Персиваль просыпается от звука трещащей древесины. Он сразу же тянется за своей волшебной палочкой, лежащей на прикроватном столике, скатывается с постели и приседает на пол. Кто-то пробрался в его квартиру.
Кем бы тот ни был, он явно не планировал создавать столько шума, раз вломился в парадную дверь. Значит, не был готов к количеству наложенных на дверь охранных чар.
К спальне приближаются тихие шаги. Персиваль напрягается, готовится и слушает
. Ручка поворачивается медленно, почти бесшумно, а затем дверь распахивается… Персиваль поднимается и одновременно посылает Экспеллиармус. Незваный гость легко уклоняется, и Персиваль посылает еще один, а вслед за ним жалящее заклятие и свободной левой рукой захлопывает дверь. Как и ожидалось, злоумышленник блокирует заклинания, но оказывается не готов к летящей в него двери. Персиваль не останавливается, чтобы посмотреть; сейчас он действует на адреналине и внутреннем чутье. Он быстро и последовательно колдует Конфундус, Ступефай и Инкарцерус. Каким-то образом, несмотря на то, что злоумышленник пошатнулся от неожиданного физического удара, ему удается отразить каждое заклинание. А затем он делает шаг вперед и входит в лунный свет, льющийся сквозь окно.
У Персиваля кровь стынет в жилах.
Геллерт Гриндевальд ухмыляется сальной змеиной ухмылкой и пользуется шоком Персиваля: приближается и благодаря повисшей паузе начинает выпаливать заклинание за заклинанием. Первое попадает Персивалю в левое плечо, вся его рука немеет и обмякает. Задыхаясь, Персиваль переходит к действиям, занимая оборонительную позицию и отражая столько заклинаний, сколько может. Гриндевальд неуклонно приближается, вкладывая все свое тело в каждое заклятие, и вскоре Персиваль оказывается прижатым к стене. Лишенный руки, долго отбиваться он не может.
Заклятие проскальзывает сквозь щиты и хлещет его по лицу; в ушах Персиваля звенит, что-то горячее стекает по бокам нижней челюсти. Кровь; он знает, что это может быть только кровь. И теперь, когда одно заклятие пробилось, остальные легко следуют за ним, и Персиваль теряет контроль.
Следующее, что он помнит — он сидит, привалившись к стене, а призрачная фигура Гриндевальда присаживается перед ним на корточки. Кончик палочки прижимается к его виску, гадкий рот Гриндевальда двигается, но все, что Персиваль может слышать — это шум крови в ушах и пронзительный звон. А затем его голова раскалывается на части, и Персиваль кричит…
Его горло горит от боли, так что он, должно быть, действительно кричит, когда просыпается, сев на кровати. Он со щелчком сжимает челюсти и смотрит в стену, судорожно дышит и пытается замедлить бешено колотящееся сердце в ходуном ходящей груди. Краем глаза видит, как Дафна поднимает голову с соседней подушки и обеспокоенно моргает, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Персиваль откидывается обратно на подушку и смотрит, как Дафна разворачивается и одновременно разминает свои крылышки и крошечные ножки. Свет раннего утра просачивается сквозь занавески, и Дафна ерзает, чтобы поместиться в прямоугольник тепла. Она пищит на него — совершенно очаровательный звук, как заверили его обе сестры Голдштейн — и наклоняется вперед, чтобы ткнуться своим маленьким клювиком ему в щеку. Кончиком указательного пальца Персиваль нежно поглаживает ее под подбородком. Ее глаза удовлетворенно закрываются.
Персиваль бросает взгляд на часы. Половина седьмого. Он планировал поспать еще полчаса, но сейчас в этом нет никакого смысла. Вздохнув, он садится и спускает с кровати ноги. Половицы холодные, поэтому Персиваль достает из шкафа тапочки.
Дафна перебирается со своей подушки на его, скользя нетвердыми ногами по холмистым складкам ткани, размахивая крыльями в попытке сохранить равновесие. Персиваль наблюдает за ней с теплотой; ей всего две недели, в длину она едва достигает двенадцати дюймов, и в ней воплощено бесстрашие невинности. Он подхватывает ее на руки и, прижимая одной рукой к груди, встает и набрасывает халат. Когда одежда оседает на плечах, Персиваль кладет Дафну в один из карманов и просовывает руки в рукава.
На кухне он взмахивает ладонью в сторону кофеварки, которая тут же сама заваривает кофе, и жестом отправляет пару ломтиков хлеба в тостер. Он подходит к окну, ящик за которым до краев наполнен яркими цветами и жужжащими насекомыми, и ловко ловит нескольких жуков в воздушный пузырь. Потребовалось несколько неудачных попыток и фальстартов, прежде чем Персиваль смог придумать лучший способ накормить Дафну. Она слишком мала, чтобы есть мышей и крыс, и недостаточно крепко стоит на ногах, чтобы охотиться самостоятельно, хотя иногда ей все-таки удается схватить редкого жука или домашнюю многоножку, которые случайно забираются в дом. Благоухающие цветы (несвоевременное цветение которых скрыто парочкой заклинаний) и пузырьковые чары оказались самыми эффективными.
Персиваль поднимает пузырь с жуками над своим карманом и наблюдает, как Дафна резво набрасывается на свой завтрак. Ее когти протыкают ткань халата там, где она за нее цепляется, из-за чего с недавнего времени Персиваль стал весьма искусен в простых восстанавливающих заклинаниях.
Завтрак проходит неторопливо. Поскольку у него есть лишние полчаса, он не торопится, наслаждается завтраком — каким бы скудным тот ни был, потому что Персиваль не уверен, что сможет переварить сейчас что-то еще — и наливает себе вторую чашку кофе. Дафна выползает из его кармана на стол и ищет себе еще один солнечный луч, в котором можно было бы погреться. Дожевывая последний тост, Персиваль подпирает щеку кулаком и наблюдает за ней. Сейчас она не блещет красотой, но какое новорожденное создание может быть красивым? Перья все еще взъерошенные, наполовину скрытые булавовидными оболочками, которые она время от времени царапает коготками и клювом. Крылья еще слабы для полета и, согласно заметкам Скамандера, останутся таковыми еще неделю. Благодаря обостренному материнскому инстинкту самок окками птенцы могут позволить себе не торопиться с развитием крыльев.
Глядя на Дафну, Персиваль понимает, что роль гиперопекающего родителя его вполне устраивает.
Он позволяет себе задержаться в душе чуть дольше обычного и останавливается перед зеркалом, чтобы решить, как скрыть новые седые пряди. Но в конце концов решает не заморачиваться, потому что маскирующие чары для волос означают еще одни маскирующие чары для мешков под глазами и еще одни — для землистого оттенка кожи. Несмотря на все успехи своего восстановления, ему так и не удалось нормально выспаться хотя бы две ночи подряд.
Он аккуратно одевается в свои лучшие брюки и рубашку, надевает свой любимый галстук и новый набор простых серебряных булавок для воротника, его пиджак тщательно выглажен, а подтяжки плотно прилегают к телу. Он накладывает
Импервиус на свои начищенные ботинки, засовывает Дафну в слегка расширенный внутренний карман пальто и хватает трость, направляясь к двери. Останавливается, схватив дверную ручку, подхватывает Дафну на ладонь. Он поднимает ее на уровень глаз, и она спокойно смотрит в ответ.
