***
Марта заварила третью чашку ромашки за день и с сердитой беспомощностью собрала скопившиеся на диване и вокруг использованные бумажные салфетки. Иви позвонила ей, сказала, что все в порядке, но она так и не вернулась. Полиция ничего не находила, они не смогли даже отследить звонки, будто Мартина дочка пропала с лица земли. От запаха ромашки уже тошнило, и она вылила еще не остывший чай в раковину, когда в дверь позвонили. Марта бросилась в прихожую и рванула дверь, даже не спросив, кто там. На пороге стояла молодая особа в светлом костюме и с планшетом в руках. От особы исходило легкое сияние. – Не бойтесь, – сказала она с улыбкой. – Меня зовут Амалиэль, я с Небес. – О-о, вы-то мне и нужны! – рассвирепела Марта и схватила ангела за безупречно завязанный галстучек. – Какого черта вы сделали с моей дочкой?! Где Иви! – Я… э-э… Вы скоро узнаете… – залепетала Амалиэль. – Мне не надо скоро, мне надо сейчас! Сию же минуту! – В-вы с-сейчас узнаете… – свободной рукой ангел показала куда-то вверх, в небо. Марта не выпустила галстук, но все-таки машинально подняла глаза туда, куда показывал палец Амалиэль. – Какого… В сером небе над Лондоном парило гигантское лицо ее дочери. – Иви! Иви, что ты там делаешь? А ну-ка слезай сейчас же! Иви не обратила на нее никакого внимания. Не то чтобы это было для Марты новостью – когда хоть она ее слушала? – ДОРОГИЕ ЖИТЕЛИ ЗЕМЛИ! ЧЕЛОВЕЧЕСТВО! – заговорила голова Иви. Старушка, шедшая по тротуару с небольшой собачкой вздрогнула, вскинула голову и перекрестилась. Кто-то в доме напротив открыл окно. Марта поняла, что сейчас весь Лондон видит Иви и слушает ее. Видимо, придется и ей тоже. – Меня зовут Ив. Так звали первую женщину на Земле, и так могли бы звать и последнюю. Бог послала меня к вам, чтобы спасти вас от Конца Света. Чтобы на Страшном Суде у вас был защитник, который направит вас к нужному выходу, как при пожаре. Знаю, вы ожидали чувака, и притом знакомого, а тут я. Но я вам обещаю, я знаю, что делаю! У меня очень крутые друзья. Ангелы, и демоны, и почти все договорились, что наш план не фигня. Да, точно, я же вам про план не рассказала! К этому времени народ уже заполнял улицы повсюду. Марта увидела, что к дому бежит мама, почти не глядя вперед и испуганно посматривая вверх. Что она ей скажет? – В общем, мы тут на Небесах посовещались… О, да, мам, если ты меня смотришь, ты не волнуйся – я тут на Небесах! Я с Кроули и Азирафелем, все нормально у нас. В общем, мы посовещались и решили, что, если большинство людей проголосует за то, чтобы остаться на Земле и не идти ни на какой Страшный Суд, то можно оставить всё, как есть. И я вам честно советую, вы подумайте: тут в раю, конечно, ничего, спасибо Азирафелю, но все-таки не Земля. И вы прикиньте, вот вы попадете на Небо, а половина ваших родственников и знакомых окажутся грешниками! И их даже не в Ад, а сразу испепелят нафиг в огненной реке! Ну, кому такое надо? Я считаю, никому, даже Пит из моего класса такого не заслуживает, хоть он и кретин, и к Патти цепляется уже три года… – Ив Дэвидсон! Как тебе не стыдно так выражаться при… человечестве! – крикнула мама Марты, потрясая в воздухе указательным пальцем. Вряд ли Иви и ее послушает. – Так вот, мы решили провести голососование. Если вы хотите Страшный Суд, пишите: «Хочу Страшный Суд». Если хотите оставить Землю, пишите, где хотите быть после смерти: остаться на Земле и переродиться или отправиться в Ад или Рай. Имейте в виду, что, если вы на Земле накосячили и переродитесь, то быть вам в следующей жизни… кем-нибудь, кто вечно все шишки собирает. Будете где-нибудь в Сибири жить, значит, или где еще вечные шишки можно собирать. К каждому из вас придет ангел за ответами. Не обижайте их, они хорошие. И отвечайте так, как если бы от этого зависела жизнь вас и вообще всех. Потому что так и есть. Да, и потом я сделаю, чтобы вы все забыли, так что не волнуйтесь. После этого она замолкла, будто что-то припоминая, и повернулась куда-то в сторону, к тому, чего никто на Земле не видел. – Я же все сказала, да? Вроде всё. Ну вот, счастливо, народ! Сделайте правильный выбор! Я в вас верю. Мы с вами балбесы, но мне кажется, рано на нас еще ставить крест. Мисс Диккенс, наша учительница – привет, мисс Диккенс! – мисс Диккенс говорит, что даже на Пите еще рано крест ставить. Это чего-то да значит, точно… А? – она услышала что-то и снова отвернулась. – Ладно, ладно, всё. Я всё, народ, пока! Счастливого голососования!***
