Искра жизни

      3 месяца после…       Вивьен лежала на своем излюбленном камне, омываемым синими морскими водами прямо под отвесной скалой утеса, невидящим взором смотрела на уцелевший маяк на краю холма. Может кто-то когда-нибудь приплывет на его свет? А сейчас она мечтала о смерти. Каждый день просыпалась и шла сюда, чтобы лежать весь день и просто смотреть в горизонт с оглушительной пустотой в голове. Да и вообще везде теперь пустота. Пепел и прах. Какой сейчас год или день? Она не знала ответов. Неровности камня больно врезались в ее кожу, оставляя синяки и царапины, но зато вытесняли ее внутреннюю боль. Она считала, что заслужила это, что никого не уберегла и не спасла. Практически не помнила первый месяц после гула: сознание то и дело меркло, отказываясь воспринимать действительность, память ускользала, а мысли путались и всплывали в голове абсурдными фразами. Порой ей казалось, что она сходит с ума. Что Вивьен ждало в итоге? Ее сестра мертва, Хельга и родители тоже, она потеряла ребенка.       В тот роковой день оставшиеся в живых безжизненно шагали в поисках новой жизни. Сохранились деревни, расположенные ближе к утесу, и среди прочего пепелища казались бессмертными. Титаны до них не дошли. Люди заселяли то, что осталось — жалкие клочки земли. Несчастные, которые упали со скалы в воду и выжили, лишились возможности ходить, повредив позвоночник от столкновения с водой. Томас Эдиссон был в их числе. Тед едва оправился психически, мучался ночными кошмарами и не мог больше лечить людей. Марлин умерла из-за его бездействия. Наги отправился искать хоть что-то живое извне. Через две недели вернулся с изможденной, изнуренной Хелен Штраус, которая каким-то чудом выжила, провалившись в глубокую пещеру под землей. Еле выбралась, и чуть было не умерла от голода, когда ее нашел Наги. Вивьен тогда даже не удивилась, только сердце тепло затрепетало в груди: человек с такой неуемной жизненной энергией, как у Штраус, казалось, выживет в любой апокалипсис.       Стоял пасмурный осенний день, однотонность которого разбавляли только пролетающие над морем беспокойные чайки. Сегодня к ее месту на камне пришла Хелен. Разулась, уверенно ступая на пенистую волну, подходя ближе к девушке. — И долго еще будешь жалеть себя? — с прямолинейной жестокостью спросила Штраус. — Иди к черту, — оскалилась Виви, даже не поворачиваясь к женщине. Теперь ее чрезмерная энергия, заставляющая ее что-то делать, только раздражала, разжигала ненависть. — Послушай, сестренка. Ничего уже не изменить. Да, жизнь мразь и без разбору убивает то, что тебе дорого. Но ты остаешься. И это лучше, чем ничего. Кто-то должен продолжать жить на руинах былой жизни, и это мы. Это наш крест. Мы пережили конец света, пережили родных, пережили друзей и остались. Поэтому соберись и делай то, что должно. Я уверена, мы не единственные выжившие в целом мире. И честно, нам повезло быть живыми здесь, на краю земли, где есть вода, еда и даже остатки былой цивилизации. Ничего не потеряно. И я от тебя не отстану, пока до тебя не дойдет эта простая истина — все цепи прошлого сброшены. Теперь белый лист, и счастье вернется, но позже, так что очнись уже от мрака, — с этими словами Хелен с размаху ударила ногой об воду и Вивьен окатило холодными брызгами. Девушка яростно вскочила на камне, злобно шипя на надоедливую подругу. Хотелось вцепиться пальцами ей в волосы, сделать больно, заставить замолчать, уйти и больше никогда не видеться. — Оставь меня в покое. Убирайся. Я больше не хочу жить. А зачем вообще жить, если тот, кто дает эту самую жизнь, в любой момент придет собрать урожай? Скажи, раз такая умная. Я никогда не жила по-настоящему и уже не буду, — Виви сорвалась на крик, но ослабевший голос лишь надломлено хрипел. Ее волосы давно уже спутал ветер и теперь неприятно трепал по щекам, под глазами залегли фиолетовые тени, выдавая бессонные тревожные ночи. — Врешь. Ты сильнее своих печалей, раз все еще сидишь здесь живая. Но нужно вставать и что-то делать! В движении чувства не так душат, притупляются. И чем дольше ты будешь находиться в своем коконе, тем сильнее увязнешь. Я не прошу тебя сейчас отбросить прошлое, забыть о потерях, но прошу — начни с малого: двигайся и делай хоть самые простейшие бытовые вещи. — Не могу, Хелен. Меня нет, больше нет, — Вивьен всё больше сжималась в комок, всё ее естество противилось словам подруги, восставало против. — Я помню, кто ты, сестренка. Ты — писатель, автор, журналист. Ты можешь стать последним маяком для людей, разнести по остаткам жизни надежду на лучшее. Жизнь мимолетна, но пока есть миг, ты можешь менять пространство вокруг себя. Все начать с начала. Что бы подумала Марлин, если бы увидела тебя сейчас такую жалкую и никчемную?       