Метанойя

В последующие дни Итан откровенно наслаждался тем, как Кейден пытался вести себя, будто ничего не было. По сути, ведь и правда ничего такого: просто братско-дружеская помощь в снятии напряжения. Многие мальчишки в их возрасте творили подобное ради эксперимента, чтобы открыть в себе новые неизведанные «горизонты», или, например, чтобы не заморачиваться с девчонками, которые слишком много ломаются. Некоторые соглашаются на это из-за отсутствия девушки, только вот у Итана она была. Вроде как. Когда все варианты анализа произошедшего не нашли подтверждения и закончились, Кейден поднял руки вверх и капитулировал. То рождественское объятие действительно не было благодарностью. Благодарностью было то, что случилось после, хотя и здесь Итан урвал что-то для себя. Не без выгоды. Последний замок, ключик к которому лежал на самом дне вулкана, и Кейден шагнул внутрь него, уже не боясь обжечься. Итан как вирус: чудовищный в своей простоте и простой в своей чудовищности. Он привык забирать и отнимать. Сначала, в детстве, это было что-то материальное, вроде водяного пистолетика, который он отобрал у Кейдена, или велосипеда, хулигански угнанного у соседского мальчишки. Теперь же, поняв, что материальность для людей представляла меньшую ценность, он взял планку намного выше. Он отнимал, сколько себя помнил: спокойную жизнь у родителей, возможность у Джейми почувствовать себя любимым. Итан отнимал. В конце концов, на Рождество он отнял у Кейдена последнюю точку возврата. — Значит, все-таки, это была та вечеринка, — понятливо изрек Мартин Райт на очередной их с Кейденом встрече. — Теперь, по прошествии времени, ты можешь ответить на вопрос: что это было? — Одержимость, — без раздумий сказал Кейден. — Теперь я это точно понимаю. Он заставлял меня вертеться вокруг себя, не прикладывая никаких усилий, словно по щелчку пальцев. Он постоянно крутился в моих мыслях, а я — напоминаю — ни разу ни чертов гей. — Значит, это что-то болезненное, ненормальное, но все же оказавшееся присущим тебе, — рассудил Райт. — Если бы он не был таким ублюдком, я бы не стал таким. — Ладно, хорошо. Теперь скажи, когда у него начались открытые… проявления агрессии? Кейден прикрыл глаза. Им было все еще пятнадцать. Весна в том году выдалась теплая. Лето было совсем близко, поэтому солнце пекло нещадно, и скрыться от него можно было только где-нибудь в теньке под деревом или дома. Под конец учебного года в школе завал: приходилось корпеть над домашними заданиями, писать контрольные и проверочные и проходить тесты на профориентацию на уроках психологии. Кейден отвергал эти тесты, потому что знал свою цель в жизни и шел к ней, безвылазно глумясь над новыми картинами в свободное от школы время. Его не пугало то, что художники сейчас не востребованы: он всегда мог найти работу ландшафтного дизайнера или художника-оформителя в какой-нибудь рекламной компании. Уйма возможностей и уйма целеустремленности. Итан же возвращал на учительский стол пустые бланки. Он не хотел проходить профориентацию. С его складом ума можно было спокойно работать в отделе криминалистики или мозгодробителем, который будет допрашивать заключенных, но он насмехался над этой мыслью. — Жизнь то еще дерьмо, и копаться в чужом я не собираюсь, — сказал он. Итан занимался боями и программированием. Нужно радоваться, что у него вообще были хотя бы такие хобби. Погода позволяла выходить на улицу в одних футболках и шортах, и все с удовольствием пользовались такой возможностью. Кейден сидел в тени дома на заднем дворе и пытался продумать детали пейзажа на рисунке. Сегодня шло плохо, но, впрочем, вся творческая деятельность ничто без вдохновения. Если бы Кейден верил в муз, то сказал бы, что его муза покинула его на очень долгое время. Белый лист уже стерся в катышках от постоянных разводов, а ластик укоротился ровно наполовину. Джейми прыгал возле Кейдна, напевая какую-то песенку из мультика, и с интересом наблюдал за чужими ловкими мазками по бумаге. — Я тоже хочу