Жизнь после

      Вернув голову на мужское плечо, Вера почувствовала, как твердая рука укутывает ее расслабленное тело в сладостный кокон объятий, и улыбнулась.       - Я тоже сошла с ума... Нет, не то. Я так сильно схожу по тебе с ума, ты даже не представляешь.       Хватка на ее плече стала еще крепче, жест этот продемонстрировал полное согласие со сказанным.       - Представляю, маленькая моя.       Легкий поцелуй был оставлен на ее виске, и Вера потянулась, как довольный кот.       - И всё-таки ты сошел с ума. Нет, правда, - девушка отстранилась и взглянула в его смеющиеся черные, как драгоценные агаты, глаза. –Ты сумасшедший! Вытворять такое на виду у других! – Вера вроде бы и сердилась, но адреналин в крови снова зашкалил при одном лишь воспоминании о произошедшем.       Уголки его губ чуть дернулись, и Александр не смог скрыть улыбку:       - Никто ничего не заметил. Ты обратила внимание на длину скатерти? Можешь заглянуть под стол, чтобы убедиться и потом спать спокойно.       - А, так ты всё просчитал заранее? Ну молодец, ничего не скажешь.       - Нет. Это был сиюминутный порыв. Но посмотри на себя: кажется, тебе это пошло на пользу, - он довольно хмыкнул, любуясь ее порозовевшими щёчками.       Минаева прыснула, но не могла не согласиться.       - Скажите, пожалуйста, нашелся тут доктор. Доктор с особым подходом к лечению своих пациентов.       - Ты мой единственный пациент, и моя единственная забота. А, ну еще моя головная боль…       Он не успел договорить, потому что сильный локоть ощутимо впечатался в его ребра.       - Тогда, господин доктор, ты первый должен знать, что от головной боли всегда поможет Нурофен, Пенталгин, Цитрамон и тому подобное. Либо терпи.       Демидов прижался щекой к Вериному лбу и пробормотал:       - Мне не нужно тебя терпеть. Ты – самое лучшее, что случилось со мной за последние годы, такие долгие годы. И если это не счастье, то я не знаю, что такое быть счастливым. Ты растопила моё черствое сердце, заставила его снова дышать, именно ты вытащила наружу нового человека, и, клянусь, я не знаю, чем это заслужил. Посмотри на меня. Я не самый лучший человек, и я совершал поступки, о которых стыдно вспоминать. Ты сама была свидетелем тому, как отвратительно я относился к людям. И поверь мне, эти воспоминания до сих пор гложут мою совесть. Поэтому мне нечем, по сути, похвастаться. Прошлое, в котором я существовал до тебя, всё покрыто обидами, презрением и эгоизмом. Но знаешь, что самое страшное? То, что я просто не имею ни малейшего права сидеть сейчас рядом с тобой и наслаждаться твоим присутствием в моей никчемной жизни, но я здесь. Я этого не заслуживаю, но нагло этим пользуюсь. Может, потому что я действительно эгоист и не планирую отказываться от тебя из-за прошлых ошибок. Хотя должен. Да, должен.       Слова лились из его уст, как музыка, прямо в уши Веры, и она наслаждалась звуком его хрипловатого голоса, от которого мурашки бежали стремглав по всему телу. Последняя фраза кольнула, как иглой, и девушка резко выпрямилась. Мечтательное выражение лица тут же накрыла суровость. Положив ладони на щеки мужчины, Вера приблизилась к Александру и отчаянно прошептала:       - Замолчи! Если бы я считала тебя куском дерьма, меня бы здесь не было! Ты заслуживаешь всего, о чем даже не смеешь мечтать, хотя бы потому, что признаешься в своих ошибках. Пойми, не многим это под силу, а ты так легко берешь вину на себя. Саша. Ты не можешь отказаться, ты не можешь меня бросить. Пожалуйста! Только не снова, не ты.       Слезы предательски застилали глаза: приходилось часто моргать, чтобы видеть его взволнованные глаза четко. Скулы под тоненькими пальцами напряглись, казалось, он хочет что-то ответить, но не может подобрать слов. Демидов упрямо сжал губы, отчего они превратились в тонкую, еле видимую полоску. А Вера продолжала выискивать в его лице хоть один признак того, что у них всё может быть хорошо. Потому что она хотела попробовать. И плевать, что еще несколько месяцев назад она бы, скорее, сиганула с крыши, чем решилась на новое «болото». Но сейчас в душе поселилась уверенность: за этим мужчиной она пойдет хоть на край света, с ним она переборет прежнюю потребность в одиночестве. Но только с ним. Вместе. Потому что он нужен ей, так чертовски нужен.       