Как же удивительно, что на протяжении жизни в доме 302-бис по Большой Садовой на пятом этаже в квартире №50 Александра Ильинична ни разу не задумывалась: «Куда же пропадают люди?». Её не интересовала политика, не интересовал сложившийся строй, не интересовали события за пределами Советов, и всё что ей было важно — это она сама, её благополучие и возможность посвятить себя музыке. Она ни разу не задала себе вопрос: «Куда же пропала её тётка Анна Францевна?», ни разу не спрашивала о ней, ни о учителе музыки, что бесследно исчез, ни о других людях, которые также скоропостижно исчезали уже во время учебы в консерватории.
Было ли это магией или вмешательством тёмных сил? Конечно же нет. Саша не замечала, либо не хотела замечать всю ту чертовщину, что происходила на планете, в событиях которой дьяволу даже не нужно было участвовать. Люди сами сотворили это с собой, сами поднесли к своим горлам ножи, и строй Советов был тому доказательством. Сколько композиторов, поэтов, писателей, художников, всех тех, кто не захотел
молчать, погубила эта система? Бесчисленное множество. А те, кто всё-таки старался
молчать, заворачивая свою речь в угодную власти обертку, каждый день, каждую ночь боялся за себя, за семью и детей, боялся чёрной машины без опознавательных знаков, боялся звонка, боялся стука в дверь дома. Каждый человек стал друг для друга хуже самого злейшего врага.
И вот сейчас, с двух разных входов две группы людей в штатском бесшумно поднимались к квартире №50. Александра, одетая в легкое летнее зеленоватое платье ниже колена, сережки и ожерелье, подаренные Воландом, и бежевые туфли на небольшом каблучке, в последний раз посмотрела на одиноко стоящий в тени шкафа альт.
— Прощай, мой друг.
В коридоре её встретил улыбчивый Коровьев, немного изумленный образом девушки, но не показавший никакого виду, и сказал:
— Пора, госпожа. Мессир вас ожидает.
Пройдя мимо гостиной, дверь в которую была приоткрыта, через образовавшуюся щель Саша заметила ногу в дорогом чёрном костюме и лакированных туфлях, что не двигаясь лежала на полу.
— Это же?.. — альтистка испуганно посмотрела на идущего рядом клетчатого, но не стала продолжать свой вопрос, вовремя остановившись, ведь никто кроме сатаны не знал о её нахождении на балу.
— Ни о чём не переживайте, госпожа. Этот человек заслужил своей участи, — ответил Фагот, уводя её дальше.
«Никто не заслуживает убийства».
Плотные красные шторы полностью закрывали большое окно, образуя в спальне кромешную тьму. Воланд стоял спиной возле камина в том же сером костюме, но в шляпе и привычных кожаных чёрных перчатках, опершись одной стороной на трость. Александра зашла в комнату одна — Коровьев куда-то исчез. В дверном замке послышались какие-то манипуляции, из-за чего Саша напряглась ещё сильнее.
— Вы готовы? — обернувшись спросил сатана, протягивая девушке руку.
— Готова к чему? — звуки за дверью стали громче, кто-то перешептывался.
— К тьме.
Александра неуверенно подошла к мужчине и вложила руку в его. Сердце забилось быстрее. Глаза Воланда блеснули удовлетворенностью от её послушности, и он указал на камин, от которого образовывалась ещё большая тень.
— Нам сюда.
Дверь квартиры распахнулась, и в ближайших ко входу комнатам раздавались шаги со скрипящей подошвой ботинок, которые крайне скоро оказались возле
спальни свиты. Подстегиваемая страхом, крепко сжимая ладонь сатаны, Саша сделала шаг в неизвестность, закрыв глаза.
В один миг она ощутила себя летящей, но то быстро пропало, и в лицо ударило яркое солнце, альтистка открыла глаза. Зелёные листья липы время от времени шелестели на ветру, в пруду, в котором настойчиво крякали утки, шумела вода, раскаленные за день плитка и лавочки вмещали в себя разного рода людей, что решили посетить это место. Чуть дальше слышались гудки автомобилей, шум колес и звонки трамваев, стук каблуков женщин и ругань двух подвыпивших граждан, которых разнимал вовремя подоспевший караул. Патриаршие Пруды никогда не вызывали в Александре столько радости и облегчения, как сейчас. Не было никакого желания спрашивать: «Каким образом они здесь оказались?», главное, что не в квартире.
Воланд, подставив лицо солнцу, хитро улыбнулся ему и посмотрел на Сашу, всё ещё цепляющуюся за его ладонь, но сразу же отпустившую, как только это заметила. На улице парило, словно перед дождем. Озорной огонёк плясал в зелёном глазу сатаны, и тот нашел своё отражение в зелёных глазах отчаявшейся альтистки. Прогулочным шагом они двинулись по Прудам, держась друг от друга на расстоянии, будто приятели.
— Надеюсь с остальными всё в порядке, — обеспокоенно произнесла девушка.
— О ком, о ком, но о них точно не стоит переживать. Я бы больше волновался за тех, кто пришел нас арестовывать.
Солнце палило, как в последние раз, и Александра сразу же упрела, но Воланду будто было вовсе безразлично на погоду, и он шёл, как ни в чём не бывало в своих кожаных перчатках. На горизонте показался знакомый островок тени — единственная лавочка, укрытая зеленью лип, занятая юной белокурой девушкой и не менее молодым парнем. На коленях их лежали листы бумаги, и ярко жестикулируя, юноша что-то рассказывал, а блондинка заинтересованно слушала его, подложив кулачок под лицо. В метрах ста показалась другая лавочка, знакомая уже не одной альтистке. Выполненная из чёрного камня прямоугольная арка с надписью «ПАТРИАРШИЕ ПРУДЫ им. МАРКСА» одним своим видом внушала чувство страха, не предвещая ничего хорошего.
Воланд заметил смятение Александры, как опустел её взгляд, как ссутулились плечи. Эта лавочка многое значила и для него, как бы удивительно это не звучало, ведь на ней вершилась история, да такая, что охватила в себе несколько жизненных линий не только непосредственных участников беседы, но и тех, кто был её свидетелем. Не будь Саши в тот день на Патриарших, ничего бы особо и не изменилось, но она там была, а значит собственноручно вплела свою жизнь в чужую, также как и её подруга из Варьете. В химии это называют цепной реакцией, в жизни же — случайным стечением обстоятельств.
Сатане хотелось испытывать Александру, быть может, причинять ей боль. Его забавляла её злость и обиды, потому сейчас, поравнявшись с аркой, он сел в центр пустующей каменной скамьи, положив одну руку на спинку, закинул ногу на ногу, выжидающе смотря на девушку, указывая глазами на место рядом с собой. Саша не двигалась с места, тупо смотря на чёрный камень. Мимо прошла колонна парней лет двадцати в военной форме. Несмотря на жару, альтистку пробрал озноб, взявшийся на первый взгляд из ниоткуда.
— Присаживайтесь, Александра Ильинична, в ногах правды нет.
Тут же её охватила необъяснимая злость, подстёгиваемая кривой ухмылкой Воланда, и озноб сменился растекающейся по венам лаве. Идти на поводу ей больше не хотелось, но и противиться она не могла, потому так и стояла, злясь на саму же себя. Сатана достал из внутреннего кармана серебристый портсигар, ловко выуживая оттуда сигарету, и закурил. Ему не нравилось поведение девушки, ему не нравилось, что именно она вызывает в нём те эмоции, о которых он даже не задумывался, на которые никогда не обращал внимание. И теперь, подобно младенцу, он только учился их контролировать, заглушать, а лучше всего игнорировать.
