choice

— Я тебе поражаюсь. — шепотком произнесла Чхве Сынчоль, но так, чтобы Хосок не услышал. Тот болтал с конюхом — альфой-конюхом, — мило улыбался и весь сверкал, хотя Сынчоль знала, что источником его счастья является лошадь, что нетерпеливо бодал омежье бедро, требуя к себе внимания, но все равно… стоять настолько близко к альфе, когда знаешь, на какие извращения эта человеческая порода способна… Чхве Сынчоль знала, какие зверства творил ее супруг с младшим доверенным братом. Немного иные, но настолько же унизительные и непотребные зверства творил с ней тоже, правда, — Сынчоль взволнованно положила руку на округлившийся живот, — плод внутри нее защищал ее. То ли отличительная черта сошедших с ума людей, то ли некая особенность именно самого Кан Енсока, но так или иначе, он прекращал мучить свою жену, как только та беременела. Они с Хосоком заметили это в ее первую же беременность, которая продолжилась лишь три месяца, и то были райские три месяца, несмотря на горькую кончину. Тогда они с Хосоком придумали умную идею: Сынчоль должна была постоянно беременеть, чтобы защитить себя. Да и это было несложно, с учетом того, что муж постоянно приходил к ней по ночам и вытворял…всякое. И с того дня открытия, это была уже шестая беременность. Наверное из-за переживаемых ужасов плод не задерживался в ней, — из шести беременностей Сынчоль смогла родить лишь раз, и сразу близняшек. Кан Енсок был разочарован в ней. Он не разговаривал и приходил к ней до 4 месяцев, конечно же альфа не винил себя в многочисленных потерях плодов, а также в том, что родились девочки. И то, что он не приходил к жене, не означало, что забросил все свои дела: договора заключались почти ежедневно, и конечно же, только самых элитных подпускал к своему брату. Это было своеобразное одолжение Хосоку, как он сам говорил, но на деле же ему собственная гордость не позволяла продавать кровного брата за слишком малую прибыль, и посему лишь дорогих и готовых много заплатить, позволял ублажать. — Глупец… — выдохнула, когда увидела, как конюх подсадил Хосока, чтобы омега легче заскочил на коня. Хосок медленно подъехал к невестке. — Объеду имение и вернусь к ужину. — Лучше прокатись по заднему двору, холодно ведь. Еще и снегопад этот… — Хосок успокаивающе провел по голове невестки. — Я буду гулять лишь по протоптанной дороге, не волнуйся. И возвращайся в дом. — дернув коня за вожжи, Хосок направился к задним служебным воротам, и дал волю уставшему стоять в стойле коню. — Грума возьми с собой! — запоздало крикнула в догонку, но омега был уже слишком далеко. Развернувшись к конюху, что с опаской ждал, пока хозяйка уйдет, Сынчоль резко приказала. — Отправь грума за младшим господином. Бету. Никаких альф, ясно? — конюх часто словно испуганно закивал и убежал исполнять хозяйский наказ. Леденящий ветер свистел даже в прикрытых шапкой ушах и резал виднеющуюся кожу лица между шарфом и шапкой. Хосок наслаждался этими ощущениями. Он скакал по полевой узкой дорожке, протоптанной охотниками и рыбаками: чуть дальше за густым лесом на границе, между имением Енсока и чужой семьи, лежал довольно глубокое искусственное озеро, богатое рыбами. Хосок никого из соседей не знал. Он имел случайные знакомые, заведенные в те редкие разы, когда они с семьей отправлялись в город на различные мероприятия. Эти знакомства поддерживались редкими письмами, и всё. Он не мог никого пригласить в дом Енсока, а его самого, само собой, никто не отпустил бы, начиная с Сынчоль. Доскакав до пруда, Хосок медленно соскользнул с коня и привязал его к вбитому в плотный снег коновязи, определенно, сделанный все теми же рыбаками и охотниками. Вокруг было сказочно тихо и красиво, снег начал валить сильнее, добавляя красоту в естественную прелесть природы. На широкой глади пруда виднелись оставленные рыбаками грубые проруби, благодаря ним было видно, насколько плотный лед, поэтому, рискнув, Хосок зашел дальше. Он медленно скользнул по вычищенным местам, тут снега так то и не