Между выдохом каждым и вдохом С неба летит звезда Fleur, Больше не будет больно и плохо
Возвращаться домой было ещё тяжелее прежнего. Казалось, даже тёмное небо давит на плечи, всё увеличивая груз. Скрежет ключей в замочной скважине показался в ночной тишине особенно громким. Не включая свет, Гуаньшань уже прошёл было в сторону своей комнаты, когда понял, что мама не спит. Она сидела на диване в гостиной, подогнув ноги и кутаясь в домашнее мягкое платье. Рядом работал без звука телевизор, и какие-то певцы на экране без толку разевали рты, как выброшенные на берег карпы. Он молча подошёл и сел рядом. За последние двое суток он словно впервые с рождения как будто позабыл об её существовании. А ведь она была рядом всегда. Мама. Усталые карие глаза, вьющиеся рыжие волосы, сейчас убранные в низкий кудрявый хвостик, тихий, ласковый голос, который рассказывал ему сказки перед сном… совсем не такие, как отец. Добрые, волшебные. Жаль, что в их жизни доброго и волшебного практически не случалось. Мама заглянула в глаза, и потянулась к нему, не настойчиво, но он сам без подсказок протянул руки, ныряя в тихие объятья. Грудь сдавило пониманием, что в погоне за своей целью он упустил одну, но очень важную деталь — а что будет с ней, когда его не станет? Как-то походя он принёс в жертву не только своё, но и её будущее. И вновь подкатило к горлу горячей волной. Мама ни о чём не спрашивала, просто давала ему время, чтобы, как в детстве, беззвучно плакать, не обращая внимания на вздрагивающие плечи, на то, как промокает воротник её платья. Слёзы на физическом уровне приносили облегчение, и вскоре он затих, пока его мягко баюкали, хотя он уже давно не помещался в этих тонких руках. И не мог больше спрятаться ото всех бед этого мира в её бесконечной любви. Наконец дыхание стало ровнее, дрожь улеглась, и Шань отстранился, давая себе ещё немного тишины, которая между ними всегда была такой уютной. Потому что слова, которые он должен будет произнести неминуемо разрушат её. — Прости… прости! — Тебе не за что просить прощения. — Есть. Мам… мне нужно кое-о-чём у тебя спросить. Она молча ждала, понимая, что сын не стал бы заводить разговор просто так. Он вообще говорил мало, хотя и знал, что может поделиться всем, чем захочет в любой момент. Её упрямый ребенок, вечно пытающийся взять на себя не по силам… Он собрался, хмуря выгоревшие брови. — Это об отце. Расскажи мне всё, что ты о нём знаешь. — К чему это? Его давно нет с нами. — Мне нужно знать. Я помню, что в детстве он рассказывал мне разное… тогда его рассказы меня пугали и я не хотел слушать. Но теперь кое-что изменилось. Дейю протянула руку и взъерошила его волосы. — Ох, Шань… я не знаю, что с тобой творится и очень беспокоюсь. Но если ты хочешь… Шенг мало что рассказывал о своей семье. Я какое-то время думала, что он вообще сирота и не помнит своих родителей… Мо Шенг вырос при даосском храме. Его мать погибла при загадочных обстоятельствах, когда он был совсем ребенком, после чего отец решил искать бессмертия и вместе с сыном переселился в глухую деревеньку в горах, где располагался малоизвестный храм. Шенг с детства верил в Дао, верил в богов и… демонов. Когда наконец захотел рассказать жене о своём отце, то утверждал, что тот мог видеть злые сущности, общаться с ними, изгонять, излечивая больных. А вот сам Шенг, по его словам, был этого дара начисто лишён. Нельзя было сказать, радовался он этому обстоятельству или оно его печалило. В молодости он практически не вспоминал об этом. Но после рождения Гуаньшаня всё изменилось. Шенг стал искать любую информацию о потустороннем. Покупал амулеты и утверждал, что мир