– Ты хорошо ее воспитал, – Азирафель улыбнулся и посмотрел на Кроули. Они вместе отошли от балкона на Небесах, с которого Иви обращалась к миру, и зашли в соседний кабинет. Голосование займет время. Нужно было не упустить его. Он видел, что Кроули все еще напряжен до предела, все еще прячется глубоко внутри. Азирафелю так хотелось, чтобы все эти дела со Вторым Пришествием поскорее закончились, и он смог бы заняться единственно важным делом на свете – откапыванием и отогреванием Кроули. Восстановлением того, что он сам разрушил и потерял. Он говорил себе, что время придет, что еще рано, и что все может быть по-прежнему. Но вдруг дальше тянуть было некуда? Если окажется, что этот разговор – последнее, что у них осталось, он должен был успеть сделать все, что может, сейчас. – А? – удивленно откликнулся Кроули. – Оттенки серого, – пояснил Азирафель, дернув головой в сторону комнаты с балконом. – Твоя заслуга. – Не-е, я тут не при чем. Думаю, оставлять божественное дитя на земле – изначально провальная идея. – Может, поэтому так и было сделано? Я всё думаю… Ее буквально подсунули туда, к тебе, а нас известили постфактум. Будто хотели, чтобы Небеса ее не трогали. Может быть, мы Кое-Кого кое-чему научили, а? Примером Апокалипсиса? Кроули усмехнулся. – Ты просто не можешь в Нее не верить, да? Это было сказано не горько и не насмешливо. Скорее изумленно, но все-таки с теплотой. С той теплотой, которой Азирафель не чувствовал уже шесть лет, понял он вдруг. И которую раньше почти не замечал. Если они всё это переживут, он никогда больше не упустит ни мгновения этой теплоты и никогда не примет ее как должное… – Конечно, – ответил он, плохо сдерживая растущую в груди нежность. – В конце концов, Она дала мне тебя. Не может Она не быть хоть немножко замечательной. Кроули повернулся к нему, выгнув бровь, будто собираясь что-то сказать, но позабыв, как. Азирафель в который раз за много лет пожалел, что не видит глаз Кроули. – Кроули, – начал он, и умолк. Ему вдруг стало страшно. Будто до сих пор он бежал, бежал вперед на всех парах и теперь замер перед пропастью. Во рту стало сухо, а внутри будто все сжалось в комок. – Кроули, я должен… нет, я хочу… Кроули смотрел на него и ждал. Пора, пора, а то будет поздно, подгонял себя Азирафель. Это не для тебя, это нужно Кроули. Двери закрываются. Невозможно было сдерживаться уже ни секунды, и он сказал: – Прости меня. Слезы защипали на глазах и в носу, и он не понимал, как он мог держаться так долго в присутствии Кроули и не плакать. От счастья, что Кроули здесь, рядом; от восторга – какой он красивый и какой он умница; от благодарности, что он все еще может говорить с ним; от стыда и горя, что он ранил Кроули; от сострадания к его боли; от страха, что он его потеряет, и от невозможности представить себе, как будет без него еще хотя бы минуту… Он понял, что задыхается и захлебывается слезами, которым не было выхода. Слишком много всего было внутри. Слишком многое скопилось за все то время, что Азирафель не позволял себе слабости. И вот теперь он словно распадался на части в самый ответственный момент, когда ему столько всего нужно было сказать Кроули… – Эй, эй, ангел? Ты чего? – Кроули отпрянул назад инстинктивно, и сердце Азирафеля разбилось еще немного: Кроули боялся. Боялся позволить себе впустить Азирафеля, коснуться его снова, потому что боялся, что Азирафель снова оттолкнет и ранит его. Это было мучительно. Но это продолжалось лишь мгновение. В следующую секунду Кроули будто собрался с силами