попробовать, — заявил он, опираясь на его плечо. Кейден вложил в маленькие пальчики масляный карандаш и поудобнее перехватил рисунок, чтобы брату было легко наносить штрихи. — Вот это дерево, — он указал на пока еще не закрашенный дуб в самом углу. — Обведи по контуру, только не торопись. Здесь важно терпение. Джейми послушно приставил темно-зеленый кончик к четко прорисованной листве и начал первые линии. Нужен был нажим посильнее, но его ручки слабенькие, как и полагается всем шестилетним деткам, поэтому карандаш соскользнул и смазал мимо, но Джейми не оставил попыток. Пока брат выводил каракули, Кейден отвел взгляд в сторону. Итан был как всегда сосредоточен во время тренировок: брови сведены и немного нахмурены, глаза сощурены и смотрят вперед, идеальная ровная стойка говорит о том, что опыт с каждым разом берет свое. Метательный нож в его руке смотрится естественно и органично, слово он являлся продолжением его тела. — Я все испортил, — Джейми наконец издал полный сожаления хнык. — Все в порядке, Джейми, — Кейден попытался подбодрить его, хотя знал привычку этого ребенка вечно винить себя во всем, даже если вины нет. — Все равно это не самый мой удачный рисунок. — Твои рисунки лучше, чем мои, — произнес он приободрившись. Кейден улыбнулся. — Ты тоже будешь хорошо рисовать, когда подрастешь. Опыт приходит с возрастом, — он протянул ему раскрытую ладонь. — Давай попробуем вместе. Джейми обхватил карандаш, а Кейден направил ее руку в нужную сторону. Брату нравился процесс, и он улыбнулся, когда начала получаться пышная розочка. — Только розы не бывают зелеными, — на всякий случай предупредил Кейден шутливо. — Ладно, Джейми, иди покидай мячик. Кейден все еще улыбался. Солнце светило прямо в глаза, и он сладко жмурился, примериваясь фиолетовым мелком к новому листу бумаги. На самом деле сейчас не хотелось ничего серьезного и Кейден просто вознамерился начертить первое, что пришло в голову. Он был погружен в свои мысли и даже сначала не испугался, когда мелок буквально отбросило из его пальцев. Руку резко прострелило острой болью, настолько сильной, что внезапный вскрик вырвался из груди. Кейден ничего не осознавал — не успел даже, только ощутил, как немеет рука, и заметил алые неровные струйки, капающие вниз с предплечья. Мышцы прошило насквозь: тонкое лезвие выходило с той стороны руки. Сознание замутило, и только потом Кейден увидел торчащий нож. Пронзительный крик Джейми был слышен, казалось, на всю улицу, а Кейден едва мог разобрать что-либо и просто провалился в темноту. Он готов был поклясться, что перед тем, как закрыть глаза, он увидел расчетливый и смотрящий точно на него взгляд Итана. Его тошнило. Внутренности выворачивало от боли, которую невозможно было приглушить даже сильными обезболивающими и антибиотиками. В больнице он метался на неудобной кровати и растратил все силы на то, чтобы не смотреть на сквозную рану и торчащий из нее нож. Хирурги переговаривались между собой, советовались, как лучше всего извлечь нож из предплечья без риска, но Кейдену было плевать на способ — главное, чтобы вытащили. Он провел несколько часов в лихорадке, и болевой порог, как назло, снизился и заставил прочувствовать каждый дюйм острого лезвия досконально: вот врачи хватаются за рукоятку, вот его на пробу шевелят… Вот его выдергивают, и у Кейдена перед веками взорвались вспышки ярко-красного. Родители ждали где-то снаружи. Они наверняка хотели знать, что произошло, но ирония в том, что Кейден сам не знал, ведь он упустил тот момент, когда Итан нацелился и отпустил нож в полет. Возможно, он не целился, возможно, все вышло совершенно случайно. Кейден продолжал утешать себя этим, но выходило ужасно неправдоподобно. Его отпустили только спустя пару часов, когда рану промыли и наложили противно пахнущие мази поверх тонкого слоя марли. Бинты пережимали верхнюю часть руки, но давление особо не чувствовалось из-за вколотой инъекции. Врачи посоветовали воздержаться от лишних нагрузок и иногда сжимать в ладони