Ω Революция

      Путь и цель наших жизней редко, по итогу, оправдывают наши глобальные ожидания. Ведь жизнь…она куда сложнее и запутаннее, чем пара ярких событий, немного забот и переживаний. Нет, она наполнена столькими смыслами, что утонуть в них не составит труда, а выбраться обратно будет попросту невозможно.        Но ещё сложнее, когда ваш путь переплетается с чужими жизнями уж слишком тесно. Один ваш шаг и слова способны изменить, уничтожить или улучшить чужие судьбы, а вы даже об этом не подозреваете.       Григорий, к сожалению или счастью, хорошо знал о своём влиянии и важности в чужих жизнях, и просто старался использовать свои способности во благо.       Да и профессия его позволяла влиянию затрагивать и освящать самые скользкие темы, которые могли спасти сотни, если не тысячи, жизней.       Военная журналистика дело воистину непростое, требующее отдачи и внимательности. А Григорий всегда был человеком, который мог с уверенностью гордится успехами в данном поприще.       Только вот…его видение мира зачастую отличалось от того, что хотели показать великие мира сего. Он освещал и говорил не просто о войне, он говорил о тех, кто от неё страдал и умирал. Чаще всего это были те, кто никакого отношения к распрям не имел, и всего лишь являлся жертвой обстоятельств.       Григорий понимал почему его путь пересекся с некоторыми политическими движениями, а также не считал это чем-то плохим. Ему хотелось просто помочь, и не важно, что его работу мог использовать кто-то другой.       И со временем, он даже искренне проникся ко многим, кто считал его слова важными. Но, как ни странно, больше всего его слышали женщины, о которых он часто рассказывал в своих статьях. Возможно дело было в чувствительности и умении к эмпатии, а возможно, причины заключались в том, что Григорий писал о таких же женщинах.       Он не боялся заявлять всему миру о невзгодах, унижении и пренебрежении к женщинам, ставшими заложницами военной ситуации. Так уж сложилось, что женщины редко вообще были причинами военных конфликтов в современном мире, к сожалению, им приходилось терпеть лишь их последствия.       Григорий никогда не считал себя сторонником феминизма, но чувствовал, что делает для женщин очень многое. Чем, по правде, даже гордился. Где-то внутри он испытывал радость от понимания, что его слова действительно спасают жизни, а не становятся очередным пересказом чужого превосходства.       Вот только, как-то бывает с каждым, любой путь, рано или поздно, заканчивается. И пути Григория подошёл к концу на довольно печальной ноте, несмотря на все его, казалось бы, плодотворные старания помогать.       В тот день солнце в засушливом регионе государства Иштан грело особенно сильно, от чего журналист мысленно проклинал местный жаркий климат. Он, с ещё несколькими бравыми солдатами-миротворцами, как раз пересекали один из районов недавно подвергшийся массовому обстрелу. Кадры жертв и их истории могли повлиять на поставки гуманитарной помощи, а также на появление врачей-добровольцев со стороны соседей. Так что Григорий терпел и жару с усталостью, и угрюмые взгляды собравшихся.       Многие солдаты были куда младше его и, смотря на них, Григорий испытывал достаточно противоречивые эмоции. С одной стороны, они были так молоды и точно не должны были оказаться с оружием наперевес, в одном из самых опасных мест мире. А с другой, если бы не они, то кто бы ещё осмелился защищать тех, для кого само слово «защита» значило куда больше, чем несколько букв.       Они проехали большую часть пыльной дороги, а впереди показались разрушенные малоэтажные здания со следами взрывов в стенах.       Григорий попросил оператора сделать побольше кадров при въезде в город, чтобы позже лучше передать атмосферу царящей вокруг безысходности.       Оставшиеся жители города странно посматривали на прибывших солдат, а в их глазах Григорий заметил вовсе не страх или ожидание. В них было нечто, что он не понимал, будто люди перед ним потеряли саму потребность боятся, ибо они просто устали.       Следы кровавых брызгов и мелкие куски плоти испачканных в песке и пыли на дороге, словно вообще никого не волновали. А раненые, получающих первую помощь прямо на улицах, воспринимались окружающими как обычное дело.       Снимать эти кадры было, как минимум, неприятно, но Григорий и его команда знали важность их работы. Слово за слово и репортаж о жертвах обстрела приобретал всё больше деталей, включая комментарии пострадавших и тех, кто хотел лишь мирного неба над головой и живых родственников.       