Ω Революция

       Ранний подъем действительно был ранним и...не особо желанным. Но для Лиама он оказался ещё и болезненным.        Путешествие в зимний мороз, без отопления и нормального отдыха, аукнулись сильной простудой и жаром. Стоило телу только осознать, что нагрузка, вызванная дорогой, закончилось, так оно сразу же дало ощутить всё, что так долго копило.        Парень еле разлепил веки, когда его начал трясти один из мальчиков, испуганно глядевший на него сверху вниз.        Дети не знали что им делать и даже, поначалу, решили, что у нового слуги, о котором их предупреждали, всё же началась течка. Но, на всякий случай, позвали старших, чтобы случайно не навредить болезненно бледному юноше.        – Господин Равен здесь. - прошептал один из детей остальным, когда в общую комнату зашёл рыжий омега, который встретил Лиама ночью.        Равен убедился, что жар заметно отличался от течки, да и общее состояние их нового подопечного не внушало оптимизма. Лиама трясло, а наличие тонкого одеяло никак не помогало ситуации.        – Он умирает? - испуганно взвизгнул мальчик рядом с кроватью, увидев, что тело Лиама затряслось сильнее, а из носа потекла алая струйка крови.        В этот момент все испугались не на шутку, а уже через десять минут в комнате стоял пожилой мужчина с голубой лентой на плече.        Дети наблюдали, как лекарь осматривал и ощупывал новенького, чтобы в итоге успокоить словами о том, что молодому господину Рудович не повезло подхватить ледяную хворь.        – Тело омег довольно слабое, это вы и сами знаете, господин Равен. - говорил старик. - А постоянное нахождение в холоде, да и к тому же, я слышал на Севере сейчас сильные морозы, сделали свое дело. Просто позаботитесь, чтобы в комнате было тепло, а когда господин Рудович очнется, то обязательно напоите теплой настойкой трав. Я оставил их на прикроватном столике.        Равен молча кивнул, а после поспешил поблагодарить. Хоть с Лиамом и вышла неприятная ситуация, но это дало повод запросить у распорядителей больше дров для камина и горячей воды, так не хватающих временами.        Лиам бредил по ночам, но нахождение в тепле и правда помогало. Уже на следующий вечер его отпаивали тёплым лекарством, а ещё через два он окончательно пошёл на поправку.        Жар постепенно отступал, чего нельзя было сказать о слабости. Когда Лиам в следующий раз открыл глаза, то в комнате было пусто, а за окном сияло полуденное яркое солнце.        В бреду ему снились отрывки прошлой жизни, заставляющие всё внутри холодеть. Но теперь холода больше не было.        Было только отчётливо желание чего-нибудь попить и просто помыться, что, к слову, Лиам и попросил, когда в комнату наведался один из юных соседей. Светленький мальчик лет десяти удивлённо округлил свои карие глаза, когда услышал сиплый голос нового соседа и охотно согласился помочь.        Лиаму повезло, он смог не только принять ванну, но и поесть. А с приходом остальных детей после наступления вечера, был не против немного поболтать.        Ему было известно, что все девочки и мальчики, живущие с ним в комнате, являлись такими же омегами, как и он. Отличие было лишь в их взглядах на мир.        Так Лиам узнал, что юные омеги тоже боялись взрослеть и не все были готовы оказаться за пределами привычного распорядка. Дети были очень открыты с Лиамом, ведь не чувствовали от него опасности, а скорее наоборот, видели в нем нечто родное.        Всего за один вечер душевных рассказов о своей жизни до дворца, они начали считать Лиама кем-то вроде старшего брата.        Для Лиама же они, в первую очередь, были детьми, которых он, по привычке, хотел защитить. Ему не верилось, что многие из них уже завтра, или в скором времени, познают тяготы взрослой жизни, к которой их старательно готовили.        Мерзкое чувство отвращения к новому миру лишь подогревалось, но при этом, именно оно заставляло продолжать терпеть. Лиам постоянно напоминал себе, что всему свое время. А сейчас...куда важнее было понять и узнать дворец, чтобы в будущем использовать все полученные знания в благих целях.        Он был самым старшим среди детей, поэтому они видели в нем авторитет, к тому же, в отличии от них, Лиам носил одну из самых уважаемых фамилий Империи.        