Тина и Куинни любезно — если не сказать
радостно — пожертвовали своим свободным временем, чтобы помочь Персивалю научить Дафну быть эффективным «окками-слухачом». Малышка, кажется, легко поняла всю суть. Накинутая ему на шею наподобие шарфа, она безошибочно подталкивала его в левое или правое плечо в зависимости от того, с какой стороны доносился звук. Когда обе сестры позвали Персиваля одновременно, Дафна поначалу растерялась, но быстро собралась и толкнула его в оба плеча.
Однако вне квартиры Дафна всегда была спрятана в кармане, подальше от глаз не-магов, и только на короткие прогулки. Будет интересно и потенциально катастрофично посмотреть, как она справится с шумом и суетой Вулворт-билдинг.
Но, кажется, она не особенно волнуется из-за того, что покидает дом значительно раньше обычного. Она просто радостно моргает Персивалю и вытягивается, чтобы ласково коснуться клювом кончика его носа. Персиваль улыбается и возвращает ее в карман. В другом кармане у него припрятана баночка с мучными червями, и только вчера Тина заверила его, что на книжной полке в его кабинете есть подходящий чайник на случай, если Дафну понадобится спрятать.
Единственное, что сейчас сдерживает Персиваля — это он сам. Он делает глубокий вдох и открывает дверь.
— — —
Вулворт-билдинг больше, чем Персиваль помнит — или, возможно, он слишком долго запирался в своей квартире. Агорафобом он никогда не был, но некоторый страх перед открытым пространством и толпой все-таки поселяется в нем, когда Персиваль направляется к парадной лестнице, сжимая рукоять трости до побелевших костяшек пальцев. Однако он держит подбородок высоко поднятым, смотрит вперед и делает все возможное, чтобы казаться спокойным и уверенным.
Он игнорирует реакцию окружающих, но не заметить ее невозможно. Ведьмы и волшебники, и даже гоблины и домашние эльфы останавливаются на полпути, провожая его взглядом. Некоторые виновато отворачиваются. Некоторые остаются старательно нейтральными. Некоторые ему вежливо кивают. Некоторые, к его ужасу, подозрительно прищуривают глаза.
На полпути вверх по лестнице его колено начинает с силой пульсировать, но Персиваль стискивает зубы и дышит сквозь них. Остановиться и передохнуть посреди атриума — последнее, чего он хочет.
Дафна вылезает из его внутреннего кармана и взбирается своими короткими ножками по подкладке пальто, пока не забирается ему на шею, прямо под воротник. Ее перышки покалывают кожу, но такое постоянное напоминание о ее присутствии ему нравится. Он не совсем одинок в своем беззвучном мире.
Персиваль как раз только добирается до верха лестницы, когда краем правого глаза замечает движение, и Дафна толкает его в правую ключицу. Он оглядывается и видит Тину, спешащую к нему, зовущую его одними губами.
— Сэр, с возвращением, — говорит она. — Я надеялась застать вас. Я хотела рассказать о некоторых изменениях в процедуре обучения новобранцев, если вдруг у вас не было времени ознакомиться с ними.
По правде говоря, Персиваль уже ознакомился со всеми изменениями, потому что пару дней назад Тина специально выдала ему бумаги. Однако глаза Тины немного блестят, и Персиваль точно знает, что она делает.
— Тогда прогуляйтесь со мной, Голдштейн, — приказывает он и направляется к лифту. Тина трусит рядом, выдавая поток информации, которую он уже знает, с присущей ей серьезностью. С Тиной под боком никто не пытается остановить Персиваля на пути к Следственному отделу, но они все равно пялятся. Он держит спину прямо, плечи расправленными, а на лице — осторожную, безразличную маску, пока за ним не закрывается дверь его кабинета.
Персиваль проводит рукой по лицу и тяжело вздыхает. Он подходит к своему столу, широкому, из темного полированного дерева, с ящиком для входящих документов, заваленным папками. Сам офис выглядит нетронутым, хотя и довольно спартанским. Книги на полках стоят так, как он их и оставил, а все его личные вещи покрыты тонким слоем пыли. Однако с верхней полки пропал плутоскоп, а враг-рефлектор разбит вдребезги, оба — семейные реликвии, когда-то принадлежавшие Гондульфусу Грейвсу и передававшиеся из поколения в поколение от отца к сыну.
Кресло, искусно обитое темной кожей, безобидно стоит за письменным столом. Персиваль пока не может заставить себя сесть. Для этого ему, возможно, понадобится побыть в одиночестве.
Он оборачивается к Тине:
— Расскажите мне о новеньких.
— Шестеро самых перспективных выпускников программы подготовки последнего года, — тараторит она, сцепив руки за спиной и вздернув подбородок. Так она похожа на себя прежнюю, на уверенного в себе молодого аврора, которого Персиваль знал до того, как его жизнь превратилась в ад. — Кинни, Спелцер и Адлер грубовато работают с заклинаниями, но по маскировке и слежке получили «отлично». Лесатц и Симмонс — наоборот, показывают выдающиеся результаты в заклинаниях, — у Лесатц особенный талант к Забвению, — но над слежкой нужно немного поработать. И последняя, Квейлфут, особенно хороша в маскировке, в частности, в смене облика. На данный момент Абаси распределил их в пары с более старшими аврорами, чтобы они освоились и подтянули навыки.
Персиваль кивает.
— Пока оставим все как есть, — он тихо прокашливается. — Дайте мне… — делает паузу, размышляет, затем продолжает: — Дайте мне пятнадцать минут, чтобы прийти в себя, затем я хочу поговорить с Абаси.
— Хорошо, сэр, — говорит Тина, быстро кивает и выходит из кабинета.
Как только дверь за ней закрывается, Персиваль принимается за работу. Он устанавливает систему оповещения, которая заставит его пресс-папье из гладкого камня вспыхивать белоснежным светом всякий раз, когда кто-то постучится в офисную дверь. Затем, чтобы не задумываться, Персиваль быстро садится на свое место, —
потому что он
сидел здесь и выставлял кропотливую работу Персиваля на посмешище, превратил жизнь Персиваля в фикцию, — и заговаривает свой самый неприметный блокнот, чтобы тот записывал, кто и что говорит. Он сослужит ему неплохую службу на совещаниях, где Персиваль не сможет следить за ходом разговора, просто читая по губам, и где иметь при себе блокнот для него в порядке вещей.
Затем Персиваль прячет банку с мучными червями в нижний ящик стола и отыскивает обещанный чайник в своем маленьком шкафчике для напитков. Он призывает его к себе небрежным взмахом волшебной палочки и ставит рядом с мучными червями. Теперь, когда Персиваль присматривается, кажется, что шкафчик претерпел существенное разорение. Он не из тех, кто пьет на работе, но несколько бутылок скотча и огневиски от коллег и посетителей по разным причинам все же получает. (Сухой закон — это, по большому счету, концепт не-магов; у волшебного мира есть заботы поважнее, чем употребление алкоголя). Персиваль недосчитывается не только двух тамблеров для огневиски, но и целого декантера с вином. Будь он проклят, если вспомнит, что было
в графине, но он точно знает, что их было два, а теперь остался один. Его серебряный кофейник тоже выглядит довольно потускневшим, как будто им часто пользовались и никогда должным образом не чистили между завариваниями.