и, шагнув ближе, неловко взял Азирафеля за плечи. Это все еще было слишком далеко, слишком одиноко. Азирафель не имел права просить больше, он не будет, это не про него… Да. Это не про него, но это и не для него, – напомнил голос в голове, подозрительно похожий на Иви. Азирафель сделал резкий вдох, распрямляя ноющую грудь, потом стремительно шагнул вперед и обнял Кроули сам – обвил одной рукой его спину, а другую положил сзади на шею, привлек к себе так близко, как только смог. Кроули мгновенно будто растаял под его прикосновением. Будто в нем не было ни единой кости, и все напряжение из его мышц моментально исчезло. Азирафель на секунду даже испугался, не лишился ли Кроули чувств. Но нет. Он дышал. Здесь, совсем рядом, у своего уха Азирафель слышал быстрое – пожалуй, слишком быстрое – сопение, и у его груди – грудь Кроули поднималась и опускалась часто-часто, как у дрожащего пойманного мышонка. – Прости меня, прости, дорогой мой, – бормотал Азирафель на ухо Кроули, гладя его по спине вверх, вниз и по кругу – с успокаивающей нежной монотонностью, будто бы сглаживая и лихорадочность своих собственных слов. – Я не должен был уходить так. Я не должен был говорить тебе то, что сказал. Я… Я был напуган, думал, что только так могу… Я так не хотел идти один! Но это было… Я был… Я подвел тебя. Ты всегда был рядом, ты никогда не ставил ничего выше нас, выше нашей… А я тебя подвел. Я так хотел для нас всего и не остановился даже на минуту, чтобы отдать тебе то, что и так было твоим … Кроули вдруг шевельнулся в его объятиях, будто собирая те малые силы, что у него остались, чтобы вырваться. Азирафель испуганно выпустил его, ожидая, что Кроули сейчас выскажет ему всё, что он чувствовал, все обиды, терзавшие его шесть лет. – Но я тоже… – почти неразборчиво пробормотал Кроули с трудом переводя дыхание. Из-под очков бежали слезы, и у Азирафеля в груди снова болезненно защемило. Если Кроули только позволит, он всю оставшуюся вечность будет делать все, лишь бы исцелить это сердце… Кроули шмыгнул носом, выдохнул через рот, снова глубоко вдохнул, потом сморщился, будто готовясь войти в ледяную воду, и вдруг стянул с себя очки. Азирафель вздрогнул и судорожно вздохнул. Кроули еще некоторое время стоял, зажмурившись, а потом решился и открыл глаза. О, господи. Как же Азирафель ждал этого момента, как мечтал о нем, и как же он был к нему не готов… Глаза Кроули – обнаженные и беззащитные – смотрели на него с такой нежностью и с такой отчаянной надеждой, что Азирафель почувствовал, как земля – точнее, небо – уходит из-под ног. Но в следующий миг он понял, что и Кроули падает тоже. Падает и протягивает к нему руку в надежде, что Азирафель удержит его на этот раз. И Азирафель вдруг перестал плакать. Сердце все еще неудержимо колотилось в груди, но слезы высохли, и он глядел в глаза Кроули, не отрываясь, стараясь считать каждую мысль, отражающуюся в этом удивительном, умном, прекрасном, любимом взгляде. – Я тоже, – повторил Кроули, с трудом встретившись взглядом с Азирафелем. Они впервые смотрели так друг на друга с тех пор, как Азирафель сказал ему, что ничто не длится вечно. – Я тоже подвел тебя. Ты говоришь, что я всегда был рядом… но я не был. – Я просил от тебя слишком многого, – резко качнул головой Азирафель. – Это было несправедливо. – Ты не представляешь, как я ругал себя первые два года, – перебил Кроули. – Как же я только был зол на себя… – Что? На себя? Кроули? Почему… – Конечно, – фыркнул Кроули. – Не тебя же. Ангел, ты ушел спасать мир! А я? Я прочитал тебе лекцию о том, как это бесполезно? О твоей глупости… Я бросил тебя, когда ты говорил, что тебе нужна помощь. – Ох, Кроули!.. Это был кошмар. Азирафель догадывался, что Кроули будет несчастен, оставшись один на Земле, но он думал, что он будет чувствовать себя преданным, несправедливо оставленным, может быть, будет считать, что Азирафель не любил его достаточно, чтобы принять в нем демона… Все это было несправедливо, но понятно. Азирафель