Невольник белой ведьмы

– Надеюсь, я тебе не помешала. Хотела убедиться, что тебя разместили здесь по всем правилам гостеприимства. Послушник напряженно сжал кулаки. Неловко переступил с ноги на ногу, звякнув кандалами. Щиколотки были прикованы к полу. Авила приблизилась. Литые мышцы завораживающе двигались под бледной кожей. И, повинуясь внезапному порыву, она положила ладонь на широкую спину. "Ну, а что теперь ты мне сделаешь?" Спина под рукой напряглась, и Авила не отказала себе в удовольствии медленно провести пальцем вдоль старого шрама. По правде говоря, опыт близкого общения с мужчинами у нее был недолгим и немного странным. Ритуальный храмовый любовник на обряде инициации – он был для нее первым, а когда с ним все закончилось, и Авила не смогла призвать стихию из ритуальной чаши, – бездарная, что с нее взять, – мать выбрала ей Кассиана. Тот первый, храмовый, запомнился ей своим огромным мускулистым телом, и ее собственным смущением – под рогатой маской она не видела лица мужчины, и не слышала голоса, только тяжелое дыхание, а руки жрицы ему связали за спиной, и она не могла понять, что он чувствует, толкаясь в нее раз за разом – в глазах за прорезями маски была пустота. Авила хотела посмотреть на него, когда все закончилось, без маски и туго затянутых на теле ремней, но жрицы, а потом и мать сказали, что так не положено. Пришлось смириться. Кассиан был… мягким, нежным, даже слишком. Ей было не по себе от того, как он стелется, позволяет сделать все, что она придумает. Она пыталась его задевать, отвешивала пощечины или делала неудобно или больно, надеялась, что проявит характер, сделает что-нибудь в ответ. Но он так со всем смирялся, что это было скучно. Когда Мирта предложила ей попробовать своего нового невольника, привезенного из Мавакарии, это было уже интереснее. То был жилистый мужчина, весь покрытый татуировками переплетенных змей, и он не нежничал, а в ответ на пощечину стал двигаться резко, почти грубо, и Авила, держа его за ошейник и не давая отстраниться, млела от сильных рук, сжимающих ее так, что потом остались синяки. Ей понравилось, очень. А вот Мирта быстро решила избавиться от этого мужчины. Мать потом, не глядя на уговоры и слезные мольбы, не разрешила его выкупить… Разочарование. Кожа пленника казалась прохладной на ощупь – воздух подземелья был холоден. – Ну что за дивное зрелище, – прошептала Авила низким от волнения голосом. – Прятать такое тело под черным мешком – преступление против природы. Не отнимая руку, ведя кончиками пальцев по коже, она прошлась кругом, встала к послушнику лицом к лицу. Теперь ее ладонь лежала на груди, и она ощущала частые удары чужого сердца. Чувство полной власти над этим мужчиной пьянило сильнее крепкого вина. Только немного раздражало, что он смотрит будто бы сквозь нее, в стену. – Взгляни на меня... Он отвернулся. Вздохнув с досадой, Авила взяла его за подбородок, нежными движениями убрала растрепавшиеся волосы с лица. Пропустила темные пряди сквозь пальцы – волосы жестковатые, непривычно. Тронула повязку, проверяя, но та была наложена аккуратно и тщательно. Даже кровь смыли. Пусть это был дикарь, но здешний лекарь о нем позаботился. Почему-то ей казалось, что мужчина будет зол, что его лицо исказится от ненависти. Может, он станет сыпать оскорблениями, что ее, конечно, позабавит. Но он смотрел равнодушно, как на пустое место, и это отчего-то сильно задело. – Не рад мне? Взгляд скользнул по ее лицу мимолетно, не задерживаясь, и опять остановился где-то за ее плечом. – Посмотри на меня! – приказала она, сжимая пальцы на его подбородке. Он посмотрел. Прочесть что-то в этом взгляде было невозможно. Авила погладила мужчину по щеке. Он был напряжен, как натянутая струна – прикосновения рождали нервную дрожь. И в этот момент она поняла, что именно хочет сделать. Губы сами собой растянулись в предвкушающей улыбке. – Орвин, – позвала Авила, склонив голову чуть набок и заглядывая в глаза. – Не бойся, я не собираюсь делать тебе плохо, даже наоборот… Ее ладони прошлись по телу, – обводя выступающие ребра, впалый живот, – легли на талию мужчины, и он дернулся, пытаясь уйти от прикосновений. Авила усмехнулась и придвинулась ближе, прижимаясь, глядя в глаза снизу вверх. Он стиснул зубы и рванулся вновь. – Тише, тише, – Авила утешающе погладила его бока. Остановилась, давая себе возможность сделать пару глубоких вдохов – оказывается, касаясь его, она затаила дыхание, аж голова закружилась. А потом, повинуясь внезапному порыву, прижалась головой к его груди. Услышала, как он резко втянул воздух сквозь сжатые зубы. Прикрыв глаза, Авила прислушалась к отчаянному стуку сердца, вдохнула запах кожи. Внизу живота рождалось знакомое тепло, и она удивилась – ведь не собиралась вовлекаться в это сама, думала только отомстить немного за пережитое унижение. Самую малость… Рука скользнула ниже, ладонь легла на пах мужчины. Цепи звякнули от очередного мощного рывка, но держали все так же крепко. А сама Авила уяснила сразу две вещи. Во-первых, послушников мерзкого