***
Свет прожекторов ослеплял скучающую публику. В первом отделении выступали чтецы с совершенно невнятными по содержанию рассказами, от чего по местам пролетал ветерок осуждений. Кто-то в партере пытался доказать своей пассии, что шоу будет интересным, нужно лишь подождать, но та не унималась, создавая и без того лишний шум. Начавшееся после антракта второе отделение было более оживленным, так как выступали в нём циркачи и конькобежцы. Исполняя что-то под оживленную музыку оркестра, Александра могла только догадываться о том, что происходит на сцене. С глубины оркестровой ямы, находящейся практически под выступающими, ей не суждено было увидеть те трюки, от которых зрители так завороженно охали. Но одно Саша точно заметила — то, как на неё, её коллег альтистов и виолончелистов, сидящих справа от дирижера, чуть не свалились велосипедисты, точно также, как и на репетициях, вовремя остановившиеся у края сцены. Толпа бурно зааплодировала, а затем разбрелась кто куда после первого звонка, оповещающего о начале антракта. Весь Варьете закипел, как муравейник, ведь иностранный артист уже прибыл в гримерную. Все, начиная от важных господ до простых уборщиц, хотели хоть глазком увидеть загадочного мага. Римский пробрался сквозь заинтересованную толпу и скрылся за дверью уборной. Саша не поддалась на возникший ажиотаж, потому что уже была сыта всевозможными фокусами от этого господина. Чувство глубокого одиночества съедало её изнутри. Она так и осталась сидеть в оркестровой яме, трогая несправедливо израненную щёку. Раздался третий звонок, созывая всех обратно в зал, где готовилось последнее, но не по важности, представление. Музыканты вновь расселись по своим местам, будто не уходили, и начали раскладывать новые нотные партитуры, а Павел Алексеевич встал за дирижерский пульт. Публика уселась и затихла. Над головой послышались шаги. — Итак, граждане, — противный высокий тенор Жоржа Бенгальского прорезал зал, — сейчас перед вами выступит… — он прервался, но вскоре продолжил с заговорческой интонацией. Конферансье нёс полную ахинею в попытках рассмешить зрителей, но слушатели терпеливо молчали, никак не реагировав. После объявления мага на сцене послышался шорох разъезжающегося в стороны занавеса. Публика изумилась, оживленный шепот прокатился от центра к перифериям. — Кресло мне, — раздался тихий приказ Воланда. Александру бросило в дрожь, руки её затряслись, а сердце ускорило своё биение. Растерянно поглядев по сторонам, она заметила хмурый взгляд Сони, который та быстро перевела в стоящие перед ней ноты. — Скажи мне, любезный Фагот, как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось? — Точно так, мессир, — ответил Коровьев. Далее их разговор был весьма странным, никак не относящимся к заявленному событию. Бенгальский попытался вмешаться в беседу, но был сразу же высмеян не только артистами, но и уставшими от него зрителями. «Удивительно, что я сейчас сижу здесь, внизу, а он где-то сверху. Неужели моя жизнь теперь не существует без его вездесущего присутствия?» — Совершенно верно, благодарю, — Саша окончательно потеряла нить их повествования, — но гораздо более важный вопрос: изменились ли эти горожане внутренне? Девушка чуть не рассмеялась в голос, еле сдерживая возникшие позывы, от чего ей пришлось прикрыть рот ладонью. Виолончелист косо посмотрел на Александру, но ей было совершенно плевать на его ненужное мнение. «Ему интересно изменились ли люди? Смешно, просто смешно!» — Да, это важнейший вопрос, сударь. — Однако мы заговорились, дорогой Фагот, а публика начинает скучать. Покажи нам для начала что-нибудь простенькое. О происходящем далее на сцене Саша могла только воображать, смотря на реакцию восхищенных зрителей, короткие реплики Коровьева и взорвавшие зал аплодисменты. — Александра? Да ну?... — послышался тихий смешок слева, со стороны вторых скрипок. Альтистка, услышав свое имя, сразу же навострила уши, стараясь лучше