Сказка об экспериментах, мальчике, пленнике и монстре

Мальчик был… маленьким. Пожалуй, это всё, что он мог сказать наверняка. Наверное, он должен был помнить, как выглядят маленькие дети, как соотносить возраст и внешность. Наверное. Он забыл. Он месяц сидит на цепи в подвале и ждет, когда Говард Старк в своей гениальности найдет способ окончательно стереть его. Он уже даже не пытается сопротивляться. Или кричать. Или просить. Или умолять. Или надеяться. Он не помнит своего имени — этого Старк добился. Зато он помнит имя Старка — оно выжжено где-то очень глубоко, не стереть, не уничтожить. Говард Старк каждый раз меняется в лице, когда удается назвать его имя. И обнуляет. Снова. Снова. И снова. Так что он не помнит больше своего имени. Иногда вертится что-то в голове — невнятное, неясное, простое, но недостижимое. Не важно. Важно другое — в подвале мальчик. Маленький. Темноволосый, черноглазый, с живыми чертами лица. Он думает: «Стив бы тут же схватился за карандаш. Он всегда любил такие живые лица». Потом он думает: «Кто такой Стив?» А потом мальчик смотрит прямо на него. Стоит, хлопает темными ресницами, хмурится, говорит осторожно: — Здрасти? Звучит это глупо и очень по-детски. Ему хочется улыбаться. И он улыбается. Наверное, улыбка страшная, потому что мальчик напрягается и говорит: — То есть… Я хотел сказать: доброго дня, мистер. Меня зовут Энтони Старк. Как мне обращаться к Вам? Или дело не в нем. Он подается вперед, чувствуя, как натягивается цепь, как сковывает шею стальной обруч, и думает, что этот взрослый этикет точно так же сковывает маленького мальчика. А потом понимает. Старк. Он выдыхает и говорит: — Ты — сын Говарда Старка? — Да, — соглашается мальчик. — Я — сын Говарда Старка. Папа не разрешает мне спускаться в его мастерскую в подвале. Потому что здесь живете Вы, да? — Да, — говорит он и чутко поворачивает голову, слыша тревожно-быстрые шаги. — Меня зовут… Стив. Можно пожать твою руку, Энтони? — Да, — мальчик просто вспыхивает радостью от этого простого предложения и делает шаг к нему. Говард влетает в мастерскую именно в тот момент, когда мальчик протягивает свою ладошку ему. Он дергает ребенка на себя, разворачивает его лицом к Старку-старшему и говорит: — Твой сын? Энтони — умный мальчик. Он напуган, но не двигается, не пытается вырваться, явно понимая, что этот странный взрослый с легкостью может причинить ему боль. Он и хочет. Но не ему. Говард тоже застывает на одном месте. Он не кажется напуганным, но он слышит всё… слышит сердцебиение Старка-старшего, слышит его дыхание, как сглатывает — словно во рту мгновенно всё пересохло — тот перед ответом, и голос его — тщательно спокойный, когда Говард говорит: — Марии, по большей части. И что теперь будешь делать, Барнс? Убьешь мальчишку? Он — Барнс. Барнс! Барнс!.. — усмехается и говорит: — Я не настолько монстр, чтобы убивать людей. И отпускает Энтони. Мальчик сначала не верит, а потом бросается к Говарду, обхватывает его ногу, выдыхает резко, с присвистами, которые должны перейти в слезы. Старк даже не прикасается к сыну, смотрит на Барнса, а после кивает и говорит строго: — Энтони, мужчины не плачут. Возьми себя в руки и отправляйся в свою комнату. Нас ждет серьезный разговор. Дрожащий Энтони отпускает отца и убегает. Говард смотрит ему вслед, усмехается и говорит: — Мария бы расстроилась, если бы он умер. Пришлось бы доставать ей нового приемыша. Ладно. На чем мы остановились? И спокойно идет включать оборудование. Барнс смотрит ему в спину и говорит тихо: — Монстр здесь определенно не я. Говард не слышит. Или делает вид. Он вообще хорошо умеет притворяться, хорошо прячет эмоции и чувства, и Барнс — имя въелось, не хочет уходить теперь, хоть и стиралось пару раз, но он снова вспоминал — поражается, как же не соответствует