Не сахарное

Тео пишет четыре-пять тысяч слов в день. Это её норма как журналиста. Подлежащее, сказуемое, прилагательное, предлоги и союзы. Фраза за фразой нанизываются на строку как бусины изысканного ожерелья. Почти ювелир. Почти искусство. Слова имеют цену. За каждую годную сотню Тео платят достаточно, чтобы купить модное платье или поесть в хорошем ресторане. Она пишет для периодических изданий, заметки о происшествиях, очерки. Дождь или солнце, похмелье или оргазм - норма есть норма, и Тео соблюдает её как спортсмен придерживается строгой диеты. Регулярность и последовательность - заклятые враги безумия. А может быть двойные шпионы? Вечная жизнь стирает ощущение времени. Каждый день похож на предыдущий. Только сильные острые эмоции способны расшевелить омертвелое сердце неизменно молодой и неизменно печальной женщины. Поэтому Теодора бросается в каждый новый конфликт, войну и противостояние, освещает революции и акции гражданского неповиновения. Жаждет чувств. Или забвения? Суицидальные мысли бессмертного существа - звучит как название манги, этих забавных комиксов, которые придумали японцы. На Хиросиме Теодора тоже была, кстати. Впечатлилась до смерти. Почти. Журналисты разговаривают, иногда даже чаще, чем пишут. Тео берёт интервью у мужчин и женщин, врачей и убийц, бедняков, богачей... Их лица сливаются в поток, черты стираются, становятся почти неразличимыми. Иногда из этой бурной мутной реки серебристой рыбкой выпрыгивает чья-то жизнь - личность, которая хочет получше рассмотреть странную женщину с тоской в глазах. Теодора влечёт к себе людей, не специально, но сильно. Они хотят разгадать её как шифр в полотнах Да Винчи, узнать секрет. Ищут слово, которое откроет волшебную гору. Ореол тайны притягивает пытливые умы и страстные натуры. Из скуки и тоски неумирающая проклятая красавица идёт навстречу их любопытству. Любовь случается один раз в жизни. Так говорят. Но что делать, если твоя жизнь никак не кончится? Что делать, если проклятие не даёт тебе даже постареть? Тео помнит тёплые руки своей первой и прекрасной любви и седину в её рыжих волосах. Пряди мисс Айвери всегда будут насыщенного каштанового цвета, их даже новомодная краска не берёт. Помнит как слово "ромашка" обретало тысячи смыслов и дарило улыбки. Вечность в одиночестве. Потому что слишком больно смотреть на старость любви. Невозможность разделить увядание с близким человеком - злая собака, охраняющая вход в сердце Теодоры. Они пробуют. Раз за разом предлагают ей заключить брак. Убежать вместе. Рука об руку объездить этот мир. Теодора мягко улыбается, целует страстно, отдаётся ощущениям во время секса. Не пускает глубоко в сердце. Потому что человек - это животное, которое ходит утром на четырёх ногах, днём — на двух, а вечером — на трёх. А Теодора обречена до конца времён ходить на своих двоих. Она исчезает вместе в с первыми лучами рассвета, пока влекомый к огню мотылёк сладко спит. Не плачь, милый искатель, в конце концов ты обретёшь человека, способного разделить твои годы. Антонио Джустини не отличается от других ничем. Он, безусловно, хорош собой, опытен в любви, воспитан и образован. Разве что по возрасту ближе к Тео, чем её прочие любовники. Иронично, что Антонио переживает из-за этого больше всего. А ещё в Джустини есть странное спокойствие и принятие. Он не лезет в душу Теодоры, не пытается узнать её тайн. — Позволь мне быть рядом столько, сколько возможно, — просит он, и что-то шевелится в окаменевшем сердце мисс Айвери. Слова Антонио не переворачивают землю, но зачарованный камень - сердце Теодоры будто шевелится в груди. Впервые за долгие годы ей хочется открыться, просто быть рядом с ним. Прекрасным в своей простоте, притягательным в своей бережности. Она идёт ему навстречу. Не просто занимается сексом, но позволяет проникнуть глубже, туда, где часть её души окончательно не погрузилась в оцепенение и анабиоз. И эти несколько упоительных недель проходят как музыка, как что-то похожее на счастье. "Весна" Вивальди звучит в каждом вдохе и выдохе, и глаза Антонио сияют в темноте. — Мне важно, чтобы тебе было хорошо, — говорит он. И подкрепляет свои слова делом. Каждое движение его губ и рук, каждое объятие становятся гарантами его обещаний. Теодоре хочется верить, что с небес любовь смотрит на неё и радуется. То, что случается позже, выбивает почву из-под ног и одновременно - холодным душем возвращает к реальности. Нет покоя нечестивым, нет счастья для бессмертной души. Теодора уходит в отрицание, отказывается признавать неизбежное. Клянётся защитить Антонио и их любовь от всего, что могут придумать проклятые демоны. Она даже хочет рассказать ему, но не решается. Слова потоком рвутся из неё и застывают в горле тяжёлым комом. Одной упоительной ночью они лежат в постели. Антонио почти спит. Его ресницы дрожат на веках, тонкие морщины кружевом расползаются вокруг глаз. Расслабленное лицо. Для вечно молодой Теодоры старость - лучшее украшение для любимых. И самое ядовитое из всех. — В конце концов ты умрёшь, — тихо шепчет она спящему возлюбленному. — А я буду наблюдать за этим. Как тогда. Как и потом. Эти слова - эпитафия, надгробная надпись на их отношениях. После пожара в доме Мадам Розетты Теодора уходит, не прощаясь. Можно оправдаться тем, что это Джон с Томасом перекинули её в другой город, но зачем себе-то лгать. Она сама выбрала это. Как и выбрала потом не искать, не связываться с Антонио. Отправить ему всего пару слов, сказать, что она в порядке и всегда будет любить его. И что в её случае "всегда" понятие очень растяжимое. Но Теодора не пишет, не ищет и прячется. Чтобы её саму не нашли. Ростки чувств в омертвелом сердце тщательно заливаются цементом и пестицидами. Название для джаз-бара. Имя. Одно из многочисленных её имён. Тоже слово, ценность которого невозможно измерить ни в каких единицах. Теодора выключает видео, по просьбе блоггера пишет комментарий больше чем из пяти слов для продвижения ролика в рекомендации. — Спасибо, — шепчет она в пустоту. — Я этого не стою. Дариус пытается сблизиться с ней, но для Тео больше не существует любви. Оба её счастья сейчас находятся в раю. Если рай, конечно, существует. Журналист - не писатель, но свою обязательную норму Теодора вкладывает в мистический роман о бессмертной женщине, которая очень тоскует по ушедшей любви. И, избегая даже намёка на сближение с Дариусом, опять, как дурную тягу к сигарете, испытывает желание сблизиться с кем-то. И боится этого. "У бессмертной души есть все основания бояться", — пишет она в конце своего романа. — "А у тебя, читатель, какое оправдание бежать от любви?"