горячие пески

Никогда ещё пробуждение не было таким мучительным и нежеланным. Чонин еле сдерживается от желания запустить звенящий мерзким звуком будильника телефон в стену и накрыть подушкой голову в надежде погрузиться в тот сон вновь. Последнее, что он помнит – как собирался снять маску, чтобы увидеть лицо, скрывающееся под ней. Необъяснимое волнение вперемешку с возбуждением, вызванные сном, не способствуют желанию покидать кровать. Судя по доносящимся с соседней кровати недовольному стону и ругательствам, Йонас тоже не в духе, но всё же в душ он идёт первым, закутанный в белоснежную простыню с ног до головы, словно мумия. Тишина раннего утра прерывается лаем собак откуда-то с улиц, звуками воды из ванной и голосами с нижнего этажа: видимо, остальные ребята тоже встали. Чонин пользуется моментом уединения, чтобы прикрыть глаза и ещё немного побыть в этом нестабильном состоянии между сном и реальностью в надежде увидеть прекрасного незнакомца вновь. У Йонаса на это совершенно другие планы, потому что парень щекочет по неосторожности оставленную снаружи лёгкого покрывала стопу и обдаёт душем из капель, стекающих с отросших до плеч волос.  – Твою мать, говнюк! Полотенце не для тебя придумали?  – Собирайся, Ян, сегодня нас ждут великие дела!  Завтрак проходит за оживлённым обсуждением, кто в какую бы группу хотел попасть, и надеждами, что, ну, сегодня уж точно их допустят к работе, ради которой они приехали. Ассистент Планк всё ещё неважно себя чувствует, и студенты не уверены, во сколько именно приедут машины, чтобы отвезти их к месту раскопок, поэтому собираются в большой комнате на первом этаже. Туда же приносят заранее собранные вещи, так как, начиная с сегодняшнего дня, они будут жить в палатках, которые вчера собственноручно и собирали.  Когда время переваливает за полдень, а терпение испаряется так же быстро, как капля влаги, попавшая на раскалённый песок, они всё-таки решают побеспокоить ассистента. Он хотя бы на правах старшего и их непосредственного куратора может созвониться с руководителями раскопок и выяснить, что случилось. Однако ему также этого не удаётся, все звонки попросту игнорируют. Ситуация крайне неприятная. Конечно, ребята могли бы при желании добраться до храма Хатшепсут и пешком, но надежда, что за ними приедут, всё ещё теплится. Ближе к обеду становится понятно, что машины не приедут и на них, грубо говоря, забили огромный такой мраморный обелиск. Кто-то из ребят выглядит огорчённым, кто-то не может понять, почему такое вообще произошло, а у Чонина вместо крови по сосудам циркулирует чистая злость. Он более чем уверен, что к этому показному игнорированию приложил руку тот самый неприятный араб Имам-как его там. Уже вечером, собравшись за ужином, ассистент Планк, который, к слову, уже выглядит лучше, сообщает, что ему удалось дозвониться и выяснить, что произошло. Про них элементарно забыли. Ага, забыли они. Про группу из девяти иностранных студентов, которые приехали ради практики, забыть ведь так просто. Делать нечего и, утомлённые от жары и бездействия, они разбредаются по комнатам в надежде на более удачный предстоящий день. Следующим утром на месте раскопок их встречает Кахотеп. Молодой араб выглядит немного встревоженным, а в голосе то и дело проскальзывают извиняющиеся нотки. Почему налажали вышестоящие люди, а пытается извиниться он – непонятно. Кахотеп, как и обещал, забирает Чонина, а также Лию и Йонаса с собой в группу, которая будет заниматься святилищем Анубиса. Он ждёт, пока ребята оставят свои вещи в палатках, параллельно рассказывая, с чем именно им предстоит работать. Жаркий ветер треплет белоснежные волосы Чонина – кепка лежит среди вещей, оставленная там за ненадобностью, ведь большую часть времени они всё равно проведут в помещении. Уже по пути от лагеря в храм парень замечает огромного чёрного пса с заострёнными ушами. Животное смотрит внимательно, словно следит за ними, а в голове Чонина сразу же возникают собаки-Сабы, которых отождествляют с Анубисом. Проблема состоит только в том, что они существовали в далёком прошлом. Ближе всего к тем животным были фараоновы собаки, однако эта явно превышает их по габаритам, да и цвет – чёрный, как смоль – не подходит. Остальные