Едкий табачный дым, ведомый легкими порывами ветра, струился прямо в лицо Александры, пропитывая одежду своим неприятным ароматом. Пришлось сесть, но не под руку Воланда, а с другой стороны, и поодаль, оставляя между телами расстояние сантиметров так в двадцать. Саша смотрела на лавочку, на которой некогда сидели они с Соней, а сейчас на ней так полюбовно обнималась молодая пара, позабывшая о листах на коленях. Саша загрустила. Всего за несколько дней её жизнь превратилась в сущий кошмар, она потеряла подругу, парня, репутацию, и самым близким для неё человеком, если его так можно назвать, стал Дьявол, что является абсолютным абсурдом. Скажи она кому об этом, её бы сразу же запихнули в дом скорби и прописали еженедельные пилюли в виде электрошоковой терапии. Возможно, только один человек поверил бы ей, тот, кто угодил в лечебницу не без помощи сатаны.
Прямоугольная арка не давала много тени и из-за своего цвета привлекала ещё больше солнечных лучей, превращая сиденье в печку.
— Так это
та самая прогулка с Дьяволом? — язвительно усмехнулась Александра, разглаживая складки платья. — Весьма уныло.
В отличие от мужчины облокачиваться на спинку скамьи Саша не спешила, ведь то было сродни тому, что самовольно приложить к себе раскаленные угли.
— Прошу прощения, забыл, что люди
разучились наслаждаться тихими прогулками, — ответил Воланд, выпуская изо рта очередное едкое облако.
— Сложно наслаждаться ими, когда твое лицо обдувает табачным дымом, — девушка нервно теребила сумочку, смотря в небо.
— Вы не пробовали начать курить? Весьма успокаивает.
— Нет, и не собираюсь, — альтистка вскочила с места и добавила: — Если вы закончили свои издевательства, то я, пожалуй, ухожу.
— Куда-то спешите? — лицо сатаны резко стало непроницаемым. Быстрая смена настроений вводила в тупик. Сделав последнюю затяжку, мужчина кинул бычок на тротуар, встал со скамьи и раздавил остатки сигареты носком чёрных туфель.
— Нет… Я… — Александра смутилась. Ей не хотелось уходить. — Вы же сказали, что это прогулка. Какой смысл сидеть на лавочке?
— Как на счет кино? Вам оно нравится?
— Кино?.. — девушка опешила. — Не знаю, наверное нравится.
— Тогда не будем терять времени зря — сеанс скоро начнется, — Воланд подставил альтистке согнутую в локте руку, игривый огонёк вновь заиграл в его зелёном глазе.
«Никак не привыкну к его смене настроения».
Неспешным шагом Воланд и Александра, всё-таки вложившая свою руку, направились в сторону Малой Бронной, и окружал их сплошной раскаленный камень. В нынешней Москве не было места жизни — деревья и трава были только в парках, каждый свободный участок земли занимала стройка, казавшаяся бесконечной. Саша всё ещё отчетливо помнила, как каждое утро в одно и то же время под её окнами спиливали деревья, клали плитку, стучали молотками и ругались матом рабочие, что бодрило не хуже будильника.
Идти рядом с Воландом было волнительно. Он оказывал на девушку такое сверхъестественное воздействие, которое не смог бы переплюнуть даже самый красивый и сексуальный, по мнению общества, мужчина в мире, коим и являлся для Александры сатана. С одной стороны он сильно раздражал, выставляя альтистку на посмешище, с другой же, более явственной и доступной, Саша желала быть рядом с ним вечность. Как оказалось, только рядом с ним сердце её билось быстрее, рядом с ним она чувствовала себя увереннее, ощущала себя нужной, что, конечно же, спустя время казалось бредом; только его хотелось целовать и приносить радость, забыв про чувство собственного достоинства.
Вдалеке раздались тревожные сигналы, они, как песчаная буря, взялись из ниоткуда и с каждой секундой стремительно приближались, и вскоре на дороге показались три пожарные машины, гонящие на всех парах в сторону Садовой. За ними проехали несколько чёрных машин и одна небольшая машина скорой помощи. У Александры возникло чувство дежавю. Воспоминания, похожие на жидкую манную кашу, плавали в голове, не способные соединиться воедино, от чего и не получалось их как следует вспомнить.
— Это к нам? — бесцветно обратилась девушка, уже привычная к тому, что жила не одна, но после этого «нам», будто оно было чем-то интимным и семейным, она сильнее вжалась в рукав пиджака, смущаясь.
—
Отсюда мне не видно, Александра Ильинична, — усмехнулся мужчина, кривя рот в фирменной полуулыбке.
«Вот же чёрт!» — подумала альтистка, после чего Воланд улыбнулся ещё шире, обнажая ровные зубы. Она менялась, формировалась под его неуклонным участием, в её глазах больше не было той детской наивности и непосредственности, но и блеска в них не поубавилось, наоборот, они сверкали ещё ярче, ещё яростнее пылал в них огонь, разжигая своими искрами пыл в сатане, о котором он уже давно позабыл. Длинная жизнь — это бремя, даже если ты всемогущий властитель ада, оно тащится тенью скуки, ненависти и одиночества. И как бы не хотелось познать, каково это быть нужным, быть большим, чем просто клоун на
Его (Бога) подмостках, каждые прожитые год, столетия, переросшие в тысячелетия, усугубляли понимание собственных ценностей и желаний. Он впитал в себя людские пороки, и теперь он то нужное зло, что так требовал мир. Он — борец за правду и ненавистник лжи.
Проведя четыре дня с обычной девушкой,
ставшей уже не совсем обычной, у Воланда появилось ощущение правильности происходящего. Пусть он никогда не будет способен на возвышенные чувства, о которых мечтала маленькая бабочка, Александра, побудившая его снова полноценно жить, явно была интересным и достойным внимания экземпляром.
Возможно, с прожитыми годами, она, как хорошее вино, станет только краше, а главное мудрее, и наконец-таки сможет понять его.
Как ледокол, пара пробиралась сквозь толщу образовавшейся толпы, спешащей по домам с работы, и скрепились руками так крепко, будто их могло снести и разлучить течение. Все здания были как одно — похожими на предыдущее, иногда мелькали красочные вывески, иногда в прозрачных стеклах виднелись нарядные дамы и хорошо одетые мужчины, из окон более старых зданий с просевшим фундаментом, звучала живая музыка, почти не слышимая из-за шума бесчисленных шагов юного пролетариата. Ближе к площади, где был театр Варьете, толпа почти рассосалась и дышать стало чуть проще.
«Где-то здесь мы и встретились, — промелькнула мысль в голове Александры, и она смущенно отвела глаза в сторону, — так много всего изменилось. Совсем недавно я устроилась на работу, на этих бежевых ступеньках, заметенных снегом, я познакомилась с Мишей, на них же мы впервые поцеловались, и было это буквально пару дней назад. А что сейчас? Я иду под руку с Дьяволом, притворяющегося иностранным магом, так ещё не вижу в этом ничего необычного!»
— Почему именно Германия? — само собой вырвалось из уст девушки.
