— Только не задерживайся. У меня работа с утра, — инструктирует Чу Ваньнин, вводя код.
Раздается ненавязчивый писк, и мужчина распахивает дверь перед Мо Жанем, приглашая внутрь.
— Я думал, ты теперь в отпуске, — удивляется парень и проходит в квартиру.
Чу Ваньнин закрывает за ними дверь, опирается на нее и стягивает ботинки с заебанностью и элегантностью в равной степени.
— У меня не одна работа, Мо Жань, — объясняет он устало и кидает правый ботинок куда-то в угол. — Да и сессию никто не отменял.
— То есть ты взял отпуск в клинике дяди только для того, чтобы еще больше работать?
Чу Ваньнин расстается с левым ботинком и выпрямляется.
— Ты сегодня берешь у меня интервью, или что? Слишком много вопросов.
— Мне просто интересно, — совсем невинно лепечет Мо Жань и аккуратно ставит свои кроссовки у стены.
Мужчина тяжко вздыхает и проходит в гостиную. Мо Жань следует за ним, по пути спотыкается об только что снятый левый ботинок и чертыхается.
Чу Ваньнин же одним движением руки сметает с дивана хлам и ложится на него так, как покойников кладут в гроб — Мо Жаня аж передергивает от этого мрачного зрелища, поэтому он торопливо нащупывает выключатель от торшера и нажимает на него.
Комнату озаряет слабый теплый свет, и Ваньнин на диване теперь кажется не трупом, а вполне себе живым человеком, несмотря на то, что его глаза закрыты, а тело неподвижно.
— Зачем ты впустил меня? — спрашивает Мо Жань, застыв на месте.
— От тебя все равно не отделаешься. Ты въедливей чем моль.
— Сочту за комплимент, — хмыкает Мо Жань совсем не весело и с непонятно откуда взявшейся робостью смотрит на мужчину.
Чу Ваньнин лениво приоткрывает веки, впивается в Мо Жаня взглядом и шипит:
— Тебе нужно особое приглашение?
— Приглашение?
Чу Ваньнин с явным нежеланием двигается на диване и хлопает по освободившемуся месту рядом с собой.
Мо Жань же хлопает ресницами, соображая, чего от него хотят.
— А вообще, можешь проваливать, — так и не дождавшись действий от парня, говорит непонятно от чего разозлившийся Чу Ваньнин, вытягивает свои длинные стройные ноги, тем самым снова занимая собой все пространство дивана, и демонстративно утыкается в свой смартфон.
Кажется, у Мо Жаня с минуты на минуту взорвется мозг.
— Я сейчас, — бормочет он и убегает в ванную комнату.
Холодная вода немного приводит в чувство, и соображалка парня постепенно возвращается в рабочее состояние.
Он стоит напротив зеркала, опираясь руками об скользкую раковину, и гипнотизирует свое отражение.
Выглядит он, конечно, жалко.
А чувствует себя так вообще ничтожно.
Чего он добивается своими действиями?
Он ведь реально придурок. Подкараулил уставшего от жизни мужика, вынудил поужинать вместе, зажал в машине, сунул ему в рот свой язык и карамельки, а потом еще и напросился в гости. И теперь удивляется, что на его присутствие не реагируют с должным энтузиазмом.
Ухажер из Мо Жаня так себе.
Конечно, можно было бы попытаться соблазнить Чу Ваньнина техниками из ромкомов, но что-то Мо Жань сомневается, что такое прокатит.
Ну да, зато сталкерство, рукоприкладство и флирт на грани сексуальных домогательств — заебись какая рабочая тактика.
Мо Жань буквально физически ощущает, как вся его уверенность в своей невъебенности стекает с его лица вместе с каплями воды и оседает где-то в вороте футболки.
С чего он вообще решил, что у них с Чу Ваньнином все взаимно?