наполнен невидимыми существами, которые могут быть опасны, если не пытаться никак от них защититься. «Лучшая защита — это знание». Так он говорил. Дейю все эти рассуждения были непонятны, но она любила мужа и уважала его убеждения. Вот только чем дальше, тем сильнее это становилось похоже на одержимость. Стоило маленькому Шаню научиться говорить, как отец начал расспрашивать его, не замечает ли он чего-то, что не относилось к этому миру. Ребенок не понимал настойчивых расспросов и чего от него хотят, начинал плакать. По словам Дейю, Гуаньшань и вправду иногда прибегал к ней испуганный, говоря, что видел страшную тень, которая таращилась на них из подворотни или что-то подобное. И если мать не придавала значения, просто успокаивая сына, то отец хотел знать все подробности, чем доводил малыша до истерики. Последней каплей стал момент, когда, вернувшись вечером домой, Дейю увидела, как Шенг читает ребенку странную чёрную книгу, а тот только тихо плачет, не желая слушать, но не смеет перечить отцу. В тот день они в первый раз по-настоящему поругались. Отец ушёл из дома. Какое-то время он ещё пытался встречаться с ней и сыном, и они даже проводили выходные вместе: ходили в кино и на прогулку. Но рано или поздно разговор вновь сворачивал в старое русло. И Дейю пришлось запретить бывшему мужу появляться в их доме. Она понимала, что должна оградить сына, пока он не получил моральную травму, которая заставит их потом ходить по психологам. Тогда же начались проблемы с деньгами — ей пришлось работать на полставки, чтобы встречать сына из школы в первых классах, а потом брать ночные смены. Только так получалось сводить концы с концами. Платили ей совсем немного — без связей устроиться на хорошее место было тяжело, несмотря на её трудолюбие и готовность браться за любую работу. К тому времени Гуаньшань начал ходить в школу, и добавлять ему проблем и нагрузки совсем не годилось. А спустя полгода Шенг исчез, как будто растворился в воздухе. Полиция завела дело, но никакого продвижения не было, его объявили пропавшим и дело закрыли. К концу рассказа на глазах матери выступили слезинки, и она поспешно стёрла их запястьем. Гуаньшань слушал её не перебивая. Он практически ничего не помнил об отце. Видимо, воспоминания оказались травмирующими, и память затёрла их. Единственным чётким воспоминанием оставалось то самое, где отец протягивал ему книгу. Ту, которая и сейчас лежала в кладовке, где Гуаньшань так и не успел навести порядок. — Шань… моя шкатулка. Почему ты не сказал, что она тебе нужна? — Прости, мам. Я куплю тебе новую. Вот только устроюсь заново на подработку. — Скажи мне, дорогой. У тебя ведь нет серьезных проблем? Если я могу тебе чем-то помочь… — Нет, — он замотал головой. — Нет, мам. Если что-то… я скажу. Врать ей было стыдно, и он почувствовал, как краснеют щёки. Но другого выбора не было. Может быть, Шань признается матери во всём до того, как его не станет. Но сейчас он должен был оставить ей хотя бы ещё немного спокойной жизни. В голове продолжал крутиться её рассказ. Зачем-то отец показал ему книгу. Он верил… верил в демонов. И теперь сам Гуаньшань верил тоже. Он должен узнать больше. Узнать всё, что знал его отец. Всё, что может как-то помочь. Сейчас, глядя на маму, вспоминая стеклянный, пустой взгляд Тяня, он не мог опустить руки и сдаться. — Ты ел что-нибудь? — мама погладила по плечу, привлекая внимание. Сам он настолько ушёл в свои мысли, что едва услышал её вопрос. — А… нет. — Пойдём. Я там приготовила баоцзы. Твои любимые. Сначала он хотел было отказаться, но внезапно почувствовал просыпающийся голод. Кажется, он не ел уже двое суток? Больше? Поэтому всё-таки согласно кивнул, и они отправились на кухню. Мамины баоцзы были, как всегда, невероятно вкусными.***