мог мириться с этим, потому что Кроули имел право на обиду. Но вина… Кроули все это время мучился еще и из-за чувства вины, оттого что не последовал за Азирафелем… Это было слишком. Как он сможет когда-нибудь исцелить такое? Азирафель надеялся, что Кроули не заметит, как сильно его трясет. – Я так боялся за тебя. Ненавидел свою гордость… Бедняге Мюриэль приходилось таскаться на Небеса по сто раз на неделе, чтобы я мог хоть иногда спать, зная, что с тобой все в порядке, – Кроули опустил голову. Потеряв на мгновение его взгляд, Азирафель, наконец, смог вздохнуть. И вдруг совершенно неуместно хихикнул. – А я заставлял Мюриэль носить мне книги, чтобы расспросить о тебе. Кроули вскинул голову, чудесные глаза теперь стали удивленными. Азирафель решился снова приблизиться, и осторожно положил ладонь на щеку Кроули. Она была влажной от слез и холодной. Кроули приник к ладони Азирафеля сразу же. – Дорогой мой, – сказал Азирафель, проведя нежно большим пальцем по щеке своего друга. – Это так… неправильно. Ты этого не заслужил. Эту вину. Пожалуйста, если от нее еще что-то осталось… Не надо… Это только я. Ну, может быть, не только я, потому что я не хотел. Никогда не хотел… То, что мне предложили, и выбором-то не было. Но никакого права я не имел ставить тебя перед еще более невозможным. Я просто… Я просто так страшно боялся расстаться с тобой. И сделал еще хуже. – Ты думал, что предлагаешь мне спасение… – Да, но я сделал это так, что дал тебе повод усомниться в том, что я люблю тебя всего – такого, какой ты есть! – с горечью воскликнул Азирафель. Он почувствовал, как Кроули вздрогнул под его ладонями. – Прости, что? – переспросил Кроули, и его голос был впервые похож на привычный голос Кроули. – Я просто подумал, пока тут грыз самого себя, что ты мог решить… Ну, из-за того, что я звал тебя на Небеса… И из-за того, что от страха снова наговорил там… всякого… Погоди., – он оборвал сам себя. – Ты… ты же знаешь, что я люблю тебя, да? – он заглянул в глаза Кроули. Он вовсе не был в этом уверен. И теперь, после слов Кроули о вине, понял, что, может быть, ему нужно срочно исправлять еще и этот ущерб. Кроули отвел глаза, посмотрел мимо него, будто рассматривая прошлое и Азирафеля в нем. – Я… вроде бы знал… думал… иногда был уверен, – запинаясь, проговорил Кроули. – Иногда ругал себя, что не могу сделать для тебя то, что мешало этому сбыться. – Что? – Не знаю, – Кроули уклончиво мотнул головой, и ладонь Азирафеля потеряла его лицо. Он почувствовал эту потерю острее, чем, может быть, следовало. – Забить на Ад? Забить на свое эго со своими тупыми обидами? Попробовать вернуться к… – он как-то затравленно глянул вокруг на уединенный зал Небес, где они стояли. Его передернуло. – Кроули, дорогой мой. Послушай меня. Я знаю, я виноват в том, что оставил тебя на Земле вариться во всех этих мыслях. Оставил тебя с теми ужасными словами. Но, чтобы любить тебя, мне никогда, никогда не нужно было, чтобы ты был ангелом. – Но ты хотел, чтобы я стал… Ты уговаривал меня. – Хотел! О, господи, как это всё… – он привалился к белой стене, и опустился на пол. Умоляюще посмотрел на Кроули. Тот, казалось, тоже с облегчением сел и вытянул ноги рядом с ним. Они посидели несколько секунд молча, устраиваясь на полу. – Послушай. Я знаю тебя шесть тысяч лет. – Дольше, – упрямо поправил Кроули. – Мы встречались до Начала Времен, помнишь? Он, казалось, хотел сказать еще что-то, но Азирафель не дал ему. – Мы встречались. Но я не знал тебя. Я знаю тебя с Эдема. С тех пор как ты, не боясь меня, приблизился и заговорил. И твои первые слова были, помнишь? Ты посетовал на то, что произошло с людьми. Это было богохульство, это был бунт, это было, может быть, даже немного искушение. Но в то же время – в твоих словах было сострадание. К людям. За несправедливость, проявленную к ним. Ты понимал их, и ты хотел, чтобы и я понял. И ты так обрадовался, когда я сказал, что отдал меч, и ты поддержал меня. Не своими словами, а тем, что был рядом, что