Жажда

      Вот уже месяц Ваньнин убеждает себя в злой игре судьбы. Его новый сосед все ещё продолжает быть тенью Мо Вэйюя и мужчину не портит ни отличие поведения, ни паспорт. Только звонок старшего Сюэ смог создать легкую иллюзию спокойствия. Мо Вэйюй в Пекине, у него новая жизнь и новая жертва его дикой любви. Где-то в глубине души Ваньнин хотел попросить номер этого парня, чтобы предупредить его, чтобы спасти, но страх не позволил выдавить из себя эти слова. Это было бы слишком рискованно и неразумно. Это перечеркнуло бы всю ту работу над его состоянием, даже несмотря на то, что прогресс столь мал.       Постепенно все стало возвращаться на круги своя. Ваньнин больше не опаздывал на работу из-за неверных будильников, с легкостью мог найти вещи в квартире. Наверное, все это было из-за новых лекарств. Из-за них он не замечал и не помнил своих же действий. По крайней мере, другого объяснения не находилось.       Весеннее солнце все сильнее грело землю, а вместе с этим дети становились все активней. Это было привычно, все же конец учебного года не за горами, и все были в предвкушении. Разве что Ваньнин не находил ничего особого в этом. За всю жизнь он лишь несколько раз отдыхал летом и в тех воспоминаниях с отдыха лишь шум громкой музыки, да вкус множеств коктейлей и странное ощущение забвения. Из-за этого Чу Ваньнин больше не пьет алкоголь, не пьет открытые напитки из чужих рук и даже собственные, если те были оставлены без присмотра.       Насколько же один человек может сломать чужую жизнь. И сколько бы не прошло времени, Ваньнин не может отказаться от всех этих мер предосторожности. От всего этого становиться стыдно, а при косых взглядах или вопросах Чу Ваньнин просто использует заготовленные отмазки о брезгливости, что даже толком и не назовешь ложью.       Порой перед началом уроков Чу Ваньнин осматривает школу и вспоминает свои школьные года. Если для кого-то это яркие воспоминания, то для него это ничто иное, помимо серых будней. У него не было друзей, он не играл на улице и не признавался робко в первой школьной любви. Чу Ваньнин должен был быть примером для всех. Лучшим во всех предметах, без права на ошибку, ведь тогда он станет клеймом на имени приемного отца и брата.       Чу Сюань еще до того, как его перевели на домашнее обучение, был милым и приветливым парнем. Он нравился всем, от одноклассников до учителей, ведь более светлого ребенка стоило поискать. Даже переведясь на домашнее обучение, он не забывал изредка показываться в школе, несмотря на всю слабость в теле.        Хуайцзуй замечательный врач психиатр, прекрасный отец одиночка, который не только заботился о больном родном сыне, но и взял ребенка из детского дома.       И тот самый ребенок из детского дома, который одиноко сидел в углу, склонив голову над учебником. Его никогда не видят смеющимся, никто с ним не играет, и он почти ни с кем не разговаривает. Единственное, что он получает - это восхищение учителей и косые взгляды одноклассников, когда его хвалят. Тогда Чу Ваньнин не понимал их косых взглядов, лишь с возрастом он осознал, насколько белой вороной он был. И без разницы, школа это или дом.       И сейчас он вновь вернулся в стены родной школы. Но теперь нету косых взглядов, ведь он уже вырос. Вместо того, чтобы внимательно слушать учителя, сам ведет уроки. Вернулся туда, где он чужой. И плевать, что его выпускное фото висит на стене с остальными, когда-то учащимся здесь. Ему все равно приходится ловить колкие взгляды коллег, которые видят в нем опасность или позор. Но Чу Ваньнина это не ломает. Он продолжает приходить сюда с расправленными плечами, пряча за ними свою трусливость.       Пусть для учеников он строгий учитель, а для коллектива - замкнутый коллега. Никто из них не видит той трусости, не видит мокрых от истерики глаз и дрожащих рук. Да и Ваньнин не позволит увидеть, ведь он уже не так глуп. Теперь он игнорирует вопросы, которые не касаются его работы, и молча покидает стены школы, каждый раз смотря на фото, где среди множеств выпускных классов он узнает свой.       