Наверное…у каждого из нас есть чёртов спусковой крючок, при нажатии которого, наше истинное Я, на мгновение, полностью исчезает. А когда приходит время вернуться, то всё вокруг кажется каким-то нереальным.
Логично подумать, что после такого всё должно вернуться в прежнее русло, но, к сожалению, такое случается редко. Куда чаще выходить так, что по возвращению мы обнаруживаем то, что обнаружить не хотели бы.
Но случай Лиама был не таким.
Когда он разбил вдребезги ту злосчастную вазу, то полностью осознавал, что и зачем делает. Это был акт неприятия, отторжения и даже, в какой-то степени, критики происходящего.
Оправдывать насилие, в принципе, идея не очень, и Лиам не отрицал, что поступил плохо. Однако каких-либо душевных терзаний за свои действия не испытывал.
Для него всё произошедшее у лестницы было будто сцена из фильмы, где он был всего лишь зрителем, который на секунду получил возможность управлять одним из актёров.
Так было легче, ибо признавать то, что внутри тебя что-то сломалось всегда очень непросто. Такое вообще не бывает просто в принципе.
Кажется, обычно именно это принято называть «переломным моментом».
И переломным он был не только для Лиама.
Стоящие рядом с окровавленным телом наблюдатели, по началу, вообще не понимали, что только что случилось. Их мозг не хотел принимать вполне очевидную истину, где омега, считающийся покорным и слабым по природе, поднял руку на сильного.
Внутренний диссонанс довольно быстро сменился шоком, а после и страхом. И когда внезапный громкий крик одного из свидетелей привлёк внимание других обитателей дворца. То привычный мир знати пошатнулся.
Лиам не сопротивлялся, когда стража наконец схватила его и больно завела руки за спину.
Он мысленно ликовал, чувствуя испуг в глазах каждого, кто осмелился смотреть на него. И, в особенности, ему нравилось то, насколько сильно изменились взгляды окружающих.
Ему было искренне интересно, что проносилось в головах альф, когда до них дошла суть всей трагедии. Когда, раз и навсегда, пошатнулась их уверенность в собственной безнаказанности и безопасности.
Лиам знал наверняка лишь то, что дворец не имел ни малейшего понятия как им поступить дальше. На каждом углу можно было услышать о сошедшем с ума омеге, напавшем на альфу.
А слухам, как известно, очень легко распространяется, что произошло и в этом случае, ведь тема оказалась уж слишком животрепещущей.
Даже в городе жители горячо обсуждали подробности несчастья, разнося истории о Лиама вплоть до ближайших деревень.
А Лиам же, тем временем, смиренно ожидал в отдаленной тюремной камере под дворцом. Впервые ему довелось быть там, где воздух пропитывал тяжёлый запах затхлости и сырости.
Лиаму тоже было интересно как сложится его судьба, но, в отличии от остальных, он имел несколько вариантов, худший из которых являлся…казнью.
Но было одно огромнейшее «но».
Он был ребёнком.
Этот статус носили все дети до первых проявлений репродуктивной готовности тела. Исключением были только мальчики беты, чей статус менялся строго после наступления четырнадцати лет. Это была одна единая категория, разделяемая только на деле, а не на бумаге.
Так и выходило, что за Лиама должны были отвечать старшие члены семьи или хозяин.
Ждать, сидя на холодном полу, пришлось недолго. Вечером третьего дня в камеру зашёл сражник. Руки Лиама наконец развязали, но тугая веревка уже успела больно исцарапать нежную кожу.
Они вышли и прошли в соседнюю дверь, и там, точно в духе старых детективов, стоял стол и два стула. Рядом из угла в угол вышагивал высокий статный мужчина, чьи черные зачесанные назад волосы тронула седина. А худое лицо выражало странную нервозность.
Его серые глаза метнулись в сторону гостя и губы сжались в тонкую линию.