признался, что волнуешься о похожем. Ты был самым необычным существом, которое я встречал, и самым похожим на меня – с самого Начала. Но до Начала… До Начала было кое-что, по чему я тоскую с той самой встречи на стене. И нет, это не твои крылья или глаза – ты прекрасно знаешь, что я считаю тебя совершенным, тщеславный ты болван, – он с нежной улыбкой покачал на Кроули головой и легонько пихнул его в острое плечо. – Это счастье в твоих глазах. Абсолютное счастье, Кроули. Оно было тогда. – Чего-о? – протянул Кроули, и Азирафель не сразу понял, что слышал такую же интонацию у Иви. Нежность, переполнявшая его, приблизилась к опасной отметке, готовясь утопить его с концами. – Глупости. Я постоянно был счастлив, когда мы встречались, – Кроули даже отпрянул возмущенно. – Ты был рад, – грустно поправил его Азирафель. – Весел, возбужден, восхищен, расслаблен, доволен. Но не счастлив. Как будто боль, которую тебе причинили, никогда не отпускала тебя, сидела где-то глубоко внутри, отравляя самые прекрасные и беззаботные мгновения. Тебе было больно каждый раз, когда я видел тебя. Думаешь, это легко? Видеть боль того, кто тебе дорог? И большую часть времени я просто старался оставить тебя в покое, ничего не говорить и надеялся, что в следующий раз все будет лучше. Но лучше никогда не становилось. И в следующий раз, когда мы встречались, я видел твою боль опять. И как я мог просто не замечать этого? – Ничего такого особенного, – немного смущенно буркнул Кроули. – Нечего было так нервничать. Подумаешь, демон как-то не до конца счастлив – это же не значит, что я прям страдаю или что я не умею жизнью наслаждаться. Вот уж точно не из чего драму разводить. – Я знаю, что ты любишь жизнь и наслаждаешься ею, как никто – ты и меня научил. Но… ведь мне это не казалось? Кроули. Мне не нужно было, чтобы ты был ангелом, никогда мне этого не требовалось. Мне только хотелось, чтобы у тебя были Небеса. Кроули слушал его очень-очень тихо. Потом сказал: – Ты мог это сделать. – Я и пытался! – Нет, ты мог это сделать. Азирафель встретился с ним взглядом и понял, о чем он. Он вздохнул. Эти мысли возникали у него – в самые головокружительные секунды, полные мечтаний и надежд, которые он старательно пытался сдерживать. Чтобы не подвергнуть опасности их обоих. Чтобы сберечь то малое, что у него было. И еще чтобы… не потерять хотя бы возможность мечтать. И сейчас… Нужно было говорить честно обо всем, даже о том, о чем и думать не хотелось. – Что если бы я попробовал, и не смог? Ты потерял благодать Небес, любимое дело Творения, Семью. Разве меня могло быть достаточно, чтобы заменить всё это? Я не мог сделать счастливым даже себя, а ты достоин большего, ты достоин всего, ты… Кроули посмотрел на него долгим взглядом, в котором был такой однозначный ответ насчет того, что он думает по этому поводу, что на мгновение Азирафель замер между ощущением, что он, Азирафель, идиот и шесть тысяч лет переживал не о том, и ощущением, что Кроули просто не понимает. Азирафель упрямо покачал головой. Если он хотел, чтобы Кроули понял, нужно было быть честным до конца. Он зажмурился и сказал. – Я пытался вернуть тебя на Небеса столько раз, и ты столько раз говорил нет. Я понимаю, что это было глупо и эгоистично – думать так, но мне казалось… Мне стыдно признаваться в этом, но я все-таки скажу. Меня ведь… меня никогда не было достаточно, чтобы ты хотя бы захотел попытаться… Чтобы, ну… быть со мной там. Тогда как я мог быть кем-то, кого будет достаточно, чтобы построить для тебя счастье на Земле? Кроули с шумом вдохнул. – Черт… Азирафель открыл глаза. – Прости, пожалуйста. Я знаю, что это эгоизм, но… – Но это самый самоедский эгоизм, который я встречал. Ты, ангел, феноменален. Азирафель усмехнулся, одновременно шмыгнув носом. – Похоже, я причинял боль и тебе тоже, все это время, да? – спросил Кроули. – Это не твоя вина, – быстро сказал Азирафель. Не хватало еще, чтобы Кроули опять… – Я просто… Мои представления о Небесах… Я должен был