В воспоминаниях Вивьен слабо отдались слова сестры, берущей с нее обещание быть счастливой и жить. Она же обещала ей. Хелен зашла на запретную территорию — тему, которой нельзя было касаться. Звериная ярость охватила ее, правда резала горло, и сейчас она, дрожащая, озлобленная, истощенная, бросилась на Хелен, выплескивая всю свою накопленную горечь и боль. Однако женщина быстро перехватила руки Виви, сжатые в кулаках, и со всей силы толкнула прямо в глубину навстречу несущейся шипучей волне.       Девушка вскрикнула и погрузилась под воду, быстро достигая дна. Тысячи рефлексов вмиг отозвались во всем ее теле, свет с поверхности слабо отражался в ее потухших глазах. Но она смотрела на него, быстро вспоминая всю свою никудышную жизнь: гетто, кадетский класс, нелюбовь отца, запреты и пропаганду, жизнь в золотой клетке Тайбера, дрожь земли, смерти. Столько боли. А потом сами по себе всплывали картинки, как они с сестрой плели цветочные венки на утесе, как весело они смеялись на пятничных вечерах Теда и Хельги, как она скакала на лошади, свободно раскинув руки в стороны, как с замиранием сердца ждала выпуска собственных статей в Марлии. Такие редкие, еле уловимые моменты безграничного счастья, которые зажигали внутри слабую искру. Сможет ли она когда-нибудь разгореться в пламя? И когда воздух в легких закончился, Вивьен резко оттолкнулась ногами от дна и вынырнула на поверхность. Но не успела отдышаться, как ее сразу же накрыла новая, несущаяся к берегу волна. Нелепо барахтаясь, Виви старалась подняться на ноги, жадно хватала губами воздух в попытках сделать полноценный вдох. Шаг, потом еще один — выбралась на берег и устало плюхнулась к ногам Хелен, выплевывая воду из легких. — Не хотела бы жить — захлебнулась, — усмехнулась Штраус. — Жду тебя наверху в деревне. — Дура, ненормальная! — завыла Вивьен, пытаясь отдышаться. Затем перевернулась лицом к небу, по которому безмятежно парили далекие птицы, без труда размахивая белыми крыльями. Крыльями свободы.       Днем она не могла есть, ночью не могла спать. Страшно отощала за этот период: плечи стали совсем острыми, лопатки и позвоночник выпирали костями наружу, щеки впали, а сил вообще не было. Каждую ночь ей снились кошмары, в которые приходил ее нерожденный ребенок. И это добивало ее сильнее: стоило только сомкнуть глаза, как ей виделась она сама, сидящая на солнечной лесной поляне, а рядом копошился маленький темноволосый мальчик — ее сын, который совсем не был похож на Вилли Тайбера, как она того боялась. Мальчик молчаливо ходил вокруг нее по поляне, заинтересованно разглядывая, что происходит за деревьями. Она следила за ним, испытывая колоссальнейшее чувство вины за то, что потеряла его, не уберегла, не сдержала обещание. А затем мальчик подходил и с полными надежд глазами говорил ей: — Мама, пойдем, папе нужна твоя помощь там, — и указывал в просвет за деревьями. И она было подхватывалась с места и бежала за мальчиком. Ветки больно ударяли и жалили кожу, но сын ловко уворачивался и вел ее все дальше к свету. Потом Виви резко останавливалась и шептала: «Я не могу».       Тогда она просыпалась в холодном поту, судорожно запуская пальцы в свои спутанные волосы. Когда мертвые зовут живых — это ли не самый настоящий кошмар? Но во сне мысль встретиться с Вилли Тайбером казалась хуже убийства.       Мокрая и продрогшая она поднялась на вершину утеса в их новый дивный мир: небольшая деревня постепенно заполнялась жизнью, строились новые дома, люди охотно сплочались, помогая друг другу, кто чем может. Но это только на первый взгляд. Большинство все же жило затворниками, проживая свои трагедии в одиночестве за закрытыми дверями. Иногда жители в гробовой тишине выносили из дома чей-то труп с посиневшим следом на шее или алыми полосками на руках. Иногда к утесу прибивало чьё-то сброшенное со скалы тело. Бедолаги, что не смогли это всё пережить, и их даже можно было понять.       