— Почему? — Воланд сделал паузу. — Я частенько там бываю, особенно сейчас.
— А что сейчас?
Сатана ничего не ответил и лишь загадочно улыбнулся, глаза были нечитаемы.
«Он что-то скрывает».
На углу улицы расположилось новенькое двухэтажное здание кремового цвета, напоминающее своим видом сплюснутую на полюсах коробку, что, в принципе, никак не отличалось от современных архитектурных сухих творений Советов, с высокими античными колоннами, на фасаде которого красовалась вывеска «КИНОТЕАТР», переливающаяся жёлтым и оранжевым, и афиша предстоящих сеансов.
— Четыре дня ведь уже прошли? — молебно спросила Александра, надеясь получить отрицательный ответ. Воланд кивнул, посмотрев на альтистку бесстрастным взглядом.
Всё внутри рухнуло, подобно тому, как разрушался бы бальный зал, если сразу же взорвался, распадаясь на миллионы мелких осколков. Мысли заметались, а на глаза были готовы проступить предательские слезы. Мир поделился на чёрное и белое, в чёрной части которого так жадно купалась альтистка, захлебываясь в собственных чувствах и бессилии.
«Он бросает меня».
— Вас никто не бросает. Время подошло к концу, и оно не терпит отлагательства.
«Этой ночью вы так не считали».
В большом светлом фойе, в котором ещё чувствовался запах краски и меловой штукатурки, толпились люди. Большие круглые потолочные лампы изредка мигали, от чего в глазах неприятно рябило. Несмотря на большое количество человек, коих было больше тридцати человек, Воланд вальяжно, глухо стуча по паркету тростью, обошел очередь и, дождавшись, обратился к кассирше с четким немецким акцентом, обворожительно улыбаясь:
— Guten Tag, уважаемая Любовь Александровна. Два билета, пожалуйста, на предстоящий сеанс.
— Мест нет, — буркнула кассирша, проставляя штампы, и те с громкими чмоками и невероятной скоростью приземлялись на листы бумаги. Саша удивлялась, как ещё не уничтожила возмущенная их наглостью толпа.
— Я думаю, что места найдутся, — в голосе сатаны послышались стальные нотки, но с губ не слетала кокетливая улыбка.
За застекленной стенкой с маленькой норкой для выдачи билетов сидела тучная блондинка лет сорока с короткой, уложенной по моде стрижкой, яркими розовыми губами, тонкими выщипанными бровями и густо накрашенными ресницами, на кончиках которых виднелись сбившиеся комочки туши. Подняв взгляд на наглеца и окинув его своими небольшими, карими маслянистыми глазками, на щеках блондинистой особы сразу же проступил румянец, видневшийся даже под внушительным слоем пудры, из-за чего выглядела женщина весьма комично.
«Вот же змей!»
— Да, вы правы. Два билета найдутся, — голос блондинки стал похожим на писк комара, да и сама она полностью раскраснелась.
«Бедняжка».
— Надеюсь, первые три ряда будут свободны, мадам? — томно уточнил Воланд, лишая ту дара речи обезоруживающей улыбкой.
Сразу после этого женщина напряглась так сильно, что на её лбу проступили две пульсирующих полоски синих вен, а губы, с местами съеденной от волнения помадой, она сжала в тонкую линию и еле выдавила последние слова, просовывая через окошко два бумажных листа:
— Конечно.
— С вами приятно иметь дело, Любовь Александровна. Auf Wiedersehen.
Как ни в чём не бывало, Воланд подошёл к лестнице, расположившейся в центре фойе и ведущей на второй этаж, где находились зрительные залы, и сняв шляпу, посмотрел на Александру, всё ещё стоявшую возле кассы. Отмерев, девушка быстрым шагом маневрировала среди очереди, возмутившейся неожиданным уходом встревоженной кассирши.
— Вот же курва! — не выдержал один гражданин в конце очереди, выкрикивая парочку ласковых слов вслед уходящей белокурой женщине.
— Что это только что было? — шептала Саша, поднимаясь с Воландом по ступеням, инстинктивно поджимая в узких туфлях пальцы. Боязнь лестниц с ней останется на всю жизнь.
— Вы о чём, Александра Ильинична? — с серьёзным лицом поинтересовался мужчина, удивленно выгнув одну бровь над искрящимся смехом зелёным глазом.
— Вы знаете о чём я, — альтистка закатила глаза и продолжила: — на этой женщине лица не было! Неужели это всё ваши чары?
— Что вы, Александра Ильинична, это моё
природное очарование, — ответил он, посмотрев самым невинным взглядом.
— И многим дамам вы разбили сердце своим
очарованием?
Александре захотелось дать себе несколько подзатыльников и желательно залить рот клеем, дабы больше не произносить сегодня так и льющиеся изо рта необдуманные слова. Воланд снисходительно улыбнулся, протягивая два билета контролеру. Тем временем их встретил на половину полный зрительный зал, чем-то напоминающий зал в Варьете, но, естественно, значительно меньше. Обитые бордовым велюром сиденья с прямыми спинками и низкими деревянными подлокотниками стояли в несколько широких колонн. Как и пожелал сатана, первые три ряда были свободными, и он указал на второй из них, пропуская альтистку вперед. Приглушенный свет ламп, таких же, что и были в фойе, создавал приятную атмосферу спокойствия и уединения, но Александра сидела как на иголках, ощущая невидимое давление, исходящее от сидящего слева мужчины.
— Если дамы пожелали, чтобы их сердце было разбито, то что я могу поделать?.. — неожиданно сказал Воланд, пристально смотря на Сашу.
Альтистка чуть не подавилась воздухом от поднявшегося возмущения, щёки её покраснели, хотелось тут же встать и уйти.
— Будь у вас сердце, вы бы никогда такое не сказали, — презрение сочилось в каждой произнесенной букве.
— Оно у меня есть, — Воланд крепко схватил токую кисть Александры, прикладывая ту к левой части груди. Под слоями одежды почувствовалась чуть заметная, почти неуловимая пульсация, прерываемая и возобновляемая каждые десять секунд, — чувствуете? Оно есть, — повторился он, накрывая холодной ладонью пальцы девушки, и прижимая к себе ещё сильнее, — но в нём нет места любви.
У Саши перехватило дыхание от такой откровенности. Ощущать в Воланде что-то человеческое, что-то простое для понимания было странно и волнительно, и это точно не было тем, чего ожидаешь услышать от сатаны. Но в то же время, внутри девушки боролись два противоречащих друг другу чувства: безграничное понимание и полное отрицание, рвавшие в своей борьбе её душу. К горлу подступил ком, мешающий дышать полной грудью. Рука дрожала под твёрдой хваткой мужчины. На фоне мечущегося из стороны в сторону сердца, гулким биением отзывающимся в ушах, звучал беззаботный смех девушки с задних рядов в сопровождении целого хора шепчущих.
— Если в нём нет даже маленькой клеточки для любви, тогда почему вы так добры ко мне?
— Нет, вы не правы. Доброта явно не то слово, Александра Ильинична, — ответил он убирая руку альтистки с груди.
— Тогда я вообще ничего не понимаю. Спасаете меня, исполняете мои желания, дарите украшения, — девушка коснулась ожерелья, — и всё ради чего?