С полным выздоровлением его ожидали новые обязанности. Все осознавал насколько непростой была ситуация с проблемным омегой, но раз сам Император дал свое разрешение на службу, то всем оставалось лишь смириться.        Равен появился перед Лиамом ровно через десять дней с момента его приезда и, видя его самочувствие, убедился в том, что настало время для распределения.        Ему нравилось то насколько Лиам был послушным и тихим, и это в очередной раз подтверждало разговоры о строгости Маркеля Рудович. Человек, способный развивать целый регион, отлично преуспел и в воспитании детей.        Идя по дворцу следом за Равеном, Лиам слышал редкие отрывки бесед, из которых узнал кое-что интересное.        Многие осуждали его внешность, но расхваливали характер и отца.        И так Равен, движимый уверенностью в застенчивости и спокойствии Лиама, отправил его помогать дворцовому гофмейстеру.        Обязанности заключались в доставки сообщений и выполнении несложных мелких просьб.        Господин Йозеф Фартен отвечал за расчеты и снабжение, к тому же, он был бетой и ярым трудоголиком. Это исключало множество рисков, несмотря на то, что Йозеф принял Лиама без особой радости.        Мужчина чуть за пятьдесят, с густой щетиной и короткими черными кудрями больше предпочитал цифры, а не общество омег.        Они с Лиамом почти не разговаривали, да и смысла в том не было. Работа Йозефа отнимала слишком много времени и сил, а молчаливость юного слуги хотя бы не нервировала лишний раз.        Ему было невдомек, что Лиам использовал свою службу для изучения дворца и лучше знакомился с внутренними порядками.        Гофмейстер отмечал, что мальчик действительно оказался полезен и, присмотревшись, признал, что его помощь облегчала груз непростой должности.        С наступлением зимних праздников Йозеф был искренне благодарен за существование слуги. Если бы не смышленость Лиама, то он бы точно застрял в кабинете вплоть до весны.        Лиам всегда делал всё вплоть до мельчайших деталей озвучиваемых гофмейстером. Это была привычка, давно сформированная опытом ошибок и проб.        Даже на Земле коллеги считали Григория чересчур придирчивым, но это окупилось снова.        Йозеф был человеком, привыкшим, что омеги были слишком легкомысленными, однако Лиам не вписывался в данное суждение. Он был внимателен и внешне холоден, что заметно отличало его от остальных, но делало похожим на отца.        – Я слышал, что господин Равен желает устроить небольшой праздник для своих подопечных. - неожиданно проговорил мужчина, пока Лиам тихо ожидал у двери новых указаний.        Он сидел в плетеном кресле и наблюдал за тем, как Йозеф собирает в кучу все необходимые бумаги для передачи в канцелярию.        – Он так заботится о вас. Вам, юным омегам, стоит больше ценить таких людей. - задумчиво продолжал гофмейстер. - В наше время не так уж и многие готовы унижаться ради слабых.        Лиам ничего не ответил, ведь причина по которой он не общался с Йозефом заключался еще и в том, что мужчина видел в омегах низшую ступень общества. Для него омеги, как и для других, были лишь инструментом в руках более сильных.        – Знаете, господин Рудович, вы ведь не первый омега, которого мне отправили на службу, но вы первый, кто так красноречиво молчит. Иногда мне кажется, что вы немой, а я разговариваю сам с собой. Забавно, не правда ли?        Лиам продолжал просто наблюдать за гофмейстером, считая, что его слова всё равно не были нужны. Парень знал таких людей, знал, что никакие слова не изменят их взглядов.        Он дождался, когда Йозеф передал ему кипу бумаг и кивнул, услышав куда именно требовалось их отнести.        Оказавшись за дверью кабинета, Лиам бросил быстрый взгляд вниз и узнал, что в ближайший месяц ожидался визит какого-то важного офицера. В записях не упоминалось имени или званий, но бюджет запрашивался не маленький.        Обычно так и проходили все будни Лиама после назначения. Он постоянно тайком читал записи гофмейстера, следил за дворцом и постепенно вынашивал план действий.        За месяц службы до него дошло понимание неприятный правды того, что в одиночку он был бессилен перед властью альф. Даже знания другого мира никак не помогали бы ему без должной поддержки. А любой неверный шаг мог привести к непоправимым последствиям.        