небольшой резиновый мяч, чтобы не дать мышцам атрофироваться, пока все будет заживать. Дома Кейден лежал в кровати и бесцельно пялился в потолок. Пялился день, два, три. На ближайшее время это стало его привычным занятием, помимо редких вылазок на кухню и ванную. Конечно же, он знал, что Джорджия и Бен пытались поговорить с Итаном на счет произошедшего, и они поговорили, если это можно так назвать. Кейден присутствовал на этом «семейном собрании», на которое его не позвали, правда ему пришлось стоять на лестнице за стеной и нагло подслушивать. Родители были взволнованы, как будто это они выстрелили сыну в руку, а Итан был спокоен, как никогда. — Итан, мы не хотим, чтобы ты чувствовал свою вину, — Бен старался быть мягким, но Джорджия едва ли была мягка. — Нет. Ты можешь не чувствовать вину, но, тем не менее, ты виновен и прекрасно об этом знаешь, — жестко произнесла она. — Случайно это или нет, но ты больше не будешь тренироваться в пределах нашего дома. В городе есть много площадок для подобных занятий. — И все же скажи нам, — попросил отец жестче. — Ты знал, куда целился, или все вышло спонтанно? Просто поразительно, насколько Итан был беспечен. Хотя нет — ничерта поразительного. — Очень трогает ваша забота, — непринужденно хмыкнул он. — Но я не чувствую вины. Все вышло случайно. Кейдену вовсе не нужно было подслушивать разговор, чтобы узнать правду, которая так и не прозвучала, да и вряд ли теперь прозвучит когда-нибудь. Они перебрасывались безбожно короткими фразами в школе и дома. Кейден не ждал сверхоткровенности от Итана — знал, что бесполезно, а сам Итан привычно бесстрастный. Если в его мотивах и имелась причинно-следственная связь, то она была зарыта очень глубоко. Едва ли Итан сам себя понимал, но при этом каждое его действие в этой жизни — четко продуманный шаг, словно он одолевал понятные только ему барьеры. Кейден вспомнил их давнишний разговор про стеснительность и невесело усмехнулся, мысленно заменяя исходный вопрос на новый. «Скажи-ка, Итан, как можно осознанно метнуть нож в руку собственному брату?». «Просто». Самое ужасное то, что Кейден готов был простить. Глупо прощать человека, который намеренно не признает за собой ошибки и вины, но тем не менее он простил. Кейден пытался изменить хоть что-то в их отношениях, сколько себя помнил, но теперь пора было посмотреть правде в глаза и признать собственное бессилие. Кейден плохо справлялся с одной рукой. Он сидел на кровати и пытался сменить грязные бинты на новые, но ему удалось только снять марлевую повязку, дальше же — неудача за неудачей. Новый бинт не обхватывал предплечье с нужным натяжением и спадал, едва Кейден успевал обмотать по второму кругу, а просить кого-то — лишний раз убеждаться в своей долговременной неполноценности. Ему было ненавистно то, что теперь он еще не скоро сможет приступить к своим картинам, что в школе приходилось переспрашивать преподавателей по несколько раз во время лекций, потому что пальцы часто не слушались. Отборные словечки невольно слетели с языка, когда мягкая ткань вновь опала вниз, и Кейден с остервенением откинул от себя уже успевший пропитаться капелькой крови бинт. Он не сразу заметил присутствие Итана в комнате, а когда увидел — постарался не смотреть в глаза слишком долго. Бинт приземлился у ног Итана бесшумно и совсем нечаянно. Он поднял его с пола, одарив Кейдена критическим и — на мгновение показалось — понимающим взглядом. Итан подошел к нему плавно и медленно, как крадущаяся пантера, и встал напротив. Отряхнул побывавшую на ковре повязку и произнес спокойно: — Дай руку, — он сел рядом и не встретил ни отклика, ни сопротивления, когда коснулся чужого плеча. Кончиками холодных пальцев Итан провел у самой раны, затянутой неплотной красной корочкой, и несильно нажал по краям, где кожа была чувствительна и воспалена. Кейден ощутил неприятное давление, но позволил брату с интересом разглядывать результат своих «трудов». Итану и правда нравилось, это видно по оценивающему огоньку