Зал разразился фанфарами труб, оповещающих о начале фильма. Свет потух и над головами зрителей заструился туманный белый луч, транслирующий на тканевый экран заставку фильма: «Волга-Волга». Первые десять минут он действительно привлекал внимание Александры своей необычностью и новизной, знакомя альтистку с незнакомым для неё видом искусства, но чем дольше она смотрела на влюбленную парочку письмоносицы Дуни и руководителя оркестра Алексея, плывущую на пароме, на их непонимание и возникший на этой почве конфликт, тем нелепее казался сюжет. Саша ощущала себя не в своей тарелке, вертелась и не находила себе места, теребила ручку сумочки и кусала губы, глубоко вздыхая, Воланд же, напротив, с большим увлечением наблюдал за ходом картины.
«Какая же глупость! — Александра уже была готова плеваться. — Ничего глупее в жизни не видела. Даже самые примитивные постановки в Варьете уже кажутся не такими уж и примитивными».
Она посмотрела на сатану, откинувшегося на спинку, на его сосредоточенное лицо, с слегка хмурыми бровями, от чего между ними образовались неглубокие морщинки, пара прядей выбились из укладки и ниспадали на лоб, придавая мужчине мальчишеский вид. Обе руки лежали на подлокотниках, в то время как сама Саша облокотилась всего на правый, пальцы левой руки, спрятанной под чёрной кожей, неторопливо отбивали какой-то ритм. На острых коленях, как пики выступавших из-под натянутой ткани брюк, лежала серая фетровая шляпа. Наивность комедии уже не вызывала столько негодования, ведь на неё она более не обращала внимания.
«Еще немного и вы прожжете во мне дыру», — в голове альтистки раздался низкий голос Воланда, и сердце её ухнуло куда-то вниз, перевернувшись кувырком несколько раз. Этого хватило, чтобы Александра сразу отвела взгляд на экран, на котором нерадивый начальник небольшого кустарного производства не мог расслышать слова телеграммы, хором зачитываемой с застрявшего посреди водоема парома. Мысли смешались в одну кучу, но стыдно не было.
«Вы намного интереснее этого фильма, — проговорила в мыслях Саша, поражаясь своей смелости, от чего глаза её немного расширились и округлились, а сердце забилось в дикой истерике. Немного покосившись, она заметила довольную ухмылку Воланда, удивленно смотрящего прямо на неё. — Теперь вы намерены прожечь во мне дыру?»
Намеренно ничего не ответив ни устно, ни мысленно, он продолжал смотреть на девушку, действительно прожигая в душе дыру, щеки её налились краской, а на губах почти не осталось помады, съеденной от тревоги всего за час пребывания с сатаной. Александра ощутила себя снова голой, но даже тогда, на балу, мужчина не рассматривал её так пристально как сейчас, что, несомненно, смущало ещё больше, каждый миллиметр открытой кожи опалялся вниманием, расцветая подобно бутонам красных роз. Они словно вернулись в начало, когда никто из них не смел прикоснуться, и у каждого были на это свои причины, когда они приглядывались друг к другу, не упуская из вида каждую мелькнувшую эмоцию, каждое изменение во взгляде, каждую неозвученную мысль.
За долгих четыре дня в жизни обычной московской девушки произошло масса событий, которые могли по своей значимости с легкостью переплюнуть все прожитые годы.
Её радовало, что последние дни жизни были так насыщенны. А они определенно были последними. В эти дни она познала и горести, и радости, познала каково быть желанной и возжелала сама. Альтистка узнала, что
зло, кои правда существовало, может быть
добрым, если само этого пожелает.
Окончательно потеряв основную нить фильма, Александра просто смотрела на экран, не замечая ни сменяющих друг друга кадров, ни громких песен и возгласов актеров, полностью погрузившись в размышления.
«Зачем я ему? Я даже не знаю в каком направлении мне думать, ведь он не дает ни единой подсказки. Может я ему уже и вовсе не нужна? Может после этой ночи я ему больше не интересна? Но если ему действительно был нужен только секс, то почему не овладел мной раньше? Если так посудить, то прояви он чуть больше напористости, я бы без сомнений отдалась прямо на заднем сидении машины, уезжавшей из Грибоедова, и мне было бы совершенно наплевать на реакцию Азазелло».
На ногу чуть выше колена легла чёрная перчатка, не сильно, но властно обхватывая успевшую покрыться легкими мурашками кожу, спрятанную под зеленоватой тканью летнего платья. Погрузившись в свои мысли, Саша не заметила как сгустился вокруг воздух, ставший тяжелым и плотным, словно перед дождем, он искрился невидимыми для зрения молниями, заряжая своими вспышками нервные окончания. Воланд не смотрел на Александру, но ему этого и не требовалось —
ни одна мысль не проскользнула мимо него. Маловероятно, что ей было бы всё равно на рыжего демона, но идея была крайне заманчива.
— Ваши мысли мешают смотреть фильм, — соблазнительно проворковал мужчина, слегка наклонившись к Саше, чтобы она могла его услышать сквозь громкие экранные диалоги. Образовалось терпкое трезвучие из покоящейся на ноге руки, льющегося чуть ли не из самого ада томного голоса и собственного напряжения в теле девушки.
— Мои мысли… — альтистка взглянула на Воланда как испуганная лань и, поборов приступ волнения, положила свою руку поверх его, царапая перчатки чуть отросшими ногтями. — Дайте угадаю — вам понравилась последняя из них?
Саша предполагала, что он может смутиться, что её слова заставят его испытать хоть крошечную долю той тягостной неловкости, которую он вызывал своими манипуляциями и издёвками.
Юбка платья ненавязчиво заскользила вверх, без труда поддаваясь цепкой чёрной коже, и собирающаяся с каждой секундой ткань приятно ласкала внутреннюю часть бедер, мурашки с новой силой пробежались ногам, собираясь тугим узлом внизу живота. Александра не сразу поняла, что только что сказала, но как только осознание всё-таки её достигло, она была готова проклясть свой язык и отправить тот в изгнание, приправив щепоткой мучительных страданий.
— Особенно последняя, — прошептал сатана, касаясь губами её шеи.
Действие это наполнило Сашу сладкой истомой, расползающийся по телу как тягучий мёд, помогая забыть обо всех, но на уровне подсознания червячок сомнения медленно, но верно прогрызал себе путь в помутившееся сознание. Холодные твердые губы беспорядочным образом порхали по тонкой коже, нащупывая языком сонную артерию, проводя по ней дорожку распаляющих поцелуев вверх и зарываясь носом в местечко за ухом. Тёмные ресницы Александры затрепетали, и та сразу же прикрыла глаза. Кончик языка коснулся мочки уха, оставляя на нём влажный след, а губы сомкнулись вокруг маленькой золотой серёжки, немного оттягивая ту зубами, от чего Саша тихо застонала, запрокидывая голову назад. В это же время, сменившаяся с правой на левую перчатка уже затерялась под складками платья, ловкие пальцы скользили по разгоряченной от умелых ласк прикосновений, дразня завязки чулок, и поднялись к хлопковым свободным трусам.
— И раз вы так осмелели, — вновь раздалось возле уха, заставляя девушку трепетно вжаться в сидушку, — зрители уже собрались.