Перед сном Гуаньшань поймал себя на том, что пялится в телефон, словно ждёт чего-то. Он и ждал. Так привык, что перед сном ему без конца пишет и звонит один и тот же абонент. Тот, которого он как только не именовал: от Хэ ёбаный Тянь до Сутулая Псина. Вот только сейчас он, несмотря на то, что был в сети, не прислал ни одного сообщения. Это было непривычно и казалось нереальным. Всё-таки прошло ещё слишком мало времени, чтобы… привыкнуть? Казалось, привыкнуть к этому невозможно. К тому, что если сейчас он наберет номер, то не услышит такое тёплое, взволнованное «привет, малыш»… Он никак не мог решить, что больнее — переживать вот эту тоску и желание услышать хотя бы голос или всё же сдаться ей и, набрав, разбиться в очередной раз о «Нормально. Спасибо, что позвонил». И дальше слушать долгие гудки, собирая себя обратно по разлетевшимся кусочкам. Наконец он отложил телефон, так ничего и не написав. Ему нужен, очень нужен Тянь. Человек — существо жадное. Считанные часы назад он сказал бы, что отдаст всё что угодно за то, чтобы тот дышал. Как же этого оказалось мало. Теперь хотелось, чтобы его глаза лучились теплом и улыбкой, длинные, паучьи пальцы дарили свои такие разные прикосновения, и сердце заходилось болью от понимания, что пока это невозможно. И тлело робкой надеждой, что он хотя бы один раз сумеет увидеть и почувствовать всё это вновь. Но сначала надо хотя бы как-то нащупать в этой кажущейся непроглядной темноте ниточку. Любую ниточку, пусть тонкую, обрывающуюся в руках. Лучше что-то делать, чем лежать, глотая слёзы и ждать конца. Первым, что он решил, было то, что в школу он больше не вернётся. Просто не сможет каждый день видеть Змея, который, он не сомневался, не оставит его в покое. Он так и не разобрался, чем или кем тот был. Все разговоры с Ше Ли сбивали с толку. Внезапные приступы жестокости оставляли ощущение если не страха, то смешанной со злостью и кислой желчью беспомощности. Так было и до этого, а теперь Гуаньшань познакомился с ещё более ужасной его ипостасью. Демон. Отец считал, что с ними можно бороться. От них можно защищаться. И его дед… пускай Гуаньшань впервые услышал о нём сегодня, теперь он был полон решимости узнать. Всё, что было у него сейчас — чёрная книга. Мо поднялся, как мог тихо вышел в коридор мимо спящей мамы и заглянул в кладовку. Книга всё ещё лежала там, где он её оставил. Взять в руки темнеющий, словно политый мраком переплёт было всё равно, что гремучую змею. Но он покачал сам себе головой и обхватил рукой кожаный корешок. На то, чтобы ещё раз просмотреть всё написанное, ушло несколько часов. К несчастью, ничего нового он оттуда не почерпнул, только подтвердив свои догадки, что Демон Перекрёстка был с ним нечестен. Книга утверждала, что ему было положено именно десять лет жизни. Мысленно Мо посетовал было на автора, который не предупредил о том, что формулировать желания нужно предельно чётко. Впрочем, тут же понял собственную глупость. Имея дело с демонами, другого ожидать и не приходилось. Вот только ему это пришлось делать впервые… или не впервые? Знать бы. Время далеко перевалило за три часа утра, когда он отключился, продолжая держать в руках книгу, уронив голову на подушку. Стоило сознанию провалиться в сон, как перед ним снова возник образ отца. — Гуаньшань. Запомни то, что я тебе сейчас скажу. Никогда не иди на сделку со злом. Но если однажды ты попадёшь в ситуацию, из которой просто не будет выхода… в самом крайнем случае, когда не будешь знать, что тебе делать — есть