Поэтому, нужно было начать с малого.        Вполне очевидно, что побег никак бы не влиял на течку, после которой его жизнь ничем бы не отличалась от планов отца. Значит, ему как-то требовалось в корне изменить само общество и их отношение к омегам. И главный вопрос состоял в том как это лучше всего сделать.        На ум приходили самые безумные идеи, одна из которых, казалось, не лишена смысла.        Если в книгах, которые он так старательно крал из библиотеки родного имения и господина Йозефа, говорилась правда. То у него было довольно реальные шансы воплотить безумную идею в реальность.        Изменить взгляды альф и бет было чем-то из разряда невозможного. Они из покон веков привыкли верить, что омеги хуже их. И веру эту, заложенную в основе их мышления, разрушить бы не получилось. На это ушло бы не одно десятилетие, которых у Лиама в запасе не имелось.        Так он справедливо нацелился на тех, для кого изменения могли стать полезной мелочью.        План Лиама стоял в том, чтобы омеги получили начальное образование.        Задача, по сути, показалась бы глупой, но при должной аккуратности, она была единственной относительно реализуемой.        Всё из тех же книг он знал, что в Тамии иногда возникали разговоры о проблемах необразованности омег. Часть женщин среди альф и бет высказывали недовольство тем, что младшие супруги не имели возможность брать на себя больше обязанностей по дому. Неумение читать и писать приводило к неприятным ситуациям, когда омеги забывали переданное послание или, элементарно, список покупок.        В случае усталости, знатные дамы не могли дать омегам прочесть письма или заставить писать вместо себя. Подобные бытовые трудности описывались в книгах даже десятилетней давности.        Лиам видел, что, в принципе, образование для омег было делом времени и, судя по тенденции, произошло бы в ближайшие годы.        Общество было относительно готово к таким изменениям, в чем Лиам разглядел идеальную возможность для первого шага в своем глобальном плане.        Раз в неделю Йозеф отправлял его в город для передачи писем в почтовую резиденцию.        Благодаря таким поручения Лиам мог анонимно отправлять свои письма, делая вид, что просто следует приказам.        Он сочинял целые эссе от лиц дам со всей Империи, а затем адресовал их министрам и чиновникам.        Примитивность почтовой системы давала спокойно рассылать всё что угодно без боязни быть обнаруженным. Лиаму было достаточно положить конверты вместе с конвертами Йозефа. Никто не проверял их, услышав, что перед ними слуга гофмейстера.        Да и кто вообще мог подумать на глупого омегу, не знающего даже как пишется его имя.        Так Лиам познакомил многоуважаемых глав государства с тем, что так сильно раздражало его в родном мире, но оказалось полезным оружием в этом.        Он познакомил их…со спамом.        Первые недовольные разговоры о настойчивых жительницах Империи появились быстрее, чем ожидалось. Дворец наполнится спорам на тему образования и Лиам мысленно ликовал. Временами он слышал краем уха бурчание альф, но при этом женщины открыто высказывали солидарность с идеей обучить омег читать и писать.        Они считали, что на практике это было бы полезно не только им, но и их мужьям.        Одна из важнейших шестеренок глобального плана медленно, но верно, пришла к этапу действия, а Лиаму оставалось лишь незримо подталкивать её.        Но помимо рассылки писем парень не забывал про свои обязанности во дворце. С приходом новой темы для обсуждений, он стал абсолютно не интересен местной знати. И его это более чем устраивало.        Он находил некое умиротворение в рутине, состоящей из службы и присмотре за детьми, живущими с ним в одной комнате.        Лиам часто ловил себя на осознании ответственности за них и всякий раз, когда у кого-то из них наступала течка, внутри что-то бесповоротно ломалось.        Сложнее всего было от лезущих в голову сцен насилия, унижения и того, о чем Лиам вообще не хотел думать. Как человек, грезящей о справедливости, для него было дикостью принуждение ребенка к близости и тем более…к родам.        Сама суть данного явления была мерзкой и ужасной настолько, что Лиам еле сдерживал бушующую внутри ярость.        