Сегодня по пути домой его не отпускает взгляд, который он увидел. Замученный долгими ночными занятиями ребенок, который надеется стать гордостью для приемного отца. Ребенка, отказавшегося от своей мечты о педагогике и согласившемуся пойти в медицинский, ведь так он сможет стать гордостью.       Но в тот день не было искренних поздравлений. Сухая похвала и выпускной, где Ваньнин был чужим. Кто-то с головой нырял во взрослую жизнь, а он сидел в углу заведения, прислонив голову к стене. Парни не звали вместе с ними выпить, ведь знали, что Ваньнин откажет, а девушки за годы обучения считали его грубияном и черствым, поэтому не составляли ему компанию.        Тогда он быстро ушел с выпускного, вернувшись в квартиру, где уже все спали. Но сон в ту ночь не шел в голову, а однотонный потолок постепенно сводил с ума. Скука, которая накатила на юного Ваньнина, заставила того бесцельно копаться в ящиках шкафов в поисках чего-то, что может занять его на несколько часов.       И нашёл. Медицинские карты, результаты обследований и почти готовое заявление соглашения на донорство. Без подписи и дат, где говорилось о том, что Ваньнин готов стать донором для Чу Сюаня. А после этого все как в тумане, лишь где-то слышны крики голосов, обвинения обеих сторон и звон разбитой вазы. После - боль не только от уродливого пореза в области сердца, но и от обиды, злости и осознания.       Глупый-глупый Ваньнин, надеющийся, что его забрали из детского дома ради того, чтобы подарить счастье. Он так хотел, чтобы ним гордились, воспринимали как родного, но в итоге его растили не более чем как расходный материал. Воспитывали так, чтобы он ставил "семью" выше всего и был готов отдать все, получая лишь иллюзию полноценной жизни, зная, что придет момент, когда его сердце будет биться в чужом теле.       От этих воспоминаний сердце начинает невыносимо болеть, заставляя Чу Ваньнина присесть на скамейку возле подъезда. А перед глазами тут же проносится та теплая ночь, когда под крик Хуайцзуя он сбегает из этого дома с жалкими накоплениями. Он тогда копил деньги на подарок Хуайцзую и Сюаню, а по итогу потратил их на билеты в Пекин и жалкую комнатушку.        В той комнатушке он чувствовал себя живым и свободным. Поступил в педагогический, прикоснулся к соблазну всего запрещенного в детстве и усердно учился. О Яншо напоминала только папка необходимых документов, а о "семье" уродливый шрам на груди и сообщение от опекуна. Чу Сюань скончался в больнице через месяц, как Ваньнин уехал. В ту ночь, злополучную ночь, у него случился сердечный приступ, а после он упал в кому. По крайней мере, так было написано в сообщении. Тогда Ваньнин проигнорировал просьбу приехать на похорон, тогда он ещё не простил их обоих и злился, что из-за болезни, которую ещё возможно было излечить, его решили разобрать на органы.       — Господин Чу, с вами все хорошо?– обеспокоенный голос заставил Ваньнина поднять глаза. Опять он, неудачная шутка судьбы по имени Моран. Впервые на его лице вместо глупой улыбки Ваньнин увидел обеспокоенность и страх.       — Да, все хорошо… Идите куда шли,– голос был предательски тихим и хриплым, раскрывая этим ложь Ваньнина.       — Вы ведь лжете, давайте я вам помогу хоть домой подняться!       — Со мной все хорошо!– рявкнул Чу, сорвавшись на неокрепшие ноги. Поддавшись эмоциям и желанию избежать назойливого внимания, он хотел уйти, но вместо этого чуть не рухнул на колени. Возможно, если бы не крепкая поддержка Морана, колени мужчины разбились окатывая его другой болью.       — Хорошо-хорошо, если не хотите моей помощи, я вызову скорую,– посадив Ваньнина обратно на скамейку, новый сосед уже собирался доставать телефон.       — Не надо…,– горько сорвалось с уст Ваньнина. С него хватало врачей в этой жизни. Он не хотел ещё больше внимания или больничного, который заставил бы его нырнуть ещё глубже в свои мысли.       — Не надо скорой… Лучше помогите…       И Моран без лишних слов взялся за помощь. Поддерживая, вел того домой. Да, это явно лучше скорой. Врачи бы тут же раскрыли состояние Ваньнина, которое тот прячет, словно маленький воришка. А Моран не раскроет, он не знает об этом состояние. Врачи из клиники Убэй тем более не раскроют. Хуайцзуй позаботился об этом, пользуясь своим авторитетом. И только так он может скрывать всю боль и страх перед другими, не позволяя кому-то нанести ему новые шрамы на остатках кожи.       