Вот оно. Александра уже и думать забыла, где именно она находится, отдавшись власти похоти, забыла о фильме, забыла о всех тех, кто сидел сзади. Паника хлестнула по щекам, приводя альтистку в чувства. Зелёные глаза забегали по залу, каждый человек, что сидел с четвёртого по пятнадцатый ряд, пребывали с счастливыми улыбками, смотря на экран, кто-то перешёптывался, один мужчина напряженно высматривал потолок, но в целом — никто не обращал внимание на развратные проделки Воланда. Встретившись с ним лицом, мутные от возбуждения глаза с расширенными зрачками, делающие его вид пугающим и каким-то потусторонним, впечатывали в голову альтистки свою волю. Найдя в себе хоть какую-то силу, Александра попыталась убрать руку, что так беззастенчиво водила узоры по хлопку, успевшему маленьким пятнышком пропитаться естественной смазкой, но та затея оказалась безуспешной.
— Перестаньте… — взмолилась Саша, закусывая щеку. Страх быть замеченными пугал и в то же время возбуждал ещё сильнее, — нас же могут увидеть.
— Разве не этого вы
хотели? — лукаво улыбаясь спросил Воланд. Указательный палец прошелся вниз по лобку, скрываясь в промежности и неся за собой шлейф электрического разряда. Александра, смущенная столь острой реакцией, тут же свела коленки, будто то могло ей помочь.
— Я не именно этого хотела…
— Если вы так желаете, то я могу призвать Азазелло, и в отличие от этой
массовки, он будет смотреть. Внимательно смотреть.
Сашу накрыл первозданный ужас. Не способная дать отпор, она только и могла наблюдать со стороны. Воланд не шутил, и позволь она себе хоть малейшую дерзость, он без промедлений сделал бы только хуже, наказывая за проявленное непослушание. Ровно как в первый день, когда они встретились в темноте пустующей спальни, Александра была готова потерять сознание от давящей на неё разрушительной ауры. Чёрные глаза, с искрящимся в них нездоровым блеском, гипнотизировали и не позволяли отвести взгляд. В правой руке, что альтистка положила ещё в начале сеанса на подлокотник, перестала циркулировать кровь, о которой вжавшиеся ладони и онемевшие пальцы могли только мечтать. Каждая мышца напряглась так сильно, будто была готова лопнуть.
— Не смейте отводить взгляд, — приказал Воланд, убирая руку, оставившую после чувство пустоты.
«Даже если бы хотела, не смогла бы».
Чуть отодвинув рукав, он подхватил края пальцев, снял мешающую левую перчатку, оставив ту поверх шляпы, и расстегнул матовые серые пуговицы пиджака. Александра следила за каждым его действием, не оставляя без внимания его освободившиеся длинные пальцы с аккуратными ногтями, и как они ловко подцепили выбившиеся тёмные пряди, убирая их обратно в прическу, но те сразу же выпали обратно на лоб, что показалось девушке забавным и она улыбнулась, несмотря на внутренний мандраж.
— Вы большая молодец, когда не пытаетесь быть той, кем не являетесь, — констатировал сатана, вернув свой взгляд на альтистку.
В тёмных зрачках, что так жадно смотрели на неё, Саша видела собственное отражение и след своих испуганных глаз. Кончики пальцев вновь, как лёгкое перышко, прошлись по тонким чулкам. Ещё сильнее вжавшись одной рукой в подлокотник, а другой в ткань платья, сминая ту в комок, Александра посмотрела на раскрытое бедро, внутреннюю часть которого в этот же миг болезненно сжали те самые пальцы, что так нежно ласкали её кожу.
— Кто вам разрешал отводить взгляд? — голос Воланда сквозил угрозой. Без малейших промедлений Саша вновь подняла глаза, округлившиеся от испуга. — Так-то лучше.
Дьяволу нравилась её послушность, источавшийся из неё страх так и кружил голову, туманя рассудок и будоража собой разыгравшееся воображение. Но тем слаще было удовольствие, когда Александра всё-таки предпринимала попытки дать отпор,
вынуждая приметить силу.
Холодные пальцы снова пробежались по хлопку, от чего живот девушки судорожно втянулся. Не прерывая зрительного контакта, Воланд успокаивающе провел ладонью по нежной коже бедра, теряясь между тканью и опаленной кожей. Саша забыла о том, что ей необходимо дышать, и легкие ей об этом напомнили обжигающей болью, заставляя сделать большой глоток воздуха.
— Разведите колени, — с нескрываемой угрозой сказал Воланд. Чуть вздрогнув от его голоса, Александра слегка разомкнула ноги, — шире, — практически по змеиному прошипел сатана, недовольный результатом, и колени вновь немного развелись, но недостаточно, чтобы удовлетворить мужчину. — Шире!
Практически обхватив сгибами в коленях сиденье кресла, Саша заметила во взгляде Воланда тень радости, и тот долго не церемонясь нырнул рукой под резинку хлопковых трусов, быстро найдя взбухший от возбуждения клитор. Облокотившись на спинку, сатана практически нависал над девушкой, как хищный ястреб, увидевший в своём поле зрения добычу. Не отрывая взгляда, он следил за тем, как эмоции сменяют друг друга на её бледном лице, как раскрылись её искусанные припухшие губы в немом «о», как дёргались её брови и расширялись глаза, и собственной мимикой повторял за ней, словно зеркало. Будь у Александры другое настроение, она бы посчитала это издевательским подражанием, но в данный момент — это было настолько интимно
поддерживающе, что захотелось плакать, потому в уголках зелёных глаз скопилось пару слезинок.
Ощущения были ещё более необычные, чем этой ночью. Каждая клеточка тела словно ожила и стала жить своей жизнью, впитывая ласку гладких пальцев, и требуя большего. Люди, сидевшие сзади, как тореадорская тряпка мелькали в боковом зрении, и с каждым мигом ощущение страха быть замеченными отступало и вскоре скрылось на подмостках подсознания. В порыве сгущения наслаждения, копившегося от умелой стимуляции, Саша вцепилась ногтями в бедро Воланда, и тот недовольно сжал губы в тонкую полоску, а в глазах блеснул гнев.
— Кто разрешал трогать меня?
— Вы и не запрещали, — вырвался смелый ответ.
Губы искривились в лукавой улыбке, и он с шумом достал руку, задевая тугую резинку, и та болезненно шлепнулась о живот, оставляя Александру наедине со своим возбуждением. Длинные пальцы, поблескивающие прозрачной смазкой в свете кинопроектора, замелькали перед её лицом, и девушка смущенно отвернулась, смотря в спинку кресла, нарушая тем самым данный ей приказ.
Воланд обхватил двумя пальцами, спрятанными под перчаткой, её подбородок и с силой дернул обратно, вертя тот в разные стороны, дабы найти зрительный контакт с противящейся альтисткой. Саше было стыдно. Мужчина наказывал её за непослушание, ещё сильнее усугубляя то липкое чувство отвращения к самой себе внутри.
— Вы должны смотреть на меня, — зловеще сказал сатана, на что альтистка попыталась отрицательно покачать головой, но из-за мёртвой хватки на подбородке у неё это не вышло. — Немедленно откройте глаза.