Указующим жестом Персиваль заставляет содержимое шкафчика заняться собственной полировкой. По мере того, как все возвращается обратно на полки, он пересчитывает: один декантер, три тамблера, — должно быть пять, — один кофейник, — который теперь сверкает, — и одна щербатая чашка. Нахмурившись, Персиваль колдует
Репаро, и отсутствующий осколок фарфора вылетает из-под книжной полки на другом конце комнаты и прилипает к чашке. В сервизе должны быть еще три чашки и блюдца, но они явно отсутствуют, и Персиваля это раздражает до зубного скрежета.
Раздражение кипит в нем, даже когда Персиваль начинает просматривать файлы в своем ящике входящих документов, но внезапно вспыхивает пресс-папье. Персиваль движением кисти распахивает дверь и впускает старшего аврора Омара Абаси в свой кабинет. Абаси — импозантный мужчина с бритой головой и аккуратно подстриженными бородой и усами. В его одежде сочетаются насыщенные и приглушенные тона, а его воротничок всегда тщательно отглажен. Он производит сильное впечатление и держится с уверенностью, которая легко вызывает уважение.
Персиваль встает, чтобы поприветствовать его, и над столом пожимает Абаси руку. Рукопожатие Абаси крепкое и уверенное, и Персиваль в очередной раз задается вопросом, почему Пиквери просто не заменила его этим человеком. Затем Дафна слегка шевелится под его воротником, все еще надежно скрытая от посторонних глаз, и Персиваль снова сосредотачивается на том, что происходит здесь и сейчас.
Остаток утра они проводят, обсуждая изменения в Департаменте и межведомственных связях за последние семь месяцев. Обсуждают, кто все еще в штате, а кого уже нет, кто тайно работал на Гриндевальда, а кого перевели, потому что они были слишком близки к его разоблачению. Персиваль не удивляется, обнаружив, что Тина относится к числу последних. Она всегда была смышленой.
Разговор заканчивается незадолго до полудня. Абаси встает и снова протягивает руку; Персиваль пожимает ее.
— Мистер Грейвс, — начинает Абаси, и на мгновение Персиваль опасается, что тот собирается извиниться или сделать что-то столь же глупое. — Я сделал все возможное, чтобы вернуть вашему кабинету первоначальный вид, пока вы были на больничном. Мало что изменилось, но я заметил пропажу некоторых артефактов и обнаружил, что многие ваши личные вещи были спрятаны в ящик стола. Прошу прощения за состояние ваших фамильных ценностей, я так понимаю, они достались вам от далекого прадеда?
— Ах, да, — говорит Персиваль, слегка озадаченный искренней заботой о чем-то, что кажется таким банальным и в то же время… Так много значит. — Спасибо, мистер Абаси. Я ценю ваши старания.
Абаси улыбается.
— Хорошо, что вы вернулись, — усмехается он. — Лично я с радостью возвращаю вам полномочия. Всего месяц в должности начальника Департамента, а я уже чувствую, будто из меня выжали все соки. Понятия не имею, как вы со всем справляетесь!
Добродушие Абаси заразительно, и Персиваль отвечает ему тем же, жестом указывая на шкафчик с напитками:
— Восстанавливаю дефицит жидкости и витаминов.
— — —
Куинни врывается в его кабинет около часа дня с двумя коричневыми бумажными пакетами и ослепительной улыбкой. Персиваль едва успевает заметить вспышку пресс-папье и посмотреть на дверь, прежде чем Куинни опускает пакет на его стол и себя — в кресло. Он приостанавливает свою работу — просмотр материалов по делам, запросы и жалобы, бессмысленная бумажная волокита — и поднимает бровь, глядя на Куинни.
Младшая Голдштейн сияет.
— Обед! — объявляет она. — Тинни сказала, что вы весь день не выходили из кабинета, поэтому я решила что-нибудь вам принести.
Внутри пакета теплый бутерброд с говядиной, завернутый в бумагу, и от его запаха у Персиваля текут слюнки. Дафна высовывает голову из-под его воротника, вероятно, тоже привлеченная запахом, и жадно скользит по его рукаву.
— Спасибо, мисс Голдштейн, — благодарит Персиваль и отводит клюв окками от бутерброда, чтобы развернуть бумагу.
— Не за что, милый, — Куинни открывает свой пакет и устраивается поудобнее за столом Персиваля. Через минуту она взмахивает волшебной палочкой в направлении шкафчика с напитками и призывает пару тамблеров, наполняет их водой и протягивает один Персивалю.
— Надеюсь, вы не собираетесь нянчиться со мной каждый день, — сухо роняет он, приподнимая бровь. — Раньше вы никогда не поднимались на этот этаж.
Куда важнее, что так люди начнут шушукаться о его возвращении даже больше, чем сейчас. Желательно, чтобы он вернулся на свой пост как можно более незаметно и без лишней суеты, а Куинни — довольно бросающаяся в глаза личность. Если у нее вдруг появится привычка забегать к нему с обедом, а потом оставаться с ним ужинать, это привлечет внимание там, где Персивалю этого хочется меньше всего.
— Попридержите коней, — упрекает Куинни. — Я здесь только потому, что это ваш первый рабочий день. Я буду присматривать за вами только вне работы, хорошо?
— Я бы предпочел, чтобы вы вообще не носились со мной, как курица с яйцом, — едко замечает Персиваль.
— Хватит вам, — отвечает Куинни, пребывая в счастливом замешательстве. — Ешьте свой обед, иначе его съест Дафна.
Персиваль опускает взгляд и видит, что его окками почти по самые ноздри засунула свой клюв в кусок говядины на бутерброде. Он оттаскивает ее и отряхивает легким движением пальцев; Дафна чихает. Персиваль скармливает ей пару мучных червей, чтобы задобрить, а затем кусочек говядины, когда она смотрит на него огромными слезящимися глазами.
Он замечает движение прямо за Дафной и заглядывает в свой блокнот, который старательно записал всю его беседу с Куинни и сейчас добавляет:
«Вы совсем не можете устоять перед ней, а, мистер Грейвс?». Персиваль не удостаивает ее ответом; он намеренно не поднимает глаза, берет бутерброд и откусывает щедрый кусок. Это восхитительный бутерброд.
— — —
Рабочий день подходит к концу. Он был долгим, и Персиваль по-настоящему вымотан, до глубины души. У него уже тяжелеют веки, но формально рабочий день заканчивается только через час, и ему осталось просмотреть всего несколько файлов. Персиваль одной рукой лениво почесывает перья на спине Дафны, а другой постукивает кончиком пера по пергаменту.
Он понимает, что прочитал одну и ту же строчку дважды, когда вспыхивает пресс-папье; Персиваль машет рукой, открывая дверь. В его кабинет врывается Серафина Пиквери. Она прищуривается, глядя на Персиваля, недовольно поджимает губы и говорит:
— Я надеялась, что не найду тебя здесь.
Персиваль откладывает перо и откидывается на спинку стула. Другая его рука остается на Дафне; на столе уже собралась небольшая кучка булавовидных оболочек с ее перьев, но ее тельце вибрирует от довольного воркования под его ладонью, поэтому он не останавливается.
