Сквозь вечность

      Сашу окружил могильный холод пустого бального зала. Стоя в самом центре, где некогда был гранитный пятиугольник, она огляделась по сторонам, не понимая происходящего. В памяти отложилось четкое воспоминание о том, что этого зала более нет, что он разрушился прямо на её глазах. Тогда почему она здесь? С высоты балкона послышались удары — кто-то со стороны улицы пытался разбить витражное окно, и с каждым глухим стуком по цветастому стеклу шли маленькие трещины, образуя рисунок в виде паутины. Страха не было, но было почти неуловимое чувство стыда. Вскоре от настойчивых ударов окно лопнуло, и из него выскочили пять чертей с задиристыми алыми глазами. Стуча копытами, они подбежали к полукруглым перилам балкона и начали показывать на Александру указательными пальцами, беззвучно смеясь, переглядываясь и перешептываясь меж собой. Один из чертей, что так злорадно кривил своё обезображенное шрамами и рубцами лицо и больше всех тыкал в девушку пальцами обоих рук, чуть не перевалился через перила, вовремя ухватившись за ограждение.       «Смеются надо мной. Издеваются. Глумятся»       Затем двое из них начали танцевать, но не так, как плясали до этого на окне, а будто передразнивая. Один из них важно выпрямился и протянул руку, выжидая, другой присел в реверансе, кокетливо поглядывая на «кавалера». Другие же начали хлопать в ладоши и часто стучать копытами по каменному полу. Саше и думать особо не пришлось, чтобы понять посыл их танца. Стало невыносимо тяжко, тело не слушалось — не было возможности не отвернуться, не закрыть глаза. С каждой секундой мыслей в голове становилось всё больше и больше, и те с сокрушительной силой давили на виски.       «Падшая! Шлюха! Гори в адском пламени! Как ты могла после всего, что Он сделал, разделить с Ним постель?! Ты заслужила смерти!»       — Это не так! — закричала альтистка, закрыв глаза, схватилась двумя руками за голову, оттягивая волосы у корней. — Прекратите! Хватит! Остановитесь!       — Разве? — за спиной раздался насмешливый кряхтящий голос.       Александра открыла глаза, опустив руки. Черти исчезли, окно было таким же целым, как и в начале. Девушка обернулась и увидела перед собой низкий силуэт, облаченный в чёрные лохмотья с капюшоном, скрывающим верхнюю часть лица. Впрочем, ей и не нужно было показывать свое лицо.       — Я не заслуживаю смерти… — скорбно проговорила альтистка, обнимая голые плечи.       — Ты не послушала мое предостережение, и теперь сама винишь себя. Совесть съедает тебя изнутри.       — Я не сделала ничего плохого…       — Посмотри назад, — старуха подняла руку, из-под длинного рукава показался иссохший указательный палец, указывающий за спину Саши.       Перед девушкой предстал маленький островок с большими зелёными деревьями, молодой травой с маленькими кустиками ромашек и жёлтых одуванчиков, голубым безмятежным небом с плывущими по нему воздушными облаками и небольшим деревянным домиком с резными ставнями у двух окон и небольшой лавочкой перед ним. Улыбающаяся она в простеньком зеленоватом платье, выглядя значительно взрослее, стояла возле низкой калитки, незнакомый темноволосый симпатичный мужчина в сереньких штанишках на подтяжках, рубашке и кепке держал в руках совсем ещё маленького ребенка, укутанного в пелёнки. Возле повзрослевшей альтистки змейкой вилась девочка лет семи, русые и длинные волосы которой развевались на ветру от юркого бега.       — Это могло быть твоим будущим, — продолжила седая, — счастливое и беззаботное — как ты и мечтала. Большая дружная семья, любящий и уважающий тебя муж, здоровые дети… — тут старуха, поравнявшись, ухватила Александру за голову, немного поворачивая ту в левую сторону и вновь указывая скрюченным пальцем в новую иллюзию, — но ты предпочла всем своим мечтам… это.       Односпальная кровать. Такая же, что и стоит у девушки в комнате, невысокая, заправленная белыми смявшимися простынями. Чёрная мгла, как густой дым, окутала всё пространство вокруг неё, скрывая взору две тёмные фигуры. Не двигаясь, альтистка начала приближаться, и с каждым новым метром тьма, что укрывала двоих, расступалась, подобно открывающимся воротам, и вскоре обнажила перед ней то, чего она боялась увидеть — себя и Воланда.       — Всего одна ночь, и видишь, что она вам принесла? — шептала старуха, также указывая на постель. Саша недоуменно смотрела на саму же себя, похотливо извивающуюся под телом мужчины, хватающуюся за его плечи и шею, стараясь притянуть ещё ближе, громко и пошло стонущую, вызывая тем самым сейчас глубинный стыд. Затем всё же стало понятно, о чём ведет речь ведьма — на бледных телах проступали беспорядочные тонкие красные нити, в несколько раз обвивающие руки, ноги, туловища и шеи. — Нить, что соединяла вас, спуталась, и распутать её более невозможно. Ты будешь вечно страдать от переполняющей душу пустоты.       — Вечно страдать?... — Александра обернулась, но старухи уже не было.       На белой кровати лежал небольшой тканевый сверток. Робкими шагами Саша приблизилась к нему и дрожащими пальцами приподняла свободный край — перед ней лежал мирно спящий младенец, пожалуй, слишком мирно. Грудь его не вздымалась от маленьких вдохов и выдохов, пухленькие губки были чуть приоткрыты, а кожа оказалась бледнее тех простыней, на которых он лежал.       — Боже! — из глаз девушки полились слёзы, и она двумя ладонями прикрыла рот, отступая назад на несколько шагов.       Под младенцем появилось красное пятно, стремительно разрастаясь по всей ткани, и вскоре алые капельки начали звонко биться о каменный пол. По внутренней части бедер начала стекать струйка. Александра испуганно посмотрела вниз, на ноги, и обнаружила, что истекает кровью. Не способная двинуться с места, она наблюдала, как красные жидкости ручейками текут друг к другу, образуя на холодном полу рисунок перевернутой звезды, обрамленной в круг.       — Прекратите…       Облака, клочьями сгустившиеся на небе, закрывали собой серебристый свет полной луны, уличные фонари не горели, от чего в комнате стало невыносимо темно и страшно. Наспех включив прикроватную лампу, девушка заметалась на мокрых простынях, ища под собой хоть малейшее пятнышко крови, но такового, к счастью, не оказалось. Пот бусинками проступал на гладком лбу, и русые волосы взбились в птичье гнездо. В попытках отдышаться от ещё более странного, чем обычно, сна, и успокоить часто бьющееся сердце, гулом отдающего ударами в уши, Саша и думать забыла о том, что происходило сегодня, переключив всё внимание на ужасающую картинку мёртвого младенца, истекающего кровью, так и стоящую перед её глазами.       — К чему вообще такие сны… — шептала сама себе она, укрывшись по плечи тонким одеялом. Потом ей вспомнились слова ведьмы. — Не помню, чтобы когда-то мечтала о семье и детях. Бред, просто бред…       Через приоткрытую дверь слышалась оживленная беседа, доносящаяся из соседней комнаты. Тут-то и накатили истинные воспоминания, оставляя после себя красные отпечатки на щеках. Бал, нечисть, безумные танцы и не менее безумная она, наконец принявшая свои желания. Но какой бы не была этой ночью Саша — безумной либо опьяневшей от съедающей несколько дней страсти, факт гибели нескольких человек поражал и вводил в ступор, и каким бы не был желанным Воланд, границы добра и зла в его понимании серьёзно размыты, он совершенно спокойно говорил, что помогает бедным, запутавшимся людям, но по сути занимался такими же убийствами, как какой-то психопат.       Разговоры стали громче. Накинув на плечи шелковый халат и идя уже по привычке, сформированной за эту ночь, тихо и незаметно, альтистка вышла в коридор, освещенный парой свеч, приблизилась к спальне, из которой доносились голоса, и, затаив дыхание, прислушалась. Подобно тени, слева мелькнул силуэт рыжей, одетой на этот раз, пожалуй, впервые за всё время проживания в квартире, в длинное чёрное кружевное платье на бретелях, заставляя своим неожиданным появлением сердце Александры испуганно сжаться. Кокетливые огоньки сверкали в её зелёных горящих глазах, а тонкий указательный палец с красным маникюром прижался к губам девушки, показывая той вести себя тихо, и игриво подмигнув, раскачивая округлыми бедрами, Гелла скрылась за стенами комнаты.       «Что это только что было? Почему я в собственной квартире должна вести себя, как пробравшийся воришка?»       