в его глазах, который он даже не пытался скрыть. Всматривался в пронизанные мышцы, как художник в свою лучшую работу. — Тебе кажется это забавным? — Кейден спросил, не зная, зачем. Когда Итан поднял серьезный взгляд, внутри все неуютно сжалось, как будто Кейдена раздевали и рассматривали под микроскопом. — В этом есть откровение, — сказал Итан, как-то непривычно-любовно водя по самому болезненному и нарывающему. Кейден не нашелся с ответом. Он был солидарен с мнением Итана и пугался данного факта, как кошмара, после которого просыпался в детстве в холодном поту. Сквозная рана в его руке была подобна завесе. Ничего не стоит «шагнуть» за нее и убедиться, что ты, как и поголовно каждый на земле, всего-навсего кусок мяса, сверху облаченный моралью, интересами и красивой «упаковочкой». Тонкость граней почти философична, как и всё прочее, что имеет рамки. Итану нравилось смотреть на это. Он не считал раны и ушибы красивыми. Красивыми он считал их суть, которая рассказывала только одну правду — люди уязвимы. Итан приподнял руку Кейдена и ловко обмотал ее бинтом несколько раз, разрывая конец на две половины и туго затягивая узел. Когда он уходил, Кейден смотрел ему вслед и думал, что никогда в жизни не применит на себе чудеса лазерной коррекции. Эта рана стала не только откровением в чистом виде, но и своего рода мазохистским воспоминанием. Память о том, как легко Итану удалось проникнуть под его кожу во всех смыслах. Недели тянулись долго. Все казалось каким-то формалиново-вязким, а с мертвой точки сдвинулись только учебные и бытовые дела. Джейми впервые устроил скандал, и Кейден справедливо занес это в список прогрессов. В конце концов, все до последнего думали, что мягкотелый и уступчивый Джейми никогда не научится отстаивать свои позиции и мнения, однако его истерика, закатанная на почве арифметики, приятно удивила. Кейден помогал ему складывать три и пять, иногда давая что-то посложнее чисел до десяти, и согласился с ним в том, что математика — невообразимая скука. Возможно, Джейми пойдет по стопам родителей и в будущем займется гуманитарными науками. Он понимал, что нужно преодолеть кучу страхов, чтобы войти в пока еще далекую от него взрослую жизнь, но при этом продолжал бояться даже самых обыкновенных ситуаций. В прошлый раз обнаружив в своей комнате паука, Джейми побледнел и издал лишь слабый писк. Он никогда не кричал, привыкнув выражать эмоции тихо и даже немного загнанно, а такая черта характера считается признаком слабости в современном обществе. Страшно подумать, что ожидает Джейми в будущем, если он пугался любых резкостей и тем более вида капли крови. — Кейден, — позвал он и осторожно потеребил повязку на его руке. — Это больно? Сложно было отвечать на подобные вопросы ребенку, который мухи не обидит. — Немного, — отчасти он сказал правду, потому что нож в плече — меньшее из зол, которые могут произойти в жизни человека. — Сначала я даже не почувствовал, потому что это было неожиданно. Я был… в шоке. — Что такое шок? Кейдену хотелось тепло улыбаться тому, как много Джейми еще предстоит узнать. — Это состояние, когда ты не знаешь, куда себя деть, — Кейден остановился на более-менее простой формулировке. — Как будто не веришь, что это происходит с тобой. Наверное, так. — Итан ведь не хотел обижать тебя? — по-детски загрустил он, и Кейден понял, что впервые вынужден соврать брату. — Конечно, нет, — он натянуто улыбнулся. — Итан никогда не сделал бы мне больно, — не получается разобрать, кого он утешал больше: ранимого ребенка или себя, но ответ пришел ровно в ту секунду, когда он увидел притаившегося в дверях Итана. В шестнадцать лет прошлогодние события казались чем-то фантастическим, хотя Итан вовсе и не изменился в характере. Нет, он больше не пытался случайно или намеренно навредить Кейдену, но последующие события только подтверждали скверность и «вирусность» его натуры. В школе для Кейдена настал один из самых неудачных периодов. Его в принципе никогда не любили, а теперь, когда