ребята на пса словно не обращают внимания, поглощённые предстоящей работой. Вскоре и Чонин забывает об увиденной странности, полностью сосредотачиваясь на том, что рассказывает им Кахотеп. Группа у них небольшая, к ним присоединяется ещё одна девушка миловидной внешности, но имени Ян не запоминает. Она с ними практически не пересекается, занимаясь, в основном, составлением документации. Руководителем группы оказывается приятный, в отличие от Имама-шакала, как Чонин про себя окрестил того мерзкого старика-араба, профессор – австралиец преклонного возраста с седыми волосами и такой же седой бородой. Поначалу из-за ярко выраженного акцента возникают небольшие трудности с пониманием, но к концу приветствия и короткого инструктажа ребята даже шутят и улыбаются. Атмосфера максимально приветливая и комфортная. Всё-таки хорошо, что Кахотеп взял их в команду.  Сам араб цепляется за предплечье Чонина, прося задержаться в импровизированном кабинете, в котором уже стоят два стола и ноутбук. И как он только умудрился не заметить эту комнату в прошлый раз?  – Извини. Тут вчера какой-то хаос творился, я и не сразу понял, что вас нет. А потом этот Имам-Аль-Фалих начал возмущаться, что иностранцы лезут туда, куда не следует, будто тут половина работников не иностранцы. В общем, устроил цирковое представление, но ему достаточно быстро и доступно объяснили, что к чему. Надеюсь, старик больше не будет отсвечивать. – Всё в порядке, ты точно не тот, кто должен извиняться, ладно? – Чонин дотрагивается до пальцев на своём предплечье и сжимает ободряюще, а сам мысленно желает, чтобы вредного старого араба всё же утащили шакалы за дальний бархан и там сожрали.  Когда они приступают непосредственно к работе, время переваливает за полдень, но никто особо не голоден, а с прохладной водой из портативных холодильников, работающих от генераторов, расположенных на улице, дело идёт намного лучше.  Они негласно распределяют обязанности: Кахотеп и Чонин очищают и сортируют предметы, которые находят среди наваленного хлама, а Лия и Йонас эти предметы описывают, составляя краткий очерк и маркируя находки. В искусственном свете осветительных элементов, которые они вынуждены притащить в святилище, становится понятно, что работы предстоит много, но это никого не огорчает. Можно даже сказать наоборот – работа эта такая же интересная и захватывающая, как распаковка подарков, когда срываешь упаковку за упаковкой и гадаешь, что же в этот раз будет под шуршащей яркой бумагой. – О, смотри, крокодил, почти как настоящий, – Кахотеп выуживает из коробки каким-то чудом сохранившееся деревянное животное. Вместо ног у него колёсики, которые позволяют тянуть фигурку за собой, стоит только привязать её к верёвке. – Разве это не детская игрушка? Почему она здесь? – Чонин заинтересованно разглядывает фигурку, на которой кое-где даже можно различить остатки полихромии. – Возможно, это был чей-то дар. Бедные слои населения отдавали в дар то, что могли. Если сюда приходил ребёнок со своими родителями, он мог пожелать чего-то и отдать самое ценное, что у него было – его игрушку. – То есть боги не были такими уж засранцами, раз принимали даже нечто настолько простенькое, – Чонин улыбается, глядя на Кахотепа, а тот, чуть прищурившись, пожимает плечами. – Видимо, нет. – Как ты к ним относишься? – Чонин внезапно морщит брови. – К кому? – У Кахотепа от резкой смены темы в голове пустота, а ещё он взволнован из-за недовольного лица парня. – К богам. Ну, то есть, я знаю, что у тебя другая религия, но, если вы воспринимаете это как своё наследие, значит, и богов древности должны уважать… – Чонин, до этого никогда не бывавший в Египте, проникается к древним божествам особыми чувствами. Ни во что так не хочется верить, как в запутанные истории между египетскими братьями и сёстрами. – Я не могу сказать обо всех… Понимаешь, обычное население не относится к этому, как к чему-то необыкновенному. У них свои типичные проблемы и, как ты заметил, другая религия. Уверен, многие даже не перечислят всех богов, состоящих в Эннеаде. – Атум, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Исида, Сет, Нефтида, – Чонин облизывает губы, слегка улыбаясь, когда заканчивает с перечислением. – Ты молодец, – Кахотеп