расслышать суть разговора. Но не одна она заинтересовалась этой беседой — сидя посередине, в группе деревянных духовых, Софья Денисовна также любопытно прислушалась. Впрочем, разобрать диалог скрипачек было практически невозможно, так как толпа, не сводя глаз, сходила с ума от продемонстрированных фокусов. — … Лиходеевым… — раздался отголосок фразы. — В Грибоедове? — изумленно и громче, чем нужно пролепетала скрипачка, из-за чего, вскоре, получила толчок от второй. Две пары глаз метнули взгляд в сторону Саши, от чего у той не осталось сомнений, что речь шла именно о ней. Девушки сделали голоса на полтона тише и продолжили свой разговор, несмотря на осуждающий взгляд дирижера, а Александра же более не обращала на них никакое внимание. «Что это значит? Никто об этом не знает, кроме самого Степана Богдановича и меня. Никому из нас об этом не выгодно рассказывать. Никого же…» Осознание настигло девушку молниеносно, поражая своей неожиданностью. Тотчас же раздался выстрел, испугавший своей резкостью, и с потолка посыпались купюры. Они как хлопья снега в метель разносились повсюду, оседая в цепких руках присутствующих. Бумажки всё летели и летели, соблазняя своим видом даже самых искушенных деньгами людей и те, без каких-либо зазрений совести, остервенело хватали их, расфасовывая по карманам. Всеобщее возбуждение нарастало: кого-то, особо впечатлившегося, из бельэтажа уводила милиция, кто-то уходил сам, имея на лице самые счастливые улыбки из всех. Несколько червонцев упали на колени Александры, но та их наспех смахнула. — Вот, граждане, мы с вами видели сейчас случай так называемого массового гипноза, — прорезался высокий тенор конферансье, — чисто научный опыт, как нельзя лучше доказывающий, что никаких чудес и магии не существует. Попросим же маэстро Воланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас мы увидим, как эти, якобы денежные, бумажки исчезнут также внезапно, как и появились, — после длинного монолога послышались одинокие аплодисменты, издаваемые, судя повсему, самим Бенгальским. Саша устало вздохнула и закатила глаза, ровно также, как и поступил весь зал. — Это опять-таки случай так называемого вранья, — послышался где-то рядом, почти над ней, весёлый голос Коровьева-Фагота, — так называемые ранее этим человеком, бумажки, между прочим, настоящие! — торжественно закончил он, от чего где-то в высоте послышалось одобрительное «Браво!» — А этот мне порядком надоел. Всё время суется, куда его не спрашивают, ещё и ложными замечаниями портит сеанс! Что бы нам такого с ним сделать? — Голову ему оторвать! — суровый возглас поверг публику в ступор, но в Александре он вызвал лишь волну смеха. «Ну, не оторвут же они ему голову?» — Голову оторвать? А это идея! Бегемот! Делай! Тысячи человек вскрикнули, ужасаясь увиденному. Несколько женщин впали в истерику, в попытках отгородиться от происходящего на сцене театра. Послышался глухой удар, словно чьё-то тело повалилось на пол. «Неужели… Да быть такого не может!» — Доктора! — раздался сдавленный крик конферансье, из-за чего зал ещё сильнее охнул, после чего послышались горькие рыдания. — Ты будешь дальше молоть всякую чушь? — небывало грозный голос Коровьева немного пугал, от чего Саша призадумалась: «Они правда оторвали ему голову?! Тогда как он разговаривает?» — Не буду больше! — сквозь слёзы послышалось обещание Жоржа. — Ради Бога, не мучайте его! — взмолился высокий женский голосок, прозвучавший из ложи. — Простить его? — более громко поинтересовался Фагот, направляя вопрос прямо в толпу, после чего та раздалась во всепрощающие речи. — Как прикажете, мессир? — Ну что же, — начал знакомый низкий голос, — они — люди как люди. Любят деньги, но это было всегда… Человечество всегда будет любить деньги, из чего бы они не делались. Легкомысленны… бывает… но милосердие иногда стучится в их сердца… — Александра внимала каждое его слово. — Обыкновенные люди, впрочем, напоминают прежних… только