Судя по черному кителю и серебристой вышивки на груди в виде ворона, мужчина являлся высокопоставленным военным. О точном звании Лиаму оставалось лишь догадываться.
Любой другой омега на его место испытывал бы страх перед таким человеком, но Лиама же слегка веселило происходящее.
Ради него, какого-то свихнувшегося пацана, дворец оторвал от важных дел, как минимум, старшего капитана.
— Присаживайтесь, господин Рудович. — произнес мужчина, на что Лиам хмыкнул и, показывая крайнюю степень спокойствия, опустился на ближайший к нему стул.
Он мысленно отметил, что голос альфы звучал как-то грубо, но очень внушительно. Похоже, все военные, с годами, учились говорить так, чтобы их приказы не поддавались сомнению, и голос был важной частью сего явления.
— Пожалуй, мне не нужно рассказать по какой причине мы сейчас здесь. Так что перейдём сразу к делу. — мужчина медленно сел на соседний стул и сложил руки в замок прямо на столе.
— Я того же мнения, господин…
— Яцук. — ответил альфа и Лиам ему улыбнулся.
Оказывается, человек перед ним был никем иным как адмирал Саэль Яцук собственной персоной.
Лиам молча отдал должное дворцу и, конечно же, себе. Его безумный, во всех возможных смыслах, поступок дошёл напрямую до Императора, не иначе.
Саэль заговорил первым, понимая, что Лиам вряд ли начнет вываливать всю правду сам. В его взгляде адмирал чувствовал то, что ему ни разу не приходилось замечать в глазах омег.
Лиам Рудович не боялся его от слова «совсем».
Светловолосый юноша был слишком спокоен, а отсутствие страха перед самим адмиралом, как считал Саэль, могло быть свидетельством его невменяемости.
Саэль не мог применять феромоны для запугивания, ведь Лиам всё ещё был ребёнком и не чувствовал их. Поэтому адмирал предстояло узнать всё посредством диалога, в чём ему должен был помочь немалый опыт допросов военнопленных.
— Хотите знать почему я это сделал, верно? — напрямую спросил Лиам, вводя своим вопросом в ступор.
Адмирал хмыкнул и холодно ответил:
— А вы догадливый.
— Неужели это так сложно понять, господин Яцук? — Лиам наигранно поднял бровь. — Неужели столь умный альфа, вроде вас, до сих пор не догадался?
Саэль нахмурился, будучи немало удивленным поведением омеги.
— По версии дворца, вы тронулись умом, после того как увидели труп своего друга. — чётко проговорил он. — Но, лично ясчитаю, что всё куда сложнее, господин Рудович.
Атмосфера в комнате, где из источников света были только два факела у двери, начала тяжелеть.
— Только вы? — уточнил Лиам и Саэль почувствовал себя слегка странно, будто это не он задавал здесь вопросы.
Но Лиам словно заметил эти и добавил:
— Я ударил того альфу не потому что сошёл с ума, господин Яцук. А потому что он убил и замучил мальчика, которому даже не было двенадцати. Нет здесь никакого подвоха или чьего-либо сумасшествия. И знаете, если у меня был бы шанс что-то изменить, то, поверьте, я бы сделал то же самое. — уверенно заявил он, глядя адмиралу в глаза. — Я не раскаиваюсь в том, что совершил.
Саэль сглотнул, осознав, что юный омега говорил чистейшую правду.
— И сейчас я хочу только одного, господин Яцук. — продолжил Лиам. — Чтобы меня судили по справедливости. Ведь именно этого ждут жители Империи и дворца.
Адмирал молчал, переваривая услышанное. Он ничего не ответил и, спустя пару минут тишины, просто встал и вышел за дверь, оставив Лиама одного.
Отныне…ему оставалось только ждать.
Как омега в статусе ребёнка, за него действительно отвечали старшие. Но именно это могло сыграть ключевую роль в решении дворца и Императора.
А здесь ещё и фамилия столь уважаемого рода, от чего ситуация накалялась в разы.