Вивьен вяло плелась по деревне, глядя себе под ноги, с тела и волос медленно стекали морские капли, и было так холодно, что губы посинели, и вся она выглядела, словно восставший со дна утопленник. Люди в ужасе расступались перед ней, жалостливо перешептываясь между собой: «Бедняжка, совсем с ума сошла от горя», «Может утопиться пыталась и не смогла?», «Говорят она ночами бредит, видит мертвецов», «Была такой красивой, а сейчас как мумия живая», «Ходят слухи, что она прокляла того врача Теда за то, что он не смог спасти ее сестру от смерти». Виви обернулась на источник последней сплетни, словно одичавшая кошка, подскочила к мужчине и ядовито бросила: — А тебя я прокляну за твой мерзкий поганый язык и скормлю чайкам.       Мужчина в ужасе отпрянул от нее и завопил: — Да такую, как она, нужно изолировать от общества, совсем умом тронулась. — Заткнись, Майк, — дверь небольшого дома открылась, и на порог выкатился Томас Эдиссон, — лучше радуйся тому, что вся твоя семья уцелела и не трогай тех, кому повезло меньше.       Мужчине ничего другого не оставалось, кроме как закрыть рот. Томас подвинулся, пропуская Вивьен в дом, в котором стояла кромешная темнота, только маленькая керосиновая лампа мигала на рабочем столе. Они не открывали шторы и не разговаривали, вместе проживая свое горе. Вивьен молча прошла в свою комнату и скинула с себя мокрые тряпки, сваливая их бесформенной грудой в таз. Надела что-то темное, в зеркало уже давно не смотрелась. Она привыкла ориентироваться в темноте, невесомо двигаясь в пространстве комнаты.       Томас, хоть и был теперь прикован к инвалидной коляске, быстро приспособился к перемещениям на ней. В отличие от Виви, мужчина все свое время мастерил что-то своими руками: то инвалидные коляски для нуждающихся, то чинил свой полуразбитый фотоаппарат. Механическая мелкая работа занимала все его мысли и гнала ненужное прочь. Пытался убедить себя, что все еще может быть полезным людям, будучи лишенный возможности беспрепятственно двигаться. Виви бесцельно садилась рядом и уныло смотрела, как умело он паял запчасти и соединял их между собой.       Но сейчас дверь скрипуче распахнулась, и внутрь ворвалась Хелен Штраус, прерывая их молчаливую идиллию своим дерзким появлением. Следом за ней вошел Наги, и еще одна фигура нерешительно застыла в дверях. Тед. Смотреть на него было тяжело — некогда черные волосы поредели и поросли сединой, новые морщины прорезали лоб и щеки, плечи сгорбились, а сам мужчина теперь походил на молодого старика. Хелен настырно прошла к окну, у которого сидели Томас с Вивьен, и резко распахнула шторы. — Предлагаю провести время всем вместе. Нашла интересное местечко неподалеку от деревни, — уверенно проговорила Хелен, а Наги тем временем схватил кресло Томаса и бесцеремонно покатил его к выходу. Вивьен уже второй раз за день взбесилась на подругу: — Ты совсем охамела, Хелен? Оставь нас в покое. — Не заставляй применять к тебе силу, просто встань и пройди за мной. — Нужно поговорить, Ви… — подал слабый голос Тед, нерешительно переминаясь у порога.       Через полчаса все пятеро уже стояли у чарующего водопада, ниспадающего каскадом с невысокой, поросшей мхом скалы, образуя под собой небольшое пресное озеро с величественно выглядывающими из воды камнями. Нетронутое сердце этих земель, укромно уцелевшее в хаосе времени. Деревья скрывали это природное явление, оставляя друзей наедине друг с другом. Хелен быстро расстелила покрывало и водрузила на него корзину с едой. — Предлагаю, наконец, поговорить друг с другом и высказаться. Так что, присаживайтесь и угощайтесь, я испекла пирогов. — Хелен вела себя так, словно они собрались обычным пятничным вечером обсудить, как дела. — Это что за пир во время чумы? — ядовито бросила Вивьен, скрестив руки на груди. Ей хотелось выть, царапать ногтями кожу, сдирая до мяса, хотелось вернуть все назад, где такие вечера были чем-то обыденным. — Чума закончилась, Вивьен, — Томас с помощью Наги осторожно переместился на покрывало, вытягиваясь во весь рост. — Хелен права, пора начинать жить сначала. Знаете, Марлин — лучшее, что случилось со мной за жизнь, и, черт возьми, если бы вы не были отправлены сюда из-за гула, я бы никогда не встретил ее. Это были самые счастливые месяцы, проведенные рядом с ней. И если бы мне сказали, что она погибнет, я бы все равно прожил эти моменты рядом с ней снова и снова, даже зная, чем закончится наша история.       