Но, глядя в его бегающие глаза, полные такой же борьбы и сомнения, Вере стало страшно и даже больно. Неужели она снова, как дура, позволила себе привязаться к человеку, который не желал ее в ответ настолько же, насколько она его? Черт, ведь она так боролась с этими эмоциями, всеми силами старалась ненавидеть его больше, чем желать, а что теперь? Сердце екнуло от чувства несправедливости и напрасности всего. Почему он так говорит, почему смотрит не с любовью, а с опасением? Чего боится? В его глазах отчетлива была видна борьба, чаша весов, которая колебалась от «я хочу быть с тобой» к «я не могу быть с тобой».       Секунды тянулись, как часы, а слезы уже не держались. Когда одна мокрая дорожка с ошметками туши протянулась от глаза к скуле, Демидов поднял ослабленную руку и с невероятной нежностью стер с щеки влажное признание в слабости. Губы из упрямой полоски сложились в грустную улыбку, и мужчина с отчаянием прошептал:       - Ты заслуживаешь не меня, понимаешь? А кого-то лучше, умнее, красивее и моложе…       Минаева вонзила ногти в колючую щеку, в глазах полыхала ярость.       - Мне плевать. Мы оба заслуживаем любви. Потому что ты, черт возьми, тот, кто мне нужен. Не другой, не моложе, не красивее – ты.       - Если бы ты знала, как часто я представлял себе, что услышу подобные слова от тебя. И как в то же время я боялся их услышать, - мужчина с трепетом прижал ее голову к груди, и девушка расслабилась, прикрыв глаза.       - Почему боялся? Нет, подожди, если ты сейчас опять скажешь хоть слово о том, какой ты премерзкий тип и что-то про «не заслуживаешь», клянусь, я укушу тебя. А учитывая, что мои губы неприлично близки к твоей груди, я бы на твоем месте сто раз подумала.       Демидов глухо рассмеялся, и вибрация его тела передалась и Вере. Пальцы перебирали ее волосы, игрались с распущенными локонами, заставляя девушку томно вздыхать от удовольствия.       - Ладно, не буду говорить, но тогда я не в силах ответить на твой вопрос. Всё это очень сложно, Верочка. Пару месяцев назад я и не мечтал о твоих объятиях, а сейчас посмотри на нас. Мы зашли очень далеко, и сразу предвосхищаю твой вопрос: нет, я ни в коем случае не жалею. Да и как я могу? Когда мысли материализуются, человек впадает в ступор, и это нормально. Кто-то не знает, что делать дальше, другие просто опускают руки и радуются победе.       - К какой категории относишь себя ты? – прозвучало где-то напротив мужской груди.       Он мягко улыбнулся, хотя Вера этого все равно не увидела бы.       - Ни к какой, меня там нет. Веришь или нет, я не помню, чтобы когда-то был в таком замешательстве. Сердце толкает меня прямо к тебе, а разум просит одуматься. Ты молодая, красивая, цветущая и любящая, я просто не могу соответствовать всем параметрам, на которые ты имеешь право рассчитывать. И вряд ли смогу.       - К черту математику! Я не собираюсь ничего рассчитывать. Но если тебе настолько тяжело принять тот факт, что я…что ты важен для меня, то… - Вера отпрянула от груди, в которой еще несколько минут назад, как ей думалось, нашла надежный тыл и успокоение, - то прости, мне нечего сказать, кроме одного: давай дадим друг другу время.       Черные глаза растерянно замерли на ее сосредоточенном лице, из груди вырвался вздох то ли облегчения, то ли сомнения. Обычно, когда люди говорят «дать друг другу время», они подразумевают временное расставание, но мужчина был категорически против подобного исхода. Потерять Минаеву сейчас, когда он только-только обрел прекрасную возможность и полноценное право касаться любимой девушки и целовать ее, было мучительно больно. Его тело заполнила волна бурного протеста, промелькнувшего в потемневшем взгляде.       - Что ты имеешь в виду?       Девушка испугалась скрипучего голоса, так непохожего на его предыдущий тон, и взмолилась, крепко обхватив широкую ладонь своими пальцами:       - Нет! Ты неправильно меня понял. Я лишь предлагаю не давить друг на друга, позволить обоим прийти к единому решению.       - И какие варианты? – голос слегка смягчился.       Вера замялась, покусывая губу, и отвела взгляд в сторону:       - Ну, в приятном исходе – мы поймем, что без ума друг от друга и пошлем к черту все сомнения.       - А в неприятном? – Демидов нещадно напирал на несчастную девушку, совершенно забыв о просьбе «не давить».       - Зачем ты спрашиваешь? – серые глаза укоризненно взметнулись к его непоколебимому взгляду, поразительно быстро вызвав чувство пристыженности. – Я не хочу обсуждать, что будет, я хочу жить жизнь и твое присутствие в ней, и точка. Демидов, прекращай, я серьезно.       - О, мой маленький диктатор, - мужчина наклонился и оставил невесомый поцелуй на упрямо надутых губах.