Возможно, его жахнуло кризисом среднего возраста — лет так на пять-десять раньше положенного, но Чу Ваньнин всегда ментально был развит не по годам, — вот он и решил поразвлечься с Мо Жанем, чтобы немного разнообразить рутину. И ему не понравилось, раз он категорически отказывается продолжать. Но чтобы не обидеть Мо Жаня и не спровоцировать у него очередной приступ неадекватности, мужчина пытается внушить ему, что ни о чем не жалеет. Просто им нельзя, потому что, видите ли, это не очень-то терапевтично и вообще, Мо Вэйюй, лечи головушку, а я пока своими делами займусь. Ну ладно, так уж и быть, можешь немного полапать меня, но это в качестве прощального подарка, а в трусы и душу ко мне не лезь.
Ну конечно, это все объясняет. Доктор Чу умеет быть прямолинейным и жестоким, когда ему надо, но с Мо Жанем не может, потому что боится последствий. Вдруг Мо Жань порежет себя или вздернется на люстре — а он может, ведь он такой неуправляемый и нестабильный. Поэтому проще притвориться невинной фиалкой, невольно подающей противоречивые сигналы особо настырной пчеле, нежели сказать правду.
Ты мне не нужен, Мо Жань.
Как и никому другому.
Мо Жань бьет себя по щекам, лишь бы не завыть в голос. Хочется разнести всю ванную к чертовой матери, разбить зеркало, а потом подставить его осколок к горлу Ваньнина и спросить: «Почему ты не можешь принять меня таким, какой я есть, и подарить мне хотя бы крупицу тепла?»
Но Мо Жань и сам знает ответ на свой вопрос.
Потому что он дефектный. С рождения.
Безусловные любовь и принятие — это что-то для здоровых. Нормальных. Для таких людей, которые далеки от идеала, но по крайне мере не являются бомбой замедленного действия.
А принимать и любить полного психа — это уже что-то из области патологии.
Его мать вон полюбила прогнившего до самых костей мудака с садистскими наклонностями. И чем это закончилось?
Сначала болезненным расставанием и рождением Мо Жаня. А спустя шесть лет — страшной в своей нелепости смертью.
Хотя даже такая смерть лучше той жизни, которая уготована ему.
Никакого счастливого конца. Сплошные страдания и боль.
Так что не надо тут лить в уши про то, что жизнь прекрасна и все мы в ней любящие друг друга братья и сестры.
Жизнь — это выгребная яма, а люди в ней черви, копошащиеся в предсмертной агонии.
И точка.
— Мо Жань?
Парень вздрагивает, услышав голос Чу Ваньнина за дверью, и понимает, что дальше отсиживаться здесь бессмысленно.
Он выходит из ванной и тут же сталкивается с Ваньнином.
Мужчина, несмотря на привычно отстраненное выражение лица, выглядит таким разомлевшим и трогательным, что хочется забрать его к себе в постель, крепко сжать в объятьях и заснуть, вдыхая сладость и кислоту яблочных паров.
Мо Жань безжалостно душит это желание еще в зародыше и концентрируется на том, что топит его сердце все эти годы.
На злости и ненависти.
Мо Жань растирает ладонью оставшуюся влагу на лице и спрашивает:
— Сколько сейчас времени?
— Почти полночь, — отвечает Ваньнин, не отводя взгляда от ключиц Мо Жаня.
— Уже поздно. Я поеду.
Чу Ваньнин приподнимает брови и переводит взгляд на лицо Мо Жаня.
— Даже чая не выпьешь?
— А ты хочешь предложить мне чай, доктор Чу? Или кое-что поинтереснее?
Уши мужчины моментально краснеют.
— Ничего я не хочу тебе предлагать! Просто ты сейчас ведешь себя странно.
— Я просто перестаю навязываться. А вот странно ведешь себя как раз-таки ты, — Мо Жань делает шаг вперед и упирается Чу Ваньнину в грудь. — Сначала отталкиваешь меня, а потом притягиваешь ближе, чтобы оттолкнуть еще дальше. Что-то про солдатиков рассказываешь, в гости поздно вечером приглашаешь. Тебе настолько скучно, что ты решил измучить меня, Ваньнин? Психотерапии со мной тебе было мало, да? Захотелось окончательно мне мозги все выебать? Поздравляю, у тебя получилось.
Последнюю фразу Мо Жань проговаривает практически в губы мужчине.
Ваньнин сглатывает и шепчет:
— Все не так…
— А как, Ваньнин?
