Невольник белой ведьмы

С огромным трудом Авила осталась в сознании. Было чувство удивительной легкости, будто она соскальзывает куда-то в свет, теряется, медленно растворяется. Сделав нечеловеческое усилие, она сконцентрировалась на реальном мире, на боли в сбитых локтях и коленях, в ушибленной спине. Она заставила себя сделать шаг, еще один, а потом еще… И, сорвавшись, побежала. – Авила! – крикнул кто-то. Она не узнавала голос. Обернувшись на ходу, увидела лишь завесу пыли в воздухе, и алую магическую поволоку, тянущуюся за ней. Шлейф незнакомого колдовства. И наплевать, некогда, всë потом! Черная вода колыхалась в трещинах на дне лопнувшей чаши, она была словно живая. Авила сделала над собой усилие, чтобы шагнуть через край. Любая ведьма знает с детства, что ритуальная чаша – священный круг, врата в царство высших сил. То, что пересечет границу, больше не принадлежит человеческому миру, оно становится собственностью Матери. Расколотый алтарь был осквернен, он утратил истинное предназначение, но не потерял зловещего влияния на ее разум. Переступая край, она почти готова была вновь ощутить на себе испепеляющий гнев, рухнуть в черную бездну… Ничего не случилось. Мать покинула это место. Подошвы сапог заскользили по гладко отполированной каменной поверхности, девушка едва не покатилась под уклон, на дно. Мужчина лежал ничком, неподвижно, лицо скрывалось за мокрыми волосами. Рухнув над ним на колени, Авила не почувствовала удара – словно алая, светящаяся поволока отделяла ее от происходящего. Она потрясла мужчину за плечо. Тело казалось тяжелым, как камень, и таким же холодным. Сведенные за спиной руки были неподвижны, под оковами, там, где железо впилось в кожу, алели свежие раны. Дрожащими пальцами Авила развязала тряпку и освободила его от кляпа. Потрясла вновь. – Орвин, – тихо позвала она. – Эй! Рана на голове снова кровоточила, заливая лицо. – Ну, чего ты?.. Показалось, что он не дышит. – Эй! Очнись же! Свет давил изнутри, алое сияние сочилось по ладоням, его то и дело, словно молнии грозовую тучу, прошивали тонкие белые нити. В ужасе она тряхнула мужчину сильнее, с размаху ударила по спине. Перед глазами вспыхнуло, и сияние погасло. Он вздрогнул, из открывшегося рта потекла черная вода. – Живой… – выдохнула Авила. От облегчения закружилась голова. Мужчина мучительно закашлялся, выплевывая воду. Попытался перевалиться на бок, нелепо извиваясь, но не получилось. Перехватив за цепи, Авила с силой подтолкнула его, помогая. Он поднял голову и обвел окружающее пространство бессмысленными, стеклянными глазами. Взгляд остановился на Авиле, и понадобилось долгое мгновение, прежде чем в нем вспыхнуло узнавание. Дернувшись, мужчина оскалился. Прохрипел что-то невнятное, похожее на ругательство, и закашлял опять, содрогаясь всем телом. Похоже, он не был рад ее увидеть. “Надо же, неблагодарный ублюдок!” – Ты что?.. Авила не могла понять, откуда у того, кто только что разминулся с гибелью, такое отчаянное выражение лица и злой оскал. Радоваться нужно, разве нет?.. – Давай!.. – его хриплый голос звучал еле слышно. – Закончи… с этим… Она изумленно моргнула. Подумала, что ослышалась. Разжала пальцы, мужчина с глухим звоном перекатился лицом вниз и обмяк, уложив голову на камень и устало прикрыв глаза. – Давай, убей… тварь… От негодования у нее дыхание перехватило. – Как ты меня назвал?! Ты что, подохнуть собрался? Чтоб я – тебя?.. Да как!.. Да я тебя!.. Нужных слов не подбиралось, а то, что следом вырвалось само, было настолько грубо и недостойно леди, что Авила тут же сама устыдилась сказанному. Она таких выражений и знать-то не должна была. Впрочем, на послушника они явно впечатления не произвели – он зажмурился и усердно изображал будущего покойника, мешала только заметная дрожь в скованных руках и злобный оскал. Авила глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Обычно мать советовала это делать сестрам, чтоб не случилось лишних разрушений и жертв, но тут она сама почувствовала – пора выдохнуть. Удивительно, но это впрямь хорошо помогало. – Головой опять ударился, да? – спросила она как можно спокойнее, хотя голос казался чересчур жестким. Мужчина не ответил. Ощущение опасности обожгло спину. Авила резко обернулась. На краю чаши стоял Гримвальд. Черный камзол уже не выглядел столь роскошно, он посерел, золотистая отделка потускнела, запорошенная пылью. Лицо колдуна казалось странно-неподвижным. Он стоял, разведя руки, и на ладонях клубилась темная дымка и плясали алые искры, пальцы его застыли, готовые в одно движение доплести заклинание. И никогда раньше он не смотрел на нее столь пристально. Позади него виднелись двое стражей и две незнакомые ведьмы, но ближе никто из них не подходил. И нет, никто из них не представлял угрозы. Растерянность, страх, ничего более. Авила подняла взгляд выше. Над площадью, да и над всей крепостью возвышалась широкая центральная башня. Ее массивный шпиль венчало знамя Ривалона, а по карнизу крыши пробирался огромный черный кот. Ниже, к темной стене, сложенной из массивных камней, лепился небольшой балкон с резными перилами. Там и расположилась ведьма. Немолодая, с заплетенными в толстую и длинную косу седыми волосами. На ней не было вышитой формы, – лишь темное платье с высоким воротом и длинными рукавами, – но и без знаков различия ощущалось, что это она здесь главная. Взгляд этой женщины подавлял, вселял странное, необъяснимое опасение, хотя она просто стояла, расслабленно опираясь на перила, и весь ее вид демонстрировал лишь ленивое любопытство. Черный кот спрыгнул на перила, потерся о ее руку, и ведьма рассеянно погладила его, зарываясь пальцами в густой мех. Перехватив взгляд Авилы, она криво улыбнулась и прижала палец к губам. – Что случилось, девочка моя? Авила вздрогнула, напрочь успев позабыть о стоящем над ней колдуне. Вновь посмотрев наверх, она увидела, что балкон пуст. Лишь колыхнулся тяжелый занавес, прикрывающий дверной проем, в котором скрылась ведьма.