квартирный вопрос испортил их… Что ж, наденьте голову. Далее на сцене послышалось оживление, какой-то шелест, после чего Фагот насмешливо прогнал со сцены обезглавленного, или уже нет, Бенгальского, который с ужасом требовал свою голову назад, скрываясь за кулисами. Всё, что происходило потом, напоминало странный сон, возникший при высокой температуре. Видимо, Коровьеву было мало денежных фокусов, и чтобы сильнее раззадорить толпу, он решил устроить модный магазин по типу бутика. Томный голос Геллы, вызывающий в Саше рвотные позывы, без запинок и остановок объявлял различные популярные бренды. Сначала неуверенно, а затем массово на сцену повалили сотни женщин, желающих обновить свой гардероб. Крики, топот ног и неслыханная суматоха вновь наполнили Варьете, а клетчатый Фагот руководил ими, словно дирижер оркестром, подогревая образовавшийся интерес. Но когда он объявил, что магазин скоро закроется, женщины наспех ломанулись, хватая всё, даже самое ненужное, но главное бесплатное, и довольные возвращались на свои места. Раздался ещё один выстрел и народ окончательно угомонился. — Всё-таки желательно, гражданин артист, чтобы вы незамедлительно разоблачили перед нами, зрителями, технику ваших фокусов, — раздался настойчивый приятный и достаточно громкий баритон, — в особенности фокус с денежными бумажками. Александра напрягла зрение в попытках разглядеть говорящего, но тут со стороны послышалось: — Ах, это же Семплеяров, — взволнованно прошептала скрипачка. Фамилия та была известна всем музыкантам Москвы, а может даже всей страны, ведь принадлежала она председателю акустической комиссии московских театров — Аркадию Аполлоновичу. После этого, казавшегося, невинного вопроса начался полнейший сюр. Вместо рассекречивания техник Коровьев начал рассекречивать самого вопрошающего. Выяснилось много пикантных подробностей, о которых никто не должен был знать, например: о лжи и изменах, а также о «ценности» родственных связей. Две женщины нещадно ругали председателя, одна из них поколачивала его зонтиком, другая же её пыталась остановить. Вся эта нелепая ситуация казалась Александре до жути забавной, будто она стала зрителем, пришедшим посмотреть комическую оперу, потому альтистка позабыла о всех своих проблемах и невзгодах, искренне смеясь от происходящего. Тут послышался грохот, чьи-то тяжёлые карабканья и вскоре взору всех музыкантов, сидящих в яме, предстал огромных размеров чёрный кот, забравшийся на рампу. — Сеанс окончен! — крикнул Бегемот, приводя всех в замешательство своим человеческим голосом. — Маэстро! Урежьте марш! Как только им было произнесено последнее слово, руки Александры перестали её слушаться. Словно имея свой мозг, левая рука положила альт на плечо, а правая рука взяла смычок и неистово провела им по струнам. Ища взглядом поддержки в остальных, девушка поняла, что все они сейчас играют не по своей воле. Музыка складывалась какая-то развязная, отчасти даже пошлая. Народ хохотал и истерический смех поднимался изнутри альтистки. Это чувство, чувство потери контроля над своим же телом, приводило её в леденящий ужас. Конец мучениям ознаменовали звонкий удар тарелок и остинатная дробь литавр — воля вновь вернулась оркестру. Восхищенные сеансом зрители, вытекая из театра, обсуждали увиденное на сцене. Среди них шла ошалевшая Александра, переполняемая эмоциями: ей было и весело, и страшно, и тревожно. Нервно раскачивая кейс с инструментом, она с любопытством осматривала толпу. Где-то послышался удивленный возглас, а затем показался и источник этого удивления: недалеко от Саши, окруженная в полукруг людьми, стояла босая женщина, одетая лишь в нижнее бельё. Затем ещё и ещё слышались крики мужчин, заискивающих приятного любовного тепла, и женщин, обнаруживших себя раздетыми. Поднялась суета. Не в состоянии более сдерживаться, альтистка раздалась горьким смехом, а из глаз её полились слезы. — Веселитесь, Александра Ильинична? — послышался