Сказка об экспериментах, мальчике, пленнике и монстре

В голове — муть. Перед глазами всё плывет. — Он в сознании? Знакомо… Знакомый голос… Знакомый голос… Кто он? — Не совсем. В его венах сейчас такой букет из психотропных и снотворных препаратов, что удивительно, как он умудряется еще шевелиться. Хочется отшатнуться от… него… этот, второй, его голос значит «боль», его голос значит «мучения». — Вы усилили сыворотку? Любопытство… такое знакомое… к этому голосу хочется тянуться… как к сво… сво-бо-де. — Нет, но надеемся усилить ее… с вашей помощью?.. Нет-нет-нет. Нет. — Да. Конечно. — Говард… Тишина стоит оглушающая, а собственный голос — то ли шепот, то ли скрежет — пугает. Но надо объяснить, что тот, второй, приносит только боль. Нужно… Нужно… — Го-ова-ард. — Он вас узнал! — пораженно выдыхает второй. — Любопытно, — соглашается Говард. — После обнулений… Это следует изучить. А пока — сотрите его. Пока мы будем облучать его и делать ему руку… Во время эксперимента мне не нужен кто-то с самосознанием. — Как скажете, мистер Старк, — почти с обожанием говорит второй. И снова приходит боль. Руки… у него две руки. Нет!.. Не трогайте!.. Боль!.. Боль!.. Боль!.. — Его закоротило!.. Нужен другой источник энергии. А потом — тепло, свет, легкость… И кто-то еще… Оно — главное. Он. Он главный. Он. Зимний Солдат. Он теперь Зимний Солдат. Он знает всё, что знает Зимний Солдат. Он и есть Зимний Солдат. Дестабилизация? Сообщить? Нет. Промолчать. Подождать. Рядом снуют техники. Агент не смотрит на них. Он ни на кого не смотрит. Только краем глаза следит за человеком. Ему лет сорок. У него седые виски. Закатанные рукава рубашки, небрежно распущенный галстук и знакомый прищур темных глаз. Агент не смотрит на этого человека. Агенту запрещено. Агент сидит в кресле. Человек разбирается с бумагами, говорит что-то техникам. Потом с грохотом подтаскивает стул, садится напротив Агента и ждет. Постепенно техники уходят. Человек остается. Он смотрит на Агента, усмехается, а потом говорит: — Надо было захватить виски. Неплохо было бы выпить, как в старые времена, а, Барнс? Слово… фамилия… отдается внутри. Знакомо. Как этот человек. — Знаешь, когда мне сказали, что ты выжил, — говорит человек, — я был зол. Я был в ярости. Кэп умер, а ты выжил? Ты? Никчемный, ненужный, бесполезный… Они никогда не говорили прямо, кто ты — предоставляли результаты тестов, рассказывали о показателях, просили о помощи… Он усмехается. Агенту… тревожно. Этот… этот человек… он должен… спасти?.. — Моей религией всегда была наука, — продолжает человек. — И я решил посмотреть, что можно сотворить из такого бесполезного… тебя. А потом оказалось, что в тебе есть сыворотка. Немного, да. Может, во всем тебе ее меньше, чем в едином образце крови Кэпа, вот только образцов его крови у меня больше не было. А был ты. И я решил… поработать с тобой. Это… нет. Неправда. Ложь. — К этому времени тебя уже пронизали триггерами, — продолжает человек, — кодовыми фразами. Ты весь принадлежал им… Но иногда в тебе вновь появлялся Барнс. Обнуление — не панацея от самосознания. Пока живо тело, где-то там, в подкорке навсегда будешь ты, Барнс. И это… — Он усмехается. — Почти раздражает. Агент… не Агент, тот, что был до него, тот, другой… Барнс?.. Да. Кажется. Ему… больно?.. — Ты важен ГИДРе, но они позволят мне поиграться с тобой — всё же я хочу попытаться добыть сыворотку из твоей крови. И стереть тебя. Не факт, что получится, но я очень постараюсь. Очень больно. — Говард… Человек усмехается, так, будто глотает стекла, и говорит: — Ну привет, Барнс. Быстро же ты. Ничего. Мы это исправим. Он не знал ничего болезненней. Агент закрывает глаза. Барнс внутри него бьется и кричит. Человек говорит еще что-то. Его голос теперь значит «боль». Его голос значит «мучение». А еще — «предательство». — Сержант… Барнс?.. Заткнуть его — наконец-то — приятно.