Любимая республика

Сколько бы она не обращала на него внимание, а всё равно сердце вспоминало его жёсткий бас, прямые черты лица, светлые веснушки, сильные руки, яркие, словно янтарь, глаза. Она видела похожих на него мужчин, но почему именно этот запал в её ранимую душу? У афганки уже есть человек, с которым она в прошлом месяце обвенчалась, но, к её радости, в гражданском браке они не состояли. Она не имела в себе сил изменить жениху, ведь это грех. Так что она не могла просто признаться в чувствах русскому. Конечно, Совет знал об этом венчании, но его упрямство взяло вверх. Он не сопливый мальчик-подросток, который не может просто сказать о чувствах. Он признается, но что дальше? И тут рождаются вопросы: как отреагирует Саффина? А вдруг малышка будет называть его отцом? Нет, Совет не против, чтобы девочка называла его отцом, как и Афганистан — матерью. Он не против, если они станут семьёй, хоть и не гражданской на международном уровне, и не против даже расписаться с афганкой. Может, это временно? И, может, на самом деле это не любовь, а простая симпатия? Хотя, психолог уже сказала, что мимолетная симпатия прошла, и уже давно. Нет. Нужно сделать так, как тебе говорит сердце. Но в данном случае коммунист был бессердечным психически. Не щадил никого, за ним было много смертей людей, он был по локти в крови. Как этот мужчина мог полюбить простую молодую девушку, ничем не примечательную, жившую для себя? Никогда бы коммунист не подумал, что советы и уроки отца об этикете и подходе к женскому полу пригодятся ему в жизни. Он планировал отвести её на их знакомую поляну с цветами, вновь нарвать для неё скромный, такой же, как и сама избранница, букет. Сам он не понимал, как афганка до сих пор рядом с ним, ведь по словам других представителей женского пола, он закрыт и жесток, а значит, он будет тираничным по отношению к супруге. Пусть признание произойдёт в цветах, в спокойной обстановке, где их никто не потревожит и не разрушит романтическую атмосферу. Да уж, любовь вскружила ему голову, и не на шутку. Впервые он размышляет о месте, где признается в чувствах девушке. Хотя, зачем же так глубоко мыслить? Шансы, что она откажет, были наравне с согласием и взаимным признанием. И вообще, согласится ли афганка поцеловать его хотя бы в щёку? Коммунист не особо любил целоваться, обходился поцелуем в прямую щёку от родной сестры, Российской Республики, которой уже не было в живых. Но, ради избранной девушки, он готов и на такую, как ему раньше казалось, вопиющую глупость. Из размышлений Союза вытащил тихий шорох у входа. Сжавшись всем телом, афганка пришла обратно после того, как отвела Саффину к сослуживцам Совета, которые обещали малышке показать, как работает танк, рассказать, из чего сделан и, в конечном итоге, покатать. Девочке было очень интересно, как работает такая большая машина и оглушительно стреляет. — Всё хорошо? — спросил русский. — Да... А что-то не так? — удивлённо спросила азиатка. — Выглядишь испуганно, — ответил он. — Понятно... Просто не люблю привлекать к себе внимание, — слабо усмехнулась Афганистан. — Поэтому закрываю лицо и руки. Как приметил Совет, девушка стала очень пугливой и робкой. Одно его прикосновение к её хрупкому телу — и она дёргается и трясётся, а лицо она стала закрывать, оставляя только свои яркие зелёные глаза. Может, только на него у неё такая реакция?... — Тогда... Ты не против прогуляться? — улыбнулся мужчина. — С удовольствием, — добро рассмеялась она, прикрывая губы ладошкой. *** — Ты так хорошо плетёшь косички... — смущённо улыбнулась афганка, рассматривая чёрную длинную косичку, в которую были вплетены яркие цветы. — Косички красивые только потому, что твои волосы прекрасны, они мягкие, словно шёлк, — заплетая вторую косичку, улыбнулся коммунист. — А ты ещё не хотела, чтобы я заплёл их. — Религия запрещает нам снимать головной убор, — хмуро произнесла она. — Но, если ты настаиваешь, то почему бы и нет. Тут никого нет... — Главное, что