у него были лучшие показатели среди всех в классе, к нему начали лезть с двумя целями: либо чтобы подлизаться и списать, либо чтобы прижать к стенке и списать. Были два-три одноклассника, которым было на него абсолютно все равно, но они и не стремились за него вступаться. Не то что бы Кейден позволил бы кому-то за себя вступиться, просто делить класс с равнодушными ублюдками было крайне неприятно. В его классе был один мерзостный парень — Уилл Блейк, и этот-то Уилл никогда не давал Кейдену прохода. Если один — еще нормально, но если он решал пойти в наступление со своими дружками, то можно ждать беды: как для нервов, так и для физического здоровья. Все началось с того, что учительница по литературе поставила Кейдена всем в пример, как самого успевающего и стремительно развивающегося ученика. Еще сидя за партой, он прикрыл лицо ладонью, непроизвольно выражая читающееся в его напряженной позе «только не это», а вот после начались настоящие проблемы. Уилл в буквальном смысле прижал его к стенке на следующей перемене. — Ну что, умник, — он дыхнул на него едким запахом табака. — Самым лучшим себя считаешь, да? Кейдену пришлось размеренно вдохнуть и выдохнуть. — Во-первых, не я, а во-вторых, чего тебе надо, Уилл? — Чтобы твое имя не висело на доске почета вместо моего, умник. Ну и еще решишь для меня пару контрольных. В этот раз Уилл был один, поэтому Кейден посчитал, что можно побыть смелым. Он дернулся в его хватке и попытался уйти. — Иди к чертям, Блейк. Зря он это сказал. Зря, потому что в следующую секунду в его живот резко вписался чужой и словно железный кулак, чуть не перебивший ему весь желудок. Кейден согнулся пополам, пожалев, что тот не перехватил его где-нибудь в более людном месте, а не в этом закутке возле школьного чулана с уборочным инвентарем. — Ты послушаешь меня, иначе я превращу тебя в сплошной синяк. Это было его последнее слово. Когда он отпустил Кейдена и ушел, Кейден увидел мельком посмотревшего в его сторону Итана. Он был занят разговором со своей вроде-бы-как-девушкой, но не мог не заметить того, что происходило. Впрочем, Кейден не питал никаких надежд — Итану было плевать, даже если его изобьет целая толпа. С одной стороны Кейден понимал желание Уилла быть на доске почета как лучший ученик их класса — в противном случае отец его убьет, но с другой стороны он не понимал, как можно быть таким невероятным мудаком, словно «мудачество» было частью его ДНК. Кейден морально крепился и готовился к следующей встрече с Уиллом, даже припас диктофон, который он обязательно включит, чтобы потом предоставить запись в качестве доказательства… Но в тот день Кейдену суждено было остановиться на заднем дворе школы, даже не дойдя до кабинета. Там стояли Итан и Уилл. Со стороны могло показаться, что их встреча случайна, и что сейчас один скажет другому «чего пялишься, придурок? иди своей дорогой», но они продолжали стоять друг напротив друга. И тогда Итан сделал несколько шагов вперед к Уиллу. Их голоса были не слышны с того расстояния, на котором находился от них Кейден, прячась за угол школы, и даже при всем желании он не смог бы читать по губам. Кейден видел только, как они перебросились парой слов, а потом Итан подошел еще ближе. Он наклонился к его уху и что-то проговорил. По мере осознания произнесенных фраз Уилл бледнел, и ужас проступал на его лице. Закончив говорить, Итан усмехнулся. Затем он полез в карман джинсов, и на этом моменте у Кейдена сперло дыхание, потому что тот достал перочинный нож и протянул его Уиллу. Вся фигура Уилла являла в ту секунду образ чего-то невероятно жалкого, неуверенного. Дрожащей рукой он принял нож из рук Итана и задрал рукав рубашки. То, что было дальше, Кейден был не в силах описать вразумительно. Несколько продолговатых росчерков по коже, искривившаяся мина Уилла, усилие, с которым он прорезал чувствительный покров. Все это какое-то безумие. Кейден скрылся и в последующие дни с ужасом ловил на себе полный страха и извинений взгляд Уилла Блейка.