— Госпожа Президент, — произносит он холодно. — Я едва ли могу уйти с работы на сорок пять минут раньше остальных сотрудников своего Департамента.
— В свой первый день после возвращения с больничного — можете, — тут же парирует она. — У вас измученный вид. Идите домой, мистер Грейвс, и поспите.
Если бы все было так просто.
— Да, госпожа Президент, — сухо отвечает он.
Персиваль встает и перекладывает оставшиеся бумаги на край стола, чтобы просмотреть их завтра. Дафна поднимает голову и наблюдает за происходящим из-под полуприкрытых век, сонная от удовольствия. Он нежно проводит кончиком пальца по ее макушке, затем подхватывает ее и кладет во внутренний карман своего пальто.
С вампусом-рукояткой трости в ладони Персиваль поднимает глаза и видит, что Пиквери все еще не ушла, все еще наблюдает за ним печальными глазами.
— Персиваль, — произносит она, и он почти слышит в ее голосе жалость. Он задается вопросом, пытается ли она скрывать свой тон и интонации голоса в его присутствии теперь, когда он не слышит. — Я отправляю тебя домой, но это не наказание.
«Ты просто утешаешь свое чувство вины», — злобно думает Персиваль, проводя рукой по лицу.
— Я знаю, — говорит он. — Доброй ночи, госпожа Президент.
Он коротко кивает и жестом приглашает ее выйти из кабинета. Пиквери немного колеблется, подняв руку, будто хочет коснуться его плеча, но затем устремляется прочь по коридору и скрывается из виду. Персиваль крепче сжимает трость и кладет другую руку на карман, в котором свернулась калачиком Дафна.
Персиваль проходит мимо общего офиса, где за своими столами собрались его авроры, некоторые из них склонили головы, а другие определенно не работают. Аврор Эдвин Эйвери лениво перелистывает стопку документов, вертя перо в другой руке. Тина опирается бедром о стол старшего аврора Леонарда Линча, в то время как какой-то младший аврор с широко раскрытыми глазами слушает с пристальным вниманием. Однако Лиланд Коллинз, похоже, сплетничает с симпатичной девушкой, которую Персиваль никогда раньше не видел — хотя предполагает, что она одна из новичков и еще не слышала всех россказней Коллинза. Зная Коллинза, он, вероятно, в попытке произвести впечатление рассказывает фантастическую историю о своих прошлых приключениях.
Персиваль проходит мимо прежде, чем они заметят, что он колеблется. Разговаривать с ними он не готов.
— — —
— Редукто.
Заклинание произнесено небрежно, словно запоздалая мысль. Гриндевальд даже не останавливается посмотреть, какой урон он только что нанес. Он подходит к подоконнику, где Персиваль в течение последних трех месяцев старательно снимал защитные чары с окна. Чары заметно трескались, тонкая трещина растянулась по стеклу радужной паутинкой; еще несколько недель кропотливой работы, и образовалась бы дыра. Гриндевальд взмахивает рукой, и чары восстанавливаются, укрепляются.
Персиваль приваливается к стене, его руки трясутся над кровавым месивом, которое когда-то было его правым коленом. Ткань его брюк изорвана в клочья, вся в крови, осколках костей и ошметках мышц.
Гриндевальд цокает языком, как разочарованный родитель, Персивалю кажется, что звук исходит откуда-то издалека. Затем его призрачная фигура приседает перед Персивалем на корточки и тяжело вздыхает.
— Зачем ты это сделал, Перси? — спрашивает Гриндевальд из пустоты. — У тебя ведь дома гость.
Ты же не хочешь быть плохим хозяином?
Гриндевальд поднимается и пинает его правую ногу по пути к двери. Даже малейший толчок вырывает у Персиваля хриплый крик.
Персиваль резко просыпается, задыхаясь, будто он только что пробежал марафон. Он убирает со лба влажные от пота волосы и стягивает с ноги одеяло. Его правое колено сплошь покрыто узловатыми рубцами, которые не удалось сгладить даже экстрактом бадьяна. Полностью расщепленную коленную чашечку пришлось восстанавливать с нуля, но сделать то же самое с разорванными мышцами и тканями вокруг нее целители не смогли.
Взгляд на часы дает понять, что сейчас без четверти три утра. Персиваль стонет. Ему уже не уснуть, но Голдштейн будет упрекать его до конца его дней, если на второй день после возвращения он явится на работу на несколько часов раньше.
Дафна наблюдает за ним со своей подушки. Она что-то жалобно щебечет, и Персивалю жаль, что он ее никогда не услышит. Он ложится на матрас, поворачивается на бок, лицом к ней, и кладет руку на ее крошечное тельце. Окками извивается, пока не оказывается перевернутой вверх тормашками, и обхватывает его пальцы своими маленькими ножками; большим пальцем Персиваль слегка поглаживает бархатистую мягкость ее живота. Он не прекращает, пока солнце не появляется из-за горизонта и не проливает малиновый свет сквозь щель в занавесках. Затем он вылезает из постели и, спотыкаясь, приступает к своей утренней рутине.
Несмотря на ранний подъем, он заходит в Вулворт-билдинг с двадцатиминутным опозданием, медленно прихрамывая и тяжело опираясь на трость. На этот раз большинство взглядов, направленных в его сторону, выражают жалость, и Персиваль сжимает на это зубы. Он прекрасно знает, как убого он выглядит, спасибо большое.
В общем офисе кипит работа, когда он заходит на этаж своего Департамента. Несколько авроров останавливаются, чтобы пожелать
доброго утра, и в знак признательности получают кивок головы. Персиваль останавливается, чтобы понаблюдать за ними в действии. Абаси рассматривает доску объявлений, на которой прикреплены зацепки и колдографии, на карте города определенный квартал выделен красным. Рядом сидит младший аврор, и Персиваль видит, как у Абаси двигается челюсть, когда он указывает на определенные места на доске. Голдштейн и аврор Гудвин, судя по всему, обсуждают детали дела с другим новичком.
Персиваль без труда определяет новичков в толпе, каждый из них под крылом опытного наставника. Он наблюдает, как его авроры и старшие авроры направляют и обучают их, работая над наилучшей стратегией, чтобы накрыть черный рынок, недавно появившийся в нижнем Квинсе. Обычно этим занимаются только двое авроров, в то время как остальные сотрудники Департамента разрабатывают другие дела. Но, учитывая недавнее затишье в криминальном мире и необходимость обучать младших авроров, они объединились и прекрасно справляются с преподавательской работой.
Персиваль отворачивается и направляется в свой кабинет, но останавливается, когда Дафна похлопывает его по плечу. Он оборачивается и понимает, что Абаси заметил его и окликнул.
— Да, Абаси? — спрашивает Персиваль. Он все еще опирается на трость, несмотря на то, что стоит неподвижно, а больное колено пульсирует, словно свежая рана. Ему бы присесть и выпить чашку крепкого кофе. А еще лучше — добавить в это кофе немного огневиски, чтобы было еще крепче, потому что все остальные сотрудники в общем офисе приостановили работу и с разной степенью настороженности наблюдают за ним.
Абаси протягивает пачку бумаг:
— Наш план действий по урегулированию ситуации в Квинсе.