показываемая эмоция с тем, что чувствует Говард на деле ко всей этой ситуации, к этому ребенку. Барнс думает, что Старк-старший привязан к Старку-младшему, потому что в тот день Говард пытает его особо жестоко, словно мстит за угрозу жизни его ребенку. Или он хочет в это верить. Барнс почти надеется, что где-то там, внутри человека, что пытает его, есть что-то человеческое. Хотя бы для этого мальчика. Подвижного, живого, черноглазого и слишком старательно вежливого мальчика… бессознательного мальчика, которого Говард приносит в подвал на руках и закутанного в одеяло. Мальчик бредит. У него жар, его лихорадит. Глаза полуприкрыты, и он кого-то видит, зовет кого-то. Говард очень осторожно укладывает ребенка на стол, поправляет одеяло, смотрит на него некоторое время почти с отчаяньем, а потом резко поворачивается к Барнсу. Его самого чуть ли не лихорадит от нервного возбуждения, он смотрит почти с яростью, но говорит спокойно: — Мне нужна твоя… помощь. Мне отказали в получении оригинала сыворотки, который использовал на тебе Зола. Мой вариант может сработать. Но он еще слишком сырой. Тебе он вреда не причинил, но десять из десяти подопытных умерли. — Чего ты хочешь? — спрашивает Барнс. Обычно Говард не просит, обычно он требует. И хочется понять, что же вынудило его… просить. И Старк говорит: — Тони умирает. Мария огорчена, а мне… лень искать нового приемыша. Так что я хочу применить на нем сыворотку. И замолкает. Но его сердце колотится от волнения, а руки заметно дрожат. Барнс хмурится и говорит: — Мальчик умрет. Сыворотка убьет его. — Нет, — мрачно усмехается Говард. — Если в нем будет твоя кровь — нет. Сыворотка сработает как надо, я проведу облучение вита-лучами, а Тони справится. Он сможет впитать сыворотку и выжить. Он переживет трансформацию. Барнс смотрит на него. В голосе Говарда слышно «но». И он должен озвучить его сам, но ждет, когда его спросят, когда будут умолять разъяснить всю гениальность идеи. Барнс ему этого не даст. И Говарду приходится сказать: — Мне нужна твоя кровь. Такая, какая она есть сейчас. Чистая. Ты должен позволить мне взять ее. Если… — Он спотыкается, сглатывает. — Любой препарат, который я использую, чтобы хоть немного успокоить тебя, убьет Тони. И у меня нет времени, чтобы ждать, пока твоя кровь снова будет чиста от любых посторонних соединений. У него нет времени. И он бросает короткий встревоженный взгляд на Тони. Барнс встает во весь рост и шагает к Старку. Тот невольно делает шаг назад. А потом понимает, что ему протягивают… не руку, запястье скорей, протягивают, показывая синеющие под кожей вены. И он кивает, принимается за работу, вливает в мальчика кровь Барнса, потом — сыворотку, потом — аппарат. Энтони не умирает от введения крови Барнса, от сыворотки и остается жив после облучения. Уже чудо. Тяжело дышащее и всё еще бредящее в лихорадке чудо. Они ждут. Энтони лежит на столе в своем одеяле. Говард пытается делать вид, что работает. Барнс дремлет. А потом просыпается и говорит: — Сработало. Мальчик исцеляется. Говард тут же бросается к Энтони, касается его лба, отсчитывает пульс, а потом облегченно выдыхает, прикрывает на миг глаза и снова собирается, становясь тем Старком, которого ненавидит Барнс. Он уносит Тони. Чтобы снова привести его в подвал через неделю. Через месяц. Через год. Оказывается, обнуление неплохо работает и на простых людях. Они просто перестают помнить определенный момент. Мальчик был… маленьким. Он хвастался на прошлой неделе, что ему исполнилось восемь. Мальчик живой, подвижный, темноволосый, темноглазый, он смотрит на Барнса с любопытством и неузнаванием и говорит: — Здрасти? И тут же поправляет себя. И вздрагивает, когда появляется Говард. Барнс прикрывает глаза и думает, что в этом подвале есть монстр. Но это определенно не он.