***

Учебные показатели Сьюзи Пейдж стремительно скатывались вниз. Это не было секретом, учитывая, что учителя часто тыкали учеников носом в эти показатели, желая как бы возбудить в них мотивацию, а на деле делая только хуже. За последние полгода Сьюзи — некогда хорошистка — пропустила около тринадцати занятий без уважительной причины. Уважительная причина — это принесенная из больницы бумажка, а без нее тебя просто считали прогульщиком и раздолбаем. Родители Сьюзи были людьми, занятыми в области ландшафтного бизнеса, поэтому они вряд ли могли двадцать четыре часа в сутки смотреть за дочерью, а за все время учебы они появились на родительском собрании только два раза. Кейден знал Сьюзи как очень солнечного, энергетически теплого человека и не понимал, как объяснить для себя ее мешки под глазами, полное отсутствие макияжа и тотальные изменения в стиле одежды, которая теперь словно была снята с бабушкиного плеча: все эти кофты с горлом и рукавами выглядели просто отвратительно. Бедняжка, должно быть, тяжело переживала дефицит родительского внимания, а внимание одного только Итана и двух безмозглых подруг — сомнительная перспектива. Одно дело, когда человек осознает свою проблему и пытается с ней что-то сделать, другое — когда человек осознает и не пытается решить ситуацию вовсе. Второе приключилось с Сьюзи. Изредка появляясь на уроках, она больше не спрашивала у Кейдена конспекты и не просила списать и на контрольных и проверочных работах, не зная чего-то, просто смотрела на пустой бланк. Как-то Кейден подошел к ней после занятий с альтруистической целью узнать как у неё дела и, если получится, начистоту поговорить о ее состоянии. Все-таки они учились вместе уже несколько лет, да и к тому же она являлась девушкой брата. — Как ты, Сьюзи? Они остановились возле одного из кабинетов. — Спасибо, Кейден, все хорошо. — Слушай, — он замялся, но в итоге решил сказать все как есть. — Если у тебя есть какие-то проблемы, дай знать, ладно? — Проблемы? — ее бровь слабо изогнулась. — Да, проблемы. Ты сама на себя не похожа, Сьюзи. Что случилось за этот год? — Кейден, не знаю, что у тебя на уме, но у меня все хорошо. Отвали, пожалуйста. Она развернулась, намереваясь уйти, но Кейден совершил необдуманное — схватил ее за запястье. Сьюзи вскинула на него ошалелый взгляд. — Я же сказала — отвали! — и она толкнула его. Кейден никогда не забудет эту сцену. Не потому, что он пошатнулся от толчка, словно его толкнул стокилограммовый мужчина, а потому, что секундой до этого он ощутил на хрупком девчачьем запястье продолговатую, покрытую кровяной коркой, тонкую рану. Пазлы моментально встали на место. Дома Кейден накинулся на Итана неожиданно даже для самого себя. Стоило просто увидеть его — и ярость застлала глаза. — Что. Ты. Творишь? — он с налету пихнул его в грудь ладонями. — Когда ты перестанешь играть в свои игры?! Итан и бровью не повел. — Ты о чем, братец? — Я о твоей девушке. Я знаю, то, во что она превратилось — твоих рук дело. — И во что она превратилась? — Не делай вид, что не знаешь, — жестко произнес Кейден, внутренне подивившись собственной злости. — Я знаю, что под ее одеждой. Она режет себя, как порезал себя Уилл Блейк, когда ты приказал ему. — Допустим, твои догадки верны, — рассудил Итан степенно, словно выступал на дипломатических дебатах. — Чем ты докажешь, что в этом моя вина? Сьюзи взрослый человек, только она отвечает за свои действия. Или я не прав? — О, ты с детства прекрасно умел переводить стрелки, — выплюнул Кейден. — Не знаю, как ты это делаешь, но теперь прими факт — ты больше не брат мне. Я сыт всем этим дерьмом по горло. Итан нечитаемо посмотрел вслед его удаляющейся фигуре. Приступ астмы у Кейдена случился в конце весны совсем внезапно. Соседи постоянно что-то пилили, шумели, перекатывали тяжеловесные бревна по своему участку. Все вокруг привыкли к здоровенным бульдозерам у их ворот, а вот к тошнотворному запаху краски, разносящейся чуть ли не по всему району, никто не привык. Приступ застал Кейдена врасплох. Так случилось лишь однажды из-за ОРВ, когда ему было семь лет. Кейден едва помнил ощущения, испытываемые