спокойный низкий голос. Посмотрев налево, девушка обнаружила рядом с собой рыжего мужчину. — Азазелло? — перестав смеяться, удивилась она и вытерла влагу с лица. — Что вы здесь делаете? — Мессир приказал сопроводить вас до дома, — несколько недовольно отозвался он, потянув девушку за собой, — время позднее. — Неужели мессир так переживает? — ехидно поинтересовалась Саша, криво улыбаясь и идя вслед за мужчиной. — Вы так думаете? — также ехидно ответил он вопросом на вопрос. Подведя Александру к знакомой ей чёрной машине, он галантно открыл ей дверь, пропуская девушку на заднее сиденье. Поездка шла в полной тишине, что вскоре наскучило раззадоренной и взвинченной Саше: — Почему победитель может не играть в игру? — вопрос был понятен для рыжего мужчины, ведь речь шла о вчерашнем ужине. — Потому что победитель может пожелать всё, что захочет, — нехотя ответил он. — И вы пожелали больше не участвовать в ней? — Да. В салоне машины снова стало тихо. Александра задумчиво смотрела в окно. Воспоминания прошлого года заполнили её сознание. Отчего-то стало так грустно и тоскливо, что на глазах девушки вновь навернулись слёзы. — Вы упомянули вчера, что многое знаете… — Это факт. — Может, вы тогда знаете, что случилось с моими родителями? — Саша умоляюще посмотрела в окно заднего вида, в котором виднелся непроницаемый взгляд Азазелло. — Такие знания мне не подвласны, — сухо проговорил он, возвращая внимание к дороге. — А кому они подвластны? — не унималась альтистка. — А вы как думаете? — легкий смешок вырвался из уст рыжего мужчины. «Конечно же, всё сводится к нему. Чего я вообще ожидала услышать? Что мне дадут ответы на все мои вопросы? Как глупо».***
Огни свечей, расставленных, буквально, на каждых поверхностях квартиры, отбрасывали причудливые тени. Пройдя мимо приоткрытой двери ванной комнаты, Александре померещилось, что в ней двое любовников страстно целуются, прижавшись к стене, но наваждение это исчезло также быстро, как и возникло. «Я не смогу здесь жить». Оглушительно шурша длинным подолом платья в полной тишине, девушка дошла до гостиной. В ней было всё как всегда, пожалуй, за исключением стола и стульев, стоящих здесь прошлой ночью и отсутствующих сейчас. Теперь в комнате были больших размеров синий диван, два кресла такого же цвета, стоящих перед горящим камином, граммофон и куча зажженных, уже подплавившихся, свечей. Перед огнем сидел Воланд, на коленях его лежали сотни страниц, собранных в потёртый переплёт, а в его руках, одетых в серые кожаные перчатки, находился полупустой стакан с тёмной жидкостью. Выглядел он ещё страннее и причудливее, чем обычно: серая рубашка, застегнутая до последней пуговички, тёмно-фиолетовый жилет и плащ, чёрные брюки и высокие сапоги такого же цвета. Но самым любопытным являлась угольного цвета полумаска, надетая на сторону лица с бездонным чёрным глазом. Делал ли он вид, что не заметил Александру, либо действительно был увлечен чтением, альтистка не понимала. Положив голову на выступающие части дверного проема, девушка задала вопрос: — Что читаете? — мужчина молчал, перелистывая жёлтые листы. — Вы ведь знаете, что игнорирование — это неизбежная дорога к ещё более сильному любопытству? — Знаю, — все-таки отозвался Воланд, не поднимая взгляда. Александра прошла в глубь комнаты и шумно села на диван. «Никакой реакции. Так много разговаривал со сцены, а сейчас нем, как рыба». Стопы, скованные весь день узкими туфлями, заныли, прося скорее их освободить. Нагнувшись, девушка расстегнула застежку сначала на одной ноге, затем на другой и освободила их из капкана обуви, ощущая небывалое наслаждение, из-за чего лицо её расплылось в счастливой улыбке. Не замечая пристального взгляда, Саша закинула ноги на диван, пряча их под тёмной юбкой и поджимая к телу, словно эмбрион. — Шоу было впечатляющим, — продолжила альтистка, шевеля, тем самым разгоняя кровь по освободившимся пальцам, — особенно сильно мне