Дверь спальни была раскрыта настежь, и из неё доносился тяжелый шлейф табака и жар растопленного камина. Саша оглянулась по сторонам, ища, на всякий случай, пути отступления, и сделала для себя пометку, что соседний кабинет, некогда принадлежавший Берлиозу, открыт и мог бы её укрыть от чужих глаз. Стоило ей только вспомнить о соседе, как в памяти всплыл образ его отрезанной головы, лежавшей в стеклянном кубе, а затем смотрящей куда-то вдаль так разумно, будто её владелец всё ещё был жив. Смахнув с себя наваждение, девушка заглянула в комнату, быстро и цепко её осматривая, и также быстро снова прячась за дверным косяком. Вместо шахмат в центре спальни стоял стол, добротно накрытый разными блюдами, за которым сидели вся свита, во главе с Воландом и укрытая чёрным халатом Маргарита, сидевшая спиной ко входу.       — Пожалуй, мне пора. Поздно… — тихо и грустно проговорила Маргарита Николаевна, вставая, из-за чего стул, на котором она сидела, заскрипел по деревянному полу. Александра готовилась бежать.       — Куда-то спешите? — сухо поинтересовался Воланд. Остальные молчали.       — Да, пора, — женщина сделала пару шагов в сторону выхода в коридор, из-за чего альтистка сразу же отпрянула от комнаты на три шага, ровняясь с дверью в кабинет. — Благодарю вас, мессир… — голос становился всё ближе и ближе к коридору. — Всего хорошего, мессир…       — Присядьте, Маргарита Николаевна, — повелительно проговорил сатана, после чего послышался характерный скрип стула о поверхность пола. — Может быть, вы что-то хотите?       — Нет, ничего, мессир, — как-то с горечью ответила женщина. Альтистка вновь подобралась к открытой двери, любопытно заглядывая внутрь, сразу же получая, подобно пощечинам, несколько удивленных взглядов, одним из которых был укоризненный взор зелёного и чёрного глаз, заставляющий снова скрыться. — Кроме того, что если я всё ещё нужна вам, мессир, я готова охотно выполнить всё, что вам будет угодно.       Раздались одобрительные возгласы и звук удара бокалов.       — Верно! Вы совершенно правы! — прокричал Воланд, от чего Саша испуганно вжалась в стену, чувствуя как кровь перестала поступать в конечности и те начали неметь. — Так и надо!       — Так и надо! — друг за другом повторила свита.       — Вы прошли испытание, — продолжил мужчина, — никогда и ничего не просите. Ничего и никогда, в особенности у тех, кто сильнее вас. Они сами придут и всё вам предложат.       Слова Воланда вызвали у Александры истерический смех, плотно скрывающийся под покровом самоконтроля, она прекрасно понимала, что предназначались они не только для Маргариты, но и для неё самой, трусливо прячущейся за дверью. Он не раз давал ей возможность сделать выбор, так или иначе влияющий на её судьбу, давал ей право осуществить желаемое, путая её желания со своими.       — Так, что, Марго? Чего желаете за роль моей королевы? И теперь говорите без стеснения, ведь предложил я. Ну же, Маргарита Николаевна, смелее!       — Стало быть, я могу попросить об одной вещи? — встревоженно спросила женщина.       — Потребовать, — интимно низко ответил Воланд.       «И что это опять? Почему так сильно сжалось сердце? Я не хочу больше здесь находиться! Моя квартира более не моя. Я продалась дьяволу, так ещё и страдаю по нему же. Зачем стою здесь и подслушиваю? Нет, пусть катится в ад! Ненавижу!»       Переполняемая злостью девушка вернулась в свою спальню, демонстративно хлопнув дверью, наплевав на реакцию гостьи, так и не узнав её историю, которая могла сослужить для альтистки не меньшим уроком, чем получаемый в жизни опыт. Слезы полились сами собой, пропитывая белую наволочку. Хотелось просто исчезнуть из этого мира, более не чувствуя той боли, стыда и обиды на саму же себя. Через несколько минут, сминая простынь в кулак, Саше почудился странный запах, исходящий от ткани, и глаза её в ужасе округлились, слёзы остановили свое течение. Ароматы пиона, хвои и табака смешались с пошлым запахом секса.       «Нет, нет, нет!»       Со стремительной скоростью Александра вскочила с кровати и начала стягивать с неё на пол одеяло, подушку и злосчастные пропитавшиеся похотью простыни, добротно заправленные под матрас, не замечая, как те с характерным хрустом рвутся. Закончив, ошарашенным взглядом девушка осмотрела образовавшуюся под ногами белую кучу и, с презрением переступив её, легла на бок, обняв себя за плечи и свернувшись калачиком, на голый, с местами сломанными пружинами, полосатый матрас. Но легче не стало.       «Лучше умереть, чем испытывать всё это»       За окнами становилось светлее, а вот в квартире №50 по Большой Садовой всё оживленнее. Бесчисленные шаги, незнакомые голоса, просьбы и чья-то мольба смешались воедино, и более перестали быть хоть как-то понятными. Саша лежала в каком-то полусонном бреду, периодически просыпаясь от подступающей тревоги и вновь засыпая под звуки разговоров. В один из разов ей даже показалось, что Воланд, присев перед кроватью на корточки, бесстрастно рассматривает её обеспокоенное сном лицо и успокаивающе гладит тыльной стороной ладони по холодной щеке, беззвучно произнеся:       — Пора просыпаться, Александра Ильинична.       Туманное, но тем не менее тёплое утро накрыло Москву, прогоняя прочь всю ту бесовщину, царившую этой ночью. Воробьи и голуби маленькими лапками стучали по оконному отливу, с легкостью перелетая на украшенные зелёными листьями ветки растущих тополей аллеи, по которой кто-то прогуливался и что-то активно обсуждал. Ощущение неправильности заставило мозг девушки сразу же включиться и разлепить сонные глаза. Красные балдахины, чёрные простыни, потушенный камин, пустой стол, единственное большое окно выходящее не на оживленную транспортную улицу, как в её комнате, а на тихую алею. Кроме Саши в спальне сидели Бегемот без галстука-бабочки и Коровьев в привычном своём клетчатом одеянии и треснутом пенсне, играя в карты.       — Александра Ильинична! — воскликнул Фагот, заметив пробуждение хозяйки квартиры. — Добрейшего вам утра! Как спалось? Ничего вас не тревожило?       Альтистка хмуро посмотрела на играющих, натягивая по горло скользкое одеяло, ничего не отвечая, двое же продолжали партию, но как-то уж очень хитренько друг на друга посматривая, чем начинали раздражать. Мышцы болели от утомительной ночи, душа и тело изнывали, прося скорее скрыться из реальности. Посмотрев под одеяло, Саша обнаружила себя всё в том же золотистом халатике, потому не медля поднялась с кровати и направилась в коридор, не проронив ни слова. Ванные процедуры освежили и придали сил. Промакивая полотенцем лицо от влаги, девушка вышла, тут же выключая за собой свет, и, испугавшись, остановилась, практически уткнувшись носом в клетчатый жилет, внезапно возникший из ниоткуда.       — Ох, гражданин Коровьев, — первое, что вылетело из уст Александры, делающей пол шага назад, — прошу прощения, я вас не заметила.       — Что вы, что вы, я на вас абсолютно не в обиде, — протрещал мужчина, галантно вытянув руку, указывая на конец коридора, освещенный ярким столбом утреннего солнца, льющимся из открытой двери спальни свиты, — завтрак готов и уже ожидает вас, милая госпожа.       — О право, Фагот, вы меня смущаете, — румянец полыхнул на впалых щеках, — никакая я вам не госпожа.       — И всё-таки я настаиваю, Александра Ильинична, ибо теперь никак иначе не могу вас называть. Идёмте, может, рассудите наш спор с этим плутом Бегемотом.       «Теперь? — жар окатил с новой силой. — Они же всё слышали! Слышали! Как же стыдно!»       Настежь раскрытое окно впускало в комнату приятную утреннюю прохладу, уже готовую смениться удушливым пеклом дня, ветерок легко раздувал низ тонкого белого тюля, а плотные бордовые шторы, подобно статуям, висели величественно и неподвижно. Небольшой круглый стол, что недавно был пуст, был уставлен по периметру шестью тарелками и приборами к ним, в центре стояла большая медная ваза с фруктами, из которой сочными гроздьями свисал виноград, и по обыкновению стоял графин с красным вином, наполненным уже наполовину. Бегемот, держа в лапе золотистую двузубую вилку, сосредоточено ловил солнечные лучи, запуская по всей комнате маленькие пятнышки солнечных зайчиков, один из которых ослепил вошедшую Александру и безмятежно ускакал на блестящий полированный графин.       — Мне правда крайне неловко, — пробормотала альтистка, присаживаясь на стул напротив окна. Ветерок мягко обдувал ноги.       — Ну что вы, госпожа, это ведь ваша квартира! — успокаивал кот, по особенности своей растягивая гласные. — Здесь мы — гости, а вы — достопочтенная хозяйка.       «Они сговорились что-ли? Госпожа да госпожа»       — Где все остальные? — поинтересовалась Саша, задав крайне обтекаемый вопрос, дабы не проколоться в истинном: «Где Воланд?».       — Дела, дела! — ответил взвинченный Коровьев, присаживаясь на стул рядом с девушкой. — Знаете, так много дел появилось. Вот раньше было в сто раз проще, да и людей было меньше. А сейчас…       — Вот-вот, сейчас и пройти нормально не дают, всё кричат, ругаются, а я-то им что сделал? — поддержал разговор Бегемот, продолжая гонять солнечных зайчиков по комнате. — Ну подумаешь, взял без спроса автомобиль, но то было исключительно в научных целях.       — В каких таких научных? — развеселилась альтистка, на время отпустив ситуацию на самотек, и оторвала с заманчиво свисающей лозы зелёный плод.       — Да в никаких! Он врет, — забавлялся Фагот, кривя рот в ухмылке, от чего его редкие усики разлетались в обе стороны подобно крылышкам.       — Прошу прощения?! — возмутился кот, со стуком положив вилку на стол, и тело под гладкой чёрной шерстью словно раздувалось от недовольства. — Госпожа, прошу письменно задокументировать акт непростительного вероломства по отношению к беззащитному животному.       — Если вы вернули автомобиль обратно, то не совершили ничего плохого, — Александра подыграла возмущенному Бегемоту, от чего тот начал сдуваться.       — Естественно вернул! И пусть меня раздерут строптивые гарпии, но я никогда и ничего не воровал!       Звонкий заливистый девичий смех заполнил каждый уголок комнаты, в которой каждый присутствующий прекрасно понимал, что кот тот ещё лжец, но то, как он рьяно отрицал, заслуживало отдельной награды.       — Тогда не вижу причин для… — закинув несколько ягод в рот, Саша широко и искренне улыбалась, виноградины, как пузыри, лопались между зубов, наполняя рот свежим соком и нежной мякотью без косточек.       — Причин для чего? — раздался низкий самодовольный голос, а затем за спиной девушки появилась длинная тень, наискось падающая на пол. Александра замолчала, делая вид, что увлечена новой порцией ягод. — Что ж…       Воланд обошел стол, проводя голыми пальцами по спинкам стульев, и сел напротив альтистки, облокотив чёрную трость о стол. Одет он был… просто? Обычный серый костюм тройка, белая рубашка, аккуратно застегнутая на все пуговицы, чёрные лакированные туфли с длинными носами выглядывали из-под скатерти, и неизменная ухмылка, кривящая один уголок губ, венчала сей образ. Зашедший за сатаной Азазелло, вернувший свой модный современный наряд, тяжелыми шагами проследовал к открытому окну, тщательно в него поглядел, сурово хмыкнул и проговорил тяжелым басом:       — Следят, заразы!       — Кто следит? — взволновалась Александра, позабыв о своей неохоте к беседе.       — Кто-кто, милиция, — бурчал рыжий, присаживаясь рядом с девушкой за стол.       — И зачем милиции за нами следить?       — Чтобы украсть у нас сокровище, — серьезно ответил Воланд, на лице и в глазах не оставалось и тени усмешки. Саша впала в смятение. — Вас.       Альтистка недоуменно несколько раз проморгалась, пытаясь переварить информацию, но маска серьезности на лице дьявола быстро треснула, и тот раскатисто рассмеялся, жестикулируя в знак извинения, чем больше ухудшал возникшую неловкую ситуацию.       — Можете оскорблять меня сколько угодно, но ваши слова для меня более не имеют веса, — ножки стула противно заскрипели по деревянному полу. — Спасибо за завтрак.       — Сядьте, — твердо и грозно проговорил Воланд, сжав губы в тонкую линию и хищно сузив глаза, из-за чего линия челюсти стала ещё острее, чем обычно.       — Боюсь испортить своим кислым видом ваш завтрак, мессир, — язвила девушка, но коленки предательски задрожали и ноги стали подобно вате.       — Отнюдь, Александра Ильинична, что и может разжечь во мне страшный голод, так это ваше непосредственное присутствие, — проговорил сатана, многозначительно смотря исподлобья.       