Люди делились не только своими размышлениями, но и рассказывали о несправедливости происходящего.       К вечеру Григорий чувствовал себя опустошенным и, по своей небольшой традиции, уходил выкурить пару сигарет в укромное место, чтобы немного успокоиться. Конечно он не раз думал всё бросить и работать на родине, но всякий раз что-то его останавливало. Наверное, это была обычная ответственность и совесть. Ведь Григорий был человеком считающим, что никто не сделает его работу лучше его самого. В какой-то мере эгоистично, а в какой-то, наоборот, правдиво.       Он стоял с сигаретой в руках напротив разрушенного детского сада, и молча следил как одинокий силуэт молодой женщины скрючился на земле в нескончаемом рыдание.       Одна из бомб упала на здание, когда дети в нём только пришли с прогулки и сидели в столовой. В живых остались единицы, а те, кто выжил, скорее всего останутся инвалидами на всю оставшуюся жизнь.       Григорий втянул сигаретный дым поглубже в лёгкие и посмотрел в темнеющее над головой небо. Он не верил в бога, но почему-то часто просил его пожалеть их, людей, и дать каждому жить в безопасности и мире.       В небе сияли первые звезды, а холодный ветер принёс с собой запах цветущих неподалёку цветов. Григорий в последний раз посмотрел на силуэт женщины и бросил сигарету на землю, после чего потушил её подошвой ботинка. Он вновь посмотрел на звезды, а они, будто дразня его, с каждой секундой становились еще ярче.       Мужчина напрягся, а по спине пробежался табун мурашек, ведь свет звёзд подозрительно напоминал ему кое-что похуже. Он лишь успел добежать до своей команды и крикнуть солдатам о сиянии в небе, когда всего в паре метров разнесся оглушительный хлопок, приносящий за собой грохот и волну ветра.       В ушах противно зазвенело, а голова отказывалась соображать, но хлопки всё продолжались. Григорий трясущимися руками тронул уши и обнаружил, что пальцы теперь были испачканы темной жидкостью. Он с трудом поднялся с колен и чуть не упал обратно теряясь в пространстве.       Члены его команды бежали впереди, а сам Григорий отставал всего на пару метров, которые впоследствии сыграли свою роль.       Если бы он не упал и его не оглушило, то Григорий бы не оказался в тот самом месте, куда прилетела одна из следующих бомб. Перед смертью он не чувствовал боли, попросту не успел. Он даже не понял, что именно произошло, а мир и всё, что его окружало, исчезло. Оно превратилось во тьму, будто никогда не существовало вовсе.       Внутри у Григория всё замерло, точно время вмиг остановилось, а всё, что случилось с ним всего секунду назад, казалось лишь дурным сном. Его разум стал таким лёгким, а мысли испарились в небытие.       Здесь не было ни боли, ни страха, ни тяжести физического существования. Григорий познал истинное чувство эйфории и свободы и, казалось, был готов принять всё как должное.       Вот только, что-то потянуло его назад, к свету. И это «что-то» для Григория было важнее настолько, что он инстинктивно сопротивлялся блаженной тьме и её лёгкости.       Ему хотелось вернуться, хотелось закончить начатое, даже не понимая что именно. И на его удивление, тьма ослабила свою цепкую хватку, отпуская сознание в бескрайний поток времени.       Но вместе ожидаемой картины разрухи и смертей, подняв веки, он увидел светлое голубое небо и яркое солнце. Изо рта поднялся еле заметный пар, когда первый воздух покинул лёгкие.       Мужчина замер, боясь неизвестности, ведь тело почему-то совсем не желало слушаться, а каждый вздох сопровождался покалыванием внутри. Уголки глаз наполнились влагой, а холод проникал глубже, заставляя быстрее приходить в себя.       Григорий напрягся и сделал попытку сдвинуться с места, но у него ничего не вышло. Тогда он, преодолевая сильнейшую усталость и онемения, таки перевернулся на бок.       Оказалось он лежал прямо на белоснежном снегу, а прямо напротив, в паре десятков метров, стоял невысокий деревянный забор. Но куда интереснее было то, что находилось дальше.       Двухэтажный дом с белыми стенами и резными деревянными украшениями, изображающими различные узоры, напоминал дома середины девятнадцатого века. Даже присутствовали колонны у главного входа, поддерживающие просторный балкон этажом выше.       Но чем дольше Григорий всматривался вдаль, тем отчётливее становилась не только боль в теле, но и особенно в затылке. Она одновременно давила и жгла, как если бы был получен удар раскаленным гвоздём.       