Чу Ваньнин ожидаемо не отвечает.
Мо Жань хмыкает и кладет ладонь на его затылок.
— Жаль, что ты отрезал свои блядские волосы. Я бы за них сейчас так потянул, что голову бы тебе оторвал.
— …
— Знаешь, еще совсем недавно я думал, что ненавижу тебя, — продолжает говорить Мо Жань немного насмешливо, поглаживая загривок мужчины. — Чуть ли не представлял, как расчленяю тебя. Серьезно. Так что то, что я тебя пару раз придушил в кабинете, еще цветочки. Такие, как я, способны на настоящую жестокость.
— Все люди способны на жестокость, — говорит Чу Ваньнин тихо, но уверенно, и накрывает ладонь Мо Жаня, спускающуюся к ключицам, своей. — Не демонизируй себя.
— Жалеешь меня? — усмехается Мо Жань.
— А должен?
— Это бы все объяснило. И мне было бы проще уйти. Потому что мне не нужна ничья жалость. Понимаешь?
— Понимаю, — кивает Чу Ваньнин.
— Точно?
— Да.
— Тогда ответь мне честно: жалеешь ли ты меня, Чу Ваньнин?
Мужчина спокойно смотрит в глаза Мо Жаню и отвечает:
— Нет.
Мо Жань притягивает Чу Ваньнина к себе за талию, вжимает в свое разгоряченное тело и шепчет на ухо:
— Мог бы и соврать. Тебе же не впервой.
— Я никогда не врал тебе, — отвечает Чу Ваньнин ему куда-то в шею и постепенно обмякает в его хватке.
Мо Жань запускает руки под рубашку мужчины и гладит выступающие лопатки.
— Единственное, что не врет в тебе — это твое тело. Но это все чистая физиология. Она примитивна. Тебе ли не знать, доктор Чу.
В доказательство своих слов парень двигает ногой и задевает коленом пах мужчины, вызывая судорожный вздох.
— Вот видишь. — хмыкает Мо Жань, усиливая давление на падкое до грубых ласк место, — не врет. Пока ты бранишь меня, твое тело тоскует по мне.
Чу Ваньнин впивается в футболку Мо Жаня на плечах и пытается то ли оттолкнуть его, то ли притянуть еще ближе.
Мо Жань отводит колено в сторону и тянется рукой к ширинке мужчины.
— Что, — говорит от обманчиво мягко, опуская замок вниз, — даже не попытаешься остановить меня? Признайся, ты ведь для этого меня позвал? Не захотел ебаться в машине?
— Заткнись, — просит Чу Ваньнин и вздрагивает, когда Мо Жань наконец касается его затвердевшего члена.
— И не подумаю, — Мо Жань дразняще поглаживает головку, но не спешит переходить к более решительным действиям. — Попытайся как-нибудь засунуть мне в рот кляп, и, возможно, я тебе подыграю. А пока я хочу узнать: ты будешь со мной нормально разговаривать или так и продолжишь молча дергать за поводок?
— Я нормально с тобой разговариваю, — возражает мужчина, приподнимая подбородок и смотря Мо Жаню прямо в глаза. — И что еще, черт возьми, за поводок?
— Метафорический. Хотя я бы позволил тебе надеть на меня и настоящий. Твоей садисткой натуре зашло бы такое, доктор Чу?
Чу Ваньнин хмурится и собирается высказать свое возмущение, когда Мо Жань покусывает его за мочку уха и тут же облизывает родинку рядом, вырывая из его рта стон.
— Расслабься, Ваньнин. Иначе я уйду.
— Тебя здесь никто не держит, — все же упрямится Чу Ваньнин и уворачивается от губ парня. — Я тебе все сказал еще в машине.
— И при этом впустил к себе и сейчас позволяешь трогать свой член. Трахнуть себя тоже позволишь, или это все-таки не вписывается в твое представление о том, как мы должны взаимодействовать теперь?
— Разве тебе нужно мое позволение, Мо Жань? Ты всегда делаешь то, что хочешь. И абсолютно себя не контролируешь.
Животное.
Мо Жань мрачнеет и резко толкает Чу Ваньнина к ближайшей стене, нависая над ним.