Смущенная столь непрозрачным откровением полуулыбка скользнула по лицу альтистки, и та вновь присела на стул, стыдливо отводя взгляд в сторону. Чудесным образом фарфоровые тарелки наполнились только что приготовленной яичницей с двумя ломтиками зажаристого блестящего от жира бекона и золотисто-коричневый тост. Желудок сразу же забил тревогу, требуя наконец-таки его наполнить, ведь всё, что в него попадало в последние несколько дней, было крайне скудно по своему количеству, а иногда и просто-напросто вредно.       — Bon appétit, — буднично закончил Воланд, беря в руки столовые приборы.       Каким бы мучительным не был голод, и как бы сильно не сосало под ложечкой, мозг категорически отказывался принимать какую-либо еду, и подступивший к горлу ком был тому доказательством. Вяло ковыряя белок вилкой, Александра рассредоточила взгляд, вертя, как кубик Рубика, одну навязчивую мысль, временами ловя на себе застывший взгляд безжизненных глаз напротив. Следить за временем в такой компании было достаточно тяжко — никогда не угадаешь, прошли ли пять минут или ускользнул целый час, тем не менее еда на тарелках заканчивалась, а вино в графине испарялось так быстро, как не бывает даже в самый жаркий летний день у водоема, и восполнялось также незаметно и незамедлительно.       — Так значит милиция охотится на вас? — после долгой тишины раздался немного хрипловатый от долгого молчания голос Александры. — Если это так, то и мне ничего хорошего не светит…       Никто не отвечал. Ковыряться в яичнице наскучило. Звенящая тишина и теснота раздражали, прохладный ветерок пропал, уступая место сухому, пропитавшемуся выхлопными газами воздуху. Положив ногу на ногу, Саша нервно покачивала одной под столом, амплитуда раскачки увеличивалась, и вскоре носок тапочка с залихватской силой скользнул по чьей-то ткани брюк, что заставило девушку сразу же остановиться. По телу словно пробежал разряд тока. Не нужно особо и думать, чтобы понять чью именно ногу задела альтистка, так как сразу же после этого в неё уперся вопросительный взгляд Воланда, делающего глоток. В его глазах не было ни претензии, ни злости, а лишь искреннее удивление реакцией Александры, готовой провалиться от стыда под землю. Ему нравились её смущенные красные щёчки, как она отводит взгляд и мысленно себя ругает за необдуманные поступки, хоть в этот раз не он был причиной такой реакции в полном понимании этого слова, что, конечно же, расстраивало, но всё же, каждая эмоция, проявляемая на симпатичном личике, закреплялась жестким, несмываемым штампом, и навсегда останется в памяти сатаны.       Она глупа, и в то же время прекрасна в своей глупости, до крайности наивна, но то вылечится с прожитыми годами. Проведя с девушкой непозволительно долгое время, Воланд уже не понимал чего именно он желал больше — воплощение собственных низменных прихотей, либо реализацию хорошо спланированного московского плана. Александра подобна той самой палке, что мешает колесу катиться дальше. Ещё ни для кого сатана так сильно не выеживался, по кирпичикам воссоздавая доверительный, надежный образ мужчины. Только вопрос — зачем? Он и сам не мог дать ответ. Возможно, Воланду просто понравилась новая незапланированная игра, что больше напоминала очередной опыт, испытание человеческих пороков, и как бы она ему не нравилась, у всех игр есть своё неминуемое завершение, что уже обивало порог входной двери. Лишенная всей красоты больших пестрых крыльев, бескрылая бабочка всё также продолжала вызывать интерес, но уже не за счет своей чистоты и невинности. Как ещё её можно развратить? Каков предел её страданий? Воланд ощущал себя настоящим ученым, неустанно ставящим эксперименты над человечеством. Хладнокровный, истинный хозяин положения.       Саша подняла взгляд на сидящего напротив, казалось, что он и не спускал с неё глаз. Возле него уже сидела рыжая вампирша с оголенной грудью и белом передничке, смиренно поедающая остывший завтрак. Альтистке надоело терпеть, надоело скучать, надоело тревожиться о чужом мнении, о завтрашнем дне. Каждая мышца требовала действия. Озорные огоньки загорелись в зелёных глазах, окрашивая их в цвет выгоревшей травы, в голове возникла бредовая идея, впрочем, такое у неё не впервой, и в венах забушевала игривость, приятными покалываниями разносящаяся по телу.       