***
Дорога до номера была преодолена за несколько минут. Как она вообще добралась до своего укрытия от этого мира непонятно, ведь пока эмоции начали потоком выходить из плена ее глаз, ее ноги сами сбегали как можно быстрее от этого места кровопролития. Как она не навернулась на своих шпильках одному Богу известно. Сейчас дверь ее номера с громким грохотом захлопнулась – теперь она в безопасности. Из глаз продолжали литься слезы, а она прошла лишь вглубь номера и рухнула на кровать, скинув туфли. Хотелось свернуться в комочек и резко вычеркнуть из памяти этот разговор. Душа сейчас кричала от боли понимания, какие слова она наговорила человеку, которого действительно любит. ирпонималп, что била. Безжалостно била в самые болезненные места его души, которые он ей показал раньше. А ложь? Какую ложь она ему сказала! «Мое сердце сейчас за последние несколько лет искренне счастливо и любит» Счастливо? Особенно, когда каждый день пытаешься не думать о том времени, когда действительно была счастлива. Любит? Когда не может ответить человеку, который готов сделать ради нее все, на его слова любви ответными и показать свою душу, от которой, кажется, ничего и не осталось. Хотя про любит, Ира не соврала. Она действительно любит, но только того, кому были адресованы эти слова. Того в кого безжалостно вонзила свои штыки и упреки. Бесчеловечная. Бессердечная. Отвратительная. За последние несколько лет – самая безжалостная часть этой лжи. Сделала вид как-будто его не любила и все, что между ними произошло после его приезда, ничего не означало. Показала ему, что она вычеркнула его из своей жизни, хотя даже первый штрих этой черты сделать не смогла? Отомстила, хотя раньше никогда не думала о мести. Ира настолько стала одержимой целью защиты своего внутреннего мира, что своими же руками окончательно и бесповоротно разрушила то, что у них осталось, доставив ему слишком много боли. Ну что, цель достигнута. Почему не рада тогда? Да потому что противно от себя самой. Зато теперь в этой истории поставлена окончательная точка и нужно продолжать просто как-то с этим жить, а лучше вообще забыть о нем и об этом разговоре, чтобы не разорвать свою душу окончательно. Слезы безутешно продолжали течь по ее щекам, перемешиваясь с тушью, а она просто бесшумно плакала: сил, издавать какой-либо звук, не было, все ушли на эту битву, которую сама же начала, сама же выиграла, сама же и закончила.***
Ветер становился все сильнее, а стоять в одном костюме на открытом балконе холоднее. Пора покидать это место битвы. Он наконец оторвал взгляд от города и перевел его на место, на котором не так давно стояла она и кидалась в него невидимыми, но очень острыми ножами. А правее располагался стол, на котором лежали пачка из-под сигарет и.. сумка. Она настолько стремительно бежала с этого балкона, как-будто преступник с места преступления, что забыла после себя улики. Геннадий Ильич сделал шаг вперёд и взял этот аксессуар в свои руки – может вообще не ее; не обратил он внимания с какой именно сумкой она была, его интерес был прикован к ее фигуре и лицу. Открыв этот клач, Гена выудил из единственного отсека телефон. На главном экране висело уведомление от абонента "Алеников". « не "муж", не "Толя", видимо все не так гладко» – первое предположение и оценка увиденного. Взгляд спускаться ниже, к словам сообщения, не стал – неправильно читать чужие переписки, да и какое сейчас ему до этого дело. Главное, он убедился, что телефон ее и нужно ей как-то его вернуть. Идти к ней в номер и видеть вновь ее такой бесчеловечной не хочется вообще, ведь она точно дала понять, что видеть его она не хочет; тем более номера ее он все равно не знает. Было принято решение спуститься к ресепшену и отдать сумку им, чтобы они уже передали этот аксессуар хозяйке. Вернув телефон на законное место, хирург покинул наконец этот чертов балкон и направился к администратору. – Добрый вечер, вам что-нибудь подсказать? – отзывчивая девушка стояла за стойкой и доброжелательно обратилась к Геннадию. – Да, вот Павлова Ирина оставила сумку, а там ее телефон, – безэмоционально и сухо произнес он эти слова. Выжили из него все соки для проявления своей отзывчивости. – Павлова Ирина, сейчас посмотрю.. – администратор решила сначала проверить по базе данных, что это за номер и вообще проживает ли такая женщина у них. – Так, да, 501 номер. Давайте сумку, мы ей передадим. Он сначала машинально передал сумку девушке, а потом эхом до него ещё раз донеслось, в каком номере она живёт. – 501 вы сказали? Так я же в 502 живу.. Раз мы живём так рядом, я сам ей передам, зачем вас гонять лишний раз. И следующие десять минут