горячие пески

Остальные два дня до начала раскопок сливаются для Чонина в единое полотно восхищения древней культурой и тем, как всё это сохранилось спустя тысячелетия. Музей древностей, конечно, поражает наличием множества ценных экспонатов, но часть самых интересных из них была вывезена в Каир буквально годом ранее. И, если честно, музеям с их искусственно прохладным воздухом парень лучше предпочтёт жаркий воздух, наполненный песком, и величие храмов, всё ещё не укладывающееся в голове.  Карнакский храм не производит на Чонина особого впечатления – похожую архитектуру они уже видели в Луксорском храме днём ранее. И, хотя Карнакский храм берёт своё начало ещё в Среднем Царстве, от тех построек ничего не осталось, так как их разобрали, а оставшиеся камни использовали для нового храма.  Парня больше всего заинтересовывает «ботанический сад» фараона Тутмоса III. Настоящих растений здесь нет и никогда не было – лишь их изображения. На камнях в так называемом ботаническом саду запечатлены растения и животные, встреченные египтянами за пределами страны во времена завоеваний правителем новых земель. Изображения – некогда яркие, красочные – сейчас выцветшие от длительного нахождения под прямыми лучами солнца, однако всё ещё узнаваемые. Кахотеп также ведёт их к обзорной площадке в восточной части храмового комплекса, откуда, по его заверению, будет потрясающий вид, однако охранник их туда не пускает даже за бакшиш. Тогда Кахотеп, как мальчишка, заговорщически подмигивает их группе и, прислонив палец к губам, ведёт к Священному озеру. Это озеро, как и аналогичные ему в других храмах, создавалось лишь с одной целью – для проведения празднества выхода божества.  Раз в год божество покидало свой храм в церемониальной ладье и переплывало через озеро, символизирующее Нил. Считалось, что таким образом бог снисходит до простых людей, становясь с ними единым целым, не отделённый от них высокими храмовыми стенами и тяжёлыми дверьми. Возле озера находится возвышенность, забравшись на которую, студенты видят весь Карнакский храмовый комплекс словно на ладони. От открывшегося вида захватывает дух, хотя частично это может быть вызвано высотой. Чонин не уверен, что, находясь здесь, они не нарушают определённые правила, но сопровождающий выглядит уверенно, с улыбкой показывая Лии что-то вдалеке. И только огоньки азарта в глазах, когда Кахотеп смотрит на него, могут подтвердить догадки парня. От ответной улыбки сложно удержаться, и Чонин улыбается, щуря глаза от яркого солнца. Осознание того, что вскоре они будут заниматься раскопками на территории не менее величественного храма, по-прежнему не приходит. Всё это, включая нахождение Чонина в Египте вместе с другими студентами, кажется сказкой. Однако сказка быстро заканчивается, когда они прибывают на место раскопок. Конечно, никто из них не питал особых надежд, что их, всё ещё студентов, хоть и перспективных, сразу пустят в святая святых и будут относиться как к равным, доверяя важную работу. Но мысль, что на них никто не обратит ровным счётом никакого внимания, не приходила никому из них в голову. Возле храма Хатшепсут все работники предстоящих раскопок выглядят крайне занятыми, озабоченно снуя туда-сюда. Во всей этой неразберихе группа студентов, которая, ко всему прочему, осталась без сопровождающего в лице ассистента Планка, вследствие его плохого самочувствия, выглядит крайне потеряно. Они стоят так недолго, пока Чонину не припекает в прямом и переносном смысле: полуденное солнце на открытой местности –это вам не шутки. Как и игнорирование их группы, потому что парень не понимает, с чего взялось такое пренебрежительное отношение. К чему тогда вообще был весь этот цирк с отбором лучших студентов и дорогой сюда? Чтобы что? Эти вопросы Чонину очень хочется задать кому-то из тех, кто является главным в этом хаосе, и кто, видимо по ошибке, назвал сие действо археологическими раскопками. Поэтому он просит ребят где-то