***
Ещё в суде Птица мельком услышал про ставки на увольнение майора. Подставного. Связями опекунов он, будучи пожарным, расследовал преступления. Неделю точно все разговоры стороны обвинения и защиты крутились вокруг них. Считается ли это халатностью, коррупцией или подразумевается статья за незаконную организацию и проведение азартных игр? Спасибо особо ответственному стажёру с погонами капитана ФСБ. Московский Инквизитор, как его прозвал Птица за инициирование массовых гонений на так или иначе связанных с Громом полицейских, добыл столько компромата, что вместо увольнений их ждали реальные сроки. «Главное управление полиции взорвано, а сотрудники переехали в тюрьму, — представил и усмехнулся Птица. — Не хочешь со мной посмеяться, Серёж? Это же забавно, все преступники в сборе. Прямо с начальством! С него начали и правильно. Не работают, так ещё и закон нарушают, а ты злишься на меня за взрыв. Разговаривать не хочешь. Вредина!» Серёжа редко появлялся. Пил таблетки, бездумно водил кисточкой с краской по бумаге и опять пропадал. Не отошёл от суда, считал Птица. На презентации обновления соцсети столько людей не набралось, сколько следили за судебным процессом над ними. На улице караулила пресса и телевизионщики, нагло пихали микрофон в лицо, хватали за одежду, привлекая к себе внимание провокацией. Серёжу всё это доводило до истерик. Он кричал, рыдал и завывал в изоляторе в промежутках между слушаниями. Ни Московский Инквизитор, ни настроенный выиграть им билет в психушку вопреки желаниям масс выслать его в тюрьму адвокат Новак не могли привести его в чувства. Их закрыли в психиатрической клинике и все просьбы дать интервью прекратились. Птица догадывался, что к этому приложил руку Московский Инквизитор. Позаботился о том, чтобы пресса не прознала, куда их отправили. Но Серёжу это не утешало, он по-прежнему не желал показываться, спрятавшись глубоко в себе. Птица расстраивался, ведь весь его активный отдых без Разумовского заключался в подкармливании воробьёв, подколах психолога и ставками с самим собой, сколько ещё Гром будет наводить суету, тщетно борясь с установленными правилами. Вспоминая о детдомовском опыте, сам Птица принял их. Его не трогали, не трогал и он. С Громом это не работало. Должен же быть предел! Птица ждал, злобно поглядывая на медсестёр. Рисовать карандашами они запретили. Проткнёт ещё кого-нибудь. Птице приходилось довольствоваться мерзкой акварелью. «Белка» рассыпалась на мелкие ворсинки, те липли к краске, а когда Птица пытался их аккуратно убрать, всё размазывалось и превращалось в неэстетичное волосатое месиво. Свою роль сыграла и «медовая» палитра. Блёклые цвета, опять же проблемы, чтобы намешать нужный оттенок. — Ты ведь что-то затеваешь, да? Что рисуешь? Опять птицы? Убийства? — Гром нарезал вокруг него круги. Птица вздохнул, отложил кисточку с альбомом и поправил красный тигровый халат. В клинике было тепло, даже жарко, но после трёх месяцев, проведённых в одиночной камере до оглашения приговора, Птица постоянно чувствовал холод. В отличие от Грома. Сидели в одинаковых условиях, но тот как носил футболку и джинсы, так и продолжил. Разве что дырявые носки снял. Чушь сморозил! Персонал, наверно, сжалился и выдал комплект новых. — Специально от тебя шифруюсь, — едко прыснул Птица. — Не знал? Синички за окном — страшные маньяки, едят мозги воробушков. Ха! — Птица подскочил и взмахнул руками. Гром оступился, схватил со стола с альбомом журнал и выставил перед собой. — Не бойся, Игорёш, при свете дня не убиваю, — ехидно пропел Птица. — Ночи дождусь, тогда и придушу тебя, пока будешь спать! Птица рассмеялся, а Гром стал ещё серьёзнее. Слишком близко принял к сердцу. Птица потянулся к альбому, чтобы написать на чистом листе заглавными буквами САРКАЗМ, но Игоря уже понесло. — Момента поджидаешь, — заключил Гром. — Не дождёшься, не застанешь. Я после этого недостажёра с тебя глаз не сведу. Он с тобой? Засунул сюда, чтобы по тихой твоими руками от меня избавиться? Хитёр, подлец. «Когда