дороги прошли в раздумьях, почему он так сделал. Это было сделано необдуманно и даже инстинктивно. Зачем он решил сам отнести ей сумку? Захотелось увидеть ее, которая наверняка снова не упустит возможность ударить снова в сердце? Только он услышал этот номер, осознал, что они соседи, а дальше его мозг решил отключиться и вернуться только сейчас. Да и все же, что в этом такого, секундное дело, так ещё может оказаться, что ее нет в номере. Просто передаст сумку и уйдет без лишних разговоров и попытки заговорить, а любые ее слова проигнорирует. Он четко усвоил, что она вычеркнула его из своей жизни. А Ирина тем временем продолжала лежать и смотреть в потолок. Слезы течь перестали: вытекло все что можно. Она продолжала размышлять, с каждой новой мыслью все больше поедая себя изнутри. Ее считали строгой и отчасти вздорной начальницей, которая говорит все прямо и не жалеет никого, но говорить такое сквернословие человеку, которого любит – как бы не хотелось ей себя в этом переубедить – было неприятно и больно. В ней тогда говорила злость и обида, на него, да и на себя, что не смогла просто его отпустить. И сейчас в ней кипит обида на себя, что не смогла как нормальный взрослый, а главное, умный человек, поговорить с ним спокойно, а накинулась сразу со своими штыками. Этот бы обычный разговор ничего бы не вернул все равно, верно? Или же одна его добрая улыбка или этот нежный взгляд могли растопить ее сердце и снова зажечь этот огонь? Ира боялась вновь открыться ему и в третий раз почувствовать себя дурой рядом с ним, а потом бы пришлось также долго и мучительно пытаться все забыть. Страх снова с головой уйти в него пугал, поэтому и поставила во время разговора чувства на замок и врала. Как-будто это был единственный способ чтобы не допустить все снова. Как-будто после этого разговора должно было стать легче. Как-будто, когда бы она дала ему окончательно понять, что точка между ними поставлена жирная, она бы и сама смогла выкинуть его из своего сердца. Какая же наивная. Эти размышления ей надоедали, но понимание, что они останутся с ней надолго, не давало просто перестать об этом думать. Не могла она сейчас так взять и переключиться. Ей нужно было уснуть, чтобы просто перестать думать физически, но сна не было ни в одном глазу. Тогда в голову пришла другая мысль, которая если бы не помогла с забыванием этого вечера, то хотя бы помогла уснуть побыстрее. Ирина медленно встала и пошла изучать содержимое мини бара – алкоголь должен был помочь, хоть немного. Проходя мимо зеркала и, зацепив свое отражение в нем, она остановилась. Вид был ужасающим, но ей так было все равно сейчас, что она только лишь вытерла своими руками остатки слез, которые перемешались с тушью, и продолжила свой путь к своей цели на данный момент. Она даже предположить не может, что забыла сумку и даже не заметила этого. Как-будто сейчас ей просто было ни до чего и эта тишина, которая не прерывалась звуками уведомлений телефона, ей была просто необходима. А Геннадий Ильич уже стоял около двери ее номера и прожигал эту табличку своим взглядом. Решиться на первый стук было тяжело. Он уже несколько раз успел пожалеть, что решил отнести эту сумку сам. «Вдох, выдох, вдох – просто отдать сумку и уйти» – повторялось в его голове. Его рука поднялась и сделала несколько не очень уверенных ударов по двери. Ира, которая только подошла к этому маленькому холодильнику, услышала какие-то неуверенные звуки, похожие на стук, но не придала им никакого значения – мало ли соседи или ещё кто-то. Геннадий, обдумав, что это было слишком тихо, решился на вторую попытку. Вдох, выдох и он вновь постучал по двери, но уже более громче и увереннее. Ира нехотя оторвалась от изучения содержимого мини бара, и направила свой взгляд на угол, за которым скрывалась входная дверь. Мысль, что это не ей была ключевой сейчас в ее голове и она просто решила дождаться третьего раза, если бы он был, чтобы убедиться, что эти стуки адресованы именно ей. Кривицкий, не услышав никаких движений, подумал, что в номере просто никого нет, но на третий, самый уверенный и звонкий, стук решился. Этот громкий напор ее смутил и она решила всё-таки узнать, кому потребовалась ее персона. Она направилась к двери, потеряв давно силы размышлять о чем-то логичном и правильном: например, о человеке, которому потребовалась она сейчас или же о том, в каком виде она идёт открывать кому-то дверь. Геннадий уже было хотел уйти, определившись с тем, что хозяйки просто нет в номере, что обрадовало его сначала, но дверь открылась. Перед ним стояла Ирина все в том же платье, но ее лицо было другим, совершенно не соответствующим