На губы легли влажные пальцы, размазывая их содержимое из стороны в сторону. Александра испуганно открыла веки и испугалась ещё больше, увидев обезумевший взгляд тёмных глаз, плотоядно смотрящих на пальцы на её губах. Девушка почувствовала, как те начали давить на нежную кожу, стараясь пробраться внутрь. Воланд поднял взор полный алчного желания, требуя от Саши повиновения, на что она сильнее обхватила его бедро почти возле паха. Более не церемонясь, он сменил хватку перчаток на щёки и надавил на них, из-за острой боли рот немного приоткрылся, и мужчина протолкнул в него пальцы. Мозг отказывался принимать происходящее. Более униженной Александра себя не чувствовала никогда. Солоноватый вкус её смазки раздражал языковые рецепторы. В отместку на столь извращенные издевательства, девушка, собрав в себе всю волю, дотянулась до паха. Она не сомневалась, что Воланда возбуждают её мучения, потому с оставшимися силами сжала эрегированный член, выпирающий из-под ткани костюмных брюк, и следила за его реакцией. Глаза сатаны немного прищурились — он не предвидел этого, потому поступательно задвигал пальцами во рту альтистки, нащупывая мягкий язык, и заталкивая те в гортань.
Как же ему нравилась их игра. Эту девчонку уже давно нужно было заткнуть.
Позабыв о чувстве униженности, и ведомая лишь чувством отмщения, Саша неумело двигала рукой в такт его движениям по ткани, иногда сжимая с такой силой, что ей казалось, будь она на месте мужчины, то точно бы отключилась от такой боли, но ему определенно это нравилось, ведь он ни разу не предпринял попытки её прервать. Власть и правда кружит голову. Сам того не ожидая, Воланд на мгновение прикрыл глаза, вызывая в Александре волну всеобщего триумфа. Она победила. Чаша весов перевесила. Осознав это, сатана вытащил изо рта пальцы, обтерев те о белый платок. Шляпа и перчатка валялись на полу. Саша убрала руку, довольно улыбаясь от мысли, что не только она осталась неудовлетворённой.
— Не думал, что вы тоже азартный игрок, — сквозь улыбку проговорил сатана, поднимая с пола упавшие вещи и натягивая перчатку обратно.
— Мне было у кого учиться.
Александра спустила помятую юбку обратно. Пальцы почти не слушались и были очень слабы. Приведя себя в порядок, девушка ещё раз посмотрела на задумчивого и отстраненного Воланда, смотрящего на экран. Словно выпав из вакуума, Саша услышала намеренно фальшивую музыку кинофильма. Обернувшись назад, она заметила на себе несколько пар глаз, устремившихся на неё из-за движения, в которых читалось непонимание. И оставалось только гадать: «Видели ли они что-то или нет?», но альтистка предпочитала думать, что нет, дабы сильнее не травмировать себя.
Досматривать фильм не стали.
Дьявол не любил комедии.
***
Предчувствие не подвело — жара была не с проста, и выйдя из кинотеатра Александра заметила как на голубом небе стали сгущаться тучи, закрывая собой лучи закатного солнца. Разряженный воздух приятно обдувал тело после удушливого зала, унося за собой остатки возбуждения. На душе стало также пусто и тоскливо, как сейчас на улице. Шум колес успокаивал, и доносящиеся вдалеке звуки сирены аккомпанировали ему. Шли они обратным путем, где девушка медленно плелась за сатаной, спина которого была неестественно выпрямленной, выдавая в том напряжение. И было неожиданностью, когда он с ловкостью свернул в незнакомый переулок, уводя альтистку за собой. Сделав шаг туда, Александра ожидала чего угодно, но не того, что выйдет она на террасу, расположенную где-то совсем высоко над землей. С неё вся Москва была как на ладони — от одного края до другого, открывая вид на цветные крыши дворцов и соборов, маленьких и больших домов, кремлевские башни, и практически в самом центре города, где некогда был Храм Христа Спасителя, расположился главный архитектурный атрибут современной столицы — Дом Советов с величественной статуей Ленина на её крыше. В нескольких точках полыхали здания.
Воланд отчужденно стоял в стороне, выпуская изо рта серый дым.
С каких пор дьявола можно так просто вывести из себя? С каких пор он презирает себя за желание владеть смертной? С каких пор она не даёт его мыслям покоя?
Саша не могла смотреть на него, на его глаза, ставшими пустыми и безучастными, ровно такими же, когда он терял интерес и был готов уйти.
— И что же дальше? — поинтересовалась Александра, заранее зная, что
никакого дальше у них не будет.
— Дальше вы будете жить свою обычную жизнь, — сухо ответил Воланд, раздавливая носом остатки сигареты.
— Неужели
всё это было просто так?
— «Всё это» что? Не вы ли совсем недавно мечтали избавиться от меня? Так что же теперь изменилось? — он посмотрел на альтистку, но будто не видел её перед собой и горько усмехнулся. — Только не говорите, что обыденный секс для вас что-то значил.
Саша как гарпия подлетела к мужчине, бросая сумочку на пол, и обхватила его щёки двумя ладонями.
— Обыденный что, простите? — устало спросила она, смотря в оба глаза, ставших бездонными, — для меня это не просто секс, — уже шипела она, запустив пальцы в тёмные волосы, сжимая их в кулаки. — А для вас это просто обыденность?.. Ох, ну конечно, на что я вообще надеялась? Вы эгоцентричный душегуб, сломавший мою жизнь!
Воланд молчал, внимательно слушая девушку. Отрицать, что он сломал её жизнь, было лишено смысла также, как и доказывать обратное. Яростное пламя плясало в глазах Александры, а отражающееся в них закатное небо делало их поистине дьявольскими.
«Тогда всё решено».
Жадно впившись губами в губы мужчины, Саша выплескивала из себя всю накопившуюся злость и обиду, отдавая её сатане в десятикратном размере. Пальцы сильнее сжали густые волосы, а зубы ожесточенно терзали его нижнюю губу, от чего из той пробились несколько капель крови, мгновенно затерявшихся в безумном поцелуе. Воланд не прикасался к девушке, держа руки опущенными вдоль тела, но охотно отвечал на свирепые ласки альтистки, пытающуюся вывести его на эмоции. Но он был непреклонен в своей позиции.
Сейчас нам нужно расстаться, чтобы потом быть вечно.
В силу своей человечности, Александра не могла понять намерений сатаны, потому выплеснув из себя последнюю каплю чувств, она отпустила голову мужчины и отбежала к краю террасы. Забравшись на бежевые мраморные перила, она встала спиной к обрыву. Легкое платье вздымалось от дуновений.
— Мы обязательно встретимся в аду.
В усеянном грозовыми тучами небе сверкнула молния, а затем раздался звериный природный рык грома. Нога сделала шаг в пустоту. Подобно первым холодным каплям Александра, театрально расставив руки, полетела вниз, в последний раз посмотрев в чёрный и зелёный глаза — пустые и безжизненные, как она сама. Ни одна мышца на его прекрасном лице не дрогнула. Воланд, облокотившись плечом на одну из колонн, не двинулся с места, наблюдая за падением так, будто сам её толкнул.
Страха не было. Не было и боли. Ветер обдувал тёмные русые волосы и те вырвались из прически, вздымаясь вверх. Почувствовав как тело начало переворачиваться, и голова со стремительной скоростью направилась вниз, Саша закрыла глаза, отдавшись власти стихии. В ушах звучал любимый Бетховен, вперемешку с властным воздухом, а губы исказились в понимающей полуулыбке.
