choice

Старая экономка вместе с кормилицей забрала всех детей и уехала к своей семье, тут в деревню. Госпожа строго-настрого запретила рассказывать близняшкам о случившемся — Хосок был вынужден рассказать Сынчоль и о своих подозрениях, и о словах графа. — Насколько жестокой ты меня посчитаешь, если скажу, что я даже не грущу о смерти твоего брата? — тихо прошептала госпожа Сынчоль. Хосок сидел рядом с ней, оба были одеты в траурные наряды. В доме было много народа: гости, что остались, старейшины двух деревень, что принадлежали семье Кан, деловые партнеры усопшего. Некоторых из них Хосок знал слишком близко… Кан Хосок, чуть помедлив, ответил: — Я лишь скажу в ответ, что скорбеть по своему супругу по своему усмотрению ты имеешь полное право. — В конце концов, не надеялся же он, что мы испытаем горечь утраты? Вопрос был в другом, и оба это знали. На самом деле они боялись не того, что потеряли главу семьи, а что этот глава сделал их настолько угнетенными, что даже после похорон не могли себе позволить свободно задышать. Госпожа Сынчоль вновь проживала все дни после свадьбы: их первая зверская брачная ночь, их остальные зверские разы; то, каким образом Кан выбивал из нее послушание; то, как учил ходить на коленях в спальной комнате и прислуживать ему; то, как даже при маленьком Хосоке избивал, если Сынчоль хоть когда-то позволял себе намек на дерзость (а за дерзость он принимал ее попытки защитить Хосока). Шрамы на теле ничего не стоят в сравнении со шрамами на сердце. Даже у Хосока, у которого спина и икры ног испещрены старыми и новыми рубцами, душа истерзана намного сильнее. Шрамы на теле затянулись, но душа все еще кровоточит. И вряд ли скоро перестанет. Омеги этого дома еще долго будут бояться собственных теней, и это мучительно. Адски мучительно. Почему альфы считают, что имеют право ломать омег и лепить их заново по своему усмотрению? Кто им дал такое право? А что на счет графа? Насколько его жестокость будет превосходить жестокость Кана? Кто-то из прибывших направился к госпоже Чхве выразить соболезнование, и та, очнувшись от своих тяжелых дум, встала и отошла в сторону. Сынчоль старалась, чтобы даже на поминках к Хосоку не подходил кто-то из альф, пока Ким Сокджин, сам граф, решал их деловые и денежные проблемы в столице. Он самолично отправился туда, чтобы уладить все юридические вопросы. Ни Сынчоль, ни Хосок ни разу в жизни не занимались подобным, они бы даже не узнали, если кто-то из деловых партнеров Кана задумает их обвести вокруг пальца. А таких будет великое множество: сам покойный отличался особой жадностью и коварностью, значит, дела вел лишь с подобными себе. — А не слишком ли поспешно вы его похоронили? — Вдруг спросил у оставшегося в одиночестве Хосока незнакомый альфа. Точно незнакомый: к своему ужасу, Хосок слишком много альф из окружения брата знал. В лицо. — Уже второй день с трагического вечера, давно пора было. — Я надеялся попрощаться с ним… — Альфа присел рядом с омегой и протянул руку. Хосок без особых колебаний принял рукопожатие. — Хотя, откровенно говоря, он пригласил меня сюда с другими намерениями. — повернув руку, он тепло и влажно поцеловал его руку. Господин Хосок растерянно отдернул руку, а альфа многозначно ухмыльнулся. — Я понятия не имею, о чем вы, но полагаю, это уже не имеет значения: мой брат мертв. — Напротив, особенно сейчас, когда единственный альфа в доме умер, вы обязаны докончить то, что тот начал еще при жизни. — Хосок встал. Альфа резко последовал его примеру, заставив омегу вздрогнуть: тот был выше него и намного крупнее, при этом намеренно надавливал своей массивностью. — Я решительно не понимаю, на что намекаете. — омега отвернулся и когда услышал, что альфа направился вслед за ним, выставил руку. — И не следуйте за мной, это лишнее. — Незнакомец однобоко ухмыльнулся. — Вам лучше научиться держаться в моем обществе, потому что лишь его и будете знать до конца своих дней. — Господин Хосок крупно вздрогнул. Он совсем потерянно уставился на альфу. — Неужели…вы и вправду не в курсе? — Не в курсе чего? — Хрипло спросил омега. Он взглядом нашел Сынни, которая была занята гостем, но не решился ее позвать. Хосок обязан сам справляться со своими проблемами. — Ну-ну…полно дрожать…я же еще ничего не сделал…пока… — голос альфы стал тихим и грудным, а улыбка — шире, и омеге она показалась тошнотворной и неприязненной. Всему виной его предубеждение на счет знакомых брата, это так, но отторжение внутри моментально укоренилось. — Вы на похоронах моего брата. Имейте хоть каплю приличия так широко не улыбаться. — О, улыбка не только широкая, но и счастливая: ваш брат уменьшал силу вашей красоты. — альфа неожиданно прикоснулся к мягким, полным щекам омеги. Хосок мертвенно побледнел. Он оцепенел, не в силах сделать шаг назад, настолько неожиданным оказался этот интимный жест. — Верните на лицо румянец, я хочу видеть его на вашем лице всегда. — альфа беззастенчиво окинул омегу самым неприличным взглядом, и довольно хмыкнул. — Всегда.