тому, которое было во время их разговора. Тогда она была самоуверенной и жестокой, а сейчас морально подавленной. В глазах, которые были красными от слез и опухшими, он смог прочитать какую сильную боль сейчас ощущает женщина. Все это совершенно не складывалось в его голове. Геннадий молча сделал шаг вперёд, переступая порог номера и оказываясь с ней катастрофически близко друг к другу. Он смотрел в ее глаза, параллельно с тем на ощупь закрывая за собой дверь. Причина и разумное объяснение своих действий были скрыты, все происходило инстинктивно. Она молчала: не верила, что сейчас он стоит перед ней и видит ее в таком состоянии. Не отрывала глаз от его кофейного омута, который тоже не сиял и был подавленным. Они стояли запредельно рядом друг с другом, не понимая, что сейчас происходит между ними. Гена пытался прочесть что-то в ее глазах, но с каждой новой секундой он просто утопал в ее изумрудном омуте, который сейчас был настоящим. Подавленным, но настоящим. Ира любовалась его взглядом; все ее мысли о том, что было, что так нельзя и это неправильно, покинули ее и, к счастью, не появлялись. Между ними возродилось то, что умерло давно: их души крепко скрепились и обнимали друг друга после долгого запрета. Через минуту они одновременно, больше инстинктивно, обняли физически друг друга. Она прижималась к нему с такой отдачей и силой, как-будто вот сейчас все резко закончится и он исчезнет. Геннадий, скрепив свои руки замком на ее пояснице, боясь отпустить, зарылся носом в ее волосы и вдыхал ее аромат– как долго он мечтал сделать это вновь. Сейчас происходило то, о чем они оба грезили в своих снах и мыслях. Размышления о неправильности или о каких-либо словах просто улетели; остались только голые, израненные друг другом, их души. Гена сейчас чувствовал ее тепло, которого казалось почти не осталось. Она настолько крепко его обнимала, найдя в нем опору и защиту вновь, что в нем начало разгораться забытое и поставленное на замок чувство. Он медленно оставил на ее шеи нежный поцелуй, после которого почувствовал, как по ее коже пробежали мурашки. Она, которая молча с закрытыми глазами прижималась к его груди, подняла голову и их взгляды снова встретились. Они смотрели друг другу в глаза и запредельно короткого расстояния между их губами медленно начало не оставаться. Это был нежный, осторожный, немного неуверенный, поцелуй. Неправильный, но такой желанный. Между ними медленно начала разгораться забытая страсть и Гена это чувствовал, поэтому осторожно углубил поцелуй. Ира приняла это и их языки сплелись воедино в только им одним известном танце, обмениваясь своим теплом. Через некоторое время, когда воздуха стало катастрофически не хватать они отстранилась друг от друга и заметили, что у обоих взгляд был затуманенным, но в глазах начали играть маленькие огоньки. Гена, успев отметить, что чувства, которые наполнили его, взаимны, начал медленно продолжать свои действия. Скинув сумку на пол, которая все это время висела на его руке и мешалась, он снова прикоснулся губами к нежной коже ее шеи. Поцелуи из нежных превращались в горячие, что заставляло Ирину запрокинуть голову назад, тем самым открывая новые участки для его действий. Не удержавшись, на любимой впадинке он прикусил слегка кожу так, что женщина издала первый томный стон, который ещё больше разжег в мужчине этот огонь страсти. Она не сопротивлялась его действиям, наоборот поддавалась им навстречу, желая получить ещё больше внимания его губ. Он чувствовал как Ира начинала млеть в его руках, поэтому не отрываясь губами от желанной кожи, он приподнял ее и аккуратно, как хрустальную вазу, понес в спальню. Планировка их номеров не отличалась, поэтому до кровати он ее доставил быстро. Опустив свое сокровище на пол, ощущая, как она прижимается к его груди, он медленно и очень аккуратно начал расстёгивать молнию ее платья. Когда с этой задачей Гена справился на отлично, хирург освободил ее плечи от ткани, после чего она упала на пол окончательно. Ира медленно начала избавляться от совершенно ненужного пиджака, а Кривицкому открылась картина, которая сносила его голову: ее грудь, обрамленная черным кружевом, тяжело вздымалась от учащенного дыхания. Просто смотреть на эту картину он не мог, поэтому припал своими губами к данной части тела, проходя по границе, отделяющая кожу от белья. Ира тем временем отправила его пиджак на пол и своими ловкими пальчиками приступила к расстёгиванию пуговиц на его рубашке. Кривицкому хотелось уделить внимание каждому участку ее груди, поэтому легким движением рук он расстегнул бюстгальтер и открыл своему взору ещё более интригующую картину. В паху