Но… Лиам рисковал всем не ради мести отцу или тому альфе, он мыслил масштабнее и надеялся, что не прагодал с выбором.
Поставив на кон абсолютно всё, включая собственную жизнь, в итоге он имел лишь призрачные шансы на победу в неравной борьбе. Но если повезёт, то победа могла принести намного больше, чем ему предстояло потерять.
Не просто так он углубленно изучал закон и искал в нём лазейки, а при адмирале намекнул о желании справедливости. Ибо как раз закон ставил палки в колёса неоспоримой власти альф.
«- Закон и сплетни.» — подумал про себя Лиам.
В судебной системе Тамии дети вообще отсутствовали как самостоятельная единица, способная получать наказания и отвечать за свои нарушения.
Проблема заключалась в отсутствии точных прописанных мер, что также касалось омег. Омеги упоминались в законе, но только как возможные свидетели.
Лиаму в какой-то момент вообще начало казаться, что Империя намеренно игнорировала существование омег и их права. И только добравшись до раздела с нормами гражданства, или его некого подобия, узнал, что права и ответственность были напрямую связаны.
Омеги и дети были объединены отсутствием прав.
Проще говоря, без гражданства, ни дети, ни омеги, не имели права отвечать за себя перед законом. И чтобы эти права получить, существовала единая для всей Империи практика проверки.
Но пройти эту проверку могли все, корме омег.
Случай Лиама был не просто переломным в его жизни, он был переломным для всей Империи. Так как был первым случаем нападения омеги на альфу за всю историю.
В новом мире вообще было много всего, что никогда в нём не происходило, как, например, гражданские войны или глобальные реформы. Мировая история двигалась очень медленно и почти без конфликтов.
С одной стороны это было даже хорошо, но с другой…в таком мире всё до сих пор жили по традициям предков.
И Лиам просто решил стать причиной их нарушить.
У жителей Империи было понимание справедливости и, узнав о содеянном во дворце, люди будут требовать её для пострадавшего.
Они будут требовать от дворца, чтобы Лиам ответил за свой поступок лично. Но Лиам был ребёнком и значит, что отвечать за него будет кто-то другой.
Юный омега был как кость в горле, заставляя Империю жертвовать доверием народа и знати. Либо же, они могли поступить иначе, и это самое «иначе» было заветной целью Лиама.
Но какого же было его удивления, когда после нескольких дней ожидания, дверь его камеры снова открылась. Но зашёл внутрь вовсе не адмирал, которого Лиам очень ждал.
Напротив стоял Равен, явно чем-то обеспокоенный и запуганный. Его слегка потряхивало и Лиам впервые напрягся, не понимая, что здесь мог забыть рыжий омега.
— Как…как поживаешь, Лиам? — Равен выдавил из себя подобие улыбки. — Мне сказали, что ты ударил Его Высочества из-за Тобиаса. Это правда?
Его Высочество?
Эти слова раскрывали причину появления адмирала при первом допросе, а не Равена. Как смотрящий за омегами, ему наверняка сделали серьезный выговор или чего хуже.
— Если бы это не было правдой, то нас бы здесь не было, господин Равен. Но зачем вы пришли, если не секрет?
Равен поджал губы, не осмеливаясь посмотреть Лиаму в глаза.
— Они хотят, чтобы вы принесли извинения. Официально.
— Ох…вот оно как…
Что-то здесь было не так, ведь дворцу извинения Лиама совсем не были нужны.
Все было куда проще, судя по тому, как Равен боязно отводил взгляд и молчал.
Иногда, чтобы узнать о чём думает человек достаточно всего лишь послушать как он молчит. Ведь, порой, молчание способно рассказать больше любых слов.
— Не они, а ты. — бросил Лиам. — Извинения нужны тебе, а не им.
— Ты должен понять… — залепетал Равен.