осталось, все убрали. Некоторое пространство над прудом рыбаки оставили нетронутым: скорее всего там игрались деревенские дети. По крайней мере многочисленные косые полосы рубцов указывали на это. — Хорошо как… — выдохнул вместе с горячим дыханием. Хосок наслаждался жизнью. Наслаждался морозным вечерним воздухом и художественным благолепием вокруг. Он весело кружился, чувствуя свободу всем телом, отдаваясь и отзывчиво принимая все то, что ему предлагают. Хосок наверное чрезвычайно глупый омега, но он сам надеялся, что не столько глупый, сколько…переполненный надеждой. Да. Он чрезвычайно любит себя и свою жизнь, пусть ее омрачают ужасное отношение старшего брата. Но раз он такой же со своей супругой…такова печальная участь всех омег. Хосок лишь надеется, что Енсок не скоро найдет ему мужа… Оглушающий вопль раздался далеко за спиной. Резко дернувшись и упав от испуга, Хосок на четвереньках развернулся и увидел, как привязанного коня терзают несколько шакалов. — Не-ет… — выдохнул и неосознанно поплелся вперед, к стае шакалов и бедному коню, с которым точно скоро будет покончено, но его спасло то, что рука соскользнула в прорубь и опустилась в леденящую воду, что моментально привело в сознание, а чувство самосохранение наконец пробудилось. Тихо вскрикнув, Хосок вскочил и, развернувшись, стремительно убежал в незнакомую сторону. Было темно. Недостаточно, даже сейчас Хосок уверенно смог бы вернуться обратно и не заплутать, но бегать по чужой территории, в незнакомом лесу, при этом не зная, заметили ли его присутствие шакалы… Хосок не настолько сильный омега, чтобы защититься в таких условиях! Не только он, но любой: встать против диких хищников никто не сможет. — Что ж.же… — впервые за многие годы Хосок был в смертельном отчаянии. Он был уверен, что познал все виды боли, страха, отчаяния, но переживаемые сейчас чувства переплюнули туманные воспоминания пережитых ужасов. Омега бежал и бежал, не разбирая дороги, даже не понимая, что бежит по аккуратно протоптанной дорожке. Темнело слишком быстро, Хосок не знал, куда отправляться. В голове на секунду промелькнула мысль залезть на дерево, но он не был уверен в своих способностях: он немыслимо много кушал, заедал всю тревогу и боль, и его мягкое тело не было способно на особые физические подвиги. Вдалеке послышался многократный вой шакалов. Этот звук он много раз слышал в теплом доме, за надежной стеной. Хосок знал, что хищники водятся в зарослях бурной реки, что достаточно далеко от их имения, да тех хищников слишком мало, чтобы беспокоить людей. Наверное холодный голод заставил покинуть обжитые территории и зайти настолько далеко. В смертельном страхе Хосоку послышалось, что вой приближался, и он не осознанно вторил собственным воплем, когда лес неожиданно резко закончился, от чего омега кубарем скатился с неожиданно крутого холма. Благо, снег смягчил падение, и омега уже вскоре стоял на ногах. — Спасибо… — прошептал, так как незапланированное падение ускорило его побег. — Спасибо! — благодарно, счастливый и обнадеженный, вскрикнул еще раз, когда вдалеке увидел высокий, но тёмный и заброшенный на вид амбар. Перед дверью снег был расчищен, довольно широкое пространство было расчищено, что рождал страх запертой двери. Снег отзывчиво отсвечивал мягкий свет луны, но этого было недостаточно, чтобы рассмотреть все на бегу. Добежав, Хосок наконец дёрнул на себя маленькую дверь, даже не надеясь справиться с большой и тяжелой дверью слева, и сердце пропустило удар, когда даже маленькая не поддалась. — Нет-нет-нет… — залепетал в отчаянии, но рука к счастью нашарила толстое бревно, которое положили поперек в металлические скобы на косяках. Отбросив тяжелое бревно, Хосок торопливо заскочил внутрь и закрыл за собой дверь, но, к сожалению, такой же способ запереться изнутри не представлялся. Стянув с себя уже мокрый шарф, Хосок привязал один конец к ручке, а другой конец к ручке другой двери, широкой и высокой, определенно, открывающейся лишь при завозе сена или