ордена никто мужского достоинства не лишал. Этого так точно. А во-вторых, то самое достоинство было заинтересовано в происходящем больше его хозяина. Потрясенная, она подняла голову. Зрачки мужчины расширились так, что глаза казались темными. Улыбнувшись, Авила провела ладонью, едва касаясь медленно натягивающейся ткани штанов. Послушник сглотнул, разлепил сжатые губы. Голос прозвучал тихо и хрипло: – Ты же привыкла к другим мужчинам. Авила погладила сильнее. – Хотела проверить кое-что. Ты ведь называл меня распущенной, падалью, смотрел, как на дешевку. Это было унизительно, но все же я подумала, что, может быть, ты имеешь на это право потому, что сам святой и ни-ни… Какая жалость! Оказывается, ты такая же падаль, как и я. Мы друг другу подходим! Она медленно двинула рукой, еще раз и еще, с удовольствием отмечая, как откликается его тело на это простое движение. Авила видела, как румянец проступает на лице, чувствовала даже сквозь рубаху жар от кожи. Прижалась теснее, потерлась грудью. – Хватит! – сказал он и снова дернулся. – А то что, башку мне снесешь и в обитель для отчета отвезешь? – она усмехнулась – слишком уж явственно рисовалось за злостью отчаяние на его лице. – Уже жалеешь, что решил тогда, на судилище, проявить благородство к ведьме? Мужчина вздрогнул. – Жалеешь! Надо было хоть плату принять, когда я сама себя предложила! – засмеялась Авила. И отпрянула, когда он рванулся, едва не выворачивая руки, нависая над ней. В глазах горел яростный огонь. – Не суди всех по себе, ведьма! – прошипел он сквозь оскаленные зубы. – Я сделал все по совести! И никогда бы не воспользовался беспомощной девкой… Авила подняла брови от удивления и засмеялась. – А я получается, тобой, беспомощным, пользуюсь? Ладно, хорошенько уколол! – она отступила, хотя это требовало огромного усилия – тело-то желало совсем иного. – Теперь мы квиты. Вез проклятую ведьму в заточение, да сам оказался в кандалах. И вообще-то, я тебе потом тоже жизнь спасла. Поблагодарить не хочешь? – поинтересовалась она. – Квиты, – глухо повторил мужчина, словно не услышал остального. – Придешь завтра, на рассвете? – с натянутой ухмылкой спросил он. Авила старалась понять, в чем подвох, но подсказывать он не спешил. Оставалось лишь улыбнуться, скрывая недоумение. – Да, конечно, приду. Мужчина прикрыл глаза, а когда опять посмотрел на нее, Авиле сделалось не по себе от тяжелого внимательного взгляда. Показалось, что это был неправильный ответ. В коридоре послышались шаги. – Я понял, – тон голоса насторожил ее еще больше, но следом уже вернулась наигранная веселость: – Значит, буду ждать. Скрипнули ржавые петли. – Ну что, ты подумал? – раздался от дверей чей-то голос. На пороге появился молодой мужчина и, увидев Авилу, в недоумении замер. Он был без формы, в рубахе с высоко закатанными и перехваченными парой шнурков рукавами. В обеих руках он держал по ведру с водой. В том, что было слева, плавал ковшик. Мужчина походил больше на какого-нибудь конюха, чем на воина. Хотя вряд ли у дворового работника мог бы появиться такой глубокий шрам, пересекающий лицо со лба на правую щеку. – Госпожа?.. Нижайше прошу прощения, но вам не следовало бы здесь находиться. – О, да, – добавил послушник. – У нас серьезный теологический диспут. Авила окончательно перестала понимать происходящее. Она посмотрела на послушника, но тот казался безмятежно-спокойным, только румянец возбуждения быстро сошел с лица, оставив привычную бледность. По его поднятой руке из-под браслета кандалов по запястью катилась капля крови, оставляя алую дорожку. Дергался так, что кожа лопнула. Зачем? Она что, угрожала ему чем-то? Авила посмотрела на второго мужчину – тот хмурился, явно не понимая, как быть. – Он поранил запястье, – сказала Авила. – Благодарю, что заметили, госпожа. Я все уберу. "Что ж…" – Тогда не буду вам мешать! – заявила она гордо. – Хорошего вечера. Послушник усмехнулся. Авила слышала голоса, удаляясь по коридору. Слов было не разобрать, но тон беседы казался спокойным, даже деловым. "Теологический диспут". Его слова выглядели, как насмешка, но Авила внезапно поняла, что именно в этом ведь все дело – в том, что он думает о высших силах. Она успела убедиться, что этот мужчина вовсе не был злым по природе своей. Он ей даже понравился! В тот момент, когда они просто разговаривали в дороге. И ей понравилось его касаться сейчас. Но жестокая, нетерпимая дикарская религия стояла между ними, как стена, разделяющая мир на две части. Если бы он сумел понять, как ошибся, отдав себя в услужение вечно голодному Пламени, требующему боли и смерти, его жизнь изменилась бы навсегда. Авиле доводилось видеть обращенных – тех людей, что отвергли Пламя и стали служить Великой Матери и ее Мужу. Значит, такое в принципе возможно. Главное, понять, как убедить дикаря в том, что ему нужно на самом деле. "Ничего, я что-нибудь придумаю", – твердо решила она. Впрочем, подумать нужно было много о чем. Предстояло еще как-то разобраться, куда делись ее три капли магии. И пережить беседу с матерью.