— Хватит! — прервал его юноша. — Даже не хочу знать, что ты делал, чтобы попасть сюда, Равен. Но можешь быть уверен, что унижался ты зря.
— Лиам, послушай…твой поступок…он… — всхлипывал рыжий. — …он…ужасен…он неправильный…
— Неправильный…а с Тобиасом они, значит, поступили правильно? Считаешь, что они поступают правильно с теми детьми, Равен?! — протянул Лиам и ухмыльнулся. — Знаешь, Равен, можешь считать меня идиотом и безумцем, но в их глазах я не видел особого желания вступать в брак. Многим из них даже нет двенадцати, а их уже готовят к тому как казаться для альф привлекательнее. — голос Лиама, на удивление Равена, совсем не дрожал и звучал очень уверенно. — Им двенадцать, черт возьми! Это явно не тот возраст, когда их должно заботить нечто подобное. Мы для альф не более, чем красивые куски мяса, и сейчас вопрос не в правильности моих поступков.
Равен нервно кусал нижнюю губу, чувствуя как к уголкам глаз поступают непрошеные слезы.
— Просто посмотри на себя и реши, заслужили ли они стать таким же ничтожеством.
Равен в слезах сорвался с места, а когда дверь за ним протяжно скрипнула, Лиам закрыл глаза и вздохнул.
В голове по прежнему было легко и когда затылок коснулся ледяной стены, то разум погрузился в беспокойный и долгий сон.
Больше его никто не трогал и не навещал, а вкус черствого хлеба и холод воды стали роднее постоянного одиночества.
Его спасали только мысли и воспоминания о жизни за пределами тесной камеры. А дневной свет в крошечном окне, в самой верхней части дальней стены, помогал знать насколько много времени требовалось дворцу для принятия сложных решений.
Большую часть суток Лиам спал или просто смотрел в потолок, напеваю давно выученные слова песни из прошлой жизни.
То была песня, которую он выучил, работая в одной горячей точке, где солдаты часто пели ее для поднятия духа или, чтобы успокоиться.
Una mattina mi son svegliato
O bella ciao, bella ciao, bella ciao ciao ciao
Una mattina mi son svegliato
E ho trovato l'invasor.
(Сегодня утром я проснулся
О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!
Сегодня утром я проснулся
И увидал в окно врага!)
За весёлым мотивом и простыми словами скрывался немалый смысл. Все же не зря песня считалось для многих гимном свободы и борьбы за неё.
E questo il fiore del partigiano
O bella ciao, bella ciao bella ciao, ciao, ciao
E questo il fiore del partigiano
Morto per la libertà
(То будет память о партизане
О, прощай красотка, прощай красотка, прощай!
То будет память о партизане
Что за свободу храбро пал!)
Яцук явился только спустя почти две недели, держа в руках тонкую папку с бумагами. Но уже по его взгляду Лиам сумел прочесть смятение и некую долю злости.
— Как самочувствие, господин Лиам? — холодно поприветствовал Саэль.
— Могло быть и лучше. — честно ответил Лиам, глядя на дневной свет в маленьком окошке.
— Выглядите ещё хуже. — заметил адмирал, отметив болезненную бледностью собеседника еле державшего глаза открытыми. — Я прикажу, чтобы вас лучше кормили.
— Как мило с вашей стороны. — сухо отозвался Лиам и наконец посмотрел на гостя. — Почему «Лиам», а не «Рудович»? Отказался, да?
Яцук тихонько кивнул, подтверждая догадку.
— И что теперь? Кто будет отвечать, если у меня больше нет хозяина? — усмехнулся Лиам.
Яцук тяжело вздохнул и открыл папку, чтобы после, холодно произнести:
— Согласно указу Его Величества, вы обязаны получить начальное образование, господин Лиам. Империя намерена судить вас по закону и должной строгости.
Лиам тихо засмеялся, чем нехило удивил стоящего рядом мужчину.
— Лиам?