стало тянуть ещё больше и Гена вновь начал посыпать своими горячими поцелуями ранее закрытые участки кожи. Найдя твердую горошенку, он втянул ее в рот, немного прикусывая, что заставило издать Ирину протяжное мычание и шумно втянуть воздух. Затем он продолжил играть с грудью своим языком: переходил на нежную ореолу, затем снова на сосок. Мучительные ласки продолжились, не оставляя без своего внимания и вторую половину этой части тела. Его руки давно уже блуждали по ее спине, иногда переходя на мягкий живот, но ниже пока не спускались. Ира давно уже избавилась от его рубашки и ее пальцы гладили мужественную спину, а губы стали оставлять нежные поцелуи на его шее. Ещё несколько стонов, которые вылетели из уст Иры и рука Кривицкого спустилась ниже. Дотрагиваясь до промежности через тонкую ткань белья, где он ощутил бесстыдную влагу. Гена надавил на этот участок и из уст Ирины вырвался стон громче предыдущих. Он продолжал целовать ее грудь; свою руку от промежности убрал, лишь для того чтобы отодвинуть резинку трусиков (удачно были выбраны ею чулки вместо колготок) и дотронутся до центра возбуждения. Надавливая на горошину и начиная медленные круговые движения, он слышал, как шумно она вдыхает воздух и произносит впервые его имя. Оставив без своего внимания ее грудь, Гена возращается к ее лицу и страстно, сразу глубоко, вовлек ее в поцелуй. Она с удовольствием ответила на напор его губ, но ей хочется большего. Ира опустила свою руку ниже его спины, переводя ее к паху, и ощутила уровень его возбуждения, сжимая немного этот бугорок, что заставило хирурга немного прикусить ее губу. Он продолжал ласкать ее клитор, а она начала расстёгивать его ремень, а затем и ширинку его брюк – нетерпеливая. Воздуха стало не хватать и Ира оторвалась от его губ, издав стон, который сдерживала из-за поцелуя. Как только она окончательно разобралась с ширинкой и брюки его опустились на пол, ее рука стала увереннее сжимать его возбуждение через ткань белья, что вызвало недовольное рычание уже у Гены. Ира вся пылала и в ее ногах становилось с каждой секундой все меньше сил продолжать стойко стоять. Гена это заметил и наконец переложил Павлову на кровать, нависая над ней. Он изучал ее лицо, а она следила за его глазами, сгорая от возбуждения к этому мужчине. Ира любит его – это подтверждают все ее ответные действия и уровень ее возбуждения. Он стал лишь медленно оглаживать ее тело, чувствуя, как оно трепещет в его руках, но не спускался ниже, понимая и чувствуя, как она желает главного – издевался над ней и над собой. – Ген.. перестань меня мучать.. – слова, на которые он не обратил внимания, а лишь резко переместил свою руку снова на ее промежность и надавил на это место, вызвав очередной ее стон, который перемещался с мольбой. – Пожалуйста.. – Что мне сделать? – он снова отодвинул ткань трусиков и дотронулся до клитора. – Войди в меня.. – он повиновался ее словам и ввел лишь палец в ее влажное лоно, начиная медленно двигаясь – издевается, прекрасно зная, что на это она имела ввиду. Издав стон, она начала двигать бедрами на встречу его движениям. Ира была готова достигнуть конца сейчас, но такой исход событий его не устраивал. Он достал палец из лона, что вызвало у нее очередное разочарование, и завладел ее ртом. Пока его язык переплетался с ее, он избавил Ирину и себя тоже от трусиков, прикасаясь головкой члена до ее половых губ и клитора. – Что мне нужно сделать? – оторвавшись от ее губ, он спросил ее вновь, смотря ей прямо в глаза и из последних сил сдерживая себя и свое возбуждение. – Войди в меня, Кривицкий, – мольба в голосе, которой он повиновался сразу и медленно вошёл в нее во всю длину. Сначала движения были медленными, давая время привыкнуть женщине. Потом он начал ускорять темп, ощущая как она начинает двигаться ему навстречу. Она издавала громкие стоны, которые были усладой для его ушей и окончательно сносили голову. Свою руку он расположил на ее груди, сжимая ее, а она сминала своими пальцами ткань постельного белья, но вскоре перевела их на его спину, найдя в ней опору и впиваясь иногда в кожу своими ногтями. Через некоторое время, когда их темп достиг максимальной скорости, а ее стоны стали более частыми и громкими, они одновременно дошли до финала. Тело женщины пробрала судорога, она натянулась, как струна, и из ее рта протяжно и громко вырвалось его имя. Чувствуя, как ноги окончательно начинают ослабевать, Гена опустился рядом с ней, крепко обнимая ее и ощущая, как бешено бьются их сердца. – Как же я тебя люблю.. – немного приведя в норму свое дыхание произнес Гена. – Я тоже.. – в ответ сказала она и это было чистой правдой.