Ничем не примечательное дождливое осеннее утро разразило от криков на третьем этаже небольшого трехэтажного нового дома. Соседи, привыкшие к подобным пробуждениям, хоть и немного возмущались на шум в квартире №26, но никаких мер не предпринимали, зная, что плодов их вмешательство не даст. Но всем как одному было жаль ребенка, что стал жертвой родительской тирании и абсолютного безразличного отношения к нему.
Те, кто жил в доме с самого его возведения, не узнавали Марию — девушку из благородного рода, выбравшую вместо богатства любовь, без промедления ушедшую от родителей-аристократов, и связавшую свою жизнь с простым, по меркам общества бедным, но талантливым скрипачом Ильей, когда-то работавшим в местной филармонии. Все они помнили как влюбленные не могли нарадоваться рождению чудной девочки с яркими зелёными глазами, которые она унаследовала от матери, как часто они гуляли, с боязнью скрывая ребенка от чужих взглядов. Через тонкие стены можно было услышать их милые дуэты, где Мария играла на стареньком фортепиано, а Илья доставал свою скрипку и вел мелодии популярных арий. Те, кто жил ниже, без проблем могли почувствовать топот маленьких детских ножек, неудержимо исследующих территорию квартиры.
Вскоре пара представила ребенка знакомым соседям, с которыми они частенько собирались до беременности, устраивая музыкальные вечера. Девочка, что они назвали Александрой, была удивительно развита для полутора лет и уже во всю бегала, старалась что-то лепетать и с уверенностью произносила «мама». Родители не могли нарадоваться их маленьким чудом, во всех подробностях рассказывая знакомым о достижениях их юной принцессы. Илья с гордостью хвастался тем, что его девочка точно будет музыкантом.
Но что же произошло в столь идеальной семье, что всё стало резко плохо? Почему любящая пара стала друг для друга хуже врагов? Почему же они так сильно пристрастились к алкоголю, позабыв о своей подрастающей принцессе? Никто не мог дать ответ на эти вопросы. Люди могли лишь предполагать, надумывая разнообразные теории об изменах, о плохом финансовом состоянии семьи и привыкшей к роскоши Марии. Тем не менее, с каждым месяцем крики становились всё громче, и некогда звучавшая из их квартиры музыка и вовсе сошла на нет, уступая свои права пьяной ругани, битью посуды и ненависти к ни в чем неповинному ребенку, ставшему не по своей воле свидетелем деградации своих мамы и папы.
Маленькое сердечко сжималось при каждом громком звуке. Единственным оплотом спокойствия был большой шкаф из тёмного дерева, стоявший в спальне родителей. Саша забиралась в него, когда в квартиру приходили неизвестные люди, каждый раз разные, и взяв с собой грязную игрушку белки, она прижимала её к себе, выглядывая в маленькую щель меж закрытых дверей. Александра могла просидеть там весь день без еды и воды, ожидая ухода незнакомцев и того, как родители в беспамятстве завалятся на широкую кровать без простыней, и только тогда выходила из него, как мышка пробираясь на кухню в поисках чего-то съестного, и в радость было найти засохшую корку чёрного хлеба, которую можно было бы посыпать солью и принять за сытный ужин.
Отец нашел её тайное место, достав за шкирку, он принялся её отчитывать, и Саша непонимающе смотрела на него, ведь не знала, что именно сделала не так, чем сильнее злила обзавёвшегося густой темной бородой папу.
— Скройся с глаз моих! — в очередной раз крикнул он, давая девочке оплеуху.
Ноябрь не встретил Александру добродушно, обдавая ту, одетую в одно зелёное платье, уже как два года не подходящее ей по размеру, и разношенные туфельки, в которых большой и указательный пальцы с болью упирались в носок, промозглым осенним ветром. Местами желто-коричневые листья плавали в лужах, образовавшихся ночью после тяжелого ливня. Небо было обтянуто серыми тучами, скрывающими под собой доброе солнце, что было так необходимо девочке. Природа была к ней жестока, и, казалось, ей нигде не было места.
По инерции Саша побрела в единственное знакомое ей место — парк с большим фонтаном, который они когда-то часто посещали с мамой — только он приносил ей радость в это время. Людей на улице было мало, и те, кто всё-таки имелся с любопытством смотрели на одинокую продрогшую девочку, со старанием обхватывающую маленькими пальцами плечи, пытаясь согреться, проходили мимо и сразу забывали про неё, погрузившись в собственные заботы.
Каково было разочарование по приходу в парк — фонтан не работал и был полностью осушен, хоть на дне и была дождевая вода. Саша уже не чувствовала собственных пальцев, а нос наоборот сильно горел. Присев на длинную лавочку, она сжалась в комок, поджав к телу коленки, и зарылась между ними лицом. Она не понимала: почему родители не любят её, почему ругаются и дерутся, почему к ним домой каждый день приходят незнакомые люди и почему они так безразличны. По детской наивности ей хотелось любви, ласки и внимания, но, получая, в итоге всеобъемлющую ненависть.
Александра погрузилась в мечты о том, как мама раньше, сидя у камина, заботливо гладила её по голове, проводя пальцами по густым волосам, от чего становилось очень приятно, и ласково говорила о её красоте. Замечтавшись настолько сильно, Саше показалось, что кто-то действительно гладит её, и она испуганно подняла голову, встречаясь взглядом с незнакомцем, сидящим рядом с ней. Девочке он сразу показался необычным из-за своих разноцветных глаз, чувства опасности от него не исходило, что напрягало ещё сильнее. Он доброжелательно улыбнулся, убрав руку, спрятанную под серые перчатки, на чёрную трость, и произнес:
—
Почему же столь юная принцесса сидит в этом месте совсем одна?
«Почему он назвал меня принцессой? Только мама меня так называла», — промелькнула мысль в её голове.
—
Я убежала, — призналась Александра, отсев чуть дальше от незнакомца, и смотря на того зелёными оленьими глазами, обрамленными пушистыми ресницами.
—
В чем же причина? — не унимался мужчина. Саша не собиралась с ним разговаривать. Незнакомец доверительно пригнулся и практически прошептал: — Клянусь никому не рассказывать.
Как же девочке хотелось наконец высказаться, и необычный доброжелательный человек оказался как никогда кстати. Поборов в себе страх и позабыв о наставлениях матери: «не говорить с незнакомцами», она разлилась в потоке бессвязных мыслей:
— Папа ругается и бьет меня. Они приходят к нам каждый день и я прячусь в шкаф. Они пьют вонючую воду. Я попробовала её, но она обожгла мне язык, — в знак доказательства Саша открыла рот, с редкими молочными зубами, на местах выпавших уже красовались белые холмики, выпирающие из дёсен, и показала округлый язык, — вот, он болел. А ещё мама запрещает мне играть на пианине — от него у неё болит голова, но я думаю, она болит у неё, потому что папа бьет её, и она сильно ударяется о пол.
Лицо незнакомого мужчины ничего не выражало, он лишь продолжал улыбаться, внимательно слушая девочку. И когда она закончила, он спросил:
— Наверняка бедную принцессу нужно освободить из лап страшных чудовищ?
— Нет! — вскрикнула Александра, опустив ноги на сиденье, и со слезами на глазах добавила: — Я просто хочу, чтобы всё было как раньше, чтобы меня снова любили. Я же люблю их. Почему они меня не любят?
—
Потому что они слишком любят себя, — вдруг совсем серьезно ответил ей он. — Лают друг на друга словно дикие собаки, а их маленькая принцесса из-за этого страдает.