укрыться от жары, а сам идёт искать, не зная кого и не особо понимая где. Решительного настроя хватает подняться на верхнюю террасу и там замереть, не зная, а куда дальше, собственно, идти? В правом углу среди колонн мелькает чей-то силуэт, и парень решает пойти в том направлении. Если память его не подводит, то в этой части храма расположено святилище Анубиса, которое никогда не открывалось для посещения туристами. Сейчас весь храмовый комплекс в целом закрыт для обывателей, чтобы археологические раскопки проходили в комфортной обстановке. Чонин думает, что было бы круто оказаться в группе, которая будет заниматься этим святилищем, но для начала ему бы найти хоть одну живую душу.  Он сворачивает резко, сразу попадая в портик, минуя который, видит запрещающие растянутые ленты с арабской вязью букв перед входом в комнаты. Решая, что, как участнику археологического проекта, ему находиться здесь позволено, без особых раздумий и зазрений совести он ныряет под ленту. Вокруг сумрак, и Чонин радуется, что не оставил телефон в рюкзаке и что сейчас он может воспользоваться фонариком. Однако телефон мигает разряженным экраном и гаснет, превращаясь в нерабочий кирпич. Парень смотрит на него озадаченно, по сути уставившись в пустоту – в темноте он едва ли может различить очертания своей руки и предмета в ней. Телефон точно был полностью заряжен, когда они выезжали в храм на машинах. Пожав плечами, ему ничего не остаётся, кроме как убрать бесполезный предмет в карман шорт и на ощупь продолжить свой путь. Из-за своих светлых глаз он плохо видит в темноте, практически ощущая себя слепым. Мозгами Чонин понимает, что вряд ли найдёт там кого-либо, вокруг стоит тишина и никакого источника света рядом не замечено, да ещё и куча неопознанных вещей, сваленных друг на друге в беспорядке. Он постоянно натыкается коленкой или ладонями на твёрдые предметы и всё равно пробирается дальше. Что-то неуловимое упрямо тянет его вперёд. Становится банально интересно, что же там может ждать его за следующим поворотом? Реальность ему хороших подарков, по-видимому, преподносить не собирается, потому что буквально через пару шагов он врезается в стену, впечатываясь в твёрдую поверхность лбом и носом, благо что не сильно. Отшатываясь от стены в сторону, парень цепляется ногой за какой-то предмет: раздаётся неприятный лязг металла о камни, и Чонин, болезненно вскрикнув, неловко оседает на пол. Он всегда был немного неловким малым, но сейчас, в полнейшей темноте, на полу с явно вывихнутой лодыжкой, боль от которой пульсирует всё сильнее, среди возможных экспонатов и предметов древности, которые совсем не хотелось бы повредить, собственная неловкость ощущается как никогда удушающе разочаровывающей. Настолько, что слёзы скапливаются в уголках глаз, но Чонин их смаргивает в спешке – не хватало ещё здесь расплакаться.   В тщетных попытках найти опору он лишь натыкается на что-то острое и режет ладонь. Яркая, жгучая боль пронзает сознание, и парень стонет, пытаясь отползти от опасного предмета подальше, пока не упирается спиной во что-то твёрдое, вероятно, в очередную стену. Он не может сориентироваться в пространстве, кромешная темнота вокруг совсем не помогает. Чонин прикрывает веки, потому что разницы никакой, но с закрытыми глазами успокоить поднимающуюся панику немного проще. “Надо мыслить здраво”, - говорит он себе. Кто-то наверняка слышал шум и скоро придёт ему на помощь. Парень хочет поменять положение – нога сильно ноет, только вот стена позади оказывается вовсе не стеной, а каменным изваянием. Прохладная поверхность приятно ощущается на покалеченной ладони, и он, стараясь не обращать внимания на пульсацию в порезе, ведёт рукой выше. В попытке встать он собирается опереться на камень, но замирает, вынужденный в следующую же секунду зажмурить глаза: на стенах вспыхивает яркое пламя прикреплённых факелов. Он чувствует лёгкое дуновение ветра, а тело становится невесомым, эфемерным