Ноги вяло плелись по лестнице. Это напоминало выпуск Мо Вэйюя. Тогда тот напился с другими выпускниками в каком-то ресторане, а после пьяно ныл в домофон о том, что у него есть какой-то сюрприз и о том, чтобы его быстрее впустили в подъезд, ведь на улице холодно. И плевать было, что Ваньнин уже разблокировал домофон. Тогда его возлюбленный не был в состоянии это осознать, и это заставило бежать по лестнице, чтобы забрать Вэйюя с улице. Тогда мокрого и грязного, с сорванными из какого-то пруда лотосами, он, Ваньнин, тащил его тело на восьмой этаж из-за нерабочего лифта. Тогда в подъезде Мо Вэйюй шептал слова вечной любви и искренней радости, что их отношения теперь не запретны. Но стоило переступить порог дома, как он спустился с цепи. Он не слышал Ваньнина, вместо этого вгрызался в оголенную кожу, срывая остатки одежды, а после вдалбивался в его тело. Ваньнин не помнит всех фраз, не помнит, сколько было лотосов, но отчетливо помнит острую боль, жар собственной крови и жалкие мольбы прекратить все это.       — Господин Чу?– такой раздражающий голос вновь вырвал из воспоминаний. Ваньнин уже стоял возле входной двери в квартиру, а его помощник склонил голову в бок, пристально смотря на него. Черные глаза словно поедали каждую часть его лица, желая проникнуть в его мозг и мысли. Это заставило оттолкнуть парня от себя, быстро ища ключи в кармане.       — Простите?       — Что-то ещё хотели?! Если нет, то уходите!– Ваньнин не хотел смотреть на Морана. Тот пробуждал самые худшие воспоминания и чувства, а вместе с этим заставлял страх цепляться за плечи.       — Знаете, не стоит быть таким злым к людям. Я не знаю, через что вы прошли, но…       — Верно! Не знаете! И решили читать мне мораль?! Мне это не нужно, мне не нужно ваше мнение или общение с вами!– гнев взял волю над разумом. Найдя ключи, Ваньнин быстро открыл дверь и скрылся за ней.       Сейчас он был переполнен энергией, хотя буквально несколько минут назад не мог стоять на ногах. Хотелось плакать, рвать на себе волосы, найти такой ненавистный номер и кричать проклятия, обвинять за испорченную жизнь. Но холодная вода привела в чувства, напоминая, что стоит дать о себе хоть малое напоминание, как его тут же найдут. Такой простой с виду парень прятал слишком жуткие скелеты в шкафу, и, зная это, Ваньнин терпел боль сжатых зубов.       Стоило хоть малому спокойствию наступить, как к Ваньнину пришла идея. Идея того, как спустить гнев. Он целенаправленно пошел в комнату, которую не открывал с момента переезда. Когда-то он делил её с Чу Сюанем, слыша каждую ночь его тяжелое и хриплое дыхание, которое с каждым годом ухудшалось.        Рука дрожала на дверной ручке, пока глаза оглядывали комнату. С годами она ничуть не изменилась. Та же двухъярусная кровать на втором этаже которой Ваньнин бессонными ночами представлял ночное небо вместо потолка. Длинная стенка с двумя шкафами и несколькими шкафчиками, которую разделял стол. Открыв первый же шкаф, Ваньнин не удивился тому, что вещи Чу Сюаня все еще в нем были. Опечаленный горем отец не мог избавиться от последнего напоминания о сыне. Хуайцзуй из-за этого оставил эту комнату в том же состоянии, словно ждал, что все это очередной кошмар и его сын вернется, но он не вернулся. Мебель покрывалась шаром пыли, а одежда стала терять свою форму и становиться рыхлой.       Упав на хлипкий стул, Чу Ваньнин даже не желал смотреть в сторону своего шкафа. Он был убежден, что тот пустует, и был подготовлен для родного сына. Эта комната была последней ценностью его опекуна, и сейчас так хотелось избавиться от этого всего. Стереть последнее напоминание о его сыне и прийти рассказать об этом. Глупый и детский поступок, вызванный накопившимися эмоциями, но такой желанный.       Из-за этого желания Ваньнин рассматривал комнату. Оценивал, что можно отдать на повторное использование, а что выбросить. Из-за этого он проверил каждый шкафчик, чтобы после тупо смотреть на коробку в выцветшей подарочной обертке с звездами. И на глупой дешевой открытке была лишь одна аккуратная надпись.

С днем рождениям, Чу Ваньнин.