им в глубоком детстве, но был уверен, что сейчас все намного серьезнее. Голова кружилась от витающих в воздухе химикатов, а грудь сдавливало нещадно. Кейден еле дополз до двери и не успел ухватиться за ручку, как упал на спину, в бессилии сжимая кулаки. Мышцы сокращались в спазмах где-то внутри, и выдохнуть было просто невозможно, словно грудь придавило бетонными плитами. Если бы он был способен сейчас на проявление радости, то непременно обрадовался бы вовремя пришедшему в комнату Итану. Кейден беспомощно захрипел, умоляя взглядом о помощи, но Итан стоял над ним, а его лицо — точно недвижимый камень. Итан не спешил оказывать помощь. Итан не хотел помогать. Его взгляд был безразличен и сменился смутной заинтересованностью, когда он сел на колени рядом с мечущимся по полу Кейденом. Любой другой давно помог бы или хотя бы крикнул на помощь, но Итан — не любой другой, и Кейден для него все равно что заманчивая зверушка для личных опытов. Итан протянул к нему руку медленно, словно думал, как лучше подступиться, но когда его пальцы уверенно обхватили напряженное горло Кейдна, все мысли выстроились в четкую последовательную картинку. Кейден издал невнятный сип и слабо вцепился в чужое запястье, и этим словно подстегнул сжать ладонь на своей глотке крепче, но при этом постепенно, будто с осознанием дела. Дышать не получалось, паника сковывала почище любых цепей, и спустя пару растянувшихся в бесконечность секунд Кейден перестал сопротивляться. Он не видел смысла, да и оставшихся крупиц сил было недостаточно. Его жизнь в руках Итана, она утекала медленно и плавно. Оставалось только поддаться течению. Если это и правда последние минуты его жизни, пускай он уйдет из мира так же, как и пришел в него — смиренно и принимая происходящее, как данное. Большим пальцем Итан провел под подбородком, подцепляя его и вынуждая Кейдена смотреть свои в глаза. Прикосновения почти невесомы и дразнящи, как будто он решал, что делать со своей игрушкой дальше, а его рука усилила давление вокруг шеи, забирая и выжимая до последней капли. Итан забрал у него «бразды» правления уже очень давно. Наверное, именно поэтому он, не имея причин доказывать больше что-либо, в следующую секунду разжал руку и искривил свои губы в косой полуулыбке, напоследок ощутив замедленный под подушечками пальцев ускользающий пульс. — Мам, — позвал он негромко, — Кейдену плохо. Его откачали. Всеми позабытый ингалятор в аптечке таки дождался своего часа. Кейден больше не хотел спрашивать «почему?» или уж тем более «за что?», которые звучали жалко даже в собственных мыслях. То, что происходило, — это есть, и это данность. Смешно подумать, что все могло бы сложиться иначе. Кейден приписывал себе последнюю стадию идиотизма не без оснований: ему было обидно не то, что собственный брат едва не устроил ему «экскурс» в потусторонние пространства, а тот факт, что Итан не довел дело до конца. Сожми он пальцы покрепче и не позови кого-нибудь — и ситуация приобрела бы кристальную ясность, ведь намеренно дать кому-то умереть — сплошная однозначность без лишних подтекстов. Итан же не оставил и намека на конкретику, и это мучило. Он свел все шансы понять что-либо к ничтожному минимуму, потому что двусмысленность и многозначность — его натура. Итан был умен и расчетлив, поэтому он вплоть до миллисекунд дробил то время, что он держал Кейдена за горло, чтобы вовремя отпустить. Конечно же, он не думал убивать своего брата, даже если такое желание имело место быть. Если. Кейден привык, что прозрачные намерения — совсем не про Итана. В то время, как подростки хотел быть понятыми, Итан не хотел, чтобы его понимали, а Кейдену нужно понять его, иначе он просто тронется головой. Тупик, в котором нет места альтернативам. Итан мог душить его, мог лишать жизни постепенно, мог пронзить ему еще одну руку — Кейдену плевать было на состояние своей внешней «оболочки», но вот внутренняя, кажется, дала трещину, и это намного хуже, чем все прочее. Он давно не лелеял надежду, что с Итаном будет по-другому, но все еще верил в откровенность между ними. В этом водовороте Кейден начал медленно, но верно терять себя.