***

      Прошло два месяца. Для Минаевой и Демидова это время показалось быстротечным и удивительно приятным. Его можно было бы сравнить или с райским медовым месяцем ненасытных молодоженов, или с весенним гормональным всплеском одурманенных страстью подростков. В стенах университета на глазах других сотрудников они вели себя, как подобает коллегам, ничем не вызывая подозрений. Но стоило им остаться наедине, чаще всего в его кабинете, как они бросались друг другу в объятия и целовались до умопомрачения, выплескивая накопившуюся страсть. Их влечение было сродни буре, крушащей всё на своем пути, поэтому после уединенного времяпрепровождения обоим приходилось восстанавливать порядок в месте их тайных встреч.       Всё чаще Вера ловила себя на мысли, что противостоять харизме и привлекательности мужчины становится практически невозможным, но переводить их отношения на новый уровень не спешила, боясь забыться в новых ощущениях. Сначала девушка эгоистично решила, что даст ему время разобраться в себе, без права доступа к своему телу, но потом поняла, что кому и нужно было разобраться, так это ей. Абсолютное понимание, что мужчина хочет не просто ее тело, но ее душу и сердце, стало ее целью.       Они много разговаривали, не только целовались. Пару раз в неделю Минаева задерживалась на работе, шла к нему в офис, прямиком к появившемуся в углу кабинета диванчику, и, сняв кроссовки, забиралась с ногами на мягкую кожу цвета горького шоколада. Демидов доставал бутылку красного полусухого, которое теперь всегда было запрятано в нижнем шкафу на случай прихода долгожданной гостьи и регулярно обновлялось при опустошении, и наполнял бокалы. Обычно эти внезапные появления происходили в те дни, когда девушке особо тяжело давались рабочие будни, а разлука с близким человеком - ещё тяжелее.       Иногда Демидов подкатывал свое кресло ближе к дивану и присоединялся к ней в распитии вина, но бывали дни, когда бокал в его крепкой руке заменял стакан темно-янтарной жидкости. Если Вера появлялась на пороге бесшумно, как мышь просачивается через щель, и без слов направлялась к своему излюбленному месту, мужчина бросал все дела и просто садился рядом, позволяя растрёпанной русой шевелюре обустроиться на его коленях. В такие моменты они часто молчали, но девушка ни разу не почувствовала себя обязанной развлекать его, зная, что он не сочтет ее скучной. И для Веры это осознание стало высшим признаком их близости. Он гладил ее волосы, плечи, при этом шепча всяческие нежные прозвища, и ощущал себя полностью счастливым человеком.       Тему, поднятую два месяца назад, касаемо времени на раздумья и принятие решения, они больше не затрагивали. Может, сами поняли, насколько бессмысленно обсуждать какие-то возможные варианты, когда и пару дней не были в состоянии прожить, не видя друг друга. Но когда спустя эти пару дней дверь кабинета закрывалась и чаще всего на ключ, эти двое словно сходили с ума. Диван служил им не только предметом мебели, где можно было часами тонуть в любимых объятиях, но также и местом, где их тела сливались воедино, где одни губы впивались в другие, руки касались всех доступных участков кожи, учитывая, что одежда всегда оставалась не сброшенной. Рабочая обстановка не позволяла им забыться, и Вера была благодарна за это, потому что знала наверняка: стоит им оказаться в другом месте, и ее желание на пару с его собственным разрушили бы все выстроенные преграды.       