— А ты удобно устроился, доктор Чу, — выплевывает он злобно и хватает мужчину за горло. — Но в одном ты прав. Я действительно животное.
Мо Жань усиливает хватку на шее мужчины, практически перекрывая ему кислород, и припадает к его губам в яростном поцелуе.
Он врывается языком в горячий рот практически без сопротивления и чувствует, как метафорический поводок натягивается все сильнее и сильнее и тянет его не иначе как в капкан.
Чу Ваньнин тоже перестает сдерживать себя. Он сминает футболку Мо Жаня на спине и кусает его, не оставляя от губ живого места.
Когда они отрываются друг от друга, чтобы перевести дыхание, их слюна мешается с кровью и стекает по подбородкам.
Мо Жань ничего не говорит.
Он разжимает пальцы, успевшие оставить на шее Чу Ваньнина болезненные синяки, и отстраняется.
Бросив последний взгляд на распухшие губы мужчины, он отворачивается и двигается в полутьме коридора к своим кроссовкам.
Все просто. Обуться, проверить наличие ключей от машины и телефона в карманах, открыть дверь и выйти из этой блядской квартиры, в которой ему нет места, потому что ее владелец эмоциональный садист, которому он не нужен.
Все просто.
Все просто, но Мо Жань слышит: «Останься».
И капкан захлопывается.
***
— Когда вы уезжаете, господин Мо?
— На следующей неделе.
— Хорошо, — кивает доктор Цзян и помечает что-то в своем ежедневнике. — Тогда мы составим с вами график дистанционных сессий на ближайший месяц, а потом его скорректируем. Вы же не улетите из страны?
— Нет. Я весь август буду работать в Шанхае, а там как агентство решит.
— Ясно. Было бы хорошо для вас, если бы вы походили на очную группу тренингов навыков в Шанхае. Это уменьшит вероятность эмоциональных срывов.
— Спасибо. Я подумаю над этим, доктор Цзян.
— Я настоятельно рекомендую вам посещать эту группу, господин Мо.
— И я вас прекрасно услышал.
— Это главное, — не спорит мужчина и спрашивает: — Как прошла ваша неделя?
Мо Жань пожимает плечами и поудобнее устраивается в кресле.
— Обычно. Съездил в загородный дом своей семьи. Помог тете навести там порядок, пока дядя работает, а брат готовится к поступлению в университет. Даже загореть умудрился, за что меня в агентстве по голове не погладят уж точно. Но это так, мелочи. В общем, все до предельного скучно.
— Скучно? — переспрашивает доктор Цзян и задумчиво поглаживает пальцами идеально выбритый подбородок.
— Ну да. Ни тусовок, ни попоек, ни ночных марафонов за приставкой. Даже режим дня соблюдаю и ем по часам. Скука смертная.
— Мы уже говорили с вами об этом, господин Мо. Это ложная скука. Ваша психика привыкла к таким ярким и насыщенным эмоциям, что более спокойное и стабильное состояние кажется ей недостаточно интенсивным. Поэтому вам кажется, что вы испытываете скуку.
— Да я не то чтобы жалуюсь на это, доктор Цзян, — хмыкает Мо Жань. — Я же знаю, для чего мне все это надо.
Доктор Цзян одобряюще кивает и тянется за чашкой чая.
Мо Жань окончательно расслабляется и прихлебывает из своей чашки, когда ему ножом в спину прилетает вопрос:
— А как обстоят дела с вашим бывшим врачом?
Чай обжигает горло, но парень никак не может проглотить его.
— Господин Мо?
— Все сложно, — наконец, отвечает Мо Жань, и убирает горячий напиток от греха подальше. — Я все еще не понимаю, что происходит между нами.
— Вы обсуждали это с ним?
— Блядь, да я постоянно пытаюсь обсудить! Но ничем хорошим это не заканчивается.
— Хм.
Мо Жаню хочется закатить глаза на это обесценивающее «хм», но вместо этого он задает вопрос, который давно его волнует:
— Как думаете, он тоже того?
— «Того»?