мы одни, — нежно произнёс он, приобняв женское тело за хрупкие плечи. Она вздрогнула. Обернувшись, увидела его лицо. Несмотря на выделяющийся шрам, занимающий чуть меньшую половину его лица, он всё равно был красивым. Когда улыбался, когда закрывал свои янтарные очи. Его глаза — как отдельный вид искусства. Тёмные, когда он злится, светлые — когда он рад или счастлив. — Когда ты стал обращать внимание на то, что мы одни? — недовольно пробурчала Афганистан. — Я не знаю. Люблю проводить время с тобой, — легко ответил он, особо не задумываясь. — А Саффина, что, мешает тебе? — Нет, — серьёзно произнёс он. — И не думай об этом. Она мне как родная дочь. — Но ты же говорил, что не ладишь с детьми? — хитро произнесла азиатка. — Раньше я не умел с ними общаться, так скажем, — горько усмехнулся коммунист. — А Саффина — маленькое золотце. Прекрасная девочка, всё понимает. — Да... Согласна, — задумчиво произнесла афганка. Она снова убрала улыбку с лица, нахмурившись. Что-то определённо беспокоило её душу. — Афи, — окликнул её русский. — Что случилось? — Ничего страшного, — распахнула она глаза, удивлённо смотря на него. — Ты уверена? — Да... — Я же не успокоюсь, пойми, — Союз сел перед сидящей на камне афганкой на колени. — Я волнуюсь за тебя. — Когда ты начал волноваться? — сжала она пухлые губы, ощущая, как щёки покрываются румянцем. — Я всегда волновался за тебя, — нахмурился он, сжав её руки. — Почему ты волнуешься за меня? — спросила она, пытаясь не расплакаться. — Почему? Я обычная деревенская девчонка, а ты — влиятельный правитель самого большого и сильного государства в мире. — Да причём тут это? — крикнув, яростно спросил он, резко отпустив её руки. Впервые он повысил на неё голос. Сердце невыносимо сжалось, когда он увидел слёзы на глазах любимого человека. Девушка закрыла глаза, и они ручейком устремились по румяным щекам. — Прости... — осознав, как он ранил её хрупкую душу, пробормотал русский, и, сжав её руки, поднёс их к губам и аккуратно поцеловал её тонкие пальцы. — Умоляю. Прости меня. Тихо шмыгая носом, она только сильнее заплакала, пытаясь подавить слёзы и эмоции в себе. Поднеся её ладонь к левой части своей груди, мужчина произнёс: — Чувствуешь сердце? Сжавшись всем телом, азиатка кивнула. — Оно бьётся только ради тебя. Такие романтичные моменты сводили афганку с ума. Особенно потому, что ждала их всю жизнь, не думая, что это сделает неразговорчивый русский мужчина. — Я не железный, Афи, — произнёс Союз, смотря в её зелёные глаза. — Я тоже могу выражать свои чувства. Только пойми меня правильно. Пауза. Неловко было смотреть в чужие глаза, ожидая чуда, а ветер, неожиданно разыгравшийся в поле, только подтверждал, что молчать долго не нужно. — Я люблю тебя. Люблю, и очень давно. Она ждал этого долго. С самого детства, ожидая принца на белом коне. И он сидит на коленях перед ней. Красивый. Добрый. Иногда улыбчивый. Неразговорчивый. — Всё так серьёзно?... — неожиданно для него задала вопрос девушка. — Да, Афи, — нахмурился он. — Я бы стал шутить насчёт таких вещей. — Я... Не могу. Мне нельзя по религии говорить другому мужчине, что я люблю его, я обвенчана... Опять религия. Нет, он уважал эту девушку за то, что она так трепетно относится к мусульманству, к своей родной религии. Но из-за таких запретов у него просто возникает недопонимание. — Извини. Я не могу любить тебя. Встав с камня, она быстрым шагом направилась к лагерю, распутывая по пути косички, а цветы бросала на дороге. После этого девушка заправила тёмные волосы обратно в белый хиджаб. Он не думал, что это свидание закончится именно так, на столь плохой ноте. Режущая боль в груди заставила его сморщиться, ощущая пустоту. И что он сделал не так?… Оставив сплетённый для неё венок на камне, на котором недавно сидела девушка, он быстрым шагом покинул полянку. Всю жизнь он будет вспоминать это место не только с тёплыми мыслями об Афганистан, но и с горечью думать о том, что она не приняла его чувства.