кивает, отрываясь от своего занятия. Он встает, разминая уставшие от долгого сидения на корточках ноги, и раздумывает над дальнейшим ответом. – Мне нравится всё это, возможно, я не отношусь к ним так же, как отношусь к своему богу, но я уважаю веру тех людей, да и других тоже. Для них эти статуи не были пустыми, они наполняли их энергией в ходе ритуалов. Мысли о том, что кто-то присматривает за ними, слышит и помогает, наверняка приносили им немного ободрения. Мир всегда был жесток, поэтому мы так охотно верим во что-то хорошее. – Ты прав, – Чонину приятно слышать такой ответ. Кахотеп ни разу не кажется ему странным человеком, наоборот, слишком приятным, что может сложиться впечатление, будто внутри него где-то точно сидит что-то нелицеприятное, но нет, даже в отношении религии молодой мужчина сохраняет трезвость ума и спокойствие. – Для меня всё немного иначе. Возможно, потому что я всю эту любовь к ним из детства пронёс. Знаешь, у меня была огромная книжка про древние мифологии, и я перечитывал раздел с египетскими богами, наверное, раз сто. Ни римская, ни греческая история меня так не захватили, как Египет. Может, моему маленькому мозгу просто нравились антропоморфические существа, – он хихикает, оборачиваясь и глядя пару мгновений на Анубиса. – Он вызывает у меня доверие… Единственный бог из египетского пантеона, который не участвовал в каких-то закулисных играх и саботажах. – Но он помог Гору в битве против Сета, – возражает Кахотеп. – Да, но это не было чем-то злым. Он делал правое дело. Сет тоже изощрялся, как мог, – Чонин вновь облизывает пересохшие от сухого воздуха губы и задумчиво смотрит на статую. Он будет защищать своего любимчика во что бы то ни стало. – Просто, кажется, он больше всех напоминает человека? Глупо сказал, не так, не просто человека, а хорошего человека. Ему не нужны были никакие регалии, он не хотел становиться правителем Египта, ему нравилось жить самому в одиночестве, путешествовать по пустыне… Кто его знает, что он мог там находить? Может, встречал кочевников и просто жил с ними какое-то время, может быть, помогал им… Просто так, без бессмысленной рези десятка щенков. Этот ритуал отвратительный, и мне кажется, ему он тоже не нравился. – Никогда ещё не встречал человека, которого бы так заботила обыденная жизнь божества, – Кахотеп усмехается, глядя на Чонина снисходительным взглядом. Конечно, он понимает эту магию и восхищение, но, в конце концов, чувства успокоятся, улягутся со временем, возможно, оставив после себя приятное послевкусие. – Это всего лишь мои мысли, – Ян краснеет, когда, анализируя всё вышесказанное, понимает, как наивно и отчасти по-детски звучали его слова. Будто он о живом человеке говорит, о ком-то, кого он знал лично и близко. И, возможно, с кем бы хотел ещё раз встретиться. – Всё в порядке, иметь богатую фантазию в нашем деле всегда пригодится, – Кахотеп вынимает из коробки странной формы предмет, покрытый слоем пыли. – Вот тебе загадка, что это, для чего это и где же это могли найти, – он тяжело вздыхает, принимаясь крутить находку в руках. – На одной фантазии в этом случае далеко не уедешь, – Чонин прыскает от смеха, его напарник тоже улыбается. Работа продолжается дальше. Можно сказать, что их дни проходят однообразно, начинающиеся с лёгкого завтрака – чаще всего это лепёшки, фрукты, всевозможные йогурты, которые сразу же съедаются. Их привозят с собой работники, которые предпочитают проводить ночи в удобных, мягких кроватях, а не в полевых условиях. Таких большинство, но их можно понять. Многие из них уже зрелые люди со своими семьями. Они, наверное, такой юношеской романтики глотнули в своё время, а вот Чонину и другим ребятам жизнь в палатках только в радость.  Обед чаще всего проходит за перекусами злаковыми батончиками прямо на рабочем месте – от жары аппетит практически отсутствует. Пусть в их святилище солнечный свет никогда не проникает, осветительные приборы греют так сильно, что приходится их выключать, а самим с находками перемещаться ближе к портику – там хотя бы можно почувствовать дуновение ветра, пусть и обжигающе горячего.  