Еще больше бумажной работы. Прежде чем он сможет действовать в соответствии с планом, Абаси нужна подпись Директора службы магической безопасности, чтобы утвердить его.
— Верну в течение часа, — забирает бумаги Персиваль.
Наконец он удаляется в свой кабинет, плотно закрывая за собой дверь, и с облегчением опускается в кресло. После взмаха руки в сторону кофейника туда левитирует ложка свежемолотого кофе и соответствующее количество воды, чтобы тут же начать завариваться. Через несколько минут кабинет наполняется теплым запахом кофе, и Персиваль на мгновение замирает, чтобы глубоко вдохнуть. Затем он выпрямляет спину и принимается за работу.
— — —
В пятницу Персиваль встречается с Матильдой впервые с тех пор, как вернулся на работу. С большими фиолетовыми кругами под глазами, измотанный до костей. Некоторое время он сидит, опустив голову, пристально глядя на Дафну, которая, свернувшись калачиком у него на коленях, счастливо дремлет. Она много спит, как и все малыши; расти и учиться очень утомительно, а у маленькой Дафны есть еще и работа. К счастью, Персиваль много времени проводит в своем офисе, склонившись над документами, так что она вдоволь отсыпается в перерывах между своими короткими рабочими сменами.
Он гладит ее изогнутое тело по всей длине, освобождая молодые перышки от оболочек, когда натыкается на них, пока не успокаивается достаточно, чтобы заговорить.
— Тина сказала, что двое моих авроров сомневаются во мне, — говорит он, поднимая взгляд на Матильду, а затем снова опуская его на Дафну. — Всего двое, но все же. Один из них — старший аврор, что делает его влиятельным лицом, и если он сомневается в моей преданности МАКУСА… — Персиваль качает головой. — По всей видимости, тот факт, что я отделался лишь «небольшой хромотой», весьма странен. Сегодня утром Тина слышала, как они перешептывались о том, что я должен предоставить им дополнительные доказательства того, что я тот, за кого себя выдаю.
Перья у Дафны растут прекрасно; последние остатки птенчикого пуха полностью уступили место молодым перышкам в оболочках, и сейчас от этих оболочек почти не осталось и следа. Ее крылья подрастают, они больше не похожи на лоскутки рябой кожи и с каждым днем все больше напоминают функционирующие конечности.
—
По всей видимости, — рычит Персиваль, наконец-то сосредоточившись на Матильде, — я недостаточно страдал.
Они подвели
меня и теперь думают, что я недостаточно страдал? Я не могу спать, я не могу ходить, я не могу
слышать, но все это не имеет значения, потому что я слишком легко отделался от Гриндевальда.
Персиваль откидывается на спинку кресла и проводит руками по волосам. Он смотрит на Матильду, чтобы она могла заговорить.
— Я уже говорила, что ты добился значительного прогресса, — напоминает она ему, — но в тебе еще так много гнева. Тебе нужно научиться справляться с ним.
Персиваль хмурится.
— Не смотри на меня так, — Матильда поднимает брови. — У тебя есть Дафна, и это замечательно, она сотворила чудеса с твоим нравом и общим самочувствием. Но ты по-прежнему мало спишь и
злишься.
— Я не могу принимать зелье Сна без сновидений, иначе это превратится в зависимость, — огрызается он. — И я бы посмотрел на тебя, если бы твои коллеги смотрели на тебя с жалостью или подозрением, куда бы ты ни пошла.
— Это тяжело, — соглашается Матильда. — Я знаю, что это тяжело, но ты не можешь позволить им сломить себя, Персиваль.
— И как, по-твоему, я должен это сделать? — с горечью спрашивает он.
— Есть несколько способов, — отвечает она благодушно. — Научись готовить, займись спортом, попрактикуйся в дуэлях —
аккуратно — или сходи к своим друзьям. Я знаю, что ты привязался к Голдштейнам, они твои друзья, так позволь им быть твоими друзьями, — Матильда наклоняется вперед и мягко касается кончиками пальцев тыльной стороны его ладони. — Если ты найдешь себе занятие, которое заставит тебя двигаться и вести активный образ жизни, тебе станет лучше. Обещаю.
— Колено, — напоминает Персиваль.
— Активный в пределах твоих возможностей, — исправляется она. — Ты снова изолируешься и истощаешь себя только морально. Если ты сможешь истощать себя и физически, ты будешь намного лучше спать. А после хорошего отдыха намного легче справляться со всем остальным.
Персиваль проводит большим пальцем по крошечной кожистой ступне Дафны. Она рефлекторно обхватывает коготками его палец и сонно вздыхает. Персиваль нежно ей улыбается.
— Постараюсь что-нибудь придумать, — тихо говорит он.
— — —
Несмотря на уговоры Матильды, Персиваль готовится провести выходные в одиночестве. Он не торопится, вручную готовит себе полноценный завтрак из яиц с жидкими желтками на тосте, жирного бекона и стакана апельсинового сока. А пока ест, наблюдает, как Дафна выслеживает, преследует и ловит таракана, который проскользнул через приоткрытое окно в ванной. Всего за неделю она заметно выросла. Теперь она вдвое больше в длину и гораздо увереннее стоит на ногах и расправляет крылья. Она с удовольствием хрустит насекомым, его дергающиеся ножки торчат из ее клюва, пока она не запрокидывает голову и не проглатывает его полностью. Персиваль морщит нос, но он видел и испытывал вещи гораздо хуже, так что на его аппетите это никак не отражается.
Дафна приступает к причесыванию своих новых перьев, в равной степени используя клюв и когти и время от времени отвлекаясь на волнистый кончик своего хвоста. Персиваль оставшимся кусочком тоста стирает с тарелки остатки яичного желтка и запивает его последним глотком сока. Он отправляет тарелку и столовые приборы мыться в раковину, заваривает кофе, а затем облокачивается на стол и… Ничего не делает.
Ему абсолютно нечем сегодня заняться. Совсем нечем. Странное чувство. У него не назначена сессия с Матильдой, он не планирует таскаться с Куинни по городу, и он больше не борется за выживание и не стремится к выздоровлению. Ничего.
И внезапно жизнь Персиваля кажется унылой. Его глаза стекленеют, подбородок тяжело опускается на руку, и он чувствует себя опустошенным. Кофе заваривается, и он задумчиво призывает чашку, вяло на нее засматриваясь. Он не отводит взгляд, пока пар не рассеивается, чашка не остывает, а гуща не оседает на дно. Не отводит взгляд, пока Дафна не забирается на стол и не подлезает головой под его свободную руку.
Персиваль приходит в себя, когда вокруг него начинает мигать сигнализация — случайные предметы по всей квартире, которые он заколдовал так же, как пресс-папье в своем кабинете. Вздохнув, он поднимается на ноги и ставит остывшую чашку в раковину, чтобы она вымылась, пока он открывает дверь. За ней сестры Голдштейн, Персиваль знает об этом благодаря своей обширной сети заклинаний еще до того, как его рука касается дверной ручки, и кто-то еще. Он колеблется из-за присутствия незнакомца, прежде чем физически встряхнуться и твердо решить, что если этот человек с Голдштейнами, то таким уж плохим быть не может.