Но Лиам не отреагировал, и начал смеяться ещё громче. Саэль обеспокоенно сузил глаза, ведь со стороны казалось, что юноша всё-таки тронулся умом.
— Простите… — сквозь смех выдавил Лиам. — Просто…это так…так тупо…
Великие альфы сделали в точности то, что он хотел. Они собственными руками загнали себя в угол, а после дали Лиаму оружие, способное действовать надежнее любого физического.
— Если это сделал я, — продолжая смеяться, говорил он. — то это сделают и другие. Я первый, господин Яцук, но точно не последний.
— Лучше волнуйтесь за себя. — адмирал был явно не в настроении.
— Как скажите. — Лиам мило улыбнулся и посмотрел адмиралу прямо в глаза. — Я готов ответить за свой поступок. Так когда начинать?
***
Поведения Лиама бесило не только Яцука. Каждый его доклад о процессе обучения омеги выводил из себя каждого, кто знал о внутренних делах дворца.
Слова о возможности повторения нападения напрягали адмирала, ведь как бы он того не хотел, а Лиам был прав.
Решение о принудительной смене его статуса и без того дался всем не просто, а теперь добавлял немало причин для головной боли.
Ради поддержки знати они были готовы заставить Маркеля отказаться от родства с сыном, но им повезло, что Рудович старший оказался крайне сговорчив.
А после им оставалось разобраться лишь с остальными жителями Империи.
Недовольство народа могли пошатнуть авторитет нынешнего правителя, что точно дало бы соседям повод сомневаться в величии Вельских. А этого допустить было нельзя.
Никто, кроме высокопоставленных военных и Императора, не знал, что положение у границ оставляла желать лучшего. А случай Лиама нужно было решить так, чтобы не спровоцировать появление новых проблем.
Лиам был ребёнком омегой, но в его возрасте, если бы он был бетой, он бы уже получил права.
Империя просто хотела убить двух зайцев одним выстрелом.
Реформа об образовании остро стояла перед альфам в грядущем сезоне собраний. Так что Империя использовала Лиама в своих целях, показывая, что намерена прислушаться к недовольству и народа, и знатных дам, написывющих чиновникам.
Обучение Лиама проходило относительно гладко, за исключением его едких высказываний в адрес альф в процессе.
Саэлю пришлось признать, что омега не был безнадежен. А слова гофмейстера о его смышленость больше не были пустым звуком.
На чтение и письмо у него ушло меньше времени, чем у самого Саэля, когда тот был ребёнком. А основные законы и нормы Лиам осилил ещё быстрее.
Иногда адмиралу чудилось, что омега только делал вид, что внимательно изучает данный ему материал. А на самом деле, мысленно насмехался над каждым, кто посещал его тесную холодную камеру.
Адмирал раз за разом, смотря ему в глаза, убеждался, что Лиам был сложнее, чем просто слабый омега.
В нём Саэль чувствовал столько силы и упорства, сколько никогда не замечал ни в одном альфе и бете.
Но день суда приближался, а это значит, что адмирал видел нечто подобное в первый и, возможно, последний раз в своей жизни.
При проверке Лиаму требовалось письменно дать развернутые ответы на длиннейший список вопросов. Вопросы были разными и включали в себя темы закона, что не удивительно, истории, этикета и языка. По результатом проверки он получал право отвечать за себя и быть справедливо осужденным.
У Лиама более не было фамилии и семьи, но у него был статус полноценного члена общества и Империи. Он являлся полноправнвм гражданином.
Он выходил из камеры с высокого поднятой головой и уверенностью, что реформа об образовании, отныне, станет для Тамии вынужденной мерой.
А шагая по коридорам дворца в окружении стражи, он всеми фибрами души был убеждён в правильности своего безумного поступка.
Лиам медленно дышал, чтобы успокоиться, пока слышал вердикт судей в тронном зале. Кроме них, в зале также присутствовали главные военные чины и часть министров.