Часто хриплый мужской голос умоляюще взывал к ее милосердию, прося пощады, когда женские припухшие от поцелуев губы опускались на вспотевшую шею, оставляя на теле мужчины нежные укусы. Тогда Демидов резко отстранял от себя заигравшуюся девушку и строго смотрел той в глаза, молча укоряя за сладкую, но всё-таки пытку. И Вера сползала с его колен и уже сама шла к заветному шкафчику, чтобы налить страдальцу пару глотков виски. За это всегда получала невесомый поцелуй благодарности в лоб или мягкий шелест слова "спасибо".       Единственное, что омрачало Демидову состояние эйфории - тот факт, что Вера наотрез отказалась от приглашения провести один выходной втроём: она, она и Есения, - в каком-нибудь заведении с детской зоной, подобном тому, где они когда-то были. После этого Александр часто вечерами задумывался о причине ее беспрекословного отказа и этими мыслями накручивал себя до предела. С одной стороны, он помнил слова, сказанные ею когда-то давно, что, прежде чем впустить человека в свою семью, девушка должна пройти с ним огонь, воду, медные трубы и всё остальное. Поэтому старался не напирать. Но с другой стороны, мысль о том, что он до сих пор не заслужил ее стопроцентного доверия, огорчала. Потому что сам мужчина доверял ей настолько, насколько не доверял даже самому себе, он практически жил этой девушкой, дышал ее воздухом и упивался искренностью своих чувств. И да, он до безумия хотел ее, так, что сносило крышу лишь при одном взгляде на нее. Даже в чертовой столовой, где всегда была толпа людей, он тут же чувствовал это неконтролируемое давление в штанах, вспоминая их поцелуи и исследования ее восхитительно манящего тела. Но плотское влечение всегда перекрывалось ежедневным желанием заманить девушку в любой уединенный угол и, приставив ее к стене, выпалить в лицо эту рвущую сердце правду, сосредоточенную в трёх простых словах: "Я люблю тебя".       Он любил, правда любил. Он и сам до этого не знал, что может так сильно кого-то полюбить. Но Вера перевернула его мир с ног на голову, своим теплом и светом согрев почти безжизненное сердце, открыв черствому человеку второе дыхание с привкусом ее имени. Александр Станиславович, в прошлом суровый и жёсткий руководитель, теперь млел при виде лучезарной улыбки и игриво качающихся во время движения бёдер. Приходилось часто сглатывать подкатывающую слюну и стискивать зубы, отчего скулы и кадык никогда не знали покоя во время обеда или в любом другом людном месте.       Вера тоже испытывала трудности. Начинались они с того, что ей было необходимо до последнего скрывать от своей подруги-всевидящего-ока заливающий ее щёчки румянец и участившиеся дыхание - это как минимум. Но помимо этого, самым сложным было заставить свой мозг работать, не теряя нить их с Коваль разговора, и в этом раунде Вера часто оказывалась проигравшей.       После обеда, который едва ли полностью попадал в ее желудок, потому что вечные переглядки с Демидовым доводили до изнеможения, Вера нетвердой походкой направлялась в туалет, где чаще всего обнаруживала свое нижнее белье влажным. И, к сожалению, это никогда не был пот. В полной растерянности и смущении, она шла на улицу, чтобы хотя бы там вдохнуть свежего летнего воздуха и пополнить свои лёгкие спасительным дымом. И ей чертовски везло, если около университета в тот момент не было Демидова.       Болтовня с Юрой и Пашей отвлекали ее от похотливых мыслей, но лишь до возвращения в офис. Потому что тогда начинался ад, а точнее, по щелчку пальцев включался режим ожидания конца рабочего дня. И как только стрелки на циферблате становились в правильное долгожданное положение, девушка хватала вещи и с грациозностью пантеры взлетала на третий этаж.