Сначала он видит только сестер: сияющую Куинни и неуверенно улыбающуюся Тину. Он хмурится, но отступает в сторону, чтобы впустить их. В комнату, шаркая, входит третий посетитель, наполовину скрытый Тиной, которая, кажется, тащит его за рукав ярко-синего пальто. Незнакомец сжимает ручку потрепанного коричневого чемодана, как спасательный круг, и, похоже, он не уверен, что ему позволено здесь находиться. Долговязый, немного неуклюжий, и если бы он только выпрямился, то наверняка был бы такого же роста, как Персиваль, если не выше. Персиваль оценивает его растрепанные каштановые волосы, большие зеленые глаза и щедрую россыпь веснушек и приходит к выводу, что это, должно быть, младший брат Скамандера.
Ньют Скамандер на мгновение встречается с ним взглядом, прежде чем опустить глаза в пол. Он нервничает, и Персиваль не знает, то ли это просто черта характера Скамандера, то ли он его побаивается. Персиваль знает, что Гриндевальд сделал с ним, пока носил его лицо, и не винит Ньюта за нервозность.
Персиваль выжидательно смотрит на Тину.
— Ньют приехал вчера вечером, — смущенно объясняет она. — Мы собирались пообедать, и Куинни предложила зайти и спросить, не хотите ли вы присоединиться.
Скольких сил ему стоит не поморщиться.
— Я очень признателен, но не хотел бы вам мешать.
— Вы не помешаете, — настаивает Тина. — Это приглашение.
Персиваль качает головой. Он настраивался потратить выходные впустую и теперь не был уверен, что готов должным образом познакомиться с мистером Скамандером. Как бы хорошо для него ни было закрытие этого гештальта, он ожидал получить некое подобие предупреждения, прежде чем встретиться лицом к лицу с человеком, разоблачившим его самозванца. Сосредоточившись для общения на Тине, Персиваль лишь краем глаза отслеживает Скамандера в своей квартире. Магозоолог, судя по всему, обнаружил Дафну, все еще лежащую на столе, и теперь очарован ее миниатюрностью и красотой.
— Уверен, мистер Скамандер предпочел бы провести время с вами, а не с человеком, чье лицо принесло ему столько неприятностей, — замечает Персиваль, тщательно подбирая слова.
Скамандер, должно быть, что-то говорит в ответ, потому что Тина поворачивает к нему голову и тоже что-то говорит. Конечно же, Персиваль не понимает ни того, ни другого. Тогда он поворачивается к Скамандеру, чьи щеки заливаются бледно-розовым румянцем. Скамандер повторяет то, что сказал — или, по крайней мере, Персивалю кажется, что он это делает, когда его губы снова начинают двигаться, но Персиваль обеспокоенно понимает, что не может считать ни слова.
Что-то в акценте этого человека и, определенно, в том, как невольно опускается его подбородок, чтобы избежать долгого зрительного контакта, делает его непонятным для Персиваля. Заканчивается все тем, что Персиваль несколько тупо смотрит на рот Скамандера даже после того, как магозоолог замолкает. Персиваль морщит лоб; это довольно неожиданное испытание.
— Минутку, — коротко бросает он и выходит из комнаты. В своей гостиной он подбирает старый карманный блокнот, которым в последнее время редко пользуется, и накладывает теперь уже очень знакомое заклинание. По его возвращении на кухню трое его гостей воркуют над Дафной, которая от этого явно в восторге.
— Прошу прощения, — говорит Персиваль, привлекая их внимание. — Я бы попросил вас повторить еще раз, мистер Скамандер.
— О, — произносит Скамандер, прежде чем в третий раз запнуться на словах.
В блокноте проявляется:
«Я лишь сказал, что был бы совсем не против, если бы вы присоединились к нам».
Окончательное решение, по сути, остается за Персивалем, и он проводит минуту в размышлениях. С одной стороны, он
был настроен просидеть весь день в своей квартире, но этим можно заняться и завтра. С другой стороны, Куинни Голдштейн — это сила, с которой приходится считаться, и Матильда оторвет ему голову, когда узнает, что он проигнорировал ее просьбу пойти куда-нибудь с друзьями. А Матильда узнает об этом, и от самого Персиваля, потому что даже он не способен на такой акт самовредительства, как сокрытие информации от собственного психотерапевта.
С усталым вздохом Персиваль идет в спальню, чтобы надеть галстук и жилет. Он накладывает заклинание Незримого расширения на маленький передний карман своего жилета на шести пуговицах, — одного из последних его предметов одежды, которые еще не были адаптированы для Дафны, — прежде чем надеть его и застегнуться.
Дафна беззвучно прыскает, когда он приближается. Персиваль начал узнавать звуки, которые она издает, по тому, как она двигает клювом и всем телом: широко раскрывает клюв на долгие интервалы, когда кричит; извивается всем телом и быстро открывает и закрывает клюв, когда возбужденно щебечет; вытягивается вперед и пощелкивает клювом, когда хочет, чтобы ее взяли на руки. Персиваль улавливает все ее сигналы тела так же легко, как и она — его.
Стоит ему только протянуть к ней руку, она обвивается вокруг его запястья и цепляется когтями за рукав рубашки. Ее теплый вес и постоянное давление на запястье успокаивают больше, чем Персиваль может выразить словами. Дафна не шевелится, даже когда он надевает пальто и взъерошивает ее перья против направления роста, она просто ерзает, пока они снова не ложатся ровно.
Когда он поворачивается, то замечает Скамандера. Во взгляде магозоолога сквозит неподдельная теплота, уголок его рта приподнимается, что говорит о нежности и… о чем-то, что Персиваль не может определить. Однако этот взгляд мгновенно исчезает, как только Скамандер замечает, что привлек чужое внимание. Его губы растягиваются в вежливой улыбке, а подбородок опускается до груди. Персиваль едва не передумывает на месте и не велит гостям уходить без него — Скамандеру ведь явно неуютно в его присутствии.
Рука Куинни на плече переключает его внимание:
— Трость, милый, — порицает она. — Если продолжите и дальше так ковылять, еще больше повредите колено.
Персиваль прячет свою волшебную палочку во внутренний карман жилета и беспалочковой магией призывает к себе трость. Признаться, иметь ее при себе — это большое облегчение; у него ужасная привычка кусать себя за щеку и терпеть боль в собственном доме, хотя и знает, что не должен. Просто не может сопротивляться той маленькой части себя, которая
устала от постоянной потребности во вспомогательных средствах при ходьбе.
Куинни радостно улыбается и, взяв его под руку, смело ведет к двери. Тина и Скамандер беспомощно следуют за ними, и Персиваль уже не в первый раз чувствует, что мир — всего лишь песочница для Куинни Голдштейн. Определенно, ее таланты растрачиваются впустую на профессию секретарши.
Персиваль живет на третьем этаже, и лифт в его доме, мягко говоря, неудобный. Из-за больного колена спуск по трем лестничным пролетам занимает почти в два раза больше времени, и он еще никогда раньше не был так остро поставлен в известность о скорости своего передвижения. Тина и Скамандер болтают без умолку, делая вид, что ничего не замечают, хотя Персиваль не представляет, как такое не заметить. Куинни шаг за шагом следует за ним, держа его за локоть, и рассеянно теребит оставшиеся оболочки перышек на боку Дафны. К тому времени, как они выходят из парадной двери и спускаются по ступенькам, Персиваль крепко сжимает челюсти. Утреннее уныние снова подбирается к сердцу.