бревен. Лишь тогда Хосок выдохнул и немного расслабился. Он медленно окинул пространство вокруг, убедившись в том, что это действительно амбар, но тут лежало не так много сена. Помимо этого тут стояли сани, пустые ведра, удочки и другие приспособления для рыбалки и охоты. Охоты… Хосок медленно двинулся вглубь. Возможно…может тут оставляют и ружья? Кто знает, раз рискуют оставлять удочки, так и повезет на ружье? Скорее всего это перевалочный пункт, чтобы в случае необходимости взять тут все необходимое. И конечно же, определенно пополняют запасы: Хосок в темноте разглядел свертки вещей, домашнюю утварь. Стопкой лежало полено, а в какой-то емкости нашёл патроны. Надо же, какой щедрый господин. Еще бы найти ружье… Омега покачал головой. Зачем ему ружье? Он же не умеет им пользоваться, скорее себя покалечит. Омега залез в сено, надеясь, что в нем будет теплее. Страх отошел на второй план, и теперь ледяной ночной холод пробрал до костей. В стогу пряно пахло мышами, но это было терпимо, лишь бы не столь холодно. Просидев так чуть больше часа — по собственным неверным подсчетам, — Хосок встал, еле двигая конечностями. Будет печально, избежав смерти от клыков шакал, умереть от нестерпимого холода! Зубы отчаянно стучали, громко и жалобно. Взяв несколько патронов, Хосок начал их расковыривать, попутно размышляя: он ведь много читает. И серьезную литературу, и более омежью: легкую и романтическую. И конечно же немало книг прочитал, где альфы спасают омег в такие холодные ночи. Разжигом костра. Его литература строго проверялась Сынчоль, поэтому неприличные истории ему не позволялись. «Все равно это сказка, искажающая представление омег о супружеской жизни», — печально подвела итог невестка, и Хосок преданно поверил ей, опытной и замужней, нежели незнакомым писателям. Отойдя подальше от сена, Хосок маленькой горсткой высыпал порох, затем отошел, чтобы поискать спички. Или же кремень и кресало. Скорее всего тут именно они, так как спички могут из-за влаги не зажечься, в такой-то собачий холод! Как только он об этом подумал, вдалеке услышал вой шакалов. Или же это деревенские собаки? К своему удивление, Хосок наконец-то нашарил спички в одном из разворошенных свертков: длинные, толстые, добротные спички. — Спасибо… — чуть ли не со слезами на глазах, поблагодарил неведомо кого. Еле-еле передвигая ногами, Хосок хотел вернуться к горстку пороха, но не нашел в темени. — Не-ет… — прошипел еле слышно. Омега чувствовал, как уже леденел. Делать нечего. Взяв немного сена и отойдя достаточно, он с первого же раза зажег маленький костерок. Поспешно отошел, по памяти направился к тому месту, где лежали полена. Взяв несколько, при этом уколов пальцы, он вернулся и подкинул их в костер. Все сразу. И костер потух. — Нет-нет-нет… что не так-то! — взяв побольше сена, он снова зажег костер, но тот продержался лишь до тех пор, пока само сено не сгорело. — Нет! — вскрикнул в отчаянии, и направился к коробочке с патронами. Выпотрошил сразу несколько. И зажег. И случился взрыв. Искры разлетелись повсюду! Огонь подался и на одежду омеги: порох невидимым слоем осел на ней. Хосок, истошно крича, быстро погасил огонь на себе, и за этим не заметил, как загорелся стог сена за спиной. — Что за… — в ужасе прошептал, и кинулся тушить пожар. Тут столько добра! Столько чужого имущества! Он схватил свертки одежды, и начал бить по огню, но это не помогало. Тогда он, торопливо развязав свой шарф на двери, начал собирать снег снаружи и бросать в огонь. Не помогало. Огонь слишком быстро распространялся. — Не надо…пожалуйста… — в слезах умолял. Пот катился в три ручья, и видит бог, Хосок не таким образом хотел согреться! — Остановитесь… — но жадный до сухого и всего трескучего огонь был глух к его мольбам. Он слишком быстро добрался до всего горючего, и до патронов тоже. Наверное там лежало еще что-то, так как раздались оглушающие взрывы, а испуганного Хосока и вовсе отбросило назад. Омега, ударившись о косяк двери, упал в ненадежном беспамятстве.