Вивьен беззвучно заплакала, сжимаемая тисками тоски. Иногда ей казалось, что она больше не выдержит слез, но стоило только начать вспоминать — как они сами собой уже катились печальной соленой рекой по щекам. — Я должен извиниться перед вами, — вступил в диалог Тед, опускаясь рядом с Томасом, и слезы несдержанно брызнули из его глаз. — Вивьен, Томас, простите меня за Марлин. Я навсегда виновен в ее смерти и в том, что не смог ничего сделать с собой. — Ты не виноват, — Томас тепло положил руку ему на плечо. — Мы не знаем наверняка, удалось бы тебе спасти ее. Я также мог удержать ее на том чертовом утесе, но не смог. — Но я мог попытаться, я врач — это было моим долгом. Я знаю, что ты, Вивьен, меня никогда не простишь, но я сам наказал себя. Мне не место среди врачей, я трус и тряпка, что теряется в самый ответственный момент.       Его слова глубоко засели внутри Вивьен. А что было ее долгом? Уберечь ребенка, спасти родителей и сестру. Никто не справился с возложенными обязанностями. Все проиграли. Простая истина заставила злость отступить. Девушка молча подошла к Теду и обняла его. Мужчина замер. — Я не прощу тебя только в одном случае, если ты бросишь лечить людей. — Что? Но я не могу. — Можешь. — Вивьен до боли сжала его в объятиях, слезы безостановочно струились по ее щекам. Сколько бы она не злилась на Теда и на саму себя, а время уже не обратить вспять, мертвых не вернуть к жизни, сколько себя не кори. И Хелен тысячи раз была права: Виви хотела жить, потому что обещала, потому что еще не жила по-настоящему: без обязательств перед другими, будучи свободной выбирать, где быть сегодня и с кем проводить время завтра. — Друзья, — Хелен, расплываясь в широкой улыбке, подошла и сгребла их троих в свои мягкие объятия, — мы нужны друг другу, иначе в одиночестве и отчаянии подохнем. Давайте начнем жить с начала. Все вместе. Эй, мой здоровяк-спаситель, иди к нам обниматься.       Пятеро взрослых людей, как дети, сидели подле чудесного водопада и обнимались, обливаясь слезами, оплакивая каждый своё, хороня все свои потери и невзгоды. Они были вместе, а значит имели опору, чтобы продолжать жить.       Когда друзья ушли, Вивьен решила задержаться у водопада. Сумерки уже давно сгустились, отражая от поверхности воды лишь слабый свет луны. Девушка быстро скинула с себя всю одежду и ринулась в водоем. Ледяная вода мигом прошибла все ее тело, вызывая неприятные покалывания, но заставляя голову мыслить ясно. Здесь только она, глухой шум водопада, звук разлетающихся в стороны брызг, темнота, в которой она привыкла существовать, и отчаянные движения руками и ногами в холодной пучине. Вдох-выдох, вдох-выдох. Двигайся. Снова и снова. Каждый день.       Через год…       Люди на краю земли поняли, что не одни. Первый корабль из других краев причалил к побережью, разнося такие долгожданные вести о жизни после: об уцелевших городах, о спасителях с острова Парадиз, об обмене ресурсами, необходимыми для постройки новой цивилизации. Море принесло надежду. Корабли стали ходить чаще, завозя и увозя товары и продукты, а позже и вовсе стали переправлять людей. Но мало кто был готов уехать тогда. Слишком пугала неизвестность.       Тогда Хелен впервые принесла в дом Виви бумагу и карандаши, заставляя написать хоть что-нибудь, но первое время у девушки получались лишь жалкие строчки о ничтожном. Со временем Вивьен, поднимаясь на тот самый маяк и встречая приплывающие корабли в мягком свете заката, загоралась слабой верой в людей, что продолжали жить, и из-под ее карандаша зарождались истории. Она писала о людях, о друзьях, о потерях, и постепенно ее текста пробуждали в людях улыбку, теплоту и надежду.       