понравился фокус с маршем — небывалые ощущения, — последнее было произнесено с сарказмом. — Я рад, что вам понравилось, Александра Ильинична, — безразлично произнес Воланд, вернувшись к чтению. Делал он это намеренно, зная какой эффект производит на девушку. — Да, разоблачение вышло грандиозным. Я заметила, что вы любите заниматься этим и вне представлений, — Саша хотела хоть как-то вывести мужчину на эмоции. — Знаете, на самом деле, вчерашнее выступление мне понравилось намного больше… — сатана поднял глаза, отрываясь от прочтения, посмотрел на альтистку, снисходительно улыбнувшись. — Вам не идет это платье. — При чем здесь… Воланд встал с кресла, оставляя на небольшом столике рукописи и стакан, и в два шага приблизился к дивану, присаживаясь на него уж слишком близко к Александре. Девушка опешила, ощущая как предательски быстро начало биться её сердце, но, заёрзав, немного отодвинулась. — Вам больше подойдет что-то… — мужчина задумчиво прервался, подпирая висок положенной на спинку дивана рукой, — что-то из шёлка, не как ваш халат, естественно. Ваши плечи слишком хрупкие, чтобы носить что-то вроде этого, — он окинул взглядом сжавшуюся девушку. Альтистка недоуменно хлопала глазами, не понимая, что ответить на данное заявление. Тишина вновь наполнила пространство. — Собственно, вам удалось привлечь моё внимание. Что вы намерены делать? — Я тоже хочу показать вам фокус, — вырвалось из её уст быстрее, чем она могла подумать. Бровь, что скрывалась под маской, удивленно поползла вверх. Саша сразу же дала себе мысленную оплеуху: «Какой еще фокус?!» Девушке стало страшно, но страх этот был уже другого рода — это был страх сделать что-то неправильно, что-то, о чём она могла в дальнейшем пожалеть. «Мне нечего терять, так чего я боюсь?» По мнению Александры терять ей, и правда, было нечего — вся жизнь превратилась в сущий кошмар. Рамки приличия, тонной лежащие на её плечах, испарились, позволяя действовать так, как заблагорассудится. Немного поддавшись вперёд на колени, оперевшись правой рукой о спинку, левая дрожащая рука медленно потянулась к лицу мужчины. Воланд скептически наблюдал за её продвижением, наблюдал, как дрожащие пальцы остановились в сантиметре от маски. Но несмотря на скепсис, он был заинтригован возникшей решимостью Саши. Девушка робко посмотрела ему в глаза, как бы спрашивая разрешения на свою «маленькую шалость», на что также безмолвно получила легкий одобрительный кивок. Разгоряченные пальцы коснулись холодного незнакомого материала, прикрывающего часть лица. Сомнения, до этого терзающие её мысли, пропали. Пришлось немного поразмыслить, чтобы понять, как именно снимается предмет, ведь никаких веревок или лент не было видно. Александра сосредоточено выглядывала спрятанный механизм, но всё оказалось куда проще — немного поддев маску снизу, она без каких-либо проблем поддалась и поползла вверх. «Как символично вышло. Хотела снять с него маску и сняла же». Девушка криво улыбнулась этой мысли, несмотря на бушующие внутри неё страх и предвкушение. То, чего она так сильно хотела, могло сбыться прямо здесь и сейчас, от чего становилось ещё страшнее. Пальцы коснулись оголенной кожи щеки, на ощупь такой же обжигающе холодной, как и тот необычный материал. Сердце замерло, а легкие забыли о кислороде. Весь мир сошёлся в единую точку — точку соприкосновения резонирующей кожи к коже. Александра закусила нижнюю губу и продолжила своё исследование. Сатана ощущал себя юнцом, мальчишкой, что впервые вкусил плод тепла и нежности от девушки. Он смотрел, как она заинтересована, как ей хочется большего и как это большее она берет сполна. Некогда робкие пальцы стали более настойчивыми, им было мало простых прикосновений, они хотели гладить щеку, переходя к крыльям носа и обратно, хотели подняться выше, к бровям, лбу, виску, хотели ощутить текстуру уложенных гелем волос. Сердце Александры трепетало от каждого ощущения, получаемого от сие