— Ну, — Мо Жань неловко чешет нос, — как это этично сформулировать-то. —
Больной? Ебанутый? Психованный? — Травмированный? — наконец, подбирает более или менее нормальное слово Мо Жань.
— Возможно. Не могу судить.
— Но вы же специалист!
— Тем не менее, я не знаком с ним лично и он не мой пациент. Мой пациент вы. Так что давайте поговорим о вас. Что вас напрягает в ваших отношениях?
— То, что у нас нет никаких отношений, — фыркает Мо Жань и неосознанно ударяет ногой по креслу.
— Любые взаимодействия между людьми — это уже отношения, господин Мо. Вероятно, вас просто не устраивает тот уровень эмоциональный близости, который есть у вас. Мои предположения соответствуют действительности?
— Меня бесит, что он знает меня, как облупленного, а я не знаю о нем совершенно ничего. Будто бы мы все еще нестабильный пациент и его всесильный и далекий от всего людского психиатр. В последнее время у меня создается ощущение, будто бы он и секс со мной использует сугубо в качестве особо изощренного метода терапии, который потом подробно опишет в своей блядской диссертации. Мол, пусть лучше ваш агрессивный пациент трахнет вас пару раз, чем вспорит себе или кому-нибудь другому брюхо.
— Интересное сравнение, — замечает доктор Цзян с прохладой в голосе и делает очередной глоток из чашки. — Которое, собственно, и объясняет, почему любые личные отношения между пациентом и его психиатром, неважно, текущим или бывшим, не поощряются в клиническом сообществе.
— Баланс власти?
— В том числе. Но в вашем случае речь скорее про эмоциональную зависимость. Но, опять же, — мужчина ставит чашку на стол и смотрит на Мо Жаня с цепкостью удава, — это не значит, что кто-либо имеет право вас порицать и что-то вам запрещать. И я в том числе.
— Но вы считаете, что все это нездорово? — не унимается Мо Жань.
— Вы меня спрашиваете это потому, что очень хотите услышать утвердительный ответ и покончить с этими отношениями, или потому, что надеетесь, что я отвечу «нет» и вы сможете спокойно продолжить потворствовать своей одержимости?
Мо Жань сжимает кулаки и смотрит на доктора Цзяна с нескрываемой злобой.
Чертов проницательный змей.
***
Пробуждение было, мягко говоря, неприятным.
У Мо Жаня раскалывалась голова так, будто его пару десятков раз ударили по ней кувалдой, а во рту царила Сахара с привкусом текилы и желчи. Пытаясь встать с кровати, он чуть не угодил ногой в ведро со своей блевотиной и раздраженно поморщился. Очень хотелось ссать, но сил двигаться дальше этого ведра не нашлось.
Дерьмо, подумал Мо Жань и рухнул обратно на постель.
Парень нащупал телефон где-то в складках простыни и с ужасом уставился на количество уведомлений. И вместе с каждым пропущенным звонком и непрочитанным сообщением к нему стали возвращаться воспоминания о прошлом вечере.
Еб твою мать!
Мо Жань натянул одеяло по самую голову и уткнулся в подушку лицом, сгорая от стыда.
Отпраздновал восемнадцатилетие, называется.
События прошедшего дня мешались в голове, и чем ближе было к главной причине стыда, тем фрагментирование и непонятней они становились. Мо Жань четко помнил, как признался Ши Мэю в своих чувствах и, отвергнутый, поехал в бар. А потом…
Подождите! Он что, засосал доктора Чу?!
Блядь.
Мо Жань вцепился зубами в наволочку и повержено застонал.
Его скулеж, разумеется, не остался незамеченным.
В комнату вломился разгневанный Сюэ Мэн, мигом стащил с Мо Жаня одеяло, а затем — его безвольную тушку с кровати, причитая:
— Вот же псина тупая, а! Устроил вчера всем нервотрепку, и лежит теперь довольный! Давай вставай, уебок! Мама там вся извелась от беспокойства, а тебе насрать на всех, кроме себя!
Мо Жань промычал что-то нечленораздельное в ответ и задел локтем злосчастное ведро, выплеснув все его содержимое на пол.
— Сукин ты сын! Мааам!