Тина направляет их в причудливый маленький ресторанчик в магическом квартале города, где улыбчивая хозяйка провожает их к столу и заверяет, что вскоре их обслужит официант. Столик, за которым они рассаживаются, находится практически у входа, и Персиваль оказывается между сестрами и лицом к лицу со Скамандером. По его мнению, этого вполне достаточно; он легко может читать Тину и Куинни с профиля или с трех четвертей, а вот Скамандер — тот, кто требует наблюдения и изучения. Персиваль, скорее всего, всю оставшуюся жизнь будет носить с собой свой маленький блокнот из соображений ясности коммуникации, но было бы неплохо не зависеть от него целиком и полностью.
Дафна неуклюже забирается по рукаву и уютно обвивается вокруг его шеи. Ее длины как раз хватает, чтобы сделать двойную петлю, а хвост и голова покоятся на его левом плече. Персиваль представить себе не может, что она вырастет до пятнадцати футов, как написано в заметках Скамандера.
Затем Скамандер что-то говорит, и Персиваль достает блокнот и кладет его перед собой на подставку для салфеток. Скамандер послушно повторяет, не дожидаясь, пока его попросят.
«Сколько ей?».
Персиваль не может сдержать легкой улыбки.
— Три недели и один день.
Ответ заставляет Скамандера просиять, вероятно, из-за того, что Персиваль знает возраст своего окками с точностью до дней.
«Она великолепна», — говорит он.
— «Очевидно, что она в отличном состоянии и очень любит вас».
Персиваль не знает, что бы без нее делал, но он никогда этого не признает, особенно в своей нынешней компании. Радует, что его окклюменция почти вернулась к привычному уровню — он не хочет, чтобы Куинни улавливала подобные мысли, случайно проскакивающие в его голове.
— Благодаря вашим записям, — отвечает Персиваль. — И вам, конечно. Я ценю, что вы переслали их мне.
Скамандер по какой-то непостижимой причине робеет от такого проявления благодарности. Блокнот мешкается вместе с ним и не записывает в себя полного предложения, но затем заканчивает словами:
«Рад был помочь».
«Ох», — появляется в блокноте, помеченное как
«Куинни». Персиваль поднимает на нее глаза, и тогда она продолжает:
— Кажется, мы так и не представили вас должным образом!
— О, — улавливает Персиваль слова Скамандера, который, очевидно, тоже понял это только сейчас.
Персиваль заметил отсутствие официального представления, но не придал этому особого значения. Тина как бы между прочим представила его, объяснив, почему они оказались в его квартире, а Персиваль мог вести только один разговор лицом к лицу за раз. Тем не менее, правила приличия и все такое. Он протягивает руку Скамандеру через стол; Скамандер вкладывает свою тонкую ладонь в ладонь Персиваля.
— Персиваль Грейвс, — представляется он. — Директор службы магической безопасности и Глава Департамента защиты магического правопорядка.
Персиваль уже знает имя и род занятий Скамандера, поэтому следит за его ртом, чтобы понять, как он произносит слова с учетом своего акцента.
— Ньют Скамандер. Магозоолог, — на его лице появляется кривоватая улыбка, которую Персиваль находит до смешного очаровательной. Они разрывают рукопожатие, и Персивалю вдруг кажется, что его ладони стало холодно без ладони Скамандера в ней.
— Слышал, вы опубликовали книгу, — говорит он, искренне заинтересованный узнать больше.
Однако именно в этот момент к ним подходит официантка с меню и набором парящих рядом бокалов. Все это расставляется перед каждым сидящим за столом, и официантка достает из переднего кармана фартука волшебную палочку, чтобы наполнить бокалы водой.
Краем глаза Персиваль наблюдает, как блокнот строчит ее приветственные слова. Хотя он больше сосредоточен на длинных элегантных пальцах Скамандера, которыми тот берет свой бокал, чтобы сделать небольшой глоток, а затем перелистывает бумажное меню. Скамандер замирает, и на секунду Персивалю кажется, что его пристальный взгляд заметили, но потом понимает, что на
него смотрит официантка.
— Пардон? — спрашивает он, поднимая на нее глаза.
— Никаких животных, сэр, — отвечает она, колеблясь теперь, когда понимает, что с ним, возможно, что-то не так. — Это, эм, против правил.
— Приношу свои извинения, — холодно произносит он, хотя чувствует, будто в животе у него разверзлась ледяная яма. Он стал ужасно зависим от своего маленького компаньона. — Она слишком мала, чтобы я мог оставлять ее одну, могу я положить ее в карман?
Слегка взволнованная, но явно благодарная за его спокойствие и готовность к сотрудничеству, официантка кивает:
— Да, конечно. Спасибо, сэр.
Он вежливо кивает. Затем снимает Дафну со своих плеч и подталкивает в расширенный карман. Она легко поддается; он чувствует, как она ерзает с минуту, устраиваясь поудобнее, а затем неподвижно застывает.
Персиваль молча читает с блокнота, пока официантка перечисляет фирменные блюда, но он не голоден. Он только что впервые за долгое время по-настоящему позавтракал, этого хватит на какое-то время. Персиваль лишь бегло просматривает меню и откладывает его в сторону; он здесь, потому что знает, что ему следует больше общаться. Кроме того, несмотря на то, что Скамандер свалился на него как снег на голову, теперь, после личного знакомства, Персивалю любопытно узнать больше.
Остаток обеда проходит гладко. Они едят и разговаривают, и сестры Голдштейн немедленно поддерживают Персиваля, когда он начинает расспрашивать Скамандера —
Ньют, пожалуйста, зовите меня Ньютом — о его книге. Как только Ньют втягивается в разговор, то с удовольствием рассказывает о своих приключениях и животных. Его неловкость исчезает и сменяется привлекательной уверенностью, а глаза сверкают знаниями всякий раз, когда ему удается удержать зрительный контакт более полусекунды.
Большую часть разговора Персиваль бегает взглядом с блокнота на рот Ньюта и обратно, соотнося слова с формой, которую принимают его губы. Он всегда схватывал все на лету, и отчасти поэтому ему так быстро удалось стать лучшим как в Ильверморни, так и в программе подготовки авроров; к концу часа он уже с легкостью улавливает суть того, что говорит Ньют.
После они неспешной походкой возвращаются в квартиру Персиваля. Голдштейны и Ньют могут строить свои собственные планы на остаток дня, у Персиваля же сильно болит колено, и его социальная квота на сегодня перевыполнена. Напряженный день после насыщенной бумажной волокитой рабочей недели вымотал его до предела. Он готов вздремнуть, а затем, возможно, провести остаток дня в своем любимом кресле с чашечкой кофе и книгой.