По вечерам, когда основная часть работников уезжает, они собираются возле специально обустроенного кострища, чтобы обменяться новостями: что удалось обнаружить или узнать за прошедший день. Иногда они готовят походную простую еду, но чаще всего заказывают из ресторанов, которые им советуют местные работники. Благо спонсирование раскопок было достаточным. Пару раз Кахотеп сам уезжает за едой в город, а, возвращаясь, задерживается с ними до глубокой ночи, рассказывая истории со времён своих первых раскопок.  Чонин ещё несколько раз видит того необычного пса на территории лагеря, но остальные словно не видят его или не замечают. Чтобы не прослыть парнем со странностями, Ян просто решает забить хотя бы на это. Мало ли бродячих псов в округе, а он напрасно придумывает. В Луксоре им часто не давал спать лай бродячих собак. Хотя конкретно этот пёс просто внимательно смотрит, наблюдая такими же чёрными, как и его окрас, глазами за Чонином. Нет, это всё глупости, конечно. И если в работе наступает стабильность и умиротворяющее спокойствие, то во снах у Чонина никакого намёка на спокойствие и умиротворение. Там скорее возбуждение, топящее с головой желание и бесконечные вопросы, похороненные внутри и царапающие горло своей недосказанностью.  Чонин не глупый парень и уже на третий день постоянного пребывания в помещении со статуей Анубиса понимает, как похоже тело, выполненное из чёрного гранита, и тело человека из его снов. Да и сама маска является отождествлением головы собаки у статуи божества. Однако в своих снах он не заходит дальше осторожных прикосновений. Обычно парень лишь наблюдает, порой касается смуглой кожи, борясь с зудящим на подкорке желанием снять маску, но по-прежнему не предпринимает никаких действий. Он будто знает, что бог сам позволит увидеть своё лицо, когда придёт время. Кроваво-красные глаза Чонина уже не пугают, да и прежнего зловещего свечения в них больше нет. Всего-то необычный цвет радужки, например, как у него самого. Конечно же, для простых смертных красные глаза – довольно необычное явление, но для богов это может быть само собой разумеющимся. Влечение, появляющееся у Чонина к идеальному незнакомцу из снов, даже если он всего лишь плод его воображения, заставляет сердце трепетать. У него и раньше случались симпатии и даже влюбленности, но это… Это невозможно объяснить, словно что-то совершенно на другом уровне, никак не поддающееся объяснению. Влечение это настолько сильно, что порой кажется, оно становится сильнее самого Чонина. Он этих сновидений одновременно страшится и жаждет отчаянно. Наверное, поэтому вместо того, чтобы последовать примеру остальных и видеть уже не первый сон, сегодня он предпочитает смотреть на бескрайнее ночное небо. В глубокой пустыне, вдали от огней города, небосвод кажется бесконечным, усыпанным звёздами, словно драгоценными камнями. Чонин пытается отыскать знакомые ему созвездия – Малая Медведица находится быстро, расположившись аккурат над их лагерем, а чуть поодаль три яркие звезды в ряд, скорее всего, будут созвездием Лебедя. Яркая, полная Луна своим холодным светом освещает очертания горного массива, внутри которого находятся святилище Анубиса и многие другие храмы. Одиночество Чонина и тишину звёздной ночи прерывает непонятный шум, больше похожий на то, что кто-то осторожно ступает по песку. Спустя мгновения напряжённого вглядывания в темноту ночи парень видит пса, того самого, только сейчас пёс приближается так близко, как никогда ранее. Животное смотрит на него неотрывно, во влажных чёрных глазах, Чонин уверен, можно увидеть отражение ярких звёзд. От взгляда на него не возникает дискомфорта, он не знает, как описать всколыхнувшиеся чувства. Просто то, что Чонин чувствует, смотря на статую Анубиса, человека из снов и теперь вот на этого пса, сложно объяснить. Возможно, они как-то связаны, только бы понять как. Волнение, предвкушение, возбуждение – всё смешивается в какой-то ядерный коктейль и только ожидает искры, чтобы разгореться ярким пламенем. Пёс подходит вплотную, вблизи оказываясь ещё крупнее, и, наклонив голову, влажным носом упирается в щёку Чонина. Тот сидит, боясь пошевелиться. Тишину нарушает судорожный вздох парня и шумное дыхание пса. Ощущение чужого тепла пропадает так же быстро, как и появилось. А внушительная пасть смыкается на подоле клетчатой рубашки, которую Чонин успел накинуть перед тем, как уйти любоваться звёздным небом. Пёс начинает тянуть ткань на себя, пока не слышится характерный треск. – Так стой, стой. Ты хочешь, чтобы я встал? Уже встаю, смотри, – Чонин и правда поднимается на ноги, а пёс, в свою очередь, выпускает из пасти многострадальную рубашку. Выглядит целой и на том спасибо. Пока парень отряхивает штаны от песка, пёс поворачивается и идёт прочь, оставляя недоумевающего парня позади. Однако, поняв, что никто за ним не следует, возвращается и заострённой мордой показывает направление, будто говоря следуй за мной.  