Он ненавидел каждого, кто был причастен к настолько отвратительным нормам жизни.        И смотря на то, как Равен уводил детей с собой, хотел, чтобы всё оказалось просто дурным сном. Наверное, если бы не сознание Лиама, давно привыкшее к реалиям мира, то Григорий не справился бы. Он бы сорвался и во весь голос заявил всё, что думал.        Но сейчас, чтобы получить этот голос, он был готов терпеть столько, сколько потребуется.        Благо что ждать, как он считал, предстояло не так уж и долго.        После весны, обычно, наступал сезон собраний, где рассматривались государственные инициативы и возможные поправки в законах. Но, к сожалению, у Лиама не было никакого доступа к связанной с этим информацией. Ему оставалось только наблюдать со стороны и надеется, что его старания не прошли даром.        С наступлением весны дворец наполнился сладковатым ароматом цветов и пряностей. Для его обитателей весна значило самый важный период любовных похождений. А общая комната для детей омег стремительно пустела.        Лиам ходил как на иголках, боясь худшего. Но его тело оставалось прежним и никаких изменений не происходило. Разве что сыпь на щеках и лбу стала ещё обильнее и заметнее.        Некоторые омеги громко смеялись, встречая его в коридорах, а альфы и беты брезгливо отворачивались. Лиам же смотрел на них взглядом, выражающим полное спокойствие, хотя ему и было слегка неприятно.        Он уже позабыл насколько болезненным может быть отличие от остальных. Подростковый возраст и раньше был для него не слишком радужным периодом, полным комплексов и принятием своего тела. А переживать его во второй раз оказалось также непросто.        Он намеренно избегал обитателей дворца и старался не выходить лишний раз за пределы комнаты. Даже купальню для омег Лиам посещал ранним утром, когда там почти никого не было.        С весной во дворце часто устраивали балы, куда Лиама не приглашали даже как слугу. Двор четко давал понять, что ни знатная фамилия, ни принадлежность к омегам, не делали его желанным гостем на торжестве.        Конечно было обидно, но Лиам успокаивал себя, уверяя, что так даже лучше. Ведь, будучи изгоем, он исключал риски возникновения лишних проблем.        Он сам себя, в шутку, называл отшельником императорского дворца.        Время от времени детей омег выводили в свет их будущие супруги, чтобы показать друзьям и родственникам. Их наряжали как кукол и расхваливали точно товар на рынке, от чего Лиаму становилось тошно.        В такие моменты он учтиво покидал комнату и искал угол поукромнее, чтобы отгородиться от внешнего мира. Особенно он предпочитал пробираться в малую библиотеку, куда мог заходить любой желающий. Всё равно наиболее редкие книги хранились отдельно.        Все были слишком заняты балами и весельем, и в библиотеке стояла тишина, которой так хотелось Лиаму.        Он, по привычке, взял первую попавшуюся книгу с полки и прошёл дальше, в самый неприметный угол за последним стеллажом. Это было его тайное убежище, где он мог свободно вздохнуть и насладиться чтением.        Взятая им книга рассказывала о подвигах и правлении прошлых правителей Тамии, и совсем немного затрагивала жизнь нынешнего.        Гелиф Вельский был прямым потомком основателя Империи, и славился среди подданных рьяным следованием традициям великих предков.        По оценке же Лиама, Гелиф являлся слишком амбициозным и только чудо помогало ему, без особых последствий, расширять границы Империи.        Соседи Тамии, как становилось ясно дальше, боялись нападать в ответ, считая, что лучше отдать немного земли, чем быть завоеванными полностью.        Ситуация была такова, что никто не сомневался в величии Тамии и рода Вельских.        Однако Лиам подсознательно чувствовал, что книги раскрывали ему не всю правду или, что ещё хуже, только самую малую часть реального положения дел.        Историю, как известно, пишут победители.        Внезапный скрип двери и веселого смеха испугал Лиама, отчего он вздрогнул и чуть не выронил книгу. Он не мог разобрать слова нежданных гостей, но голоса становились ближе и парень занервничал.        Ему точно не хотелось быть обнаруженным и, когда голоса показались ему знакомыми, он удивлённо округлил глаза.        – Здесь всегда так пусто, господин Фартен? - хохотнул молодой омега.        – Часто… - смазано ответил гофмейстер, уводя омегу за соседний от Лиама стеллаж.        Лиам видел сквозь щель над книгами как рыжеволосый парень опустился на колени перед гофмейстером.        В тишине библиотеки пошлые хлюпающие звуки звучали слишком инородно и Лиам поспешил отвернуться.        – Сегодня ты особенно хорош, Равен… - простонал Йозеф, положив тяжёлую ладонь на макушку любовника.        Иногда мужчина специально толкал свой член чуть глубже, от чего Равен еле сдерживал рвущийся наружу кашель. Но опыт давно научил его, что лучше просто расслабиться и давать партнёру желаемое.        Йозеф потянул его вверх и омега усмехнулся, расстегивая пуговицы на ширинке.        – Повернись. - хрипло проговорил гофмейстер и Равен выполнил его просьбу, чувствуя как грубые пальцы медленно входят в его влажное нутро.        Гофмейстер любил пожестче и не дожидаясь, когда Равен будет полностью готов, резко вошёл в него на всю длину. Вперемешку с болезненными стонами, по библиотеке начали разносится активные шлепки и редкое рычание гофмейстера.        Всё это время Лиам вёл себя как можно тише, зажмурив глаза и закрыв уши. Он не хотел быть свидетелем происходящего и молился, чтобы все побыстрее закончилось.        Но завалившаяся вбок книга на его коленях упала и громко ударилась о деревянный под.        Парень вздрогнул, осознавая, что звук был достаточно громкий, раз он услышал его даже закрыв уши.        Паника едким чувством нарастала в груди и тяжёлые шаги по другую сторону стеллажа вынудили Лиама на единственное, что пришло в голову.        Он резко встал и бросился прочь, сбивая с ног удивленного гофмейстера, под не менее шокированный взгляд полураздетого Равена.        Бежал Лиам без оглядки, то и дело сталкиваясь с прохожими. Он почти не разбирал дороги, пока за очередным поворотом таки не врезался в кого-то.        – Простите…простите… - пролепетал он и поспешил удалится быстрее, чем понял кто перед ним был.        Сквозь пелену слёз он едва разглядел кожаные чёрные сапоги и какой-то серебристый узор на белых манжетах.        И только добравшись до какой-то тесной пыльной комнаты, вдали от суеты дворца, он наконец смог нормально вздохнуть. А оглядевшись, понял, что забрел в один из чуланов, где слуги хранили инвентарь для ухода за садом.        Его всего заметно трясло, но с тишиной приходило понимание того, что именно его так испугало.        Страх перед собственным жалким будущем, где он также, как и Равен, будет охотно раздвигать ноги перед любым желающим.        На душе стало гадко и тоскливо, а слезы продолжали стекать по щекам сами по себе.        Обида за себя и других, вот что являлось не менее важной причиной для грусти.        Он не хотел верить, что омеги были рады своей роли, что его появление в новом мире было всего лишь адом наяву. И никакой он не спаситель, а обычный идиот, возомнивший себя героем.        И только голос разума вынуждал не опускать руки.        Омеги росли и жили, видя всю жестокость мира к ним и не нужно быть гением, чтобы понять к чему такое отношение вело.        Восстания и бунты всегда начинаются с малого…с несправедливости.        Ей достаточно просто быть замеченной, а затем ждать, когда хотя бы кто-то осмелится заявить о её существовании во весь голос.        И Лиам считал свои долгом сделать все, чтобы дать омегам этот голос.        Он упрямо стёр слезы и шмыгнул носом. Странный терпкий аромат гвоздики и апельсинов исходил от рукава его рубашки. Запах был довольно слабым и приятным, но что важнее, он успокаивал бушующие внутри эмоции.        Это был запах глинтвейна, так знакомый Лиаму из воспоминаний другого мира.        Парень просидел в чулане ещё около получаса и, полностью успокоившись, таки решил, что пора возвращаться.        Если Равен будет задавать много вопросов, то он намеревался строить из себя дурака и извиниться. Будто он случайно прервал его и гофмейстера.        Так было лучше для всех. Просто сделать вид, что ничего не произошло.        Когда Лиам закрыл за собой дверь, в узком коридоре, вблизи внутреннего сада, было пусто. Лиам поправил волосы, собранные в низкий хвост, и вздохнул перед тем как зашагать в сторону деревьев, окруженных стенами дворца.        