действия. Всё, что ей когда-то хотелось, было у неё прямо тут, перед ней. Воланд закрыл глаза, лицо его расслабилось и выражало умиротворение. Как ребёнок, через тактильные соприкосновения девушка познаёт для себя новый мир. Для Саши это были не просто касания, не просто подтверждение своих же давних мыслей — это было интимнее, чем поцелуи или секс, ведь перед ней сейчас был не загадочный, мистический фокусник не от мира сего, а обычный мужчина, желающий ласки. Наконец-то он становился понятен. Альтистка передвинулась ещё вперед, упираясь коленками в ногу сидящего, от чего тот открыл глаза. Рука девушки покоилась в глубинах его волос, где-то на затылке. Она также нервно покусывала губу, неизбежно привлекая этим взгляд Воланда. Чувство ребячества было похоронено под слоем нового возникшего чувства. Желание овладеть Александрой, такой податливой в данный момент, закипело по ледяным венам, от чего сдерживаться становилось сложнее. Саша заметила смену настроения у мужчины, но отступать не планировала, наоборот, ей хотелось выяснить новые его грани, познать разные эмоции. Комната постепенно погружалась в полумрак. — Вам совсем меня не жалко? — с придыханием спросила она, заранее зная ответ: «Нет, ему меня не жаль». Глаза мужчины стали мутными, он с силой схватил за запястье лежащую на его голове руку и с силой потянул на себя. От неожиданности девушка чуть не распласталась на его коленях, но Воланд быстро сменил хватку на её бедро, закидывая всё её тело на свои ноги, тем самым оседлав их. В попытках ухватиться, Саша вцепилась в его плечи, быстро осознавая в какой позе они сейчас находятся. Он поднял правую руку, цепляя подбородок Саши, и стремительно впился в её губы. Внезапное «ох» даже не успело раздаться, так как сразу же было прервано поцелуем. Теперь сатана был требовательным, теперь ему хотелось воплощать свои фантазии. Сильное биение, в несколько раз сильнее того, что было когда-либо, наполнило грудную клетку альтистки, а внутренности сжались в единый тугой узел. Большой палец, до этого держащий подбородок, настойчиво гладил нижнюю губу, оттягивая её вниз. Левая рука мужчины пробралась сквозь ткань платья и сжала бедро девушки, от чего та удивленно взвизгнула ему в рот. Оцепеневшие пальцы Александры сжали ворот плотного плаща. Их поцелуй не был похож на поцелуй двух любящих душ, нет, он больше напоминал извращённые ласки тех, кто долго сдерживал свои желания. На удивление, такой хрупкой натуре как Саша, нравился этот звериный напор. Ей нравилось, как пальцы, одетые в кожу, переместились с её лица на затылок, то прижимая к себе ещё ближе, то оттягивая за волосы до приятной боли, от чего по телу бежал табун мурашек. Альтистка с упоением отвечала на каждую ласку, на каждое граничащее с болью поглаживание, как нектар впитывала в себя аромат свежести и отголоски алкоголя, выпитого недавно. Разорвав поцелуй, Воланд сильнее сжал её волосы на затылке и сильнее оттянул их вниз, открывая вид на очерченные скулы и закрытое воротником горло. Теперь всё внутри него трепетало от покладистости Александры, от её раскрасневшихся губ, от того, как она пылала и плавилась от его прикосновений, принимая нужную для него форму. Та близость, возникшая между ними, когда девушка сняла маску, была непонятна для него, пугала и приводила в замешательство. Сейчас же всё стало предельно ясно: сатана понимал свои эмоции, свои действия, свои мысли. Саша словно задыхалась в чувствах, как ливень обрушившихся на слабое тело. Воланд приблизился к её уху, обдавая горячим дыханием. — Мне вас совсем не жаль, — раздался томный хриплый шепот, из-за чего пальцы альтистки ещё сильнее вжались в ткань плаща, — всё, чего я хочу, чтобы вы сняли это отвратительное платье и возлегли со мной прямо здесь, — мужчина нежно прикоснулся губами к мочке и слегка прикусил её. — Ох… — глухо вырвалось из уст альтистки, пробуждая в теле более яркую волну возбуждения. Горячее дыхание, а затем и