Однострочники

      ДжинДок, сказка на ночь              — Пап, а расскажи сказку, — просит маленький Сухо, вцепившись в его одежду — и Джинву послушно остается. Поглаживает ребенка по голове, рассказывая сказку. Их любимую.       О том, что жизнь для кого-то может быть просто историей. О том, что эту историю можно прочесть — не человеку, звезде, столь далекой, сколь и прекрасной...       Джинву рассказывает. Тихо и спокойно, убаюкивающе.       Пурпурные глаза смотрят вверх, вникуда, горят адовым пламенем.       Так будет лучше, да, хен? Лучше — оттолкнуть и позволить Истории идти своим чередом? Лучше — позволить стереть изменения, будто их и не было? Правда, хен?       Перебороть наваждение и накатанные рельсы Истории — сложно, чертовски сложно. Долго. Бесполезно искать следы, бесполезно вновь уходить в чужие миры — любые следы давно истерлись.       Он все равно ищет.       Сун Джинву машинально потирает грудь — там, где на нее тогда легли пальцы хена.       Так будет лучше, да?       Он встает — тихо, стараясь не разбудить уснувшего сына.       — Пап, — слышится тихий сонный голос, — а я когда-нибудь найду своего Читателя?       Джинву лишь поглаживает его по голове.       — Обязательно, малыш.       И сжимает крепче зубы, давя в горле обреченное «А я?».                     Ноблесс, Приговор, «недостойно»              Он опоздал. На какие-то минуты — но этого хватило, чтобы за спиной отступника встала черная тень. Хватило, чтобы погибли люди.       — И ты думаешь, что сможешь победить меня? Тварь за моей спиной…       Он никогда не слушал отступников. Не хотел. Нет смысла слушать.       — Я не позволял тебе говорить, — говорит Рейзел.       И тьма за чужой спиной не делает ни одной попытки защитить призвавшего его.       Существо больше всего напоминало черный скелет в черном же балахоне — ни человечий, ни звериный. Большой скелет — отступник едва доходил ему до грудины. Горло существа обвивал ошейник, а руки — кандалы. Словно этого было мало — цепи-ремни заматывали пасть.       Цепи, что вели к призвавшему его.       Вот только отсутствие голоса не помешало дать приказ атаковать — и существо делало это словно нехотя. Словно мешкая, заторможено — даже когти его давили на созданный щит в полсилы. Словно и не вестник Конца Света — так, низший дух.       Убить своего заклинателя он позволил тоже.       Рейзел замирает, чувствуя, как цепи силы замыкает на него. Все верно — эти духи никогда не отличались преданностью.       Всего лишь оружие.       Существо замирает, склоняя голову-череп на бок.       «И что ты теперь будеш-шь делать… Х-хоз-сяин?» — мерзко скрипит-шелестит у него в голове на разные голоса.       — Ты ведь не хотел нападать на меня? — спрашивает Рейзел.       «Глупец… Ему просто не хватило с-силы…»       Но Рейзел лишь качает головой, подходя ближе.       — Ты не хотел.       Пальцы ложатся на ошейник — от полосы кожи веет холодом.       — А я — не хочу себе раба. Это — недостойно.       Сломать цепи — сложно. Сложнее, чем победить предателя. Он справляется, хоть по щеке и начинает струиться теплая кровь.       Цепи бьются, рвутся на множество мельчайших частиц, испаряясь. И даже связь ломается.       — Уходи.       «Ты…»       На этот раз голос существа — ошарашенный. Рейзел еще ни разу не слышал такого голоса.       — Ты же мог просто нас изгнать…       Чудовище теряет свою форму, расплывается тьмою, открываются алые глаза — просто глаза из ниоткуда, без лица. Чудовище больше не собрано в одну форму, переливается тьма и тени. Не красиво, нет, но довольно гармонично.       Рейзел хмурится. Мог, конечно. Но ему не нравилось видеть другое разумное существо в цепях и ошейнике.       — Ты же тратишь на это свою жизнь, мы видим. И на эту глупос-сть… ты потратил больше, чем на свой глупый долг!       О. Да, в текстах что-то говорилось о том, что эти существа способны читать то ли мысли, то ли сам мир. Неудивительно, что оно знает.       — Ты свободен. Я не хочу с тобой сражаться. Уходи, — говорит Рейзел самую длинную свою речь за последнее время.       И уходит сам.       — Недолго же ты такими темпами протянеш-шь, — череп-морда вновь появляется перед ним — уже в облаке тьмы, уменьшившись в размере.       — …       Рейзел не обращает на него внимания. Ему много что говорили.       — Да стой же ты! Мы же разрушим ваш мир — просто еще не пришло время… И ты все равно нас отпускаешь?       — …       — Глупец!       — …       Существо смотрело на спину уходящего. Нет, его бывало изгоняли, но чтобы разбить перед этим кандалы? Предоставить свободу?       Разумеется, в своем измерении Губители Миров не были связанны, но вот в иных мир обязывал принять их кандалы и связь-привязву к заклинателю. До поры до времени, когда мир и вправду будет допустимо разрушить.       Его еще ни разу просто не отпускали. Отдавая за этот жест плату жизнью.       Он что, безумец?       Существо замерло. Оно… не хотело, чтобы этот человек так попусту растрачивал свою жизнь. Оно замерло, а потом переместилось. Руки-кости обняли уходящего человека за плечи.       — Скажи хотя бы свое имя. И что, вообще никаких желаний разве нет? Мы могли бы дать тебе многое… пока этот мир доживает отведенный ему срок.                     Вэй Ин-дух, Лань Чжань, опционально Цзян Чэн, Хуайсан и Лани — «Я женат!»       Да, это Вэй Ин/Цзюнь У.              — И чего ты добился? — насмешливо спрашивает Цзян Чен.       — Многого, — не менее насмешливо фыркает Вэй Ин, — и вообще, я женат. В отличие от тебя.       — О, и кто же эта без сомнения достойная девушка? — шипит заклинатель.       «Небесный Император» — чуть не ляпает Вэй Ин.       Он с факта своей свадьбы все еще немного в шоке.       — Она чудесная, господин Цзян, — включается в их беседу Риэльх.       «И Небесный Император», — мысленно добавляет Вэй Ин.       — Да, прекрасная… девушка, — буквально мурлычет Ард`Лаир, — сильная, смелая…       «И Небесный Император» — в очередной раз подумал Вэй Ин.       — Что, и темного заклинателя мужем назвать не побоялась?       — Ну, ее тоже называли демоном, было время… Впрочем, праведной… заклинательницей, чистой и благородной ее считали тоже.       «И Небесным Императором»       И чего это на него так смотрит Лань Чжань, чего у них в Гусу на Небесном Императоре жениться тоже запрещено?       Ну… чисто технически, в этом Вэй Ин не виноват!       — И что, у нас будет шанс ее лицезреть? — скептически продолжает расспросы Цзян Чен.       Вэй Усянь неловко чешет затылок, улыбаясь. Молчал бы ты…                     Дух, ВИ, Риэльх, Цзюнь У.       «Они (заклинатели) плохо себя вели, и поэтому к ним пришел Безликий Бай.»              От знакомой волны энергии Вэй Ин едва не подпрыгивает. Удержаться выходит с трудом.       — Привет, — несколько нервно говорит он, улыбаясь.       Прибывший — в слишком роскошных одеждах для простого путника. Такие божеству скорее впору — впрочем, и видно, что заклинатель не из слабых.       В руках у него белоснежная маска — одна сторона ее плачет, другая улыбается.       — И тебе здравствуй, Вэй Усянь. Кого ты хочешь видеть — меня или? — он покачивает маской, а собравшихся заклинателей продирает морозом.       На плечи ложиться прохладная рука.       — Не спеши. Ты же знаешь, насколько наше сокровище непроходимо… доброе?       Риэльх говорит это напевно, чуть прикрыв глаза.       — Это — его прошлый мир. Мир, в котором его убили. Мир, из которого я его украл.       — О, — новоприбывший нехорошо усмехается, — понял. Господа заклинатели плохо себя вели, и поэтому к ним пришел Безликий Бай, — с этими словами он надевает маску.       Ци сменяется мгновенно, ци и драгоценная броня — на летящие белые ткани.       Белое Бедствие стоит перед ними.       Вэй Ин тяжело вздыхает.       — Что ж вы все такие злые-то…       — Это еще кто? — тихо выдыхает Цзян Чен, придавленный демонической ци.       «Жена моя», — едва не ляпает Вэй Усянь.                     КхаэАлан — ветер              — Ты же говорил, что не можешь творить заклинания, — говорит Алан, присматриваясь к кружащемуся, — не настолько тонкие.       Вихрь и вправду был филигранным — небольшим, четко подхватившим кучку опавших разноцветных листьев и закружившим их в причудливом танце.       — Не могу, — согласился Кхаэ, — но могу попросить тех, кто может. Жизнь не ограничивается лишь тем, что ты видишь. Конкретно тут поработали духи.       Алан на мгновение заколебался. С одной стороны, Кхаэ никогда не врал — и вполне себе мог знать об окружающем мире куда больше него — а с другой… духи? Это даже не сюжет из детских сказок.       — Все зависит от точки зрения, — фыркает Кхаэ, — исключительно от точки зрения. Видишь ты или нет. Сможешь ли ты выйти на контакт или нет. В демонов же ты веришь?       Тут уже фыркнул сам Алан. Верил он, как же. Он ими питался. Сложно не верить в существование своей еды.       — То, что ты их не видишь, еще не значит, что их нет. То, что обычно зовут реальностью — многомерно. И есть множество, ммм… слоев или пространств, которые существуют, но которые ты не видишь или не можешь выйти на контакт. Иногда они накладываются, слишком сближаясь, прорывая ткань реальности — те самые печально известные Прорывы… из них ведь не твари лезут — просто существа, чуждые этому миру. И для них он тоже не добрая сказка. Но есть и менее чужеродные слои. Близкие, свои, те, кто не вредит этому миру и живет по одним с ним законам. Те, кого я попросил, живут на одном из них. Духи ветров. Они мелкие, забавные и любят играть. И когда их кормят силой — но немного, иначе будет слишком сильный ветер.       — И что же, вы видишь их все? Эти слои, — легкомысленно спрашивает Алан, подхватывая алый кленовый лист.       — Все — не вижу даже я. Чем более пространство чужеродное — тем больше должен быть изменен взгляд. И голова. Но научиться можно. Хочешь?       — Хочу, — алый лист оказывается в волосах его чудовища — до странности не сменившего форму.       Кхаэ хмыкает.       — А потом я тебя еще с одним духом ветра познакомлю. Вполне себе материальным. И вредным.              КхаэАлан — полевые цветы              — Люблю вообще цветы, — тихо говорит Алан, смотря на поле. У них спонтанно случился привал — еще одна прелесть бродить куда глаза глядят — без сроков и целей, — дети считают, что нужно обязательно выбирать какие попафоснее, да поторжественней, а я... Мне, в свое время, никто пафосных не дарил. Риш порой притаскивал — вот эти вот, небольшими букетиками с вылазок. Потом перестал — на я и сам тогда выходить наружу стал, повзрослел. А цветы до сих пор люблю.       Кхаэ встает за его спиною — ленты полупрозрачной тьмы, тянуться к цветам. Кхаэ больше не скрывается за новым обликом — тут нет чужих глаз.       «Нет же разницы» — тихо раздается в голове, — «какие цветы. Магии что в тех, что в этих нет».       — Так они не магией ценны, — беззлобно поясняет вампир. Все бы ему магией померять.       «Верно. Не магией» — голос в голове тих и задумчив.       А после поле расцветает так, что цветы, ранее довольно редкие, почти скрывают зелень. Алан почти хочет прижмурится от вида ярких красок.       — И что ты делаешь?       «Как что. Букетик».