивнул. Вечер был хорошим. Вернее, был бы хорошим, если бы Сьюзи внезапно не пропала. Она не вернулась к Кейдену спустя пятнадцать минут, хотя очередь у стола с пуншем была минимальной и вообще незначительной. На танцполе Сьюзи не было. Кейдену стоило внимательней проследить за ней, когда она подошла к столу — мало ли кто ее мог перехватить. Кейден покинул актовый зал, полный веселых школьников, и устремился к коридору. Эта школа была одной из самых огромных в штате: множество широких и длинных коридоров, по несколько лестниц на каждом из пяти этажей и двери, ведущие в разные корпуса. Здесь можно было найти много укромных местечек и уборных, чтобы позажиматься нетерпеливым парочкам, и какова вероятность, что Кейден увидит то, что увидит, именно на втором этаже, именно возле этого коридора и именно возле своего шкафчика? Правильно, вероятность мала. Если только кто-то не договаривался встретиться заранее. Но никто не договаривался. Светло-русые волосы Сьюзи Пейдж вьются до пояса, глаза накрашены лиловыми тенями, а губы имеют оттенок спелой малины. Она говорит что-то смущенно, расслабленно прижимаясь спиной к шкафчикам позади и иногда внимает словам стоящего напротив нее Итана. Со стороны кажется, что они ведут непринужденную беседу, словно обсуждают недавно пройденного на литературе Шекспира или аспекты конвергенции в биологии, но когда Сьюзи вспыхивает ярким румянцем, так совсем не кажется. И тогда Итан смотрит. Он смотрит на Кейдена мимолетом, но этого достаточно, чтобы отметить его присутствие здесь. Взгляд исподлобья, взгляд победителя. Когда он уводит Сьюзи Пейдж в туалет, Кейден обмирает с ужасной мыслью. Одноклассница не вызывает ревностную тревогу. Ее вызывает Итан.