Тапочек остался лежать на полу, некогда покачивающаяся нога, притаившись, мало-помалу пробиралась вперёд, выпрямляясь в коленке, пока не достигла мужской голени, скрывающейся под мягкой тканью брюк. Состроив самое, что ни на есть невозмутимое лицо, Александра с напускным интересом рассматривала висящую над камином шпагу, укрытую от солнечного света плотной шторой, от чего метал выглядел бархатисто матовым, и намеренно перебирая по ткани маленькими пальчиками стопы, поднималась всё выше — к колену, боковым зрением наблюдая за реакцией Воланда. И каково было разочарование, что её вовсе не было. Сатана, откинувшись на спинку стула, величественно восседал на нем, смакуя вино, и казалось, что он вовсе не замечает провокацию девушки, надев маску ещё большей невозмутимости, но то было лишь на первый взгляд. Его маленькая бабочка затеяла игру. Как он мог её пропустить?       Мягкая ткань приятно щекотала подушечки пальцев, взбирающихся, как по верёвке, по отутюженной стрелке, сминающейся с каждым сантиметром от рискованных сжатий, и достигнув вершины, остановились, опираясь впадиной стопы о выступающую коленную чашечку. Словно порыв ветра, холодные пальцы Воланда крепко обхватили фалангу большого пальца, с небольшим усилием потянув на себя. Совладев с собой, Александра продолжила провокацию, лицо её было таким же расслабленным и безмятежным, но глаза, заметавшись, кричали о помощи. Мужчина одной рукой, выпрямленной, как натянутая струна, неторопливо тянул, в другой держал полупустой бокал, который вскоре был убран на стол, костяшки забегали под тонкой кожей кистей от нетерпеливых постукиваний пальцев о подлокотник стула.       — Стало быть нас придут арестовывать? — спросила Саша, заелозив на стуле, нога не поддавалась, становилось не смешно.       — Непременно придут, госпожа. Но не волнуйтесь, вас они никак не потревожат, — ответил Коровьев, протирая пенсне краем пиджачка.       — Почему? — паника подкатывала к горлу, но альтистка не подавала виду. Палец чуть хрустнул от натяжения.       — Ну вас же здесь уже не будет, — как само собой разумеющееся пробурчал Азазелло.       «Не будет. А где мне быть?! — ещё более нервно, но с неким вызовом, Александра посмотрела на забавляющегося Воланда, и чем больше она глядела в его бездонные, с расширенными зрачками глаза, тем больше погружалась в тёмный омут, засасывающий в себя, как воронка. — Немедленно отпустите!» — проговаривала она, придав мыслям приказной тон, будто мужчина мог её услышать. И действительно, будто подчинившись её велению, сатана неожиданно отпустил палец, но чтобы сразу же приласкать. Тепло прилило к вырвавшейся конечности, и нежные, словно лёгкие снежинки, подушечки пальцев успокаивающе запорхали по коже. Минуту назад Саша была готова закричать и пуститься в бегство, дабы больше не испытывать издевательств, но сейчас, пригревшись, как ужик, под прямыми лучами ласк от мужчины, она медленно таяла, отрываясь от существующей реальности, создавая свою, где не было бы места посторонним словам и взглядам, где были бы только она и он.       Закончив с завтраком, все разошлись по квартире, в том числе и Александра, ушедшая в свою комнату, ставшую чужой и неприятной. Следы, устроенного этой ночью хаоса, были устранены, кровать была аккуратно заправлена новым свежим комплектом, но желания присесть или лечь на неё больше не было. Осталось лишь отвращение.       «Видимо Гелла постаралась.»       Почему-то больше на рыжую ведьму больше не было ни злости, ни обиды. Саша убеждала себя в том, что женщина действовала лишь из благих побуждений, насколько это было возможно, и цели как-то насолить у неё также не было, ведь благодаря ей раскрылось истинное лицо Миши. Может, он и не бросался на первых же встреченных им девушек, но природу ведь не обманешь.       Возникло чувство, что альтистка находится в этой квартире последние часы, и что пришло время собираться. Напоследок захотелось чего-то нового, чего-то непривычного и, пожалуй, в этом плане больше всего не повезло волосам, что были бессердечно расчесаны, уложены в мягкие волны, от чего в комнате неприятно пахло горелым, и собраны в привычную ракушку, зафиксированную добротным слоем геля. Стеклянные русые волосы блестели на свету. Смотрясь в небольшое ручное зеркало, зелёные глаза были подведены остатками чёрного карандаша, ресницы накрашены полностью новой, вскрытой только сегодня, тушью и губы окрасились в тёмный красный оттенок. Макияж выглядел неумело, но приемлемо. Александра себя не узнавала, от чего была крайне счастлива.       «Более ничего не будет, как прежде. Так зачем держаться за прошлое? — размышляла альтистка, скидывая с плеч халат, — меня либо арестуют, либо я умру. Других вариантов просто нет, — истерично улыбаясь, она достала из тайного ящичка шкафа пошитое лично для неё пудровое шёлковое с кружевными вставками нижнее белье, которое она хранила до свадьбы, и из другого тонкие телесные чулки. — Больше ничего не важно… Старуха была права — я чувствую только пустоту.»       За дверью напротив, что вела в комнату Берлиоза, зазвучало расстроенное фортепиано, позабытое и никем нетронутое уже с десяток лет. Инструмент гудел и свистел, звуки раздваивались, и казалось, что деревянные молоточки, бьющие по струнам, пробьют в них брешь, и те сразу же с мощным гулом лопнут. Под разливистый звук фальшивого аккомпанемента зазвучало не менее фальшивое, но старающегося быть точным, пение высокого тенора Коровьева, исполняющего романс Глинки из старого сборника, что лежал на том же фортепиано.       Белье было чуть прохладным, но сразу же приобрело температуру тела, застежки впивались в кожу.       — Решили сменить имидж? — раздался ироничный голос Воланда, а затем, замершая от испуга, в той же позе, что и была, когда завязывала чулки, Александра увидела его, облокотившегося бедром о письменный стол, в отражении большого напольного зеркала. Быстро схватив с пола халат, девушка прикрыла им тело, как простым куском ткани, не надевая. Сердце отплясывало канкан.       — Вроде бы не первый день живете, а стучаться так и не научились? — скрывая смущенность, претенциозно спросила она, на что мужчина слабо улыбнулся и двинулся в её направлении. Саша сильнее вжалась в халат, щеки её запылали.       — К чему стучаться к той, что не закрывается?       — Я не закрываюсь, потому что в цивилизованном обществе — стучатся.       — Тогда считайте меня варваром, — Воланд приблизился к альтистке, — тем более мы уже переступили через ту грань… неизведанности. Потому более не имеет смысла прикрываться этой нелепой тряпкой.       — Ну уж нет, вчера я была пьяна. Сегодня всё не так, — Александра стыдливо отвела взгляд, события прошлой ночи всё ещё ярко представали в её сознании.       Сатана двумя пальцами обхватил подбородок девушки, заставляя ту посмотреть на него, но Саша противилась, настойчиво смотря в пол.       — Сегодня всё так и вы это знаете. Вы уже далеко не невинны, так отбросьте эти девичьи замашки. Я видел достаточно.       «Он прав. Почему он всегда прав?»

В глуши, во мраке заточенья Тянулись тихо мои дни Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви, Без слез, без жизни, без любви.

      Фагот пел с надрывом, подведя мелодию к кульминации, пропев её не совсем чисто, и Бегемот начал вторить ему на последних фразах немного гнусавым голосом. Слова эхом разносились по квартире, и кто бы мог подумать, что именно они, как ни одни другие слова, смогут охарактеризовать дальнейшую жизнь. Пальцы разжались, и халат заструился обратно на пол.       — Вы умеете убеждать, — хмыкнула Александра и повернулась к мужчине спиной, смотря на них двоих в отражении.       Воланд отошел к столу и вернулся, держа в руках красную коробочку с украшениями, что обнаружила вчера альтистка на том же самом месте, и достал оттуда изумрудное ожерелье, ловко надевая его на шею девушки, из-за чего цвет глаз стал ещё зеленее, ещё ярче от сверкающих бриллиантов.       — Не носить на столь прекрасной шее украшений — кощунство.       — И это не самый мой большой грех.       Две пары глаз смотрели в отражение зеркала, и будто бы не могли насытиться друг другом, пожирая, поглощая каждый миллиметр тела, становясь единым, неразрывным целым. Александра больше не чувствовала себя опустошенной, наоборот, только рядом с ним она ощущала себя как никогда наполненной и живой. Руки Воланда легли на её талию, от чего каждая мышца трепетно напряглась, и не разрывая зрительного контакта, чуть наклонив голову, он приблизился к уху и прошептал:       — Я хочу, чтобы вы прогулялись со мной.