Император же, дождавшись, когда громкий голос судьи затихнет, торжественно поставил печать и подпись, подтверждающие подлинность документа. Решение вступило в силу в ту же секунду, когда перо в руках крепкого мужчины вывело последнюю заветную линию.
Внешне Гелиф казался слегка задумчивым, а серозелегые глаза внимательно вглядывались в неряшливое лицо подсудимого.
Сам же подсудимый отвечал ему тем же, разглядывая мелкие морщинки, забавные рыжеватые усы и аккуратно уложенные кудри.
Император выглядел моложе своих лет, но красный китель с золотыми вставками на рукавах и воротнике-стойке добавляли ему статности.
Он даже не дрогнул, когда судья проговорил самую важную часть приговора. И, как понял Лиам, вердикт был вынесен задолго до самого суда и начала его обучения.
Всё альфы и беты в тронном зале заранее знали, что Лиаму не суждено выйти из дворца свободным. Они бы не позволили получить права омеге без уверенности в его смерти.
Они просто схитрили, чтобы выйти из воды сухими.
Его казнь, условно, не являлась таковой. Это было всего лишь публичное наказание. За исключением того, что обычно оно заканчивалось летальным исходом. Наказание выдерживал не каждый взрослый бета, а для омеги являлось неизбежной смертью.
Отныне Лиам являлся живым мертвецом, но, почему-то, это его совсем не пугало. Он знал, что смерть не была концом, что после его ждало безграничное спокойствие и умиротворение.
Его «казнь» была для дворца обычным представлением ради укрепления власти.
— Меня даже не покормят? — весело уточнил между делом Лиам, идя в ряд с адмиралом.
— Так будет лучше. — коротко ответил Саэль.
— Поверю наслово.
Голос его едва дрогнул, но Яцук не предал этому значения, считая, что волнение было вполне ожидаемым. Он вёл юношу на верную смерть и просто надеялся, что всё закончится быстро. Но почему-то адмирал до сих искренне не понимал, что же ещё было мотивом в поступке Лиама.
Что-то в поведении омеги заставляло адмирала думать о причинах трагедии чаще и глубже.
Его Высочество получил серьёзную травму и чудом остался жив, а Лиаму предстояло раз и навсегда попрощаться с жизнью.
Была ли в этом справедливость, о которой заявляла Империи и диктовал закон?
Яцук уже и сам не был в этом уверен, ведь Лиам, как оказалось, принёс Империи больше пользы, чем альфа, знаменитый, разве что, обилием любовников.
В голову адмирала неосознанно закрылась мысль, согласно которой, омеги, возможно, имели потенциал вполне сравнимый с альфами. Но из-за обычного пренебрежения они оставались загнаны в рамки традиций.
А Лиам был тому прямым подтверждением.
Они добрались до главной площади столицы меньше чем за десять минут. Шум толпы впереди вынуждает адмирал осмелился озвучить так беспокоивший его вопрос, пока ещё был шанс.
— Почему вы сделали это на самом деле, господин Лиам? — Саэль вышел из кареты и помог Лиаму выйти следом. — Вы всё равно умрёте, так почему мы бы не рассказать правду.
Они шли к подготовленной заранее сцене так, будто шли не на казнь, а просто гуляли, скрашивая время пустыми беседами.
Лиам остановился перед лестницей и повернулся к Саэлю.
— Почему же вы так и не догадались? Это ведь как очевидно. — весело заявил он и адмирал непонимающе поднял бровь.
— Но я правда не понимаю. — нехотя признался он и его сердце пропустило удар от звука смеха обреченного омеги.
— Знаете, господин Яцук, раз уж это наша последняя встреча, то, думаю, я могу дать вам один очень важный совет. — Лиам приблизился к нему почти вплотную и встал на цыпочки, чтобы прошептать на ухо. — Не недооценивайте силу информации.
Совет адмиралу показался бредом, но поведение Лиама и лучезарная улыбка заставили обдумывать его слова раз за разом.