Небольшие внутренние сады стояли недалеко от основного, который Лиам как-то видел, когда только прибыл на службу.        Густые низкие кустики, белые цветы и могучий дуб в самом центре. Зелень казалась довольно инородной в окружающей её роскоши.        Лиам застыл, заметив у дуба, сидящего на корточках, светленького мальчика. Подойдя ближе, он увидел, что мальчик рылся веткой в траве и что-то неразборчиво бурчал себе под нос.        – Тобиас? - тихо спросил его Лиам, привлекая к себе внимание юного омеги.        Всего пару месяцев назад Тобиасу пришлось покинуть общую комнату, чтобы вступить в брак с неким очень уважаемым альфой.        Мальчик спокойно поднял на Лиама серые глаза и улыбнулся. Однако улыбка показалась Лиаму слишком притворной.        – Привет. - ответил Тобиас и вернулся к своему занятию.        Он и раньше был неразговорчивым и тихим, поэтому Лиам не мог что либо утверждать. Он лишь знал, что течка Тобиаса началась очень невиданной для всех, ведь мальчику ещё не исполнилось даже одиннадцати.        Оставалось только надеяться на благоразумие его супруга и то, что тот альфа не затащил в свою кровать маленького ребёнка.        – Как твои дела, Тобиас? - Лиам опустился рядом и следил за реакцией мальчика.        Он специально обращался к нему по имени, чтобы Тобиас точно знал, что обращались именно к нему.        Мальчик выдержал паузу и неуверенно произнес:        – Вроде…неплохо. Я теперь могу есть больше сладостей, а леди Маргери дарит красивую одежду.        – Тебе нравится?        Тобиас пожал плечами.        – Не знаю…        Лиам итак еле успокоился, но его вновь начало одолевать скользкое чувство, вызывающее сухость во рту.        Тобиас отличался от других детей омег, и дело было вовсе не в молчаливости или слишком ранней течки.        Лиаму как-то приходилось своими глазами видеть у детей задержку в умственном развитии, поэтому судьба Тобиаса не была ему безразлична.        – Здесь тихо и…спокойно… - мальчик опустил ветку и не спеша встал. - Мне пора идти. Я неважно себя чувствую.        – У тебя что-то болит, Тобиас? - испуганно спросил Лиам и встал следом.        Но Тобиас смущенно отвёл взгляд и отрицательно покачал головой.        – Всё хорошо, Маргери говорит, что это пройдёт, когда я забеременею.        После этих слов Лиам сглотнул ком, подступивший к горлу.        – Я буду приходить сюда каждый вечер, Тобиас. Буду рад увидеть тебя, когда тебе станет лучше. - ещё никогда его голос не дрожал настолько сильно.        – Хорошо. Пока, Лиам.        Тобиас ещё раз улыбнулся напоследок и побежал к коридору, оставляя Лиама наедине с собой.        Парень постоял у дуба ещё немного и пообещал себе, что обязательно встретит Тобиаса снова, чтобы проверить как он.        И вернувшись в комнату, был рад не встретить Равена. А столкнувшись с ним по утру, на вопрос о библиотеке ответил коротко:        – Простите, но я ничего не видел.        На службе же у Йозефа он вёл себя тише прежнего, что гофмейстера, похоже, вполне устраивало.        Так будни шли своим чередом, а сезон альф и омег стремился к своему пику. Звуки музыки, смеха и болтовни доносились и до отдаленной комнаты омег, где каждую ночь они вырывали Лиам из желанных сновидений.        Из более чем двадцати кроватей пустыми стояли больше половины, а оставшиеся занимали омеги, среди которых, Лиам был единственным старше десяти.        Ему приходилось постоянно вставать и укладывать детей, когда шум снаружи будил их. Но каждый раз, когда Лиам возвращался в кровать, заснуть вновь уже не получалось.        Всего пару дней назад он узнал от слуг, что атмосфера во дворце оставляла желать лучшего.        Ближе к пику весеннего сезона у альф всё чаще наступал гон, контролировать который было куда сложнее течки омег. Альфы теряли голову от желания близости и довольно часто применяли силу, заставляя партнёра быть с ними.        Никто, кроме таких же альф, не мог отказать им, а омеги откровенно побаивались появляться в коридорах и залах в одиночку.        Лиам всё сильнее волновался за Тобиаса и мысли о худшем посещали его каждый день, с момента встречи мальчика во внутреннем саду.        Его настойчиво преследовало странное предчувствие, которое он не мог контролировать. Он посещал сад всякий раз, когда выпадала возможность.        