Друзья печатали ее статьи и разносили по деревням, подбрасывая листы под двери, развешивали на информационных досках на улицах, и люди откликались на это. Когда узнаешь чужие истории, невольно возникает чувство, что ты не один наедине со своей болью, что другие все же находят в себе стимул жить. И ты должен! Ты не один! Впервые Виви почувствовала, что все не зря, когда однажды сухая морщинистая рука старушки опустилась на ее плечо, пока девушка сидела на лавке, глядя как рабочие разгружают корабль, и сказала: — Молодец, девочка, что пишешь статьи. Моя дочка читает их и, слава святой Марии, стала выходить на улицу впервые после гибели мужа. Ну, будь здорова.       Вивьен смотрела вслед удаляющейся старушке и впервые за долгое время счастливо улыбалась, чувствуя, что наконец выбралась из-под обломков своих потерь, нащупала пульс. Тогда они с Томасом поставили новые цели — объездить все близлежащие уцелевшие округи и деревни, собрать потрясающий материал о людях, сделать снимки, а затем самим напечатать и опубликовать его. И все получалось.       Люди их узнавали, ждали, любили. И они продолжали.       ***       Через 3,5 года после…       Пятеро стояли у пришвартованного корабля, готовившегося отплыть в дальнее путешествие. Четыре пары глаз грустно смотрели на Вивьен, которая волнительно теребила сумку с вещами, поглядывая, как нерешительно люди поднимались по платформе на палубу. — Обязательно напиши, как доберешься до Марлии, — Хелен порывисто обняла девушку, звонко чмокнув в щеку, прижимаясь к ней мокрым от слез лицом. — Что-то я совсем стала сентиментальной, — прошептала Штраус, утыкаясь в плечо Наги.       Вивьен с умилением посмотрела на прекрасную пару, искренне радуясь, что Наги и Хелен обрели свое счастье друг в друге. — В твоем положении это нормально, — улыбнулся Тед, поправляя волосы которые совсем поседели, отливая серебром. Он боялся обнимать Вивьен, все еще чувствовал вину. Но девушка сама подошла к нему и взяла за руки: — Я не виню тебя Тед, прошу, отпусти. Ты лучший врач, которого когда-либо знали люди, и все возлагают на тебя большие надежды. Особенно я.       Печальные серые глаза мужчины тронуто заблестели, и они обнялись. Томас закашлял, привлекая к себе внимание, нервно постукивая по подлокотнику инвалидной коляски: — То, что я теперь на уровне ваших пупков, не значит, что можно оставлять меня напоследок. Виви, обещай, что вернешься и всё расскажешь. Я должен знать, как там на той части света. Лети, наша птичка. Будем скучать, сохрани это у себя, — и мужчина протянул девушке слегка потертые, высушенные от воды фотографии ее и Марлин. Вивьен беззвучно заплакала, бросаясь к нему на шею. — Я обязательно вернусь к вам.       Все еще раз обнялись. Вивьен счастливо зажмурилась, купаясь в чувстве, что эти люди стали действительно ее близкими. Как бы она не отталкивала их, не кричала и не пропадала в себе, они всегда были рады открыть ей дверь, протянуть руку помощи и разделить последний бутерброд. И где бы она не была, они всегда будут ждать ее и встречать в этом краю, как свою. И она искренне хотела стать таким же человеком, как ее друзья.       А путь предстоял быть долгим.       Корабль был единственной надеждой добраться до бывшего Ребелио. И сейчас Вивьен нетерпеливо дергала за подол платья, пытаясь унять грохочущее сердце при виде приближающейся земли. Она дома. Она мечтала вернуться с тех самых пор, когда год назад впервые пришел корабль именно из Марлии. Не из других земель, а с ее родины, которая все это время возрождалась. Здесь больше не было никого из ее близких, но отчего-то отчаянно хотелось вдохнуть теплый марлийский воздух, узнать, как теперь живут люди здесь. И спустя пять дней по воде девушка впервые за долгие годы ступила на родную землю. Хотелось визжать от радости — стен больше не было, марлийцы и элдийцы жили в одном месте, видать сильно помотала война. Ей не верилось, что она здесь, что сейчас сделает шаг и окажется на земле, где выросла, где работала, где всё было до боли знакомым даже в заново отстраивающихся зданиях.       Неспешно шла по улицам, вдыхала привычный морской аромат, заглядывала в глаза прохожих. А затем как вкопанная остановилась на том самом месте, где раньше была редакция ее газеты. Самые приятные рабочие воспоминания захлестнули ее. Все-таки не зря 7 лет отдала этому месту. Вот она — идентичная вывеска и точно такое же здание. Не может быть! Марлийская газета продолжала жить, словно ничего и не было. Не веря своему счастью, девушка мигом вбежала внутрь, минуя удивленные взгляды работников и врываясь в душный прокуренный кабинет.       