Не сахарное

"Победить ведьму". Эти слова звенят в голове Эстер назойливым шумом церковных колоколов, хором юных послушников в день Рождества. Липкие, тревожные, бросающие вызов. Минутное смятение сменяется гневом, злостью, которая растёт в Эстер как приливная волна. — Победить ведьму? — шипит она как разъяренная кошка. — Посмотрим же, кто кого победит! Фурией она врывается в свои покои. В мыслях - буря, сумбур и вьюга, но в них формируется вполне однозначная мысль. Книги и пергаменты вестовыми птицами летят в спальню разъяренной ведьмы. "Глупая затея! Опасный порыв!" - фамильяр тревожно бьёт крыльями, в волнении пытается заполнить собой разум Эстер. Тщетно. Заклятие плетётся, паутиной расслаивается по комнате, цепляется тонкими нитями за каждый волшебный предмет. Цедит магию. В полночь Эстер принимает ванну, увлажняет тело драгоценным маслом с ароматом вишни, ложится в постель и закрывает глаза. Щупальце заклинания обволакивает тело ведьмы и светится так сильно, что затмевает Луну. Другая раскалённая до бела нить лёгкой паутиной двигается по Венеции, рыщет в поисках цели. И, разумеется, находит её. Священник спит. Его простая келья аскетична, но не лишена известного вкуса. На постели тяжёлое тёплое одеяло, на полу в качестве ковра - шкура белого волка. И пурпурный стяг на стене - единственное напоминание о сане. Полотно искрится в лунном свете, будто бросает вызов Гекате. Нить заклинания легко проникает через тонкое стекло окна, охотничьей птицей кружит над спящим Бартоломью. А затем падает ему на голову, проникает в разум. Эстер открывает глаза и видит новую обстановку. Это не телепортация, совсем нет. Физическое её тело всё ещё там - за крепкими стенами Академии. Астральная проекция требует максимальной концентрации сил и воли. "И всё для чего?! Чтобы прийти в сон к священнику?! Одумайся, ведьма!" Эстер игнорирует крик фамильяра. Она рассматривает спящего Бартоломью. Могучее тело святого отца расслаблено, но лицо даже сейчас хранит на себе след жестокой улыбки. Невесомая, ведьма подходит к постели, легко садится поверх одеяла. Протягивает руку и легко, даже нежно касается щеки Бартоломью. Она знает, что он почувствует прикосновение. Священник открывает глаза. Оседлав его бёдра на нём сидит Эстер Кроу в сорочке тонкой как паутина. Лунный свет ласкает фигуру ведьмы, подсвечивает, как сутенер демонстрирует великолепные формы юного женского тела. Глаза Эстер сияют каким-то потусторонним огнём. Улыбка - соблазн и грехопадение. Ведьма наклоняется к его лицу, и Бартоломью слышит упоительный запах вишни. Кожа полуобнажённой груди касается его щеки. Одно движение - и он сможет захватить в плен розовый стоячий сосок. — Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, — мурлыкает ведьма. Бартоломью приподнимается на постели, обнимает и с силой прижимает к себе тело Эстер. Она вырывается, толкает его обратно на подушки. — Подождите, святой отец, я ещё не закончила свою исповедь. Её смех мелодичный и завораживающий звенит серебряными колокольчиками. Рукой Эстер приподнимает подол сорочки. Бартоломью жадно следит за каждым её движением. — Мною владеет похоть, ваше преосвященство. Магия вводит меня во искушение, — говорит ведьма, и пальцы её, едва скрытые тонкой тканью, скользят по бедру. — Я жажду удовольствий и ласк. Хочу, чтобы кто-нибудь сильный и могущественный, — рука поднимается выше, — победил меня. Два последних слова Эстер произносит со стоном. Поднимается выше, и вот уже лицо Бартоломью оказывается у самых бедер ведьмы. — Вы поможете мне искупить мои грехи? Она позволяет ему сделать это. Бартоломью хватает её за ягодицы, с силой сажает себе на лицо. Вкус ведьмы сладкий и упоительный, кожа под руками священника будто плавится, но крики удовольствия реальные и громкие. Братия могут сбежаться на звук, но сейчас Бартоломью совершенно безразлична его репутация. Он лижет и кусает, посасывает и двигает языком, и женщина в его руках стонет от наслаждения. Эстер не чувствует почти ничего. Её тело, окутанное магией, лежит неподвижно в спальне Академии. Фактически Бартоломью занимается любовью с воздухом. Фактически всё это - галлюцинация, наваждение, ниспосланное волей ведьмы. И всё же кое-что есть. Эстер ощущает власть. Желание, охватившее Бартоломью, неукротимое и сильное как ураган. И этой силой может управлять она, Эстер Кроу. Она может подчинить своей воле величайшего пропагандиста в истории. Поработить человека, который угрожал ей, всему магическому миру. Враг Гекаты, радикал с холодными глазами и трезвым рассудком, сокрушенный собственным влечением ублажает ведьму, не смея рассчитывать на ответный жест с её стороны. Потому что, разумеется, Эстер не намерена доставлять ему удовольствие. В голове пылает огонь. Душа, охваченная безумием, отдаёт магии слишком много, и вопреки всему Эстер чувствует и смеётся. Она смотрит сверху вниз на Бартоломью и понимает, что может его сломать. Что ХОЧЕТ его сломать. — Ты будешь служить мне до конца дней своих! — жарким шепотом стонет она, двигаясь на лице священника, — Ты будешь ползать в моих ногах, прося милости коснутся губами подошвы моих туфель! Глаза ведьмы заливает зелёный свет, сила бьëтся, требует выхода. Слова сами собой складываются и вяжутся в жуткий завораживающий узор. Из рук вырывается золотое пламя, окутывает коконом голову священника. — Coniuro cum vento et aqua, terra et sale... "Ведьма, НЕТ!" Крик фамильяра прерывает поток заклятия, ощущается как пощёчина. Эстер с силой отталкивает от себя Бартоломью, с ужасом смотрит на свои руки. Ненависть к этому мужчине и желание обладать им смешались в ядовитое зелье, разрушающее само существо ведьмы. Она, та, что всю жизнь боролась с проклятиями, только что сама едва не прокляла, едва не обрекла на вечные муки! Этот человек принесёт ей погибель... Одним резким движением Эстер завершает заклинание, с громким хлопком покидает сон священника. В спальне Академии её тело трясется от холода, гнева и невыносимой тоски. Эстер отчётливо понимает, что вновь окажется в объятиях Бартоломью, но во плоти. Это не предвидение - желание, от которого ей хочется снова проклясть, но на сей раз саму себя. Бартоломью просыпается в своей постели. Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя. Одеяло скомкано, простыни измяты, в теле - весомая сладость возбуждения. "Что за странный сон!", - думает священник. - "Да и сон ли?" Бартоломью касается пальцами губ, на которых всё ещё ощущается сладкий вкус вишнёвого масла. Язык помнит прикосновение к пылающей коже бёдер ведьмы, пальцы - упругость её ягодиц. А душа помнит, как ему, борцу с хаосом, хотелось остаться навсегда в объятиях этой женщины, погрузиться в неё как во мрак и никогда больше не всплывать. Горько-сладкая улыбка трогает губы священника. Эта ведьма принесёт ему погибель... Если, конечно, он не сможет её победить.