Юный омега поднялся на сцену и не выглядел как человек, чья смерть становилась ближе с каждой секундой. Его спокойствие было для толпы красным флагом и, в мгновенье, на площади поднялся оглушительный гогот.
Все собравшиеся предвкушали грядущее зрелище, и ликовали при виде грязного и уставшего осужденного.
Лиам выглядел для них как маленький хилый уродец, ошибочно являющийся омегой.
Толпа кричала всё громче и Лиам, наконец, полностью смирился. В этот раз конец не был таким же внезапным, но…наверное более значимым. Ведь после себя Лиам оставлял неизгладимый след в истории столь ужасного и жестокого мира.
Его грубо опустили на колени и дёрнули за затылок, чтобы резко состричь волосы прядь за прядью. Он не плакал и не вырывался, как-то обычно бывало с другими. Он лишь тихо шипел, когда его мучители не рассчитали силу и дергали за волосы слишком сильно.
Когда же от длинный светлых локонов остались только уродливые косые обрезки, а в некоторых местах выступила кровь, его силой подняли обратно на ноги.
Лиам смотрел на толпу и, порой, ловил взгляды, полные сочувствия и сожаления. Но, что странно, они принадлежали как омегам, так и бетам.
Но с чего бы им жалеть его Лиам не совсем понимал. Да, он был приговорён к жесточайшему наказанию, но почему кто-то считал это жестоким?
К сожалению, ему не дали углубиться в собственные размышления и холод кандалов на запястьях стал тому причиной.
Ледяной металл словно обжигал и после, когда обе его руки оказались закованы, толстую цепь между ними подцепили массивным крючком.
Металлический скрежет заставил толпу затихнуть, а Лиама удивлённо следить за тем, как крюк медленно тянул его вверх. В конце концов, когда звук прекратился, он висел спиной к ожидающим зрителям точно туша животного в мясной лавке.
Парень закрыл глаза и тяжело дышал в ожидании первого удара.
Ждать пришлось недолго.
Сильнейшая боль от соприкосновения кнута с телом отдала противным звоном в ушах и острым чувством тошноты. Он едва сдержал рвущийся из горла крик, но следующий удар оказался ещё больнее.
А дальше были ещё удары и ещё.
И всё, что он мог, это молиться, чтобы разум поскорее погрузился во тьму, унося за собой воистину адскую боль.
Лиам не слышал, что происходило вокруг и не считал количество ударов. Да и был ли в этом смысл, ведь даже бетв, как правило, не выдерживали больше двухсот. А он был приговорён к трём сотням.
Через полуоткрытые веки он следил за тем, как брызги собственной крови окрашивали деревянный пол. И с появлением мелких кусочков свежей плоти и кожи, он почувствовал, что осталось совсем чуть-чуть.
Удары приходились как на спину, так и на ноги, но какая-либо чувствительность почти исчезла, так что Лиам не имел ни малейшего понятия о тяжести полученных травм.
Грань между реальностью и бредом, в конце концов, стёрлась, и картина перед глазами сменилась сценами прошлого. Это значило, что его мучения подошли к концу и совсем скоро, ему предстояло быть поглощенным в ту густую тьму, дарующую вселенское спокойствие.
Он в последний раз чувствовал тепло и уют родного дома, встречался взглядами с ушедшими родными и окончательно смирился с неизбежным.
Пусть он и был просто мучеником, пожертвовавшим самым ценным ради других, было совсем неясно зачем ему дали второй шанс?
Неужели только для того, чтобы так быстро умереть. Но ради чего?
Ради вклада в процесс глобального развития мира, застрявшего в собственном безумстве и традициях?
И поступил ли он правильно, манипулируя и принуждая к изменениям, которые позже, обязательно отзовутся еще большими переменами.
Насилие порождает насилие.
Так что не мудрено, что омеги, получив подтверждение возможности нанести удар в ответ, рано или поздно, сделают то же самое.