и лишённым боли. – Чёрт! – ругательство шипением вырывается сквозь зубы. Моргнув пару раз, давая глазам привыкнуть к свету, парень оглядывается и не понимает, где все те предметы, на которые он натыкался в темноте и обо что порезал ладонь? В помещении практически ничего нет, кроме расписанных стен: изображения такие красочные и яркие, словно их нанесли не тысячи лет назад, а сравнительно недавно. Под практически ничего нет Чонин имеет в виду каменное изваяние, на постамент которого он по-прежнему опирается. Статуя Анубиса, возвышающаяся перед ним, выполнена из чёрного гранита. Мощное тело мужчины с головой собаки сложно спутать с кем-то другим, даже учитывая то, что Чонин смотрит на статую снизу вверх, всё ещё сидя задницей на каменном полу. След от свежей крови виднеется на глянцевой поверхности, и Чонин с каким-то неясным стыдом понимает, что трогал бога за колено и ту часть бедра, которая не была скрыта под светлой тканью схенти. Мозг парня зависает в попытке обосновать, почему статуя облачена в одежды, но ничего путного в голову не приходит. Почему статуя не выглядит так, будто поставлена здесь многие века назад? Поверхность гранита блестит и бликует в свете факелов, словно только что намазана ярко пахнущими маслами. Чонин пытается осторожно встать, чтобы не потревожить травмированную конечность, но с удивлением понимает, что нога больше не болит. Он делает пару шагов назад, желая получше рассмотреть статую, и замечает горящие багрово-красные глаза, такие же, как во снах, что преследуют его с начала пребывания в Луксоре.   В голову сразу лезут мысли о том, что он перегрелся, пока стоял с ребятами под лучами солнца. Чонин трясёт головой и моргает пару раз, будто это должно помочь ему справиться с видением, но всё остаётся прежним – глаза бога всё также горят красным светом. Это свечение вместе с вытянутой мордой и остроконечными ушами придаёт обличию бога хищности и кровожадности.   Пламя факелов бликует, отражаясь в золоте и драгоценных камнях, которыми украшен немес и другие драгоценности: асех на шее, браслеты на плечах и предплечьях, даже анкх, который бог держит в руке, кажется выполненным из золота.  Тело статуи идеально, и Чонина манит прикоснуться к вырезанным из камня кубикам пресса и ярко выраженным косым мышцам. Он трепетно дотрагивается до них кончиками пальцев и ведёт ниже до кромки светлого схенти, чувствуя как кожу покалывает от прикосновений, будто крохотные электрические разряды возникают между ним и божеством. Притяжение, которому нет объяснения.  Парень не знает, сколько времени проходит за любованием статуей бога, но вздрагивает испуганно, когда понимает, что атмосфера резко меняется, а вдалеке слышится чей-то голос. – Эй, тут кто-то есть?  – Да, я тут, – Чонин растерянно хлопает глазами, вновь попадая в непроглядную темноту. Он оглядывается в сторону, где должен находиться проход, откуда и послышался голос. Когда он оборачивается обратно к статуе, её глаза больше не горят, да и все факелы погасли. Он вновь погружён во тьму. Парню остаётся дожидаться мигающего света фонарика, беспорядочно скачущего по стенам и предметам. Он снова слепнет, когда яркий луч попадает в глаза, и зажмуривается до белых пятен под веками.  – Прости… Ян, почему ты здесь? Человеком, нашедшим его, оказывается Кахотеп. Он выглядит взволнованным и немного злым в неправильных тенях света фонарика, но у Чонина всё равно невольно вырывается вздох облегчения. Он точно надышался пыли, смешанной с песком или с чем похуже, поэтому ему всё это привиделось. Да, точно, привиделось.  – Заблудился. Хотел найти хоть кого-нибудь из руководителей, так как нас с группой все проигнорировали и мы просто стояли под солнцем больше получаса. Пошёл искать и заблудился. А потом зацепился тут обо что-то, потянул лодыжку и поранил руку, – он ждёт, пока Кахотеп подойдёт поближе, маневрируя между предметами, которые снова оказываются в помещении, сваленные в беспорядке, и протягивает руку ладонью вверх. Чонину бы удивиться, но после красных глаз божества, внезапно вспыхнувших факелов и прочего, что произошло с ним в этом святилище, он не особо удивляется, что ладонь лишь выглядит грязной от пыли и песка. Ни пореза, ни следов крови нет. Они оба смотрят на неповреждённую кожу – Кахотеп с недоумением, Чонин с каким-то смирением, а потом друг на друга, и в глазах араба очень легко считать: какого чёрта здесь происходит.  – Чонин… – в голосе у Кахотепа беспокойство и оттенки раздражения.    – Можно твой фонарик на секунду? – парню надо окончательно убедиться в том, что он, по-видимому, тронулся умом.  Кахотеп без возражений передаёт ему фонарик, и искусственный свет вылавливает среди остальных предметов статую Анубиса, покрытую добротным слоем песка и пыли, золотые украшения тусклые, никаких светлых одежд. Чонин переводит луч света чуть ниже, где должны были остаться следы крови, ведь он опирался повреждённой ладонью о статую, но там тоже ничего нет. С тихим вздохом парень возвращает фонарик. – Можешь отвести меня к кому-нибудь, кто скажет, что мы с ребятами должны делать? – Чонин, может, тебе стоит вернуться в виллу и показаться… – Нет! – парень довольно жёстко прерывает Кахотепа и, смягчаясь, продолжает уже тише и спокойнее. - Не стоит. Всё в порядке, правда. Видимо, я просто запаниковал, когда оказался в темноте среди всех этих вещей. Пожалуйста, давай уйдём отсюда.  – Да-да, хорошо.  Чонин в последний раз кидает взгляд на статую, скрытую в темноте, и покидает святилище. Пока он знакомится с одним из руководителей раскопок, неприятным арабом в возрасте с козлиной бородкой и колючими глазами, парень всё ещё ловит на себе обеспокоенные взгляды Кахотепа. Имам-Аль-Фалих, так представляется руководитель, недовольно бурчит что-то про зелёных студентов, которые будут только мешаться под ногами, даже не утруждаясь перейти на родной, непонятный для Яна язык. И когда он говорит, что Чонин с остальными должны помочь простым рабочим установить палатки для участников раскопок, у парня даже нет сил, да и особого желания ему возразить: он слишком вымотан. Надежда тлеет лишь на то, что этот Имам – шакал его разорви – не будет их непосредственным начальником.    Кахотеп нагоняет Чонина уже на выходе из портика, хватая за ладонь. В голосе извиняющиеся нотки, а слова в спешке с акцентом, которого раньше почти не было заметно. – Послушай, он не прав. Не обращай внимания, ладно? Завтра приедет профессор, который будет непосредственно занят святилищем Анубиса, если хочешь, я могу попросить его, чтобы ты и парочка ребят присоединились к нам. Лишние руки никогда не помешают.  Парень только и может, что кивнуть в знак согласия и попрощаться, мягко высвобождая ладонь из пальцев молодого араба. Ему надо вернуться к ребятам и обрадовать перспективой собирать палатки под палящим солнцем. Потому что именно за этим они проделали такой долгий путь, да, определённо. Поздним вечером студенты возвращаются на виллу, все в песке, уставшие и злые. Они молча разбредаются по комнатам, чтобы смыть всю грязь и разочарование, которое неприятно горчит на языке.  Чонин, собирая вещи, думает о том, что нужно будет найти завтра какого-нибудь более лояльного к молодым руководителя. С этими мыслями он и засыпает, оказываясь во сне в уже знакомом святилище. Кроваво-красные глаза Анубиса внимательно следят за ним, когда он приближается. Теперь он хотя бы знает, кому они принадлежат. В сновидении вместо статуи – фигура настоящего человека с маской собаки на лице. Смуглая кожа, подсвеченная лучами солнца, мышцы, чётко очерченные, словно из камня, просятся под его прикосновения. Чонин не ощущает противоречий, когда кончиками пальцев дотрагивается до вибрирующей кожи. Он чувствует, как движется от неспешного дыхания грудная клетка божества. Желание огладить ещё больше обнажённых участков соблазнительного тела разрастается внутри. Такое же обжигающее, как и жар пустыни.