Первое, что она увидела перед собой — искаженную ужасом физиономию Стива Харрингтона, который словно увидел в ней саму смерть. Возможно, так оно и было. Челюсть мужчины изумленно оттопырилась, а пепел с сигареты медленно падал прямо на стол. Вивьен, не веря, хлопала большими глазами, созерцая старого друга, который сидел на своем излюбленном месте ровно так же, как в их последнюю встречу, только одет был дорого и с иголочки.       Спустя минуту молчания Стив быстро нацепил свое лицо обратно и громко воскликнул: — Этого не может быть! Сама Вивьен спустилась с небес и вошла в мою редакцию на крыльях любви, — мужчина басовито рассмеялся и крепко обнял девушку, до конца не понимая, как реагировать на ее внезапное появление. — Стив — это фантастика. Ты жив. Жива редакция и жива газета. Но как? — Все воскрешено этими самыми руками, моя птичка, — мужчина восторженно поднял руки перед собой. — Теперь, кстати, я здесь главный редактор, — самодовольно оскалился мужчина, — хочешь вернуться в строй? — Безумно хочу, у меня куча готового материала и теперь, когда Вилли Б. больше нет, я бы хотела писать от своего имени, — быстро затараторила Вивьен, захлестываемая собственными желаниями. — Но-но-но, дорогуша, не так быстро. Предлагаю спуститься в приятное местечко и поведать друг другу наши невероятные истории.       Стив увлек девушку в укромное кафе, выбирая столик, где их точно никто не сможет услышать. Вивьен увлеченно делилась новостями со своим старым другом, а Харрингтон задумчиво оценивал сложившуюся ситуацию: «Вот уж точно птица. Улетела на край земли и пережила там смерть, а теперь заявляется и просит писать от своего имени. Ну уж точно нет. Надо держать этот козырь в рукаве, однажды он уже помог мне выиграть партию. Лилиана пока не знает. Неплохое преимущество, Вивьен точно нельзя светиться сейчас». Брови Стива то и дело вздымались в изумлении, он докуривал очередную сигарету, выстраивая в голове целостную картину.       «Да уж, Вилли Тайбер не зря ее выбрал, она особенная, красивая, гордая. Я теперь не последний человек в городе, у меня ведь должно быть все самое лучшее», — мужчина, приятно улыбаясь, осматривал хорошенькую девушку и не мог уложить в голове, как после всего пережитого ей удается выглядеть так хорошо. «Да, Вилли Тайбер несомненно знал толк…» — Эй, ты меня слушаешь? — помахала перед его лицом Виви. — Что насчет тебя? Как ты выжил? — Все просто: попал на последний поезд перед тем, как титаны растоптали город. Своими глазами наблюдал за финальной битвой. — С ума сойти Стиви, — впечатлялась Вивьен. Старые друзья еще какое-то время делились новостями, а потом мужчина перешел к делу. — Послушай, я бы хотел, чтобы ты вернулась в редакцию, однако считаю, что тебе стоит продолжать работать под псевдонимом Вилли Б, — произнес это, надавливая интонацией на имя. — Представь, как это будет воспринято людьми, которые любили его прежние статьи, это поднимет ажиотаж. Я и сам планировал возродить эту рубрику в газете, однако не было никого настолько талантливого для нее. — Но сейчас самый подходящий момент, чтобы начать с чистого листа. Какой смысл возвращаться к старому имени? — Теперь я тут главный, Вивьен, и мне решать кто, что и под каким именем будет публиковать свои статьи, — злобно сверкнул холодными голубыми глазами Стив, а затем опомнился и расплылся в широкой улыбке. — Ну, не делай такое грустное личико, моя птичка. Я думаю, в будущем можно подумать об этом, но пока главный спонсор газеты будет точно против, чтобы любимая женщина Вилли Тайбера так открыто заявляла о себе.       