Спустя полчаса пришедший в себя после контрастного душа Мо Жань сидел за обеденным столом и угрюмо попивал антипохмельный отвар, заботливо заваренный госпожой Ван, пока Сюэ Мэн недовольно буравил его взглядом, а Сюэ Чжэнъюн с кем-то увлеченно переписывался в своем телефоне.
Да, Мо Жаню было очень стыдно. Но при этом чем чище его организм становился, тем отчетливее он испытывал раздражение и обиду.
И почему-то не по отношению к Ши Мэю.
— Юйхэн спрашивал, как ты, — радостно провозгласил дядя, отложив телефон в сторону. — Я написал ему, что ты жив-здоров лишь благодаря его помощи и очень сожалеешь о содеянном. Не поверишь, но он поставил на это сообщение палец вверх!
— Наверное, случайно нажал, — пробормотал Мо Жань и потянулся к любимым пельмешкам в остром соусе, только что приготовленными тетей. Очень хотелось заесть весь негатив до боли в желудке.
— Тебе следует извиниться перед ним, — назидательно произнес дядя. — Он не был обязан приезжать за тобой, но все равно сделал это, потому что он порядочный человек.
Мо Жань фыркнул и с удовольствием закинул пельмешку в рот, но почему-то она была не такой вкусной, как он привык.
Порядочный человек не будет возиться с таким отбросом, как он. Более того — он не позволит себя прижимать к капоту, чтобы было удобнее целоваться.
Дядя многого не знает о своем протеже. И это к лучшему.
— Я серьезно, Жань-эр. Извинишься перед ним на следующей встрече.
— А с чего ты взял, что она будет, дядя?
Сюэ Чжэнъюн в мгновение отбросил напускную веселость и посмотрел на него так, как и должен смотреть родитель на свое бедовое дитя, — со строгостью.
— Пошли поговорим в кабинете. — бескомпромиссно сказал он и встал из-за стола.
Мо Жаню не оставалась ничего иного, как последовать за ним следом.
В кабинете дяди привычно пахло благовониями и бумагами. Мо Жань невольно вспомнил, что часто проводил в нем время с доктором Чу за разговорами не только об его ментальном состоянии — а в целом о нем самом: о его увлечениях, приятелях, дальнейших планах на жизнь. Они даже обсуждали прочитанные Мо Жанем маньхуа и его любимые видеоигры. Парень никогда не относился к этому серьезно, но все же что-то в этом было интимное и крайне важное. А что будет теперь, когда они… Когда Мо Жань…
— Что между вами произошло? — без лишних предисловий спросил Сюэ Чжэнъюн, стоило Мо Жаню сесть на стул напротив рабочего стола.
— Ничего, — моментально ответил он и тут же понял, что слишком поторопился.
— Ты его как-то обидел?
Ну вот. О нем снова думают худшее. Хотя не то чтобы дядя был не прав в своих предположениях. Поэтому Мо Жань смиренно признал:
— Да. Я вел себя неподобающе. Простите, дядя.
— Не передо мной тебе стоит извиняться, Жань-эр.
— Я понимаю. Я обязательно извинюсь перед Чу-лаоши.
— Хорошо. У тебя все в порядке, Жань-эр? Если тебе нужна помощь, не стесняйся попросить. Ты нам не чужой.
Ты нам не чужой. Дядя частенько повторял эту фразу с тех пор, как выяснилось, что Мо Жань не его родной племянник, а отпрыск рода Наньгун, владельцев самой крупной во всей Азии фармакологической корпорации «Жуфэн». Но чем чаще дядя это говорил, тем меньше Мо Жань ему верил.
Возможно, Мо Жаню в семнадцать следовало принять предложение Наньгун Лю и его супруги и перебраться к ним.
Но что уж теперь жалеть.
— Спасибо, дядя. Я пойду? Меня мутит.
— Конечно, Жань-эр. Отдыхай.
Но Мо Жань не отдыхал. Заперевшись у себя в комнате, он все прокручивал и прокручивал в своей голове события прошлой ночи, и вкус доктора Чу так и не отпускал его.
Мо Жаня будто бы поймали в ловушку, в процессе отрезав ему хвост.