И так, однажды, возвращаясь после выполнения поручения гофмейстера, Лиам привычно завернул в уже знакомый коридор. После заката, встречающиеся ему на пути люди не отличались особой трезвостью, и парень старательно игнорировал любые их попытки завязать беседу.        Он по прежнему надеялся встретиться с Тобиасом, ибо знал, что его семья жила сразу за внутренним садом. Так что их встреча была делом времени, ему только оставалось дождаться, когда течка Тобиаса наконец закончится.        Однако, судя по неоднозначным выражением лиц прохожих, интуиция начала подсказывать, что впереди Лиама ждало нечто страшное. И оказавшись напротив настежь открытой двери, из которой вышел угрюмый старенький лекарь, мир вокруг Лиама будто замедлился.        Следом за лекарем, двое его помощников несли на белоснежной простыне маленькое хилое тельце, успевшее посинеть.        На лице Тобиаса не было эмоций, он просто лежал лицом вверх с широко открытыми глазами. Следы крови в уголках губ особенно выделялись на, потерявший свои яркие оттенки, кожи.        На мгновение Лиам забыл как дышать, ведь тело юного омеги выглядело измученным, а засохшие струйки крови на бёдрах и багровые синяки на запястьях и шеи, оказались намного красноречивее любых заключений лекаря.        Лиам не плакал, да и кричать он не мог из-за кома в горле. Он ощущал как всё внутри в одночасье разбилось вдребезги.        Работая журналистом, он всегда больше всего боялся смотреть на трупы детей. И страх этот никуда не пропадал, сколько бы раз он их не видел. От вида мертвых беззащитных созданий, которые не успели, буквально, ничего в своей жизни, ему становилось больно настолько, что хотелось выть.        Поэтому у него появился тот дурной ритуал с выкуриванием сигарет после съёмок.        И сейчас, Лиам даже не мог поднять взгляд, хотя тело уже унесли.        Душевная тяжесть и боль не давали сдвинуться с места, но появление Равена заставило вздрогнуть.        – Тебе лучше уйти. - сказал омега. - Ты не должен был это видеть.        Лиам кивнул и, не разбирая дороги, побрел прочь, тупо уставившись вперёд. Дышать получалось плохо, а звуки вокруг казались приглушенными. Но поднимаясь по лестнице, одни слова он расслышал особенно чётко.        – Если бы знал, что он будет так вырываться, то никогда бы не купил. - громко хохотнул высокий темноволосый альфа в наспех одетой свободной рубашке и чёрных брюках.        Красные разводы на его рукавах были в точности такими же, как следы на той белой простыне, когда в нее впиталась кровь Тобиаса.        Альфа весело болтал с другими, пока в голове Лиама, стоящего от них всего в паре метров, рвались последние нити терпения.        Мужчина смеялся в голос, вспоминая как Тобиас испуганно визжал, понимая, что у его супруга начался гон. А отчётливое чувство страха в запахи феромонов мальчика сводило с ума, давая абсолютное чувство превосходство.        Он считал Тобиаса лишь неудачной покупкой, требующее замены, а не ребенком, чья жизнь оборвалась слишком рано.        Лиам и сам не знал после каких слов в голове больше не было никаких мыслей, а из эмоций осталась только ненависть.        Он молча прошёл мимо гогочущей толпы, но далеко не ушёл. Ведь его целью был не побег от неприятного разговора.        Императорский дворец Тамии был воплощением роскоши и золотые детали, встречавшиеся в интерьере, также присутствовали и на предметах декора.        Алые цветы переплетались с золотыми узорами, украшая стены и вазы. Одну из последних, как ни странно, и приметил Лиам.        Он медленно взял её в руки и, убедившись в достаточной тяжести, аккуратно схватил ладонью за горлышко.        В коридоре почти никого не было, да и кто бы остановил его, будучи уверенным в полной покорности омег.        Шаги Лиама были тихим, из-за чего выбранный им альфа даже не обернулся.        Ваза в руках Лиама приятно холодила кожу, а самая обычная сила инерции превратила его единственный точный удар в сильнейший выброс всех тех эмоций, которые, как казалось, исчезли.        Вместе с кровью, брызнувшей во все стороны, Лиам понимал, что навсегда лишился какой-то части себя.        В нём больше не было сострадания к альфам, точно также, как у альф не было сострадания к нему.