властный поцелуй, коснулись оголенного участка шеи Александры, едва задевая кожу зубами. Она отчего-то доверяла ему, не перечила, не вырывалась, даже больше — ей нравилось следовать его воле. Только он знает, какие силы приходится прикладывать, чтобы сдержаться от воплощения своих же слов, но оно того не стоило, ведь альтистка была готова ко всему, что ей предложат. Воланд сильнее сжал руку на бедре, не позволяя себе подняться к желанной округлости ягодиц. Кожаные перчатки неприятно терли разгоряченное тело. — Снимите их… — Саше хотелось ощутить больше, стать ещё ближе друг к другу. От произнесенных слов, сатана был готов повиноваться ей, снять не только эти чёртовы перчатки, но и оголить её полностью, разорвав в клочья чёрную ткань. Сделай он это — пути назад бы не было. Не было бы той услады, доставляемой от страданий девушки, мучений от того, чего она не может заполучить. Подчинив всю свою волю, Воланд остановился, убрал руки на сиденье и бессильно уткнулся макушкой в грудь Александры. — Не сегодня, — в его голосе всё ещё можно услышать отголоски возбуждения, но слова эти послужили невидимой пощечиной по сознанию девушки. Саша съежилась словно ёжик и быстро соскочила с колен мужчины, босыми ногами отступая от дивана. «Я такая глупая! Глупая! Глупая!» Распалённая ласками кожа горела, требовала вернуть всё обратно, но мозг кричал о том, как она могла так безнравственно запрыгнуть на колени к малознакомому мужчине, который то и дело провоцирует её на подобные поступки. Старая Александра никогда бы не позволила себе такого, но новая Александра была не прочь насладиться его обществом. — Полагаю, сегодня вы устали, и мне бы не хотелось становиться причиной её усиления, — Воланд разгладил складки на плечах, образовавшихся от недавнего хвата девушки, и встал, из-за чего Саша ещё больше отступила назад. — Надеюсь, вы насладились шоу! — злость кольнула её сердце. Подняв тяжелую юбку, альтистка выбежала из гостиной, скрываясь за дверью своей спальни, оставляя мужчину в полном одиночестве. «Он просто играет с тобой, а ты поддаешься! Хотела расставить ловушки, но сама же в них и попалась, — говорила она сама себе, — какая я глупая!»***
Ночное небо никогда не было настолько красивым, как сегодня. Сотни тысяч, а может даже миллионов маленьких звезд усыпали темно-синее полотно. Гордая луна своим ярким холодным светом освещала лицо Мастера. Эта ночь была беспокойной для него. Стоя на небольшом балкончике он размышлял о ней, о той, кто так страстно любила его. Мастер знал, что в соседнюю палату кого-то завезли, возможно, кого-то интересного. Находясь в своих мыслях, он провернул ключом в замке и прокрался к новичку. Им оказался молодой юноша, представившийся поэтом, из-за чего внутри Мастера всё передёрнулось. Ведь именно литература погубила его и их любовь. А, быть может, литература тут совершенно не при чем, и он сам виноват в том, что рассудок его помутнел. Мастер скучал по ней, по своей музе, но знал, что так для неё будет лучше. Для них двоих. Иван, как он представился, рассказал ему невероятную историю о приезжем иностранном консультанте, о том, как он предсказал смерть его товарища, о говорящем коте и чудаковатом мужчине в треснувшем пенсне. Мастер слышал здесь много безумных историй, но эта была до жути правдивой, от чего не возникало сомнений, что была она реальна. Он не заметил, как и сам начал рассказывать свою историю, делясь только тем, чем было приемлемо поделиться с незнакомым человеком. Мастеру хотелось высказаться, передать все краски их бурного романа, но быстро себя обрывал, впадая в смятение. В это время в стенах учреждения слышались крики бедного, почти обезглавленного Бенгальского, приводящие в ужас беспокойные души. На другом конце города в это же самое звёздное небо смотрела она. Скупая слеза стекала по исхудалому лицу женщины, а в мыслях вертелись одни и те же строчки: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете…»