      Прямые брови тут же нахмурились. Ваньнин не помнил подарка, который бы не раскрыл. Да и его побег с дома был задолго до дня рождения. Это и заставило разорвать упаковку и открыть коробку. Первое, что впадало в глаза, это упаковка конфет. Теперь уже просроченные карамельки, на которые Ваньнин не раз засматривался в детстве, стоило ему пойти в магазин. А под ними коробка деревянного конструктора планетной системы. Когда-то Ваньнин был полностью увлечен величием и красотой космоса, но тогда он был ребенком. А сейчас для него этот запоздалый подарок не более чем бесполезный хлам…       Через некоторое время пришлось вновь выйти из дома. Уборка в комнате оказалась куда глобальнее, и мусорных пакетов попросту не хватало. И Чу Ваньнин вправду шёл в магазин, который буквально в тридцати метрах от дома. Но сейчас он слишком далеко от дома. Он на окраине города, где ветер казался ещё холоднее. Здесь много людей, но их лица скрыты за одинаковыми плитками, только надписи на них отличаются.       Ваньнин знает, куда идти. В прошлом году он поинтересовался, где же захоронен Чу Сюань. Тогда тот вопрос просто сорвался с губ, Ваньнин не собирался навещать могилу сводного братца ни тогда, ни сейчас. Но уже поздно, он стоит возле одинокой надгробной плиты, возле старой яблони. Рядом пустует место, которое Хуайцзуй наверняка купил уже под себя, чтобы быть рядом с сыном.       Одиночество. В таком месте это чувство проявляет себя во всей красоте. Многие семьи, похороненные друг с другом, продолжают свое древо уже в небытие, чтобы потомки никого не забывали. Но с Чу Ваньнином другая история. Он не знает своих биологических родителей, даже никогда не интересовался, кто они. А в приемной семье для него так и не нашлось места. Даже сейчас это прекрасно видно, сын с отцом будут рядом под землей, но приемному уже нету места возле старой яблони.       Но и злится на них из-за этого эгоистично. Ваньнин забрал у Чу Сюаня последнюю надежду прожить хоть немного дольше, а после этого даже не приехал попрощаться с ним, лишь отстриг волосы на следующий день, отказываясь от траура. Лишь спустя года пришел посмотреть на заброшенную могилу, забота о которой для отца умершего с годами стала невозможной. И Чу Ваньнин более чем уверен, что когда придет его время, то могила будет такой же заброшенной. У него нет семьи или друзей, которые хотели заботиться о нем при жизни, что уж говорить о том, чтобы после смерти.       — Он умер достаточно молодым,– раздался голос за спиной. Ваньнин не хотел оборачиваться, не сейчас и не при этом человеке.       — Он болел?       — Болезнь Вильсона,– Чу не знал для чего отвечает, но уже было поздно.       Возможно все эти годы ему было необходимо хоть что-то об этом сказать. Хоть кому-то пожаловаться, что его могла погубить болезнь, которая была излечимой. Не раз в молодости Ваньнин думал о том, как бы все было, если бы её диагностировали сразу, если бы Чу Сюаня начали лечить быстрее, если бы опекун не бредил тем, что пересадка органов хоть как-то поможет? Чтобы было тогда?       — Он ваш брат?       — Сводный,– было удивительно то, что не пришлось менять фамилию после усыновления. У них с Сюанем была одинаковая фамилия и почти что одно лицо на двоих, хоть они и в теории не могли быть родными. Но и на этому что-то общее у них заканчивалось.       — Вам наверное было тяжело…       Было тяжело? Ваньнину? Была боль от осознания, что он не более, чем донор, которому готовы создать иллюзию настоящей жизни. А ведь вряд ли бы он даже закончил медицинский.       Были бессонные ночи. Он долго и много читал об этой болезни, изучая каждый фактор, где нужен был бы донор, а после этих ночей бежал на подработку или на пары.       И была вина. Это чувство просыпалось только после нескольких опрокинутых чарок алкоголя. За все время совместной жизни Чу Сюань не сделал ничего плохого, где-то даже относился к Ваньнину как к брату. И Ваньнин помнит взгляд, которым Хуайцзуй смотрел на сына. Взгляд, полный любви и надежды, он видел, как медленно его сын покидает этот мир, и без остановки искал способ хоть как-то ему помочь. Это была искренняя родительская любовь. И она создавала мысль о том, что если бы тогда Чу Ваньнин не сбежал, все было бы хорошо. Он бы жил в прекрасной иллюзии, а после бы сомкнул глаза без боли и сожаления. Тогда бы он никогда не узнал, какие монстры могут бродить среди людей. Тогда бы его запомнили как храброго и любящего приемного сына…       — Какая разница? Он уже мертв…,– голос срывался, а ветер безжалостно бил по телу.       Ваньнин больше не хотел здесь находиться. Ему изначально не стоило сюда идти, поэтому сейчас он уходил как можно быстрее. Он не хотел оглядываться, не хотел говорить и храбро сдерживал страх, слыша шаги за спиной. Сейчас ему нет дела до соседа, который стал словно заноза. Он хотел закрыться в квартире, где никто не увидит красных глаз и не увидит обжигающие и мокрые полосы на лице.       И этот день Чу мог назвать одним из худших. Пусть он и всегда копается в своем прошлом. Но одного монстра прошлого он закрыл и сбежал от него. Но от этого не мог. Другой монстр был во многих и смотря на себя в зеркало, Чу видел его отражение в своем лице.