то, что тебе поможет. У тебя есть дар, он был у твоего деда, я знаю. Ты очень на него похож. Если тебе понадобятся ответы, а меня не будет рядом — приезжай в Уишань. Найди моего друга, Чжань Веньяна. Запомнил? Он рывком сел на кровати, с трудом переводя дыхание. Отец говорил не о книге. Не она — то, что ему поможет. Он говорил о прошлом их семьи, о том месте, в котором находятся ответы. Мог ли он знать, что однажды так случиться? Гуаньшань не верил в предначертание, в судьбу или знание будущего. Но, выходит, отец чувствовал, что рано или поздно в его жизнь придёт нечто, на что не хватит его собственных сил и знаний. Спать больше не хотелось. Мо включил старенький компьютер и начал искать хоть что-то про даосский храм, расположенный в горах. Уишань. Где-то щёлкнуло, отсчитывая новый день. Их у него оставалось всего триста шестьдесят три. Это смахивало на настоящее сумасшествие — срываться в неизвестность, опираясь на приснившиеся слова давно пропавшего без вести отца, но едва ли большим, чем всё, что произошло с ним за последние дни. Ближе к утру, когда он уже собирался нажать на кнопку оплаты заказанного билета на поезд через Шеньчжень до Уишаня, накатило ощущение нереальности. Собственная комната закачалась, и он схватился за стол, чтобы убедить себя в том, что существует хотя бы это. И повернулся, словно заново разглядывая свою комнату: слегка выцветшая бежевая краска на стенах, узкая кровать, которую он даже не заправил, когда встал посреди ночи, тихо гудящий компьютер, просачиваюшийся сквозь ветхие рамы гул редких проезжающих по переулку машин. Что он будет там делать? Что скажет человеку, которого впервые в жизни видит? А школа? Мама? Вся его жизнь, которая прямо сейчас летела куда-то к чертям. Может быть, всё это — дурной сон. И сейчас он встанет, оденется, возьмёт свой оранжевый рюкзак и пойдёт на автобус до школы…? Гуаньшань взглянул на часы. Пять тридцать. Вскоре прозвенит будильник и проснётся мама. Как объяснить ей его решение уехать? Ощущая, что голова сейчас взорвётся, он сжал её руками, зарываясь пальцами в волосы. Вот как-то так, наверное, и сходят с ума… его отца считали сумасшедшим. Что если он сейчас тоже сошёл с ума? В это проще поверить, чем в историю про воскрешения и контракты с демоном. Можно было прямо сейчас открыть дверцу шкафа, на котором изнутри крепилось большое зеркало и проверить… но что это докажет? Что у него галлюцинации? Обратиться к врачам? Мало того, что на это не было лишних денег, в случае, если всё же самая страшная версия событий правдива — он потеряет ещё время. А оно тикает неумолимо, отмеряя отпущенные ему дни. Всё же, решив доверять своим ощущениям, он встал и медленно приоткрыл дверцу шкафа, отвернулся, шумно дыша и не решаясь взглянуть на своё отражение. Ну же. Стоило повернуть голову и упереться взглядом в поверхность зеркала — грудь прошило сотнями иголок разом и на футболке начали расплываться кровавые пятна. Казалось, кровь шла быстрее, чем в первый раз, и её было больше. В считанные секунды она начала капать на пол, заливая джинсы и голые ступни. Одежда стала равномерно-красной, и он захлопнул дверцу прежде, чем паника вырвется наружу вскриком. Отдышался, прогоняя тошноту и слабость, и пошёл в ванную, старательно не глядя в зеркало, сразу занавесив его полотенцем. Мама вскоре встала, и, глядя на её обеспокоенный и бледный вид, хотелось сказать что-нибудь, пускай и лживое, но успокаивающее. Вот только Гуаньшань никогда не был мастером утешений. Вместо этого он приготовил ей нехитрый завтрак, экономя время, за что она с благодарностью погладила его руку, и, отправив в раковину чашку с остатками