Вивьен почувствовала, как тени прошлого резко обхватили ее за горло, накидывая петлю на шею. Первый козырь был сброшен в первом же кону: — О чем ты говоришь, Стив? — Дорогая, незадолго до гула в редакцию поступили анонимные документы, которые было поручено отправить в печать. И какого же было мое удивление, когда я обнаружил в них историю моей подруги Вивьен Блайн: с момента жизни в гетто и попытках стать воином до внезапного перемещения в безбедную жизнь под щедрое крыло Вилли Тайбера. Мне жаль, моя птичка, что мне пришлось узнать эту правду не из твоих уст, а от некоего отправителя. — Стив не сводил внимательного взгляда с лица девушки, на котором темными тенями отражалась целая гамма чувств. — Так вот, я максимально оттягивал время и не печатал статью, а потом началась дрожь и, уж поверь, я думал, что странная история с твоими недоброжелателями закончилась, однако совсем недавно в редакцию пришел анонимный запрос. Кому-то очень хочется знать, жива ли помощница популярного журналиста Вивьен Блайн. Я предполагаю, этих людей все еще интересует твоя судьба, и я боюсь, если мы начнем выставлять тебя напоказ, как журналиста, очень скоро эти материалы о тебе будут опубликованы. — Но ведь газета просто может не публиковать их, — нахмурила брови девушка. — Ты права, однако есть и другие способы распространять информацию, сама знаешь. Я всего лишь, как твой верный друг, предлагаю обезопасить тебя: с тебя потребуется только писать под псевдонимом и не мелькать в редакции часто. Если все будет спокойно, впоследствии можно познакомить тебя со спонсором газеты и вернуться к твоему имени. Всего лишь безобидная временная мера.       Виви откинулась на спинку стула, обдумывая свое положение. Кто-то до сих пор владеет информацией о ее прошлом и связи с Вилли, но знать об этом могли только одни люди. Но зачем им распространяться об этом? Она набрала в легкие побольше воздуха и все же решилась спросить: — Скажи, кто-то из семьи Тайбер остался в живых? — Кто знает, — неопределенно пожал плечами редактор, — их семья и раньше пряталась в тени, а теперь и подавно нет никакой информации об этом. — Стиви нервно барабанил пальцами по столу, отводя взгляд в сторону. — Моя птичка, этим ходом с псевдонимом мы только лишь устраним репутационные риски для газеты и тебя лично, не нужно так волноваться. Уж я-то точно сохраню твою историю в секрете.       Стив улыбнулся и с теплотой накрыл ее руку, сжимая в жесте поддержки.       Вивьен затянула рутина ее прошлой жизни. Она сняла маленькую квартирку подальше от редакции, с удовольствием изучала материалы, описывающие события гула земли и повествующие о личностях героев с острова Парадиз, штудировала каждую строчку, засиживаясь допоздна. А потом обсуждала прочитанное со Стивом. — Не понимаю, почему нет никакой информации об Аккермане? Я прочитала только краткие сухие факты: рос в Подземном городе, попал в разведку, получил командующую должность, один стоит целого отряда, участвовал почти во всех военных операциях за стенами, во время удержания Зика получил сильнейшие повреждения, однако принимал участие в финальном сражении и помог убить титана прародителя. Получил травму ноги, прикован к инвалидной коляске. И это всё? Когда как про других воинов описание доходит чуть ли не до цвета трусов. А здесь даже простые факты уже представляют интерес. — Бесполезно, моя птичка. Он ничего не рассказывает о себе, журналистов гонит в шею. Другие его товарищи стараются о нем не распространяться, мол, гнев капитана не хотят вызывать своей болтливостью. Вот поэтому имеем то, что имеем. Если у тебя, дорогая, получится достать более подробную информацию о нем, то дерзай. Общественность любит истории про героев. Но сразу хочу тебя заверить — Аккерман слишком закрытый человек, придется попотеть, чтобы выбить из него хоть слово. Да и вообще неудивительно, что он такой, ведь большинство его товарищей умерло, а оставшиеся в живых неплохо интегрировались в новую жизнь, разбились по парам.       Тогда Виви загорелась этой идеей, легко впечатлялась и шла вперед, ведомая собственным безграничным интересом. Разгадать загадку по фамилии Аккерман, приоткрыть завесу его личности, понять, какой он — всё это настолько захватило ее, что она задержалась в Марлии на добрые полгода. Она тщетно пыталась узнать, жив ли кто-то из семьи Тайбер, как назло, последние ниточки обрывались еще в момент смерти Вилли и титана молотоборца. Но, пока она работала в редакции и выпускала статьи под прежним псевдонимом, ничего странного не происходило и не проливало свет на загадочные речи Стива о тайных недоброжелателях.       ***       Вивьен замолчала, опустошенная длинным рассказом, и забилась в угол дивана. Леви понял, что история подошла к концу. За окном уже забрезжил рассвет, и была допита вторая бутылка вина. Он слушал про ее жизнь весь вечер и уже почти всю ночь. Девушка устало клевала носом, изможденная трагичным рассказом и тяжелыми воспоминаниями, а глаза заволокла алкогольная дымка. Аккерман убрал винные бокалы, а когда вернулся, девушка уже крепко спала, упираясь виском в спинку его дивана, руками обнимая себя за плечи. — Ну и что мне прикажешь с тобой делать? — вздохнул Леви, обращаясь к спящей Вивьен. Потом вздохнул еще раз и принес из комнаты теплый плед, накрывая им девушку. Сейчас она выглядела совсем иначе в его глазах: хрупкая и изможденная жизнью, лишенная родных людей, которая в своем настоящем искала утешение в помощи другим и профессии. Но, сколько не старайся, внутренний надлом никуда не убрать, после всего пережитого он останется с тобой навсегда. Леви нес такой же крест с детства, понимал ее. Просто девчонка старалась как-то жить, а он уже давно списал себя со счетов. Раньше были смыслы, обещания, цели. А сейчас ни-че-го. Он никому ничего больше не обещал, да и, по сути, нужен-то никому и не был. Ей повезло обрести друзей на том краю света, и придет время, она уедет туда к ним, а он снова останется один.       Леви собрал разбросанные по полу письма и статьи, сел на диван рядом с девушкой и заинтересованно начал изучать. В письмах было много благодарностей от читателей, которым помогали ее статьи. На том краю света она могла писать от своего имени, а здесь только под вымышленным. Леви задумался над словами Стива Харрингтона, который предупреждал девушку о тайных недоброжелателях. Что-то здесь казалось Аккерману странным, будто не соответствовало действительности. «Все просто — начать нужно с самого Стива, уж больно скользкий», — размышлял мужчина, а потом осекся. А ему то какое дело до проблем этой девчонки? Спит, вжавшись в угол дивана, а у него из головы теперь не выходит. Эта девчонка точно приоткрытое на море окно, что неожиданно распахивается, и вот ты уже стоишь обдуваемый морским бризом и не понимаешь, что делать: то ли захлопнуть ставни, то ли выбежать на улицу, позволяя ветру беспрепятственно касаться тебя и нести навстречу волнам. В первом варианте ты остаешься один на один в своем сплетенном годами комфортном коконе, а во втором позволяешь неизвестности унести тебя в непредсказуемое приключение. Вот так помощница свалилась ему на голову, и ведь сам ее выбрал, не заподозрил неладного. А теперь слишком неприлично много знал о ней и не понимал, как быть.       На глаза попался незапечатанный конверт, который, по всей видимости, случайно попал в общую кучу с письмами. Отправитель: Хелен Штраус. Прислано пару дней назад. Леви развернул письмо:       У нас с Наги девочка!!!!!!! Ты бы видела, какая она крошечная на руках этого здоровяка. Ты просто обязана ее увидеть, иначе я тебе не прощу. Когда ты уезжала, в твои планы не входило работать на местную газету и заботиться о Леви Аккермане. Что, понравился, раз так рьяно хочешь помочь ему? Если понравился — лучше бери его с собой и приезжайте на юг в гости или навсегда. Кроме того, ты упоминала, что он на коляске, а Тед уже вовсю тестирует свою авторскую методику по реабилитации колясочников. Он гоняет бедолаг с утра до вечера, умора просто. Зато уже даже у Томаса есть успехи.       Так что твой Леви прекрасно впишется. Заодно посмотрю, какой он, раз смог тебя, такую неприступную, заинтересовать. Жду ответа и целую, сестренка!       Леви смутился, будучи невольно втянутым в переписку двух подружек. И действительно, почему не едет назад? Из-за него? Глупость. «Слишком иррациональная, — пришел к выводу Леви, — живет моментами, меняя направление то в одну, то в другую сторону. Я сам уже по уши втянут в ее жизнь. Но саму ее вообще похоже не интересует, что мне на это должно быть по барабану. Просто живет, как знает». Злился на девчонку, а самого пробирал неподдельный несвойственный ему интерес к ней.       «…твой Леви…», — раз за разом перечитывал эти два слова из письма, словно пробуя их значение на вкус, и недовольно кривил губы. Он снова, раз за разом прокручивал в голове всю ее историю от начала до конца, пытаясь собраться с мыслями, которые на это собрание не приходили. От объема свалившейся на него информации и противоречивых чувств болела голова. «Проснётся и попрощаемся», — четко определил для себя Аккерман, устало откидывая голову на спинку дивана.