Саша не совсем поняла его, но ответила тихое: «да».
— Может поможем им исправиться? — предложил незнакомец, и в его глазах сверкнул игривый огонёк.
— Как?.. — недоверчиво проговорила девочка, с прищуром смотря на человека.
— Если они так собачатся, то почему бы им на время не стать милыми пушистыми собачками? Может тогда они всё поймут?
— А разве они могут стать собачками? — удивилась Александра, смотря на того большими зелёными глазами.
— Конечно! Побегают немного на четырех лапах, и заметить не успеешь, как они снова станут добрыми, послушными, а главное снова тебя полюбят. И мама опять будет заплетать тебе волосы, а папа научит играть на скрипке.
Идея девочке показалась странной и невозможной, но незнакомый человек так серьезно об этом говорил, что ей казалось, будто такое действительно можно сделать, да и слова о том, что всё снова будет как раньше давали большую надежду, из-за чего превращение родителей в милых собак уже не казалось таким нереальным.
— Дядя, вы что — волшебник? — изумилась Александра, с детской непосредственностью приложив маленькую ладошку поверх его большой.
— Да, я волшебник, — тихо ответил он, подзывая ту приблизиться поближе, — только никому не рассказывайте, юная леди.
Саша хихикнула и произнесла шепотом, скрещивая пальцы на руке:
— Клянусь никому не рассказывать!
Волшебник достал из-за спины вытянутую бутылку из тёмного стекла, на которой не было никаких наклеек, и протянул её Саше.
—
В этой бутылке волшебное зелье. Когда родители выпьют его, то станут собачками, — тут он прервался, видя обеспокоенность в глазах ребенка, и успокаивающе заверил: — не беспокойтесь, принцесса, действие зелья не продлится долго, и совсем скоро ваши родители снова станут прежними, только лучше.
— Они правда исправятся? — Саша дрожала от холода и страха.
— Правда.
Холодная ладошка обхватила тёмное, закупоренное деревянной пробкой, горлышко, и Александра прижала бутылку к себе, будто та была самым ценным кладом.
— Когда придете домой, дождитесь, чтобы никого не было рядом, и поставьте эту бутылку на стол, а сами спрячьтесь в свое тайное место, — тяжёлая рука легла на тёмно-русые волосы, заботливо проводя по ним, из-за чего девочке стало очень спокойно. — Ну что же, поспешите домой, юная леди, иначе заболеете, и ваши родители будут очень сильно за вас переживать, а вы из-за жара не увидите этого.
Слов больше и не требовалось, наспех попрощавшись с волшебником, Александра стремглав помчалась домой, промокая от первых за этот день капель дождя. В квартире было тихо — гости разошлись, а родители спали в спальне. Всё складывалось как нельзя лучше. Поставив врученную ей тёмную бутылку на кухонный стол, уставленный такими же тёмными и прозрачными сосудами, она тихонечко прокралась в спальню, попутно хватанув белку, и спряталась в шкаф, как всегда оставив небольшую щелочку. Не прошло и часа, как проснулся папа, с криком будя и толкая маму, от чего та с грохотом упала на пол. Хрупкая женщина кое-как поднялась и смачно выругалась на отца, с недовольными воплями уходя из комнаты, за ней ушел и он. Саша не могла усидеть на месте. Любопытство так и подстегивало выбраться из шкафа и проследить, как же родители станут собачками, но она не двигалась, следуя словам незнакомца, и ждала чуда. Долго ждать не пришлось, через несколько минут квартиру наполнил лай и звук снующих туда-сюда лап.
Александра радостно выскочила из своего убежища, оставив в нем любимую игрушку, и забежала в зал, в котором было две собаки: одна белая с чёрными пятнами возле мокрого носа, а другая тёмная, как грозовая туча. В их глазах читался испуг.
— Дядя и правда волшебник! — воскликнула Саша, подбегая к животным, но те, похоже, не оценили её радости и в испуге начали носиться по комнате, пару раз задевая ноги девочки, от чего она чуть не упала, еле как сохранив равновесие.
Тем временем собаки истерично бегали по квартире, громко лаяли и что-то рыскали на полу. Тёмная собака каким-то образом запрыгнула на стол и столкнула на пол зажженный примус, на котором грелась покрытая копченым жиром кастрюля, и тот от удара распался на несколько частей, образуя под собой небольшое пятно керосина, воспламенившегося в ту же секунду. Огонь быстро охватил ножки стола, поднимаясь по заляпанной скатерти. Животные ещё в большей панике убежали к закрытой парадной двери, безжалостно скребя ту когтями и жалобно скуля. Затем чёрно-белая собачка подбежала к впавшей в ступор Александре, и начала подталкивать ту в сторону выхода, что несомненно помогло.
Холодный воздух уже насквозь пропитался дождем, хлестко обдавая розовые щёки девочки. Собаки куда-то разбежались, оставив ту на улице совсем одну. Через несколько минут внимательная пожилая соседка из соседней квартиры №27 заметила дым, струящийся к ней в окно через вентиляционные дырки. Весь дом засуетился, и вскоре почти все его жители кинулись тушить возникший пожар, но безуспешно. В квартире что-то сильно хлопнуло, и люди выбежали наружу. Теперь Саша не была одинока, теперь все расспрашивали её о родителях, о том не остались ли они в злополучном доме, на что девочка тихо отвечала: «нет». С громкими сигналами к трехэтажному дому, в окне верхнего этажа которого виднелось беспощадное пламя, подъехали две пожарные машины, а за ними и скорая с милицией.
Также, как никто не знал: «Что же пошло не так в семье пятилетней Александры?», никто не мог дать ответ на вопрос: «Куда же они по итогу пропали, оставив ребенка сиротой?». Впрочем, сиротой Саша так и не стала, так как ту быстро взяла под свою опеку тётя по материнской линии — Анна Францевна, которую девочка даже не знала.
***
Ноябрь был слишком суров. После затянувшихся на несколько недель дождей, Москву накрыло белым снегом, и тот старательно забился в каждый свободный уголок. Илья и Мария не были привычны к жизни животных, и первого, вскоре после пожара, подстрелил разозлившийся пекарь, у которого скрипач норовил утащить пару булок, и у него это несколько раз получалось. Обессиленная белая собака, с чёрными пятнами на носу и ребрах, лежала в узком переулке и почти не дышала. Снег падал на её короткую шерсть и уже не таял, запорошив собой всё тело. Полный осмысления взгляд устремился вперед, где была оживленная улица, по которой спешили домой люди.
«Не нужно было уходить от maman и papa» — было её последней мыслью.
Сморгнув одиноко катящуюся из глаз слезу, Александра, потупив взгляд смотрела на висящую на стене, с зелёными обоями с витиеватыми узорами, картину с изображенным на ней бледным мужчиной с горящими глазами, и сложенными под рукой ангельскими крыльями. В её же руке покоился новенький чёрный футляр, наполненный изнутри тяжелым альтом.
— Что это только что было?
***
Воланд сидел всё там же на стуле, напоминающем трон, и сосредоточенно глядел вдаль, на всё новые и новые огненные вспышки, от которых уже казалось никуда не деться. Его верный слуга Азазелло напряженно смотрел на своего повелителя, подмечая, что Александры в городе больше нет.
Пусть ненавидит меня, пусть злится, но я не позволю ей так просто от меня сбежать.
— Какой интересный город, не правда ли?