кофе, выпорхнула в коридор, гремя ключами. Поезд отправлялся поздно вечером, у них будет время на сложный разговор. А пока предстояло как-то прожить этот день. Оставаться дома не хотелось, и Мо покидал в рюкзак какие-то учебники и поплёлся к автобусной остановке. Голову разрывали противоречивые мысли, никак не собирающиеся во что-то связное, даже когда он вышел из автобуса и медленно брёл в знакомом направлении. Школа встретила гомоном, все здоровались, обсуждали новости, но у Гуаньшаня было ощущение, что все они находятся где-то по другую сторону толстого мутноватого стекла. Есть мир обычных людей, а есть — его собственный, и они едва соприкасаются в какой-то неуловимой точке, но слиться воедино им уже не судьба. Так он пересёк школьный двор и задержался, не в силах решить, входить в здание или в этом нет ни малейшего смысла. Неожиданно среди разноголосого шума он услышал нечто, отчего волоски на шее приподнялись, а затылок закололо. Он всегда мог легко выделить этот голос, даже в самом ужасном шуме. Мо показалось, что он оказался в ледяной воде, поворачиваясь медленно, чтобы увидеть это своими глазами. Через школьный двор шёл Хэ Тянь. Вокруг него толпились парни и девчонки, о чём-то весело переговариваясь. То и дело одна из девушек обращалась к Тяню, а после и вовсе поднырнула под его руку, так чтобы он обнимал её, и его ладонь послушно улеглась ей на талию. К лицу была приклеена совершенно мёртвая улыбка. Именно приклеена — словно губы раздвинули насильно и зафиксировали изнутри проволокой. Он что-то отвечал, и помертвевший Гуаньшань следил за этой процессией, ощущая липкий накатывающий ужас. Неужели они не видят? Не понимают? Или им всем просто наплевать? Наплевать, пока на лице эта жуткая улыбка, пока он кривым зеркалом отражает их же слова и послушно идёт туда, куда его ведут? Он стоял так, пока они не скрылись за дверями школы. Больше сомнений не было. Он сумеет убедить маму. Потому что позволять вот этому занимать место Тяня, жить его жизнью он не мог. Снова захотелось найти Шэ Ли, но он вполне осознавал, что наткнётся на глухую стену непонимания. Поразмыслив, Мо пришёл к выводу, что тот, кого он видел на перекрёстке, и тот, в чьём обществе он провёл так много времени в начальных классах — не одно и то же. Пускай они и выглядели одинаково, но в мимике, в жестах, в чём-то слабо уловимом была разница. Насколько бы ни был жесток и порой неадекватен Змей, он всё же оставался человеком. А Демон Перекрёстка был совсем иным существом, и источаемая им жуть была иного порядка. Ломать над этим голову и дальше не хотелось, Мо развернулся и, наплевав на окрик дежурного, выбежал за ворота школы. Он бесцельно слонялся по городу до самого вечера, научившись виртуозно уворачиваться от того, чтобы увидеть своё отражение. Казалось, они подстерегали его повсюду — в глянцевых боках проезжающих машин, в витринах магазинов, даже в случайных лужах на асфальте. В конце концов он пришёл в парк, где опасаться можно было только тех же луж, и стал смотреть наверх, где над городом нависали серым плотным одеялом тучи, а тишину разрывали только ветер и карканье нескольких ворон, кружащих над деревьями. Так, пока он ходил по узким дорожкам, в нём рождалось странное спокойствие. Вернувшись домой, Гуаньшань завершил покупку билета, придирчиво перебрал вещи, по несколько раз складывая и выбрасывая то, что казалось лишним. В итоге всё необходимое уместилось в тот же школьный рюкзак. Время ещё оставалось, и он решил потратить его на то, чтобы приготовить ужин. Кто знает, когда им с мамой удастся вот так посидеть на уютной кухне под желтым абажуром ещё раз. И придётся ли…