И Чонин следует вслед за странным псом куда-то. Ему бы, по-хорошему, предупредить кого-нибудь из лагеря на случай, если он вдруг затеряется в песках, но эта здравая мысль исчезает так же быстро, как и появляется. Они идут, по ощущениям, больше получаса, ноги начинают неприятно ныть, с непривычки ходить по пескам довольно-таки трудно, парень оглядывается назад, чтобы увидеть далёкие огни лагеря, уже еле заметные, кажущиеся почти призрачными в ночной тьме. Когда он оборачивается обратно, то собаки нигде нет. Слабый свет фонарика освещает лишь бесконечный песок, который окружает парня.  Он делает несколько шагов в сторону, сворачивая с изначального пути, и чувствует, как начинает увязать, стремительно погружаясь всё глубже вниз. Зыбучие пески чаще всего встречаются в местах, где есть вода, но и в пустынях они тоже могут быть. "Главное – не поддаваться панике и не делать резких движений". Чонин помнит это, но очень легко писать в методичке не поддаваться панике и совершенно другое – стараться не паниковать, когда тебя затягивает глубже, сковывая движения. Вряд ли он может полноценно утонуть в песках, но застрять и стать лёгкой добычей для ночных хищников – для тех же шакалов – не очень-то хочется. Позвать ему некого, только пса, который куда-то пропал. А вдруг он специально вёл парня сюда, чтобы загрызть без сопротивления? Господи, Чонин, какой ты дурак. За своими самоуничижительными мыслями парень не замечает приближение собаки, а потому, крупно вздрогнув, насколько позволяет сковывающий его нижнюю часть песок, кричит от неожиданности. Челюсти пса совсем рядом с ухом громко щёлкают, заставляя замолчать. Он же так рискует привлечь нежелательных животных. Чонин чувствует тёплое дыхание на затылке и в следующее мгновение ощущает, как его за ворот рубашки тянут чуть вверх и назад.  Точно! "Откиньтесь назад, чтобы освободить себе больше места, это позволит сделать процесс подтягивания к поверхности проще". Это ведь тоже было в методичке, но из-за накатившей паники он всё забыл. Ткань трещит, но на рубашку уже откровенно плевать, лишь бы выдержала. Спустя несколько мучительных минут он лежит поодаль зыбучих песков совершенно без сил, хочется заснуть прям здесь, во влажной одежде на прохладном песке, и только то, что пёс тычется мордой прямо в лицо, не даёт ему отключиться. Животное явно не настроено бросать его здесь, поэтому Чонин встаёт на колени, оказываясь почти нос к носу с псом. – Пожалуйста, отведи меня куда-нибудь, где я мог бы поспать. Ты всё понимаешь, ты очень умный мальчик. Животное то ли фыркает, то ли чихает, и, Чонин уверен на все сто процентов, закатывает глаза. Пёс терпеливо ожидает, пока парень поднимется, а потом уже привычно хватает зубами край многострадальной рубашки и тянет за собой. Надо признать, что идут они недолго прежде, чем перед парнем, словно из ниоткуда, вырастает пещера, зияя пустотой прохода. Она невысокая, но достаточно глубокая, чтобы, оставшись внутри, не послужить пищей случайному хищнику. – Ты такой хороший мальчик, спас меня. Спасибо тебе, – Чонин гладит собаку между острыми, вертикально стоящими ушами. Возможно, пёс и не понимает слов, но парень вкладывает всю свою благодарность в интонацию, с которой он эти слова произносит. Вид у собаки непонимающий и немного офигевший – он явно не привык к такому обращению. Но Чонин слишком устал, чтобы анализировать выражение морды собаки. Ночное приключение выматывает его окончательно, и он засыпает прямо на каменном прохладном полу, присыпанном песком. Последнее, что парень помнит – это то, как мокрый нос пса утыкается ему в шею, а приятное тепло окутывает уставшее тело.