же ты начнёшь пить таблетки», — но произнёс Птица другое. — Пощебетал с судьёй и другими важными шишками, чтобы пристроить нас в приличное место. Изверг! — воскликнул он. — Нас не морят голодом, холодом, не накачивают лекарствами до состояния овоща, не запирают в палатах, не избивают! Возмутительно! Я буду жаловаться во все инстанции! Чудовищная клиника, а Дима — венец зла! — Ты тоже так считаешь? — вдруг спросил Игорь. Голубые глаза неестественно блестели, а на лице появилась кривая улыбка. Секундная реакция. Миг и всё стало, как прежде. — Нет, ты так не думаешь. Он до сих пор хочет мне отомстить за опыт «стажёрства». Тебя подговорил, ну, конечно. Куда ФСБ да без вербовок! Птица деланно приложил ладонь к лицу, сдерживаясь от новой колкости. Два санитара уже показались на горизонте и стремительно приближались к ним. — Дед, чердак протекает, соседи снизу жалуются. От перспективы ввязаться в драку Птицу уберёг появившийся в руке одного из санитаров шприц с транквилизатором. Едва не отключившегося на полу Грома взяли под руки и поволокли в палату. Птица смотрел ему вслед, гадая, насколько майора хватит и когда они успели поменяться ролями. Гром устраивал беспорядки, а он, сам Чумной Доктор, был примерным гражданином. Что не помешало ему, не увидев скандалиста на следующий день ни утром, ни поздним вечером, ускользнуть из палаты после ночного обхода и наведаться в гости.***
Решётки на окнах, пятна на стенах, никакой мебели, кроме кровати с фиксирующими ремнями. Надо было постараться довести персонал или себя до подобных условий. Птица тенью показался у двери и плотнее прикрыл её. Игорь не спал. Молча проводил его взглядом и резко дёрнулся до скрипа кожаных ремешков, когда он присел возле постели. Бедняжка, совсем зашугали. Птица состроил зловещую гримасу, навис, рассчитывая продолжить дневное развлечение. Поиграть в никогда не надоедающую игру с отважным героем и злым злодеем. — Пожалуйста, — надломлено прошептал Гром. Обездвиженный, он не внушал угрозы, а выглядел уязвимым. Дёргался, но ремни крепко пригвоздили его к постели. Он не забавлял. Закрытый в клетке и заточивший себя в собственной, внутренней. Озлобленный, казалось, на всех днём, в слабом свете уличного фонаря выглядел болезненным, измотанным, истощённым. Под глазами чёрными тенями проступили круги от недосыпания. А тело? Птица осторожно коснулся груди, легко прощупав рёбра. Тогда, в кожанке и футболке Игорь внушал впечатление мужчины с крепким телосложением. Лёжа на кушетке не смотрелся хотя бы жилистым. Он вообще ел? Проколы на руке указывали на то, что пару раз, но медики явно кормили его через капельницу. В коридоре послышались шаги. Птица припал к полу и пережидал, прислушиваясь, пока они сменят курс в обратную сторону. Попадётся и в качестве наказания заберут альбом с кистями. Нужно тихо, пока никто не видит. — Останься. — Он думал, что ему послышалось. Замер у дверной ручки и оглянулся. — Мне страшно, пожалуйста, не уходи. «А как же предложение придушить тебя? Или меня боишься меньше, чем врачей?» — нужно было идти, возвращаться в палату. Ноги понесли в противоположном направлении, обратно к постели. — Чувствуешь? — Птица взял Игоря за руку и сжал, показывая, я тут, рядом. — Они нам ничего не сделают. Их сразу наш Московский Инквизитор в ссылку в Сибирь сошлёт. Тише ты, тише. Я не ухожу. Колени затекли, спина болела от неудобной позы. Лезть на кровать Птица не смел, доведёт ещё окончательно того, кто шарахался от псевдостажёра. В то время ещё миниатюрного и располагающего к себе невинной внешностью и дружелюбием. Того, кто боялся насколько, что рисунки видел доказательством убийств. Обычные детские рисунки птиц. Не крови или трупов. — Что же такого с тобой сделали в детстве? — сонно спрашивал Птица, не ожидая ответа. Наутро его, конечно, вернули в палату и забрали альбом с кистями. Но это был первый день, когда Игорь подошёл к нему в холле и предложил поиграть в шахматы. Без криков, угроз и обвинений. Просто поиграть вдвоём.