Он неторопливо следует за Тиной и Ньютом, которые болтают и поддразнивают друг друга, как старые друзья. Приятно видеть Тину с кем-то, с кем она может позволить себе побыть несерьезной; Персиваль больше привык к ее рабочей собранности и настойчивой сестринской стороне характера, которую она показывает все чаще с момента его спасения. Куинни сжимает локоть Ньюта с другой стороны, подпрыгивает на месте, хихикая и привлекая внимание прохожих своим сиянием. Время от времени кто-нибудь из них оглядывается, чтобы проверить, как он. Персиваль и раздражался бы, но они делают это так непринужденно и всегда с улыбкой, что он не обращает внимания. Они искренне желают ему добра, и он предпочел бы не отталкивать самых близких друзей, которые у него когда-либо были.
Хихикающая троица следует за Персивалем в его квартиру, несмотря на его уверения, что с ним все в порядке, просто он устал, идите и хорошего вам дня. Но Голдштейны пронырливы и настойчивы, и они фактически усыновили его на следующую же неделю после его выздоровления — ему от них не отделаться, Персиваль смирился с такой судьбой. Ньюта сестры, похоже, тоже взяли под свое крыло, но он кажется вполне довольным таким положением дел, тем, что они водят его по городу, как им заблагорассудится, он лишь наблюдает за происходящим с искренним удивлением и спокойствием.
Персиваль благодарит их за компанию и приглашение и прощается у открытой двери. Он устало бредет прямо в спальню, где снимает жилет и галстук и расстегивает три верхние пуговицы рубашки, сбрасывает ботинки и меняет носки на более толстые и теплые. Дафна снова обвивает его запястье, цепляется за рукав и кладет голову на его свободно согнутую руку.
Из-за усталости и рассеянности Персиваль не сразу замечает присутствие второго человека, о котором предупреждают его чары. А когда все же замечает, то крепче сжимает трость, готовый в случае необходимости использовать ее как физическое оружие, и, взяв в руку волшебную палочку, крадучись выходит из спальни. Он заворачивает за угол в гостиную, на ходу поднимая палочку, и видит испуганного Ньюта Скамандера, топчущегося у его дивана. Ньют поднимает руки и встречается взглядом с Персивалем, замирая на месте.
Рука Персиваля начинает сильно дрожать, и он быстро опускает ее, засовывая палочку в карман, сжимает дрожащую руку в кулак и делает спешный шаг назад. Дафна взбирается по его руке к плечу и прижимается под челюстью, гудя всем телом от издаваемых ею жалобных звуков. Сердце бешено колотится от нерастраченного адреналина, впрыснувшгося в кровь при кратковременном страхе перед посторонним, а когда этот эффект уходит, с ним уходят и последние силы.
Персиваль отворачивается от Ньюта, переводя дыхание, и протягивает руку к Дафне, которая крепко прижимается к пульсу на его сонной артерии. Через минуту он приходит в себя и поворачивается обратно. Ньют сутулится, прижав подбородок к правому плечу и поглядывая на Персиваля с некоторым беспокойством. Когда он видит, что Персиваль обратил на него внимание, он подает голос:
— Прошу извинить меня, мистер Грейвс, — искренне говорит он, и Персивалю удается понять его без блокнота, который он все равно призывает к себе из спальни, где его оставил. Ньют закусывает губу и не продолжает, пока блокнот не оказывается у Персиваля в руках. — Вы так легко беседовали с нами за обедом, что я забыл, что вы не слышите.
— Почему ты здесь, Ньют? Разве ты не предпочел бы моей компании Тину? — слабо улыбается Персиваль.
— Я увижусь с ней позже. Я хотел поговорить с вами лично.
Честно говоря, Персиваль таким заявлением озадачен, но Ньют кажется настроенным вполне серьезно. Он жестом приглашает Ньюта присесть и делает полшага в сторону кухни.
— Могу я предложить тебе что-нибудь? Кофе? Чай?
— Спасибо, мистер Грейвс, не нужно.
Персиваль садится на другой конец дивана и поворачивается к Ньюту.
— Не обязательно переходить на «вы» только потому, что ты меня напугал, — замечает он, отчего Ньют заливается нежным румянцем.
— Да, конечно, — он прилагает титанические усилия, чтобы не опускать голову, хотя взглядом блуждает где-то у подбородка Персиваля, вероятно, на Дафне. Тем не менее, Персиваль ценит его старания, которые во многом помогают.
— О чем ты хотел поговорить? — спрашивает Персиваль после паузы. — Я думал, что ты предпочтешь не оставаться со мной наедине, учитывая…
Ньют в искреннем замешательстве хмурит брови:
— Из-за того, что сделал Гриндевальд?
— Пока был мной, — говорит Персиваль, не в силах сдержать застарелую горечь. Должно быть, она отражается в его мимике или голосе, потому что лицо Ньюта становится сочувственным. Почему-то это сочувствие менее невыносимо. Возможно, потому, что Ньют с самой первой встречи был с ним честен. (Возможно, потому, что Персиваль не может не находить все в Ньюте крайне очаровательным).
— Да, но ближе к концу Гриндевальд не очень-то старался оставаться в образе. Он выдал себя, когда допрашивал меня. И потом, невозможно бояться человека, который души не чает в маленьком окками, — Ньют с обожанием улыбается Дафне. — Она действительно прекрасна.
— Я ужасно к ней привязался, — преуменьшает Персиваль, теребя маленькие перышки на хвосте Дафны.
— А насчет твоего вопроса… Наверное, я просто хотел узнать, как у тебя дела. По правде говоря, я не слишком задумывался о том, что с тобой стало после разоблачения Гриндевальда. Только когда я получил от Тины письмо с совой, где говорилось, что она нашла тебя, я полностью осознал, что Гриндевальд выдавал себя за
реального человека, — Ньют смущенно пожимает плечами. — Потом, позже, я получил еще одну сову, Тина спрашивала о животных-помощниках, и
еще одну с просьбой переслать копию моих заметок об окками, и я всего лишь… Выздоровление — это сложный, многослойный процесс. Не только физический, но и эмоциональный, и я знаю, что… Я знаю, что иногда становится трудно вставать по утрам, когда все кажется таким… — Ньют замолкает, подыскивая подходящее слово.
— Унылым, — предлагает Персиваль.
На долгое мгновение их взгляды встречаются, и Персиваль видит в этих зеленых омутах, как хорошо Ньют его понимает.
— Унылым, — повторяет магозоолог. — Да. Конечно, это не сравнится с тем, что ты пережил, но я бывал в непростых ситуациях. Так что, если тебе нужно будет с кем-то поговорить, с кем-то, кто не Тина или не может читать твои мысли и знать то, что ты сказать не готов… Ты всегда можешь прийти ко мне, Персиваль, — его взгляд скользит по Дафне, а уголки губ приподнимаются в улыбке. — Или если ты вообще не захочешь разговаривать. У меня целое гнездо молодых окками, если вдруг ты захочешь назначить что-то вроде… игры.
В груди Персиваля, между легкими и сердцем, сияет тлеющий уголек, и чем дольше он смотрит на Ньюта, тем сильнее тот разгорается. На этого молодого мужчину, которого он знает едва ли день и который так ужасно неловок с людьми, но при этом так очарователен. Он совсем не во вкусе Персиваля, — будь то мужчина или женщина, Персиваля всегда привлекали дерзкие, откровенные люди, — но в Ньюте, на глубине, скрыты власть и сила, он их чувствует.
Персиваль не может отделаться от мысли, что этот человек, этот удивительный человек, станет его концом. И, по правде говоря, Персиваль будет не против.