Во всяком случае, именно этого тайно хотелось больше всего.
Да, это было поощрение насилия…ради шанса обрести свободу.
***
Адмирал внимательно следил за тем, как окровавленное тело подростка, изувеченное кнутом, с грохотов упало на пол.
Толпа начинала редеть и Саэль отдал приказ унести труп со сцены.
Но стража остановилась у самой лестницы, ведь им помешало появление Его Высочества принца Дарена.
Молодой альфа почти оправился после травмы и выглядел вполне здоровым, чего нельзя было сказать о напавшем на него омеге.
Принц вышел вперёд и поднялся на сцену к адмиралу, чтобы брезгливо поморщиться от вида крови и ошметков плоти, один из которых придавил подошвой сапога.
— Какая мерзость. — бросил принц и посмотрел на Саэля, ожидая согласия со своим заявлением. — Вы так не думаете?
Адмирал молчал, от чего Дарен протяжно хмыкнул.
— Такое жалкое создание… — принц толкнул носом сапога Лиаму в бедро и добавил. — Обычная грязная шавка, возомнившая себя хрена знает кем.
— Из-за него, ваш отец подписал указ о обязательном образовании для омег, Ваша Высочество. — неожиданно заметил адмирал. — Пока что он сделал для Империи больше вашего.
— О, вы опять за своё, господин Яцук. — прошипел Дарен и зло зыркнул на адмирала. — Знайте своё место, отец лучше вас знает, что нужно Империи и этот отброс, — он с силой пнул Лиама в грудь, — отличный для вас пример.
Саэль закатил глаза и хотел было уйти, но заметил как принц принялся расстреливать ширинку.
— Что вы делаете, Ваше Высочество? — возмутился мужчина и услышал в ответ лишь смех.
— Поступаю с телом отброса должным образом, адмирал.
Саэль не хотел этого видеть, но струя мочи брызнула раньше, чем он успел отвернуться.
Вот что адмирал считал настоящей мерзостью, но не осмелился сказать этого вслух. Он дождался, когда принц закончит и спустится к страже. А после, приказал своим людям помочь ученикам лекаря с телом.
Они собирались использовать труп Лиама для изучения, поэтому дворец спокойно выдал им разрешение на вскрытие и последующие захоронение.
Пока тело омеги несли в закрытое крыло дворца, простыни насквозь пропитались кровью, а адмирал не отходил от него ни на шаг.
Что-то подсознательно заставляло его находится рядом и даже присутствовать на осмотре тела старшим лекарем.
Старик долго суетился вокруг стола, то и дело поглядывая и трогая ужасные глубокие раны. Его серые глаза временами удивлённо округлялись, пока в один момент, он не посмотрел на адмирала, заявив с полной уверенностью в голосе:
— Не знаю каким богам молился этот молодой человек, но, похоже, его молитвы были услышаны. — а затем добавил, заметив во взгляде адмирала абсолютное непонимание. — Вне всяких сомнений, этот мальчик жив, господин Яцук.
— Вы верно шутите, господин Марев. — бросил Саэль, подойдя ближе к лежащему на животе омеге.
— Я проверил несколько раз, адмирал. Дыхание слабое, да и сердцебиение почти не слышно, но они есть. — продолжил старик. — Хотя, осталось мальчишке, буквально, ничего. Подождём до вечера, а там уже и вскрывать можно будет.
Адмирал нервно поджал губы, взвешивая возможные варианты.
— Как-то я слышал, что жизнь человека подобно искре, господин Марев. — загадочно начал он. — Что даже из искры возможно разжечь пламя.
— Я не совсем понимаю к чему вы ведёте, адмирал. — старик нахмурился. — Он омега и я не буду тратить время, зная, что он в лбом случае умрёт. Это просто пустая трата времени.
— Он не просто омега, — тихо заметил Саэль и посмотрел на лекаря, — он гражданин Тамии.
