А Дост-кун умеет перевоспитывать...

В это время у Сигмы и Николая

Услышав, что Федор сказал ему идти в угол, будто он малыш какой, Сигма остолбенел. Ведь это — подлинный позор. Он от удивления даже слова вымолвить не смог, очнулся, только когда услышал тихий смех Гоголя. — А ты что смеешься?! На себя посмотри! — надул губки менеджер Небесного казино, от чего Николай еще громче заржал, но кое-как смог успокоиться. — Да ладно тебе. Становись в угол лучше, а то Дос-кун наказание увеличит, — хихикнул Коля. — Почему он наказывает нас как маленьких совсем? Мы же взрослые! Скоро по восемнадцать! — возмущался Сигма, но все же послушался и встал в угол, оглядывая задницу Гоголя. — Ну что ты пялишься на меня, неловко же, — в один миг залился краской Николай. — Ой-ой, в один миг помидоркой стал! — улыбнулся Сигма. Когда-нибудь я тебя собственноручно чем-нибудь отхлестаю, — мечтательно вздохнул Небожитель. — О-о! Я тогда когда задница заживет в твоем казино специально плохо себя вести буду! — на губах эспера появилась легкая ухмылка, на которую Сигма лишь строго покачал укпзателтным пальцем. В это время в кабинет вошел Достоевский и, оглядев малышню, улыбнулся. — Стоите? Молодцы, — похвалил Федор. Он, присев на край кровати, поманил менеджера указательным пальцем, и когда он подошел, попросил сесть рядом. Сигма сел. — Сигма, тебя когда-нибудь наказывали поркой, шлепаньем по мягкому месту? — Да нет вроде, — чуть-чуть смутился управляющий Небесного казино. — Хм, первый раз получается... Тогда тебе повезло, — хмыкнул Федор Достоевский мягкими движениями уложил Сигму поперек своих колен, похлопывая по заду, чем заставил несчастного менеджера покраснеть до кончиков ушей. Федор глянул на часы — с Гоголя было достаточно, хотя оставалось еще пятнадцать минут. — Коля, ты можешь выходить, — оповестил Достоевский. — Спасибо! — взвизгнул Гоголь, быстро натянув на себя вещи, тихо шипя, и присев на край кровати возле лица Небожителя, красного, как помидор. Николя взял его за руку, молча поддерживая, а Сигма положил голову лицом на кровать. Федор раздумывал, сколько шлепков дать Сигме. С одной стороны, инициатором был Иван, но с другой менеджер его поддержал. И говорить не нужно, что нельзя в этот раз его полноценно наказывать, ибо это его первое наказание. В итоге глава организации решил, что Сигму можно наказывать со средней силой, двадцать ударов. Вроде не сильно, но должно быть действенно. Глядя, как Коля пытается поддержать младшего, у него в душе потеплело. Все-таки хорошо, что у Небожителя есть человек, который его поддержит. Федор коснулся плеча Сигмы, и тот попытался повернуть голову в ее сторону. — Ты получишь двадцать шлепков. Это не слишком сильно, не волнуйся. Достоевский начал гладить самого нового из их четверки по спине, от чего тот немного расслабился. Достоевский спустил с Небожителя штаны с нижним бельем, оголяя белоснежные ягодицы. Первый шлепок попал на левую половинку задницы, заставив Сигму ойкнуть от удивления. Это не было больно, на коже остался лишь легкий, но довольно ощутимый зуд. Хотелось растереть попу, чтобы избавиться от этого ощущения. Между тем Федор продолжал шлепать, и зуд наслаивался и наслаивался, образуя боль. Скоро Небожитель начал крутиться и извиваться на коленках у старшего. Достоевский спокойно удерживал Сигму, который на двенадцатом шлепке заплакал, вытирая слезы рукавом. Коле не нравилось смотреть, как мучается его друг, но он ничегошеньки сделать не мог, кроме как молча гладить его по голове, когда тот плакал и всхлипывал. Спустя несколько ударов Небожитель начал просить простить его, но все же к концу наказания постарался и вытерпел молча. Закончив, Федор начал поглаживать задницу подчиненного, одновременно доставая из тумбочки успокаивающий крем. Он выдавил обильное количество мази на пальцы, начав растирать яркую попку Сигмы. Сам менеджер был так обессилен, что только поблагодарил старшего. Николай всячески пытался успокоить друга, за что тот был ему безмерно благодарен. Получилось так, что небожитель был обласкан со всех сторон. Достоевский, закончив, отпустил Сигму, и тот сполз с его колен, начав натягивать штаны, но был остановлен мягкой рукой Федора. — Теперь в угол, — улыбнулся Достоевский. — Да мне 15! Так не честно! — поворчал небожитель, покорно встав к стыку стен со спущенными штанами.