посмотреть на это твоими глазами, прежде чем… Ты бы никогда не поступил так со мной. Ты никогда не требовал от меня, чтобы я покинул Небеса. Наоборот, ты ограждал меня от этого. И, может быть, потому отчасти я и подумал, что… ведь ты оберегал меня от той боли, которую чувствовал сам, и мне… Мне было невыносимо от того, что я не могу избавить от нее тебя. Я так часто заводил разговор о твоем прощении, потому что не мог ужиться с этой несправедливостью. Со своими мыслями о том, Кто в ответе за эту несправедливость… – Да все мы накосячили, – Кроули пожал одним плечом. И в этой фразе, и в этом жесте было такое простое и безграничное всепрощение, что у Азирафеля закружилась голова. – Да. И, пожалуй, мне пора перестать перекладывать свою ответственность на Небеса, Бога, или Божьих детей. – Ответственность? – Делать тебя счастливым, – тихо проговорил Азирафель, чувствуя, как больно сдавило грудь от страха. – Если ты мне позволишь? Кроули осторожно и удивленно поднял на него глаза. – Д-да? Ты… ты этого хочешь? Точно? – Хочу. Всегда хотел. Разве это… не было очевидно? – Н-нет. Не было. Не всегда. Не мне… Совсем не очевидно… – Я люблю тебя, дорогой мой. Прости за… неочевидность. Он неловко полу-усмехнулся полувсхлипнул. Кроули приподнялся на месте и резко повернулся к нему. В глазах у него все еще стояли слезы, но там была и мольба, и изумление, и какое-то едва сдерживаемое отчаянное ликование, и вдруг – страх. Кроули застыл в нескольких сантиметрах от Азирафеля, и отпрянул немного, будто справляясь с магнитом, тянущим его к ангелу. Сердце Азирафеля уже привычно болезненно сжалось. Он погладил руку Кроули, которую все еще держал в своей, и спросил робко, почти благоговейно: – Можно мне? Кроули резко кивнул, и от этого слезы в его глазах перелились через край и снова покатились по щекам. Азирафель положил одну руку на затылок Кроули, а второй нежно взял его лицо. Провел пальцами вниз и снова вверх, гладя кожу. Кроули прикрыл глаза, прильнул к прикосновению, как бездомный кот, впервые испытавший ласку человеческих рук и ощутивший, как сильно он по ней тосковал. – Мой дорогой, – прошептал Азирафель. – Хороший мой. Ты будешь счастлив. Я все сделаю… И пока он снова не заплакал, он приник к губам Кроули. Нежно, благоговейно, стараясь передать в этом поцелуе все – как он любуется Кроули, как хочет заботиться о нем, как сожалеет обо всем, что ему пришлось пережить, и как хочет передать ему всю благодать Небес и всего себя, если Кроули только захочет. И Кроули хотел. О, как он отчаянно хотел всего, что Азирафель мог ему дать. Азирафель никогда еще не чувствовал себя таким нужным, таким любимым, и таким… способным на всё. Кроули будто бы говорил ему поцелуем, что да, его достаточно, да, Азирафель может сделать его счастливым, да, ему не нужно ничто другое и никто другой. Да, он переживал счастье в этот момент. Именное такое счастье, какое Азирафель хотел ему дать шесть тысяч лет. И в этот момент завыла сирена. В первую секунду Азирафель даже подумал, что это их поцелуй ее вызвал. Это было ужасно глупо, но внутри него всё так ликовало, что казалось, вокруг и впрямь должны были взрываться фейерверки и рушиться стены крепостей. Они испуганно остановились, все еще не до конца отпустив друг друга. – Что происходит? – спросил Кроули. – Это мы?.. – Нет-нет, не думаю, – сказал Азирафель, разочарованно поднимаясь на ноги. – Надо узнать. Что-то мне подсказывает, что это как-то связано с нашей девочкой… Они выбежали из комнаты и снова вернулись в зал, откуда обращалась к людям Иви. Им едва удалось протолкаться через толпу ангелов, заполнивших зал, чтобы добраться до балкона. Там были Михаил, Уриил, Саракель и Иви. И они все смотрели вниз на Землю, которая погружалась во тьму. – Что такое? Что… Что происходит?! Все четверо повернулись к ним, и Азирафель похолодел, когда увидел на лицах архангелов такой же ужас и такую же растерянность, как и на лице десятилетней девочки. – Это Метатрон. Он… он погасил Солнце.