Григорий больше не смог сделать ничего, кроме как закрыть глаза и просто надеется, что боль прекратится. А потом, не выдержав этих мучений, его разум вновь погрузился во тьму.       Но теперь тьма не тянула за собой, довольно быстро она превратилась в беспорядочные сновидения. То были моменты из прошлого, придуманного и чего-то совсем непонятного.       Некоторые сны словно были отражением чужой жизни, которые, неожиданно, стали частью жизни Григория. И стоило только подумать, что это невозможно, как сны становились чересчур реалистичными. Они показывали и передавали то, что даже самый больной из разумов придумать из «ничего» не сумел бы.       Григорий явно бредил и причиной тому оказалась лихорадка и головная боль, продолжающая терзать сквозь сон. Пару раз его пытались разбудить и насильно вливали что-то горькое в рот, но он всегда засыпал раньше, чем понимал, что с ним происходит.       Но постепенно лихорадка спала, а боль больше не резала изнутри, от неё осталось только неприятная тяжесть.       Григорий едва разлепил веки, но не вглядывался в окружение, ибо яркий свет жутко слепил, а думать оказалось слишком накладно.       Так он погружался в новый сон, но уже менее бредовый и терзающий. И с каждым разом сны всё меньше походили на пытки, они действительно давали так необходимый отдых. А моменты чужой жизни окончательно переплелись с Григорием, создавая новое сознание.       Выше Григория отныне стоял Лиам Рудович. Младший ребёнок знатной семьи, которому не повезло оказаться прикованным к кровати в разгар зимних праздников.       Но куда важнее было другое.       Знания Лиама о мире, которые так сильно вызывали у Григория отражения, были пугающими и даже, в каких-то моментах, мерзкими. Он, как человек привыкший хотя бы к частичной свободе мысли и слова, в итоге не сумел принять всё до конца.       И проснувшись, чувствуя себя разбитым болезнью, он осознал, что воспоминания Лиама не были лишь сном, они были новой реальностью. Реальностью, где больше не было военного журналиста Григория Вольфовича, сумевшего своими статьями и репортажами частично изменить мнение о войне и её жертвах. Больше не было того, кто, рискуя жизнью, боролся за чужие права и свободу.       Отныне был только он, мальчик, которому было суждено стать заложником собственного тела и подчиняться чужой воли до последнего вздоха. И теперь, вкупе с другими знаниями и взглядами, Лиам смотрел на окружающий его мир под другим углом.       Но появление молодой служанки отвлекло его от глобальных размышлений.       Девушка в сером хлопковом платье вздрогнула, заметив, что мальчик не спит и поспешила поприветствовать его поклоном.       Несмотря на его сомнительный статус в обществе, он всё же оставался сыном господина знатных кровей. И, в будущем, мог быть использован в интересах семьи, а это значит, что состояние его здоровья играло важную роль.       Лиам вёл себя особенно осторожно и с приходом сутулого седого мужчины с широкой голубой лентой на руке, молча следил как местный врач что-то помешивал в стеклянном стакане.       Парень брезгливо поднял бровь, когда стакан с чёрной жидкостью протянули прямо в его сторону. Лиам и так еле принял полусидячее положение, так что не собирался так скоро вновь терять связь с реальностью. Но уговоры мужчины убедили Лиама сделать пару глотков.       В отличии от прошлого лекарства, это оказалось сладким и имело мятное послевкусие. А после, почти сразу же, стало намного легче дышать и думать.       Лекарь аж облегченно вздохнул, видя, что мальчик выпил снадобье до последней капли.       Старик охотно поведал пациенту о причинах его визита, и убедительно попросил более никогда не садиться на лошадь без присмотра. А когда пришло время уходить, тихо проговорил, что хозяин дома был очень зол, узнав о произошедшем.       Лиам потрогал рану на затылке, припоминая, что отец и так терпел его из последних сил. Но, с появлением травмы, было куда легче объяснить странности, последовавшие за пробуждением.       Как только мальчик встал с кровати и начал возвращаться к привычному ходу жизни, то постепенно обнаруживалось всё больше разных дурных привычек.       Бывало так, что Лиам открыто игнорировал своё окружение, задумчиво глядя по сторонам. А иногда, во время ужина, странно присматривался к членам семейства, от чего некоторым из них становилось неуютно       Лиам так пялился на них, будто видел впервые, а потом поспешно извинялся, продолжая есть кашу.       Его мать, Марна, смотрела на него холодно и без интереса. Ей было вполне достаточно того, что мальчик был жив.       Светловолосая женщина средних лет выглядела уставшей, хотя по прежнему была красива и любила богатые наряды. Даже сейчас она была одета в изящное золотистое платье, украшенное жемчугом и белым бисером. А светлые волнистые локоны идеально подчеркивали её бледностью и ясную зелень глаз. Острые же черты лица и высокие скулы отлично передавали её строгость и уверенность.       Она поглядывала на младшего сына неодобрительно, от чего Лиам инстинктивно сжимался, аж еда в горло не лезла.       Хоть мальчик ещё и не чувствовал чужих феромонов, но доминантную роль матери сомнению не подвергал. Хуже неё был только сам Рудович старший, сидевший во главе стола.       Широкоплечий, русый мужчина, был внешне очень холоден, причина чему заключалась, как в зловещем взгляде голубых глаз, так и в вечно недовольно выражении лица. А квадратный подбородок, тонкие бледные губы и нос с характерной горбинкой лишь добавляли Маркелю некой грубости.       Но, если говорить честно, то пара Марны и Маркеля казалась достаточно гармоничной со стороны. Два лидера, несмотря на свою властность, идеально дополняли и подходили друг другу.       А помимо младшего сына, Лиама, который был рождён только для заключения какой-нибудь удачной сделки, в семье имелось ещё два старших ребёнка.       Близнецы Карсен и Вуль, вне всяких сомнений, были родными детьми своего отца.       Оба юноши, коим совсем недавно стукнуло по шестнадцать, были почти точными копиями Маркеля в молодости. Только взгляды их Лиаму казались намного более пугающими и самоуверенными. Но оно и понятно, им то в будущем не предстояло стать проданными во благо семейства.       Лиам нервно опускал глаза каждый раз, когда кто-то из них обращал на него внимание. Привычки были сильнее разума, к которому с недавних пор подселился Григорий. А страх от осознания собственной слабости распространялся по венам вразрез любым воспоминаниям другого мира.       С одной стороны для Лиама стояли порядки и правила, вбиваемые в голову с младенчества. Но с другой…с другой его терзали мысли и суждения, крепко сформированные жизненным опытом.       И даже учитывая все смятение, им, Лиаму и Григорию, было суждено, рано или поздно, прийти к компромиссу.       Всё же Лиам был ещё слишком юн и незрел, и появление Григория изрядно пошатнуло всё то, что он знал раньше. Но чем дольше две личности сосуществовали вместе, тем теснее становилась их странная связь.       Новый мир больше не вызывал отторжения как-то было по началу, но его порядки по прежнему подвергались критики и не принимались как должное. Лиам как бы понимал и не отрицал их существование, но при этом не считал единственным верным путем для своей дальнейшей жизни. Ему не хотелось принимать уготовленную обществом роль, не хотелось следовать традициям и жить по чужой указке.       Ведь мир, в котором новой версии Лиама предстояло существовать, был ему неприятен.       Люди здесь сильно отличались и дело было не только в мировоззрении, но и физических особенностях.       Конечно здесь были женщины и мужчины в привычном понимании, которые составляли самую значительную часть населения. Но, помимо их, бет, были и другие.       Те, кто вместе с первичным полом имели вторичный, определяющий как статус в обществе, так и полезность в целом.       Самыми важными были так называемые Альфы, их справедливо считали высшей ступенью развития. Ведь все альфы славились лучшим физическими данными. Их природные лидерские качества и превосходство зачастую приводило к вершине социальной пирамиды. Если речь заходила о верхушке власти, то все знали кто всем заправляет. Мужчины альфы вообще спокойно могли занимать самые важные государственные должности.       Это же касалось и женщин альф, но они отличались от мужчин меньшей репродуктивностью и отсутствием потребности в сексуальноц связи. Они могли иметь детей, но почти всегда это были девочки, а сама беременность была крайне маловероятна. Их тела на физическом уровне не считали необходимым обременять себя настолько изнуряющим процессом.       Да и зачем, если для подобного природа создала омег.       Вне зависимости от первичного пола омеги могли не только вынашивать детей, но и отличались повышенной репродуктивностью. Для них не было принципиально, чтобы партнёром был именно альфа, разница заключалась совсем в другом. От бет, которые по факту являлись обычными мужчинами, потомство очень редко имело вторичного пола. А вот от альф же, благодаря их доминантности, пол ребёнка мог варьироваться.       И, казалось бы, важность и полезность омег являлась неоспоримой для альф и поддержания их власти. Но, к сожалению, они воспринимались только как инкубатор, да и общество видело в них лишь низшее звено в цепи.       Как только у омег наступал период первой течки, сигнализирующий о готовности тела к зачатию, то они отправлялись в семьи альф для продолжения их рода.       Полезность омег сводилась исключительно к беременности. И, в понимании Григория, это было самым мерзким, что он узнал о новом мире.       Он не хотел принимать даже мысль, что его жизнь будет заключаться лишь в рождении детей какому-то альфе.       Да и масла в огонь добавляла общая объективация омег в целом. Так уж вышло, что природа дала омегам ещё и внешнюю привлекательность, которая должна была помочь с поисками партнёра.       Если женская часть населения видела в них соперников, но терпела благодаря шансу передать бремя вынашивания детей. То вот мужчины воспринимали омег скорее как красивых кукол для развлечения.       Никто, вообще никто, не считал омег достойными серьезного отношения. Их не учили наукам и письменности, всё образование сводилось к урокам ухода за детьми и тонкостям физической близости       Но, даже учитывая их поразительную малочисленность, ценность омег полностью игнорировалась.       Наличие течки, заставляющей омег хотеть и нуждаться в близости, чтобы зачать ребёнка, сильно влияло на то в каком ключе их воспринимали.       Так, например, в тех же борделях, работники-омеги встречались редко, но всегда пользовались особой популярностью, когда у них наступала течка.       Клиентам нравилось, что омега под ними изнемогал от желания принять в себя партнёра, а сладкий манящий запах их феромонов воистину мог свести с ума.       Лиаму же было всего тринадцать, но его уже активно готовили к неизбежному.       Он был последним ребёнком, которого омега семьи Рудович явил миру перед своей кончиной.       Отец семейства вполне открыто говорил, что от Лиама бы избавились в пользу новой беременности, если бы его кровная мать не убедила всех в полезности омеги в будущем.       Тогда Маркель признал, что омегу, связанного с ним кровью, вполне можно было использовать в своих целях. Поэтому юного Лиама обучали особенно рьяно.       Как только у него начнётся течка, то Маркель мог смело предлагать сына любому из знатных друзей в качестве младшего супруга.       Такой вид укрепления отношений использовался давно, к которому Маркель хотел прибегать в последнюю очередь. Все таки он был альфой и по своей природа проявлял немалое высокомерие.       Лиама откровенно терпели, о чем сам он хорошо знал, но чужой воли сопротивляться не спешил.       Да вот только Григорий Вольфович с каждым днем чувствовался роднее и Лиам стремительно менялся.       Мальчик больше не смотрел на родственников со страхом, а приказы порой пропускал мимо ушей.       Но его изменения не были настолько заметны, чтобы вызвать у Маркеля подозрения.       Лиам умело сглаживал все странные ситуации, списывая своё поведения на последствие травмы.       Его возраст ещё не давал спокойно сбежать, о чем он часто размышлял перед сном. Да и отсутствие средств на существования ставило любые подобные планы под угрозу.       Но иногда Лиам таки был полон уверенности послать всё, что ему готовила семья, куда подальше. И уверенность эта лишь росла.       В тайне от всех, он крал книги из библиотеки и самостоятельно учился читать, что выходило паршиво, но не без успехов.       Старшие братья Карсен и Вуль тихо посмеивались, когда заставали Лиама за разглядыванием книжных страниц, считая, что глупый омега просто нашёл красивую игрушку. Они любили издеваться, выхватывая книги и начиная нарочито медленно читать их вслух.       Им казалось, что таким образом они показывали свое превосходство, но на деле Лиам впитывал так нужную ему информацию, а после использовал себе во благо.       На изучение письма у него ушло долгие три месяца, которые прошли относительно спокойно.       Зима за окном не спешила отступать, поэтому Лиам сделал предположение, что семья Рудавич жила либо близко к горам, либо в северной части Империи.       После падения с лошади ему запретили любые прогулки, так что Лиам скрашивал время за украденными книгами. Умение читать не стояло на месте и, в скором времени, мальчик всё лучше справлялся с ветвистыми буквами и странными оборотами речи.       В новом мире не существовало интернета, а общее развитие стояло примерно на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков, если сравнивать с Землёй. Поэтому Лиаму не оставалось ничего другого, кроме как таскать книги.       Если слуги застукивали его за чтением, то он просто просил принести ножницы, якобы, чтобы вырезать из страниц разные фигурки.       Будь хоть кто-то в доме более серьёзен к Лиаму, то он бы не скрывался у всех на виду с такой лёгкостью. Но реальность была такова, что до наступления течки, он являлся для всех пустым местом.       И Лиаму это было только на руку.       Однако спустя ещё три месяца у жителей имения начинали появляется вопросы.       Весна приносила с собой тепло и была главным сезоном для альф и омег. Именно с её приходом наступал самый благоприятный период для зачатия. И связано это было с тем, что на весну приходилось самая активная фаза течки у омег и гона у альф.       По предположению лекарей, первая течка Лиама должна была начаться как раз таки весной.       Но ни через неделю после цветения первых плодовых деревьев, ни через месяц, Лиам не почувствовал в себе никаких изменений.       Глубоко в душе он боялся становится омегой, в чем важную роль сыграл Григорий. Слившись с ним в единое целое, Лиам понимал чем для него обернется следующий этап взросления.       Марна медленно начинала нервничать, а Маркель поглядывал на младшего сына с неприязнью.       Мальчик не выделялся яркой внешность и имел больше сходства с родной матерью, нежели с отцом. Такой же бледный, светловолосый и тихий. Разве что цвет глаз был в точно таким же как у Маркеля.       Отсутствия течки изрядно мешало мужчине, ведь без неё Лиам считался ребёнком, которого было невозможно выдать замуж. И с каждым днем терпение Маркеля таяло. Он несколько раз отправлял за лучшими лекарями в столицу, но постоянно получал от них один и тот же ответ.       Лиам был здоров, но никакого намёка на течку никто из лекарей не заметил. Всё лишь в один голос утверждали, что такое бывает и некоторым омегам просто требуется больше времени.       Так сезон сменялся за сезоном, но ничего не менялось. В конце лета Лиаму стукнуло четырнадцать, но он по прежнему оставался ребёнком, которого Маркель, при всем желании, не смог бы отправить под венец. Да и ни один уважающий себя альфа не стал бы связываться с ним, боясь осуждения в обществе.       Слухи о недоразвитости младшего сына Маркеля разнеслись по округи через слуг, а после добрались аж до столицы. Все тоже считали, что течка Лиама была делом времени и нужно просто подождать.       Некоторые представители знати даже заинтересовались необычным ребёнком, считая такую диковинку, как минимум, интересной. А появление их писем в доме Рудавич нехило удивили Маркеля.       Кто-то открыто заявлял, что готов взять Лиама под своё крыло, но взамен мальчик станет служить их дому, как только всё случится. Другие же делились своими мыслями и переживаниями, а третьи просили обязательно сообщить, если Лиам всё же будет готов к браку.       Так в имение семьи Рудавич, время от времени, приезжали разные гости с желанием посмотреть на Лиама вживую и убедиться, что слухи о его недуге правдивы.       А когда понимали, что мальчик действительно никак не реагирует на чужие феромонов и от него самого они не исходят, то разговоры о недоразвитости принимали новые обороты.       Все делали ставки, гадая, когда Лиам впервые познает свою суть и каков будет его запах в момент течки.       Лиаму было мерзко от их разговоров, он старался как можно скорее вернуться в свою комнату, чтобы не ловить на себе хищные взгляды. И был рад, когда ещё через пол года странные гости больше не появлялись на пороге имения.       Почему-то всем хватило всего нескольких месяцев, чтобы смириться с тем, что течка Лиама не наступит в ближайшее время. Более того, те, кто делал Маркелю смелые предложения, по итогу отказались от них, а слухи же окончательно стихли.       Марна и Маркель не знали, что им делать с младшим сыном. Без течки он был не более, чем пушечное мясо, которое не представляло особой ценности.       Он не был образован, достаточно красив или силен, поэтому Маркелю предстояло принять очень непростое решение.       Лиам заподозрил неладное сразу, ведь слуги и члены семьи никогда ничего не скрывали от него, считая слишком глупым.       Отец был всерьез намерен отправить младшего сына на службу.       Многие омеги, купленные на рабских рынках, до наступления течки, служили в домах альф в качестве прислуги. Но омеги же, рожденные от знати, этот этап пропускали, ведь им не было нужды выплачивать долг за их покупку.       Поэтому случай Лиама являлся неким исключением. Маркель не мог отправить его просто в дом какого-то альфы, это было бы принижением его достоинства. От чего выбор Рудавича старшего пал выше, намного выше, чем Лиам мог подумать.       Ему было известно, что Маркель служил на благо Империи, занимаясь развитием северного региона. Но совсем не представлял, что положение отца было настолько высоким.       Организовать службу для недоразвитого омеги прямо в сердце Императорского дворца, при том, что даже полноценным омегам вход туда был непрост. Новость удивила не только Лиама, но и знать, что привело к новой волне слухов и сплетен.       Похоже, Маркель Рудавич таким образом планировал убить двух зайцев. Ведь если течка Лиама начнётся в пределах дворца, то это привлечён внимание самых высокопоставленных альф. Никто бы из них не прошёл мимо такого события, учитывая происхождение Лиама.       Готовясь к своему отъезду, Лиам тщательно обдумывал дальнейший план действий. В родном имении ему ни разу не представилось возможности покинуть дом, но того же он не мог смело сказать о дворце.       Он совсем не знал чего ожидать, но искренне надеялся, что всё же сумеет вырваться на свободу раньше, чем его тело изменится навсегда. С течкой его шансы на спокойную жизнь будут стремиться к нулю, поэтому в его же интересах было позаботиться хотя-бы о малом.       Возможно, он был первым омегой, намеривавшимся начать самостоятельную жизнь без альф. А возможно, ему предстояло стать примером для других и дать понять этому миру простейшее.       И когда настал момент отъезда, то никто не провожал его и не прощался. Это было самое обычное зимнее утро, абсолютно такое же холодное, как когда он упал с лошади год назад.       Тогда он был всего лишь Лиамом Рудавич, младшим сыном знатного альфы, посчитавшим, что достаточно взрослый для одиночной прогулки верхом.       Но теперь же…он являлся человеком, чьи знания могли, если не изменить мир, то, как минимум, потерпеть всем нервишки.       Лиам последний раз посмотрел на дом, украшенный деревянными узорами, глубоко вздохнул и наконец осмелился двинуться прочь.       За высокими ветвистыми воротами его ожидала просторная карета с багажом и двумя кучерами.       Парень мысленно усмехнулся, заметив, что отец даже не удосужился отправить с ним кого-то из слуг. Ему предстояло путешествовать почти в полном одиночестве, что скорее радовало, чем огорчало.       И сев в карету, Лиам дождался, когда та тронется с места, чтобы выудить из кармана пальто небольшую книжечку.       Он перечитывал её не первый раз, а всё потому что искал…искал дыры в законодательстве великой Тамийской Империи.       Чтобы бороться со зверем, нужно знать его слабости и лучше, если этих слабостей будет как можно больше.       Путешествие обещало быть долгим из-за заваленных снегом дорог, но это давало больше времени на анализ полученной информации. Чтобы отвлечься и отдохнуть Лиам иногда записывал свои размышления в миниатюрную записную книжку, украденную у одного из близнецов.       Ему хотелось высказаться, но сделать этого сейчас не представляло возможности, вот и приходилось довольствоваться малым.       За всю неделю пути они останавливались всего пару раз, когда проезжали через небольшие поселения, где успевали перекусить и не более. К вечеру восьмого дня Лиам чувствовал себя вымотанным до последней капли и всей душой хотел лишь одного.       Поспать в нормальной мягкой кровати.       Ему даже не были интересны виды шумной столицы и её жители, он мечтал просто выспаться. А пересекая высокие ворота дворца, держался из последних сил.       Недоедание и недосып приводили к усталости, а усталость намеревалась обернуться обмороком. Так что, когда карета остановилась напротив главного входа сразу перед широкой каменной лестницей, то Лиам мысленно помолился о лучшем.       Ещё из окна кареты дворец казался огромным и роскошным, но теперь было невозможно отрицать его величие. Широкие колонны, барельефы на светлых стенах и золотые украшения на решетках окон и перилах балконов.       Всего Лиам насчитал четыре этажа, но судя по общему размеру территории, дворец нельзя было назвать маленьким.       Чего стоил только сад, который они проезжали, пока ехали до нужного места.       На дворе стояла глубокая ночь и Лиам удивился тому, что его встречали как полноценного гостя, а не будущего слугу. У входа его ждало двое людей, не считая стражу.       Высокая худая женщина в строгом чёрном брючном костюме и темными волосами, собранными в тугой низкий хвост, подозрительно сощурила глаза. В тусклом свете их алый оттенок немного пугал, но женщина даже не повела бровь, заметив реакцию гостя. Она лишь кивнула рыжему юноше позади себя и тот тут же сделал шаг навстречу Лиаму.       Он казался дружелюбнее своей спутницы. А мягкие черты лица, вроде маленького вздернутого носа, пухлых розовых губ и больших голубых глаз, прямо говорили о том, что парень являлся омегой. Его густые рыжие локоны лежали идеальными волнами на плечах и груди и рядом с ним Лиам, наверняка, выглядел очень проигрышно.       Обычно омеги были привлекательны от природы и нельзя сказать, что Лиам был совсем уродлив.       Нет, его внешность скорее была…самой обычной, но не такой яркой, как у многих других омег. Его вполне можно было посчитать бетой, если бы не характерное для омег хрупкое телосложение.       Но светлые волосы были непослушными и тусклыми, а мелкие прыщи на щеках и лбу, свойственные подросткам бетам, окружающие считали серьёзным недостатком.       Сам Лиам никак не реагировал на обсуждения и недовольства его внешним видом. Ему было неплохо известно о гормональном развитии, к тому же, судя по отсутствию течки, развитие Лиама было не совсем в пределах нормы.       Также он привык, что от него ожидали послушание и смирения, пока он являлся ребёнком. Из-за чего парень сохранял молчание и следовал приказам взрослых. Он понимал, что рыпаться пока слишком рано, да и что он мог сделать, не имея за плечами хотя бы намека на запасной вариант.       — Добро пожаловать, господин Рудавич. — прозвучал приятный голос рыжего омеги.       — Здравствуйте. — а вот голос Лиама звучал довольно тихо и сипло.       Говорить ему приходилось редко, да и громких звуков в родном доме от него не терпели.       — Слуги донесут ваш багаж, так что о нём можете не волноваться. — продолжил рыжий. — Прошу за мной.       Парень повернулся к женщине в чёрном и они вместе двинулись к главному входу.       Лиам шёл следом и постоянно оглядывался по сторонам. Ему было интересно знать как живут великие альфы так почитаемые в народе.       Внутри дворец пестрил роскошью и золотыми деталями, они присутствовали почти во всем, начиная от оформления стен, заканчивая мебелью. Мелкие цветочные узоры на шторах, белоснежный потолки и переливания хрустальных кристаллов массивной люстры.       Но куда больше Лиам был удивлён царящей вокруг тишине. На дворе хоть и стояла глубокая ночь, но по слухам дворец славился своей оживленностью в любое время суток.       Они прошли вдоль зала, а после поднялись по изогнутой лестнице на второй этаж, где Лиам наконец услышал какие-то голоса и смех.       Темноволосая женщина и рыжий омега продолжали идти и Лиам ускорил шаг, дабы не отставать от них.       Коридоры сменяли друг друга и Лиам пару раз замечал бредущих по своим делам обитателей дворца. Только теперь он полностью осознал внешнюю разницу между альфами и омегами. Она была очевидна стоило ему своими глазами увидеть обоих представителей бок о бок.       Альфы в расцвете сил были воплощением силы и красоты, рядом с ними омеги казались особенно беззащитными и слабыми.       Проходя мимо, Лиам чувствовал на себе их непонимающе взгляды, на что лишь делал вид будто так и должно быть. Ему не нравилось то, насколько отчетливо ощущалось чужая к нему неприязнь и надеялся, что ему не придётся иметь дело хоть с кем-то из них напрямую. Ему вполне хватало издевательского отношения своих родственников, так что сейчас он был реально не против грязной работенки, вроде уборки и стирки.       В конце концов странная парочка довела его до, отдаленной от всех остальных, просторной комнаты, где стояло около двадцати одноместных кроватей. На каждой из них спали дети чуть младше Лиама, поэтому рыжий омега заранее попросил вести себя как можно тише.       Для Лиама была подготовлена отдельная кровать у самого входа, куда спустя пару минут поднесли и единственный небольшой чемодан. Вещей у Лиама было немного, да и брать лишнего смысла он не видел.       Ещё будучи в другом мире, он привык обходиться малым, поэтому в чемодане лежала только сменная одежда, некоторые необходимые принадлежности и пара книг.       Напоследок рыжий омега предупредил о раннем подъёме, и что утром Лиаму обязательно объяснят все тонкости его службы дворцу.       Лиам кивнул в знак понимания и, когда остался наедине со спящими детьми, сидя на кровати